енин  был  по
матери Бланк, Свердлова с расказачиванием помянул, Троцкому кости перемыл. К
тому же наверняка "Губернские вести" ее с вашего согласия напечатали.
   - Я на прессу давления не оказываю, - строго сдвинул брови Глава, - у нас
свобода слова, газета эта независимая. Виталий Константинович мне  позвонил,
сообщил, что такая статья предложена, прислал экземпляр. Помощник посмотрел,
сообщил, что в предвыборный контекст она неплохо укладывается.  Я  ее  и  не
видел в глаза. Сами знаете, дело было всего за месяц до  парламентских...  А
что касается подготовки совещания, то тут вы, Виктор  Семенович,  не  правы.
Все выступавшие получили текст доклада еще за три дня, но я  никому  никаких
инструкций по оценке доклада предварительно не давал.
   - Разумно поступили, - похвалил Рындин. - Нет, что  касается  организации
совещания, то тут, мне кажется, все нормально. Если б все заинструктировали,
хуже смотрелось бы. Уровень плюрализма был бы не тот.  Может,  казака  и  не
надо было одергивать, потому что этим вы как-то невольно  обозначились.  Или
одернуть, но не так резко. Но вот то, что ваша уверенность  в  необходимости
начатого курса ослабла, это я понял и очень об этом сожалею.
   - Можете сожалеть сколько угодно,  Андрей  Ильич.  Вы  не  забывайте  про
разницу в нашем положении. То, что вы с разрешения  или  по  заданию  вашего
руководства можете прокручивать в области, мне мое руководство  не  простит.
Мне и так бока намяли за декабрь месяц. До сих пор побаливают.
   - А после июня, если не сумеете  угадать,  еще  хуже  будет,  -  пообещал
Рындин. - Вам Виктор Семенович не докладывал, сколько у него в  производстве
дел с потенциальным выходом на обладминистрацию?
   - Могу  догадаться...  -  проворчал  Глава.  -  Уж  наверняка  подсобрали
что-нибудь.
   - Подсобрали, - кивнул Иванцов,  -  некоторые  можно  было  бы  и  в  суд
передать, да вот решили еще  раз  все  проверить,  уточнить  обстоятельства,
персонификацию... Есть занятные показания, правда, пока не подтвержденные.
   - Опять взялись пугать? - помрачнел Глава. - Не надоело?
   - Надоело, - вздохнул Иванцов, - напоминать надоело. Вам ведь  уже  давно
должно быть все ясно.
   - Если б мне не было ясно, я бы с вами не беседовал, -  сказал  Глава,  -
или беседовал, но в другом месте... Сами ведь знаете, что мы все вместе либо
потонем, либо останемся на плаву. Но мне, знаете ли, лавры  Джохара  Дудаева
не снятся. Я человек русский, северный, такой резвости не приемлю.
   - Между прочим, пока от вас никто и не требует ничего такого. Вам  просто
должно быть понятно, что сейчас, когда  Президент  в  цейтноте,  ему  многие
вопросы придется решать ускоренно. В том числе и кадровые. Где и как, с чьих
докладов и подсказок - вопрос другой. Но такие решения будут. И очень скоро.
Полетят головы, будьте покойны.  Так  что  надо  будет  и  нам  определяться
побыстрее.
   - То есть самим под гильотину ложиться? - хмыкнул Глава. - Вы уж так бы и
сказали, Андрей Ильич, что вам дали ЦУ на меня материал подобрать.  Дескать,
ненадежный кадр. Пора решение принимать.
   - Если совсем серьезно, то устные инструкции у меня на этот счет имеются.
Не знаю, каким  еще  службам  подобные  задачи  ставили,  Теплов  вот  сидит
отмалчивается, но думаю, что не одному мне.
   Все повернулись в сторону начальника УВД.  Тот  понял,  что  надо  что-то
сказать, а то, глядишь, не правильно поймут... В августе  прошлого  года  он
был назначен на этот  пост  после  того,  как  прежний  начальник  полковник
Найденов  скоропостижно  скончался  от  инфаркта.  В  том,  что   это   была
естественная смерть, никто вслух не сомневался. Но в том, что он умер  очень
вовремя, особенно для Рындина и Иванцова, лично у Теплова  никаких  сомнений
не было. Присутствовал и еще один неприятный момент. Когда  Теплов  еще  был
замом  Найденова,  в  одну  по-северному  светлую  ночку  сотрудники  службы
Рындина, предъявив постановление за подписью Иванцова,  провели  у  него  на
даче быстрый и оперативный обыск. Если происхождение бара, в котором  стояло
импортного алкоголя на 23 миллиона рублей, Теплов еще сумел бы  при  желании
как-то объяснить, то вот происхождение 600 тысяч долларов в свеженьких новых
купюрах, к тому же укрытых в специальных тайниках, объяснялось только  одним
- деяниями, подпадающими под статью 173 (получение взятки)  бессмертного  УК
РСФСР, действующего даже в отсутствие покойной советской республики. О  том,
что  эти  деяния  содержат  признаки  самой  серьезной  -  третьей  -  части
упомянутой статьи, сулившей полковнику не менее  восьми  лет  расставания  с
волей, Теплов как товарищ  с  высшим  юридическим  образованием  мог  и  сам
догадаться. Сушить сухари не пришлось. Найденов  съездил  к  Рындину,  попил
пивка с  Иван-цовым,  и  все  как-то  не  получило  развития.  После  смерти
Найденова Теплов ждал ареста со  дня  на  день.  Но  дождался,  как  это  ни
удивительно, назначения на  вакантный  пост.  Правда,  этому  предшествовала
серьезная беседа с участием Рындина и Иванцова.
   И вот теперь от него, самого  молодого  в  этой  компании,  требовали  не
отмалчиваться, а раскрывать служебные тайны. Причем с немалой  вероятностью,
что кто-то их здесь прослушивает, записывает, фиксирует на видео...
   - Ну и что, Василий  Михайлович,  -  спросил  Глава  сурово,  -  как  вас
проинструктировали  на   предмет   выявления   коррумпированных   элементов,
компрометирующих административную вертикаль?
   - Были  инструкции  неофициальные...  -  пробормотал  Теплов.  -  Но  вся
методика - исключительно в рамках законодательства.
   - Правильно. А то ваша привычка задерживать крутых мафиози,  в  жизни  ни
миллиграмма наркотика не употребивших, за якобы  хранение  десяти-пятнадцати
граммов героина, который вы  сами  же  им  подбросили  при  задержании,  уже
начинает утомлять, - заметил Иванцов. - Хоть бы  еще  что-нибудь  придумали,
если не можете нормальным образом работать. У  вас  ведь  в  прошлом  немало
толкового народа было...
   - Толковые давно на пенсии, Виктор Семенович, - пожаловался Теплов.
   - ...или в криминальных структурах, - нежно добавил Рындин.
   - Ладно, - пожалел Теплова Глава, - вы, Василий Михайлович, замначальника
пробыли совсем недолго, всего два года на этом нынешнем посту, так что  пока
с вас спрос невелик. Главное - не зажимайте информацию, чтоб не  ставить  ни
нас, ни себя в неловкое положение.
   - Да я понимаю, понимаю... - пробубнил Теплов. Рындин поморщился и решил,
что зря увел разговор в сторону.
   - Информация информацией, но до нас ведь  не  все  доведут,  если  примут
серьезное решение. Поэтому нам надо как можно скорее  определиться  по  двум
направлениям. Первое - продумать вопрос о выборах губернатора,  а  второе  -
подготовить  проект  договора  о  разграничении  полномочий  с   Федерацией.
Разговор об, этом у нас уже был месяца полтора назад. Что-нибудь сделано? Не
вижу. Вот от этого и сомнения в полной искренности нашего уважаемого Главы.
   - Андрей Ильич, - нахмурился  Глава,  -  вы  таким  начальническим  тоном
разговаривайте, пожалуйста, у себя в управлении. Я сюда не вами поставлен, у
меня свои взаимоотношения с Москвой, и мне  определять,  какие  задачи  надо
решать форсированно, а какие во вторую очередь. В конце концов у  меня  ведь
не только эти направления в работе. Да, есть соответствующие комиссии,  срок
выборов определен одновременно с президентскими, уже кандидатов выдвигают. А
с проектом  договора  есть  технические  осложнения.  Согласно  действующему
законодательству, большая часть промышленных предприятий отнесена к объектам
федеральной собственности. Соответственно они и приватизироваться должны  по
федеральным  законам.  А  у  нас  предполагается,   что   все   предприятия,
расположенные  на  территории  области,   подлежат   приватизации   согласно
областному законодательству. Вроде бы в центре особо  не  возражают,  потому
что предприятия все равно стоят и покупать их задорого никто не  собирается.
Вместе с тем они не  закрыты,  на  них  народ  числится,  которому  зарплату
платить нужно, и каждый месяц от них государство миллиардные убытки несет...
   - Все это мы знаем, - довольно бесцеремонно перебил Рындин,  -  только  у
меня создается впечатление, будто вам просто желательно выждать. Не советую!
Недальновидно. Отсидеться не удастся ни в  коем  случае.  Или  вас  выставят
сейчас - "для соблюдения чести мундира" перед выборами,  или  после.  Причем
кто бы их ни выиграл, - а пожалуй, уже сейчас ясно, что реальных  кандидатов
будет только два, - держать вас на этом посту не будет.  Если  вы  проведете
выборы, то сможете усидеть - народного избранника не тронь!
   - А если я пролечу на этих выборах? -  прошипел  Глава.  -  Вы  мне  что,
стопроцентную поддержку обеспечите?
   - Стопроцентной не потребуется. Но пятьдесят один процент сделать сумеем.
И кандидатов лишних не будет.
   - Пропаду я с вами,  -  вздохнул  Глава,  -  пропаду...  Опутали,  совсем
опутали...
   - Без нас пропадете вдвое быстрее, - набрался духу Иванцов,  краем  глаза
отметив одобрительное движение  головы  Рындина.  -  Во  всяком  случае,  те
решения, которые надо принять, сделают вас намного менее уязвимым.

СТЕПА & Со

   О том, насколько прекрасна и  удивительна  может  быть  жизнь,  многие  в
постсоветское время стали забывать. Другие, наоборот, только после свержения
коммунизма стали замечать, что в этой самой жизни бывают  приятные  моменты.
Потому как после долгих и упорных трудов по строительству рыночной экономики
и собственного домашнего  хозяйства  некоторым  крупномасштабно  мыслящим  и
действующим людям иногда хочется спокойно подышать зимним воздухом,  ощутить
внутреннее расслабление и умиротворение. Отдохнуть, так  сказать,  от  всего
интенсивного, импульсивного и агрессивного.
   Конечно, для такого отдохновения  человек  этого  круга  мог  бы  избрать
какие-нибудь Гавайи, Антилы, Багамы, Балеары или Канары. Ну, может, на худой
конец, Анталью. А то экзотики ради мог  бы,  например,  из  русской  зимы  в
антарктическое лето перебраться - денег хватило бы.
   Но человек,  которого  в  определенных  кругах  областной  общественности
именовали Степой, уже досыта похлебал и тропического, и субтропического,  и,
к сожалению,  приполярного  (правда,  арктического,  а  не  антарктического)
солнца тоже. Само собой, что он не очень любил показываться широкой публике,
давать  телеинтервью  и  напоминать  международной  общественности  о  своем
существовании. Громадное большинство населения вообще не ведало о  том,  что
на территории данной области проживает такой Степа.  Ничтожное  меньшинство,
принадлежавшее к весьма узкому и  специфическому  кругу  лиц,  когда-либо  и
где-либо слышавших о наличии этого конкретного Степы, хотя  и  знало  о  его
существовании, но никогда его не видело. И надо  добавить  -  совершенно  не
стремилось увидеть. Потому что такое знакомство могло очень дорого стоить. И
в финансовом, и в чисто медицинском смысле слова.
   Конечно, число людей, общавшихся со Степой, было намного больше. То  есть
в области и за ее пределами было достаточно много граждан, водивших дружбу с
Эдуардом Сергеевичем Тихоновым. Кое-кто из них даже догадывался, что у  г-на
Тихонова есть неувязки с законом, но предпочитали этого не оглашать. В числе
знакомых Тихонова имелись те, кто из других источников был наслышан о  Степе
как об очень крутом и серьезном человеке, но они и  понятия  не  имели,  что
общаются именно со Степой, а не со скромным Эдуардом  Сергеевичем.  К  таким
господам, как это ни удивительно, относился даже сам Глава обладминистрации.
   Впрочем, в области имелось человек пятнадцать еще  живых  людей,  которым
был, так сказать, оформлен "допуск".  То  есть  этим  товарищам  дозволялось
знать, что Степа и Тихонов есть  одна  личность,  а  не  две.  В  их  числе,
например, были господа Иванцов и Рындин.
   А вот для господина Соловьева Антона Борисовича,  то  есть  для  Ваниного
папы, никакого Степы не существовало. Зато с милейшим гражданином  Тихоновым
он поддерживал прочные деловые контакты, носившие  взаимовыгодный  характер.
Антон Борисович обладал очень полезными для жизни московскими знакомствами и
выходами на зарубежных партнеров, а  у  Эдуарда  Сергеевича  были  столь  же
необходимые связи на уровне областных структур. Финансовые интересы у  обоих
деловых людей тоже переплетались  тесно,  и  уровень  доверительности  в  их
отношениях был достигнут достаточно высокий.
   Впрочем, на сей раз причиной их встречи  послужили  не  столько  деловые,
сколько семейные проблемы господина Соловьева.
   Три дня назад он примчался в воинскую часть, откуда  за  сутки  до  этого
убежали Валерка и Ваня. Докладывать сразу командир не решился - рассчитывал,
что сумеет отловить беглецов. Известие о ЧП сообщил  по  телефону  прапорщик
Середенко, который, узнав о побеге  своего  подопечного,  поначалу  чуть  не
удавился, запаниковав до зубовного лязга. Может, именно  это  обстоятельство
благоприятно отразилось на его физическом состоянии.  Гриша  отделался  лишь
небольшой синевой под левым глазом и ссадиной на правой скуле.
   С  командиром  части  Соловьев-старший  говорил   тет-а-тет,   но   очень
энергично. Сгоряча, конечно, пообещал, что выкинет полковника  по  неполному
служебному соответствию - мол, в Минобороне полно друзей, - но потом,  когда
полковник, в свою очередь, озверев, гаркнул, что ему терять нечего, Соловьев
немного поостыл. Командир части, употребляя на одну фразу  по  75  процентов
матюков, очень доходчиво объяснил любвеобильному папаше, что он,  полковник,
"афганец" и "чеченец", дважды раненный и  маленько  контуженный.  А  потому,
если он прямо тут, в  родном  кабинете,  грохнет  господина  предпринимателя
прямо в лобешник из табельного оружия, а охрану вместе  с  двумя  джипами  и
подарочным "мерседесом" размажет по снегу танковыми  гусеницами,  то  скорее
всего попадет в дурдом, а не в тюрьму. Но даже если ему и  дадут  вышку,  то
останется моральное удовлетворение.
   Хотя командир части  вряд  ли  имел  при  себе  что-то  стреляющее  и  уж
наверняка не сумел бы раньше, чем за  час,  выгнать  из  бокса  танк,  Антон
Борисович сбавил тон до умеренного. В конце концов он  понимал,  что  винить
надо не задерганного всякими катавасиями офицера, а самого себя за  то,  что
воспитал сына-придурка.
   Выпив для примирения по двести граммов коньяку из  НЗ  батьки  Соловьева,
оба  почувствовали,   что   классовые   противоречия   стираются   и   общее
рабоче-крестьянское происхождение дает о себе знать.
   Уже почти в спокойной обстановке бывшие советские люди смогли найти общий
язык, прикинуть, куда и в каком  направлении  мог  побежать  Ваня.  То  есть
направление-то было известно: на юг, но на чем  и  как  мог  уехать  младший
Соловьев, догадаться было трудно. Мог и пешком уйти.
   Только на этом этапе полковник наконец поведал, что Ваня убежал не  один,
а одновременно с Русаковым, застрелившим двух  сослуживцев  и  укравшим  два
автомата. Само собой, что Антона Борисовича это сообщение  не  обрадовало  и
оптимизма по поводу сына не добавило. Он с  ходу  предположил,  что  Валерка
прихватил приличного мальчика в качестве заложника. Полковник  засомневался,
потому что, на его взгляд, у Русакова на это интеллекта не хватило  бы.  Это
еще больше расстроило Соловьева, поскольку он хорошо знал: если  не  хватает
интеллекта на взятие заложника, то на убийство может вполне хватить.
   В части уже вовсю орудовала военная прокуратура, подключились  милиция  и
военная контрразведка. Два дня поисков, в течение которых ни командир части,
ни Антон Борисович глаз не смыкали, привели в тупик. То есть  в  тот  самый,
где беглецы залезли в вагон. Собачка смогла отработать следы до этого места,
за что ей, родимой, честь и слава. Однако вагона там уже не было, в пакгаузе
не обнаружили никаких следов, и  собачка  заявила:  "Я  -  пас".  Оставалось
надеяться  на  силы   человеческого   интеллекта.   Человеческий   интеллект
подсказал, что в тупике мог находиться некий элемент подвижного состава,  на
котором  один  или  оба   беглеца   могли   куда-то   уехать.   Подключились
правоохранители  транспорта.  Согласно  станционной  документации,   никаких
вагонов, платформ,  цистерн  или  хоппер-дозаторов  на  момент  побега  и  в
последующие сутки  в  помянутом  тупике  не  находилось  и  не  должно  было
находиться. К тому же тупик и пакгауз, как  это  ни  удивительно,  никто  не
хотел  признавать  своим.  Начальник  магистральной  станции,  тыча  в   нос
следователям планом своего путевого хозяйства,  убедительно  доказывал,  что
все расположенное за пикетным столбиком номер  такой-то  к  его  епархии  не
относится, а  начальник  заводской  железнодорожной  станции,  опять-таки  с
планом путевого хозяйства в руках, разъяснял, что его владения начинаются от
пикетного столбика с другим номером и он тупик с пакгаузом ведать не ведает.
   Конечно, нашлись добрые люди, которые после долгих бесед и напоминаний  о
прошлых грехах позволили уцепиться за  кое-какие  хвостики.  Был  и  элемент
везения. Один из сцепщиков, работавший в ночь  побега,  залетел  в  милицию,
учинив дома дебош. Оформляться на пятнадцать суток ему очень не хотелось,  и
когда вовремя подключившийся  следователь  ненавязчиво  поинтересовался,  не
было ли у него  какой-либо  особо  тяжкой  работы  в  ночь  с  такого-то  на
такое-то, работала с радостью сообщил, что ездил с маневровым за  порожняком
в тот самый бесхозный тупик, а потом прицепил его к товарному составу  номер
такой-то. Сцепщика на радостях штрафанули и оставили на воле. Зато  начались
мелкие неприятности у машиниста маневрового,  коллег  сцепщика  по  смене  и
продолжились у начальника магистральной станции. Последний достаточно прочно
огородился от наиболее серьезных обвинений, заявив, что его на работе  в  ту
ночь не было, а были дежурный и диспетчер, которые  и  отвечают  за  порядок
движения по пристанционным путям, формирование составов и вообще за то, чтоб
все было в ажуре. С другой стороны, не было никаких заявлений насчет пропажи
грузов или порожнего вагона. Транспортники засели в долговременное  изучение
того, что происходило с упомянутым составом, к которому прицепили неизвестно
чей порожняк и куда этот порожняк мог подеваться.
   Все это было очень интересно и познавательно,  но  мало  что  давало  для
выяснения  беспокоившего  Соловьева-старшего  вопроса.   Само   собой,   его
радовало, что хоть как-то обнаружилось примерное  направление,  по  которому
мог проследовать Ваня. Радовало еще и то, что  это  направление  было  прямо
противоположно тому, по которому его сын мог доехать  до  Чечни.  Однако  не
было никаких гарантий, что смышленый парнишка, обнаружив, что  удаляется  от
милого его сердцу района боевых действий, не перескочил на соседней  станции
во встречный товарняк. Кроме того, слишком многое говорило за то, что злодей
Русаков, вооруженный двумя автоматами, мог уехать в том же вагоне. Учитывая,
что он собирался вовсе не в Чечню, а совсем наоборот и  в  особой  дружбе  с
Ваней замечен  не  был,  можно  было  предполагать  возникновение  серьезных
разногласий, хотя  бы  по  вопросу  о  маршруте  движения.  В  представлении
папы-Соловьева Валерке, застрелившему двух сверстников, прикончить  третьего
не составляло труда и душевных мук. Такому терять нечего. Утешало,  что,  по
сводке транспортной милиции, среди трех трупов, обнаруженных в период  после
побега Соловьева-младшего у железнодорожного полотна  по  маршруту  движения
товарного  состава,  ничего  похожего  на  девятнадцатилетнего  солдата   не
обнаружилось.  Имелись  только  пожилая  бомжиха,  замерзшая   в   нетрезвом
состоянии под  одним  из  мостов,  среднего  возраста  шофер-дальнобойщик  с
профессионально проломленным ударом монтировки черепом, сброшенный на рельсы
с автомобиль