тем  временем  взял  у  сменившегося
дневального штык-нож и прицепил к поясу. Тот, позевывая, направился к  койке
- подремать свои четыре  часика.  Из  ленкомнаты  послышались  сперва  звуки
музыки, должно быть, шли титры фильма,  На  фоне  их  прослушивалось  легкое
бульканье и покрякивание - "деды" приходовали бутылку из горла и без закуси.
Отчетливо пробасил Бизон: "Дежурному не давать, блин, он  на  службе!  Пусть
спасибо скажет, что пустили кино смотреть..." Потом долетели какие-то  фразы
на немецком языке  -  уже  начался  фильм.  Голоса  "дедов"  смолкли  -  все
вперились в экран. Зато отчетливо послышались бабьи стоны -  фильмушка  была
порнушная.
   Может, в другое время Валерка  даже  постарался  бы  послушать,  хотя  бы
представить себе, что они там смотрят, сопя и слюнки пуская. Но не теперь. У
него своя логика заработала, насущная"; то, что "деды"  подогрелись,  ничего
хорошего не сулило. Конечно, две бутылки на десятерых  -  не  больно  много.
Даже если вторую пили без закуски, особо не захмелеют.  Но  развеселяться  -
это точно. И от этого своего дурного веселья тот сценарий, который  придумал
Бизон, могут провести с изменениями и дополнениями, само собой, не в  лучшую
для Русакова сторону. А если еще учесть, что от просмотра всяких пакостей по
видаку у них кое-где и кой-чего зачешется, то вполне может  получиться  так,
что они, даже при полном  Валеркином  покаянии,  все-таки  сделают  из  него
петуха. И отдубасят заодно так, что всю оставшуюся жизнь придется только  на
лекарства работать. Тормозов-то у них не будет. Это в трезвом виде Бизон мог
прикинуть, как повести дело так, чтобы самим излишне  не  замазаться.  А  по
пьяни - все по фигу.
   Валерке опять стало страшно и тоскливо. Если б сумел, то помер бы сам  по
себе. Позавидовал йогам, которые, говорят, если захотят, то могут сами  себя
выключить и умереть, когда захотят.
   Как-то само по  себе  подумалось  про  штык-нож,  болтавшийся  на  поясе.
Оружие... Нет, поначалу Русакову не подумалось про то, что он  этим  оружием
от "дедов" оборониться сможет. Он сперва вдруг решил, будто сможет сам  себя
порешить. Полоснуть по горлу или по венам - и  вся  недолга.  Пока  Бизон  с
корешами на порнуху пялятся, он весь кровью изойдет и будет  тут  лежать,  в
красной луже, беленький и холодненький. То-то они,  забегают!  Шухер  будет,
прокуратура наедет - такие клистиры всем вставят, только держись!  А  ему  -
никаких проблем. Может, мать, когда до нее  в  тюрьму  извещение  дойдет,  и
поревет немного, только в это дело трудно верится.
   Валерка вытащил штык из ножен, поглядел  на  иззубренное,  тупое  лезвие.
Таким, чтоб что-то порезать по-настоящему не выйдет. Долго  пилить  надо,  а
это уж очень больно. Можно, конечно, острием между ребер  преткнуться...  Но
когда Русаков только представил себе, как эти  полтора  десятка  сантиметров
холодной стали прорвут его родную кожу и, пропарывая его живое, чующее  боль
тело, вонзятся где-то там в его тюкающее сердце, которое  совсем  не  хочет,
чтоб его останавливали, стало ему не по себе. Он понял, что  ни  за  что  не
сумеет зарезаться. И потом обидно стало, сильно обидно...
   Стало быть, он, дурак, себя убьет, не дожив до двадцати лет, а  они,  эти
сволочуги, с Бизоном жить будут? Ну, помотают им нервы, потаскают на  всякие
там дознания и допросы. Но ведь не посадят даже! Не за что.  Есть,  говорят,
такая статья - "Доведение до самоубийства", только, чтоб  ее  пришить,  надо
быть толще хрена. Бизон не  дурак,  он  быстро  догадается,  как  с  народом
работать, - никто лишнего слова не вякнет.  Да  и  начальство  скорее  всего
постарается делу хода не давать, сор из избы не выносить. Ему самому  лишние
скандалы не к месту.
   В общем, похоронят Валерку, поставят где-нибудь пирамидку  со  звездочкой
или там крестик - чего  теперь  положено,  Русаков  не  знал,  -  и  забудут
начисто. Может, года через два или  три  какой-нибудь  командир  вспомнит  в
воспитательных целях: "Был тут один чувак, шуток не понимал. Ему  пообещали,
что морду набьют, а он испугался и зарезался. Фамилию вот только забыл..."
   А Бизон в это время уж давно будет в родном доме жить, водяру хлестать  и
баб трахать, может, даже жениться соберется, детей заведет...  Небось  и  не
вспомнит, что из-за него Русаков закололся.
   Вот тут-то у Валерки впервые появилась мысль, что, пожалуй,  куда  проще,
чем самого себя, пырнуть этим ножичком Бизона. Снизу вверх, под ребра, в уже
наросшее брюхо, в кишки его поганые... Чтоб выл и визжал, чтоб хозяином себя
не чувствовал, падла! Пусть потом до смерти забьют - уже не жалко. Да  и  не
полезут его бить, если он Саньку проткнет  -  перессут  за  себя.  Посадить,
конечно, могут, но это еще неизвестно. Тут-то, на следствии, Валерка, вполне
живой, может много чего наговорить прокурорам  -  пусть  только  запишут!  У
многих погоны-звезды послетают, если возьмутся копать.
   Минут пять Валерка хорохорился,  утешая  себя  тем,  что  может  напугать
"дедов" штык-ножом, если с ходу пырнет им Бизона. На шестой минуте  поостыл,
засомневался. Не в том засомневался, что сможет ударить человека ножом, а  в
том, что ему это так просто позволят сделать. Ну, если подойдет к нему  один
Бизон и если не заподозрит ничего - тогда еще может быть. А  если  не  один?
Сцапают за руки, выкрутят нож и пойдут метелить от души... Невесело  выйдет.
Да уж что там говорить - не попрешь  с  этой  железкой  тупой  сразу  против
десятерых жлобов! А с чем попрешь? Только с автоматом разве что...
   Валерка с тоской глянул в сторону ружпарка. Там, через стальную  решетку,
просматривались запертые пирамиды, где стояли, согласно книге  приема-выдачи
оружия, три пулемета "ПК", девять "РПК",  девять  "РПГ-92",  пятьдесят  пять
"АК-74" с соответствующим числом магазинов и штык-ножей, прицелов И прочего.
Там же стоял запертый на ключ и опечатанный ящик с патронами для караула.
   Вообще-то опечатывать было положено и весь ружпарк. Печати были у ротного
и у старшины. Уходя после чистки оружия, они обычно  оттискивали  печать  на
пластилиновой бляшке, за сохранность которой  нес  ответственность  суточный
наряд во главе с дежурным. Однако еще в давние времена  -  года  три  назад,
когда  никого  из  нынешних  срочнослужащих  в  рядах  Российской  Армии  не
числилось, - произошла маленькая неприятность. Тогдашний старшина, будучи  в
нетрезвом состоянии,  потерял  печать  от  ружкомнаты.  Ее  нашли  тогдашние
"дедушки" и припрятали, никому ничего  не  сказав.  Старшине  тогда  удалось
выкрутиться из неприятной ситуации - у  него  был  дружок,  который  вырезал
точно такую же. Никакое начальство, даже  ротный  и  все  прочие  офицеры  о
пропаже печати не знали. Позже, когда  тот  старшина  уволился,  узнали,  но
шухера поднимать не стали. Всегда полезно, если третья, неучтенная  есть.  О
том, что в ружпарке "деды" бутылки прячут, тоже  догадывались.  Автоматы  не
воровали - и ладно.
   Дежурный, которого поторапливал Бизон, печать на руж-парк поставил. А вот
ключ из замка выдернуть позабыл. Там этот  ключ  и  торчал.  А  на  колечке,
которое было продернуто через дырочку этого ключа, висело еще  несколько.  И
от пирамид с автоматами, и большой  толстый  -  от  ящика  с  патронами  для
караула.
   То, что дежурный своей промашки  не  заметил,  -  понятно.  Он  торопился
Бизону угодить и порнушку поглядеть на халяву. А вот  как  Валерка  ключ  не
сразу углядел - хрен его знает. Раз двадцать смотрел в сторону ружкомнаты, а
увидел только тогда, когда подумал, как  хорошо  было  бы  автомат  в  руках
иметь.
   Не такой уж дремучий парень  был  Русаков.  И  газеты  почитывал  иногда,
телевизор смотрел, когда удавалось. Поэтому знал, что бывали  случаи,  когда
солдаты,  уперев  автомат,  убегали  или  расстреливали  кого-то  из   своих
сослуживцев. Знал, но не понимал, как до такого можно дойти.  Только  теперь
понял. Вот до чего тоска доводит...

КРОВЬ

   Нет, вовсе не сразу Валерка подошел к двери ружпарка и повернул тот самый
ключ. Минут десять, а то и пятнадцать не мог решиться. Не потому, что совсем
уж боялся, а потому, что не очень знал, что будет делать,  если  окажется  у
него в руках его автомат с подцепленным к  нему  магазином,  в  котором  под
завязку красивеньких таких патрончиков калибра 5,  45  -  с  выкрашенными  в
темно-зеленый цвет гильзами, с остренькими красновато-золотистыми пульками и
темно-красными лаковыми ободками в местах соединения пуль с гильзами. Каждой
из этих пулек можно человека убить насмерть.
   Нет, перед лицом того, что  ему  грозило  через  какие-то  полтора  часа,
Валерка был готов на все. Даже на  самое  страшное.  Но  что  делать  потом?
Бежать? Куда? В памяти мелькнула  дорожка,  которая  вела  через  территорию
части, мимо клуба,  к  забору,  где  имелась  замаскированная  дырка,  через
которую "деды" бегали в самоволку. Дальше был небольшой перелесок, за ним  -
окраина военного городка, где жили офицеры, и примыкавший к  нему  небольшой
рабочий поселок какого-то оборонного завода, который, похоже, уже  почти  не
работал. Дальше этого поселка Валерка не бывал.  То  есть,  конечно,  бывал,
когда его сюда год назад привозили, но дело было ночью, везли их со  станции
на крытом грузовике, и, как попасть на эту станцию, Русаков понятия не имел.
   И вообще, он вдруг подумал, что все это, мерзкое, унизительное и  жуткое,
обещанное Бизоном, - просто розыгрыш. Может, хотят припугнуть, но  на  самом
деле ничего не будет. Может, обсмеют просто и отвяжутся. Пока ведь они, если
по большому счету,  ничего  особо  плохого  ему  не  сделали.  Ну,  пуговицы
срезали, ну, в сапоги написали, ну, подушку хотели гуталином измазать... Это
все неприятно, на уровне грубой шутки. Но даже не ударили ни разу. А  он  их
то ножом, то даже автоматом  мочить  собирается...  Нет,  может,  и  правда,
шутка? В конце концов, какой интерес им в том, чтоб Валерка в Чечню  поехал?
Навряд ли они с этого навар поимеют...
   Наверно, логика тут  была,  и  будь  Русаков  домашним,  не  знавшим  бед
парнишкой - если теперь таковые встречаются, конечно! - то он,  наверно,  не
смог бы до конца поверить в серьезность угрозы. Но он-то таковым не был.  Он
и на улице побывал, и в детдоме два года прожил, и  вообще  много  об  жизни
знал. Знал, например,  что  встречаются  такие  люди  на  Руси,  которым  на
практическую  выгоду  и  материальный  интерес  начхать  -  лишь   бы   была
возможность над кем-то, слабее себя, поиздеваться. И еще знал, что это  дело
им дороже всего, даже свободы иной раз. Уговорить их или разжалобить  нельзя
- они только силу понимают.
   Нет, не шутил Бизон. Он упертый, это Валерка  знал.  То,  как  он  сказал
тогда: "Пойми, козел, не  шутят  с  тобой!",  Русакову  хорошо  запомнилось.
Решающую роль, можно сказать, сыграло.
   Из  ленкомнаты  долетали  все  такие  же  ритмические  бабские  стоны  из
порнофильма, неясный гомон и смешки  зрителей.  И  тут  из  этого  не  очень
громкого шума прорвался низкий бас Бизона:
   - Ну, блин, по-моему, я сегодня трахну кого-то!
   Неизвестно, к чему  он  эту  фразу  сказал.  Может,  вовсе  и  не  насчет
Русакова,  а  просто  из-за  того,  что  у   фильма   было   слишком   много
комментаторов, которые ему мешали созерцать и наслаждаться. Но  вот  Валерке
эта фраза нe понравилась, она его  завела,  разъярила  и  сыграла  роль  той
последней капли, которая чашу переполняет.
   Русаков подошел к двери ружпарка  и  повернул  ключ,  торчащий  в  замке.
Щелчок был, но его если и слышали, то не обратили на него внимания.
   Валерка проскользнул в дверь и тихо прикрыл  ее  за  собой,  не  лязгнув.
Осторожно отпер висячий замок на пирамиде. Той, где рядком стояли автоматы и
его  родной,  хорошо  пристрелянный,  из  которого  он  на  стрельбище   все
упражнения на "отлично" бил. Вот он стоит под наизусть  известной  биркой  с
номером. Правда, пока он  не  более  опасен,  чем  простая  железная  палка.
Русаков подошел к ящику с патронами, сорвал печать... Теперь уже нельзя было
идти назад. Такой печати, как на ящике, ни у него, ни у дежурного по роте не
было. Ключ - в замок, два оборота, крышку вверх...  Вот  они,  магазины.  Их
много - штук сорок или больше. Так!
   Один к автомату, три в один подсумок, три в другой, два в карманы штанов.
Хватал так, как вор золото берет - с жадностью. А  зачем?  Сам  не  понимал.
Словно прорвалось что-то,  дурное,  сумасшедшее,  безумное...  Зачем-то  еще
автомат схватил, чужой чей-то, прицепил к нему десятый магазин,  повесил  за
спину. Только после этого выглянул в коридор.
   Все тихо, рота спит. "Деды"  видик  смотрят.  Балдеют.  Никто  ничего  не
учуял. А он-то что  наделал?!  Теперь,  даже  если  все  убрать,  как  было,
сорванную печать не вернешь... Посадят! Или уж точно  в  Чечню  загонят.  Не
хочет он туда - ни в тюрьму, ни в Чечню!  Не  хочет!  Что  ж  делать-то,  а?
Отчаяние налетело было, но ненадолго. Теперь все - бежать надо!
   Валерка схватил с вешалки первый  попавшийся  бушлат,  снял  висевший  за
спиной автомат, положил на тумбочку, прислонил к стене  тот,  что  держал  в
руках. Затем торопливо надел бушлат на себя, опоясался ремнем с  подсумками,
вновь повесил один автомат за спину, но тут второй автомат,  прислоненный  к
стене, неожиданно грохнулся.
   - Э, чего там? - пробасил Бизон из ленкомнаты. - Дежурный, глянь!  А  то,
блин, этот козел весь кайф сломает...
   Упавший автомат был уже в  руках  у  Валерки,  когда  дежурный  вышел  из
ленкомнаты. Вышел - и выпучил глаза.
   - Ты... - Он выговорил только  это.  Валерка  тоже  обалдел  и  попятился
назад.
   Но тут из двери, с шумом распахнув ее, вышел  поддатый,  а  потому  очень
уверенный в себе Бизон. Будь он потрезвее, может,  и  сообразил  бы,  что  с
вооруженным человеком надо бы поосторожней  себя  вести.  Однако  те  двести
граммов без закуски, которые он выхлебал, не дали ему этого сообразить.  Ему
было море по колено, и к тому  же  он  не  уловил,  в  отличие  от  трезвого
дежурного, что Русаков присоединил к автомату снаряженные магазины.
   - Та-ак... - протянул Бизон, - ты офигел, салабон? Отдай машинку. Я  тоже
хочу в Рэмбо поиграть!
   Он попер прямо на Валерку. Не спеша, вразвалочку, видя  себя  суперменом,
одного вида которого все страшатся. Валерка еще дальше  попятился  к  двери,
ведущей на двор.
   - Не подходи! - хрипло прорычал он. - Не подходи, Бизон!
   - Ты это мне? - осклабился Бизон.
   Валерка царапнул большим пальцем по флажку  предохранителя,  сбросил  его
вниз, дернул на себя и отпустил рукоятку затвора.
   - Не лезь, Саня! - завопил дежурный. - Он психованный!
   - А мне по хрену, - прогудел Бизон. - Все равно я его уделаю!
   Дежурный шарахнулся назад, а Бизон неожиданно быстро ринулся на Русакова.
То, что эти  девяносто  пьяных  килограммов  снесут  его,  как  бульдозером,
Валерка ощутил не мозгами,  а  сердцем.  Но  палец,  лежавший  на  спусковом
крючке, подчинялся не мозгам. Он не то от  страха  дернулся,  не  то  просто
зацепился...
   Грохот показался ужасным. Валерка аж зажмурился на пару секунд со страху,
но когда открыл глаза, то испугался еще больше.
   Бизон распластался на полу, хрипя и хватая ртом  воздух,  но  при  каждом
выдохе из двух маленьких дырок в груди фонтанчиками выплевывалась кровь, уже
замочившая всю тельняшку. Ручейки ее уже ползли змейками по крашеному полу к
Валеркиным ногам. Но это было еще не все. Чуть дальше смятой куклой у  двери
ленкомнаты лежал дежурный. Неподвижно, не дергаясь, не хрипя и не дыша. А по
стене и покрашенной в белый цвет двери размазались какие-то красные ошметки.
   Эта очередь, конечно, разбудила спящую роту. Поднялся неимоверный  гвалт,
который вывел Валерку из полушокового состояния. Он еще не осознал в  полном
объеме того, что  случилось,  но  инстинктивно  понял,  что  натворил  нечто
страшное и необратимое.
   Валерка бросился бежать. Ноги сами понесли, хотя там, в казарме, все были
ошарашены и перепуганы куда  больше.  И  надо  еще  было  решиться  побежать
вдогонку за тем, который только что расстрелял  двоих.  Но  Русаков  не  мог
ничего соображать, он очумел со страху. Ни куда бежит, ни что  будет  делать
потом, ни зачем  тащит  с  собой  оружие,  не  думал.  Ему  просто  хотелось
очутиться подальше от всего того, что произошло и уже никак невозможно  было
изменить.  Подальше  от  крови,  которая  вот-вот  могла  доползти  до   его
подметок...
   Он бегом выскочил из роты, не помня себя, вылетел на  крыльцо  казармы  и
помчался по тропинке в сторону клуба. Туда, к дырке в заборе, которая вела к
перелеску.
   За его спиной  уже  поднимался  переполох,  слышался  шум  голосов  около
казармы, поднималась возня в караульном помещении. Но тут, на  задах  клуба,
все было пока тихо. Здесь горел только один тускловатый фонарик, и  даже  на
фоне снега разглядеть беглеца никто не мог. Во всяком случае, пока никто  не
спешил за ним вдогонку. Видимо, в казарме еще не  могли  прийти  в  себя,  а
караул выяснял, что случилось, и подыматься в ружье не торопился.
   До забора Валерка добежал по тропинке,  заметенной  снегом,  на  которой,
однако, отпечаталась цепочка следов. Если  б  Русаков  меньше  волновался  и
меньше торопился, то, наверно, определил бы, что след совсем  свежий.  Ветер
гнал заметную поземку, и следы такой глубины замело бы всего через  полчаса,
не больше. Соответственно  тот,  кто  натоптал  эти  следы,  прошел  намного
раньше, примерно минут за пятнадцать до Валерки. А это означало, что  прытко
убегающий от судьбы Русаков догонял помаленьку того, кто топал впереди него.
   В дырку Валерка протиснулся без проблем и, не переводя дыхания,  помчался
все по той же тропке в перелесок. Наверно, опять-таки, если б  у  него  было
время, он  сумел  бы  заметить,  что  следы  на  заметенной  тропке  заметно
изменились по виду, и, возможно,  определил  бы,  что  идущий  впереди  него
человек перешел с ускоренного шага на бег. Только, конечно,  для  всех  этих
следопытских исследований у Валерки не было ни времени, ни  желания,  потому
что шум на территории части усилился, Послышались какие-то  команды,  в  том
числе, как показалось Русакову он услышал слово "тревога!".
   В это время он находился всего в сотне метров от забора, не больше. И еще
прибавил ходу. Страх перед тем, что совершил, и перед тем, что  будет,  если
его поймают, гнал его вперед.
   Перелесок кончился. Впереди светились редкие  огоньки  военного  городка,
незаметно  переходящего  в  рабочий  поселок.  Однако  разница  между  этими
населенными пунктами проявилась быстро. Окна нескольких двухэтажек  одно  за
другим начали освещаться - офицерам позвонили и подняли их по тревоге.
   Как ни странно, но это Русаков понял хорошо. То есть  понял,  что  сейчас
бежит точно как тот зверь - "на ловца". И свернул с тропинки.
   Однако едва он это сделал, как провалился  в  снег  по  колено.  Выбрался
обратно на тропу, выматерился и опять побежал прямо. Ситуация была дурацкая:
свернешь с тропы - увязнешь, а продолжишь бег по тропе - угодишь прямехонько
к офицерам, которые сейчас побегут  по  этой  самой  тропке  в  часть,  чтоб
сократить расстояние. Дырку они, конечно, не хуже солдат знают, сами,  может
быть, и проделали.
   Оставалось надеяться, что удастся пробежать открытое место  и  спрятаться
где-нибудь в городке.
   Так оно и вышло  -  Валерка  успел  тютелька  в  тютельку.  Он  проскочил
открытое и освещенное пространство между домами и перелеском, обежал с торца
ближайший двухэтажный дом и юркнул в темный промежуток между двумя жестяными
гаражами. Очень вовремя! Как раз хлопнула дверь подъезда  и  из  двух-этажки
выскочили трое в бушлатах и ушанках, один на ходу застегивал портупею.
   - Чего там? - спросил тот, что застегивался, догоняя товарищей.
   - Солдат сбежал, кажется,  с  оружием...  Хрен  поймешь!  Позвонили  мне,
велели вас поднять. Хоть бы толком  ска