оба они
вполне здоровы и их сейчас отпустят.
   Но не тут-то было. Зинаида Ивановна встала и'сказала Леопольдовне:
   - Ну что?  Будем  начинать?  Готовьте  две  начальные  дозы:  Соовьеву  -
"Зет-восемь", а Русакову - - - "триста тридцать первый".
   - О Господи! - вздохнула Клара.
   - Придержите эмоции, - холодно произнесла Зинаида.
   Она подошла к ложементам и сказала, обращаясь к ребятам:
   - Намучились, мальчики? Ничего,  уже  недолго  терпеть  осталось.  Сейчас
сделаем вам прививочки, и пойдете восвояси.  Это  почти  не  больно,  шприцы
одноразовые, все стерильное и чистенькое.
   - А что такое "Зет-восемь"?  -  полюбопытствовал  Ваня.  -  Это  от  чего
прививка?
   - Скажу по секрету, - хитренько улыбнулась Зинаида, - это от СПИДа. И  от
многих других болезней.
   - А почему мне чего-то другое? - проворчал Валерка.
   - Это не другое, а почти то же  самое.  Только  "Зет-восемь"  -  препарат
иностранного производства, а "триста тридцать первый" - отечественного.
   - Понятно, - вздохнул Валерка, про себя подумав, что  и  тут  все  не  по
справедливости.  Конечно,  Ваньке,  как  богатенькому,  импортный   препарат
вколют, а ему, голодранцу, и русский сойдет. Кроме того,  ему  отчего-то  не
понравилось, как Леопольдовна вздохнула,  услышав  о  предстоящей  инъекции.
Было впечатление, что ей сильно жалко своих пациентов. А загнуться от  этого
укола случайно нельзя?
   Тем  временем  Леопольдовна  сходила  куда-то  в  дальний  угол  комнаты,
находившийся вне поля зрения лежащих в ложементах, и, судя по  звуку;  стала
нажимать какие-то кнопки. Послышались тихое гудение, легкий скрежет и  лязг.
Потом что-то забрякало по-стеклянному. Клара повозилась еще  минут  пять,  а
потом принесла с собой две  стеклянные  ампулы,  в  которых  просматривалась
какая-то желтоватая  жидкость.  Зинаида  принесла  два  одноразовых  шприца,
подала их Кларе, а сама вернулась к компьютеру. Леопольдовна разорвала пакет
с запаянными в него резиновыми  перчатками,  напялила  их  на  руки.  Затем,
сломав горлышко ампулы и колпачок, защищающий иглу  шприца,  набрала  желтой
жидкости. Протерла спиртовой ваткой Ванино плечо, оттянула  кожу  и  быстрым
движением вогнала иглу...
   Зинаида смотрела за тем, как она вводит препарат, и в тот  момент,  когда
Леопольдовна,  опорожнив  шприц,  выдернула  иглу,  нажала  одну  из  клавиш
компьютера.
   - "Зет-восемь" введен в 12.15.34, - сообщила она Кларе. - Давайте "триста
тридцать первый"...
   Валерка не любил уколов с детства.  Поэтому,  наверно,  и  наркоманом  не
стал, как многие из его доармейских знакомых. Конечно, орать после того, как
игла вонзилась в плечо, он не стал, но и от восторга не заржал. Поморщился.
   - Ну вот, - сказала Клара  с  какой-то  фальшивой  улыбочкой,  выдергивая
иголку, - сейчас надо еще немного полежать. Минут пятнадцать, не больше.
   - "Триста тридцать первый" введен в 12.22.12, - послышался голос Зинаиды.
Валерка успел заметить, что она пересела за другой  компьютер.  Леопольдовна
бросила перчатки и шприцы в  эмалированное  ведро,  а  затем  отправилась  к
свободному компьютеру.
   Сначала ничего особенного не происходило.  Минуты  две-три  Валерка  даже
верил в то, что через пятнадцать минут  после  "прививки"  их  действительно
отпустят. Конечно, удобств и уюта не прибавилось,  но  он  уже  притерпелся.
Чего стоит еще четверть часика полежать, после того  как  уже  полтора  часа
провалялись?
   Однако уже на пятой  минуте  Валерка  ощутил  странную,  все  нарастающую
тяжесть во всем теле. Впечатление было такое, что  он  целый  день  мешки  с
картошкой таскал. Усталость  накатывала  с  жуткой  быстротой,  даже  сердце
стучало вдвое реже, чем раньше.
   Затем сами собой  стали  закрываться  глаза.  Захотелось  спать.  Валерка
услышал, как зевнул Ваня на своем ложементе. До этого можно  было  повернуть
глаза в ту сторону, посмотреть, как там корешок себя чувствует, а  теперь  -
шиш! Глаза не поворачивались, да и вообще веки сомкнулись так, что разлепить
их никак не удавалось. Будто их заклеили. Потом Валеркино сознание отметило,
что слух постепенно слабеет. Все это жужжание компьютеров и приборов  словно
бы удалялось куда-то. Кожа уже не чувствовала движения  воздуха,  совершенно
не ощущалась боль в том месте, куда был сделан укол, не чуялась  щекотка  от
налепленных на тело датчиков. Да и вообще, организм все меньше отдавал  себе
отчет в том, где он находится и что с ним происходит. Была какая-то секунда,
когда мозг подал сигнал тревоги, который прозвучал внутри Валерки как  некий
крик души: "Помираю, что ли?"
   Впрочем, в это время он еще смог расслышать далекий, словно  из  дальнего
космоса долетевший голос Зинаиды:
   - Все нормально, реакции плановые...
   - У меня тоже  все  без  неожиданностей,  -  отозвалась  Леопольдовна.  -
Переход по графику. Никаких заметных отклонений от режима.
   От этих слов,  проникших  в  угасающее  сознание,  Валерка  как-то  сразу
успокоился и плавно, тихо, неощутимо погрузился в безмолвие и темноту...

ГЕНЕРАЛ ПРОКУДИН

   - Вот он, гад! Ишь, припустил! Ниже, Федор! Сейчас достанем!
   С вертолета, кружившего над  просторной  заснеженной  поляной  на  высоте
около ста метров, волк, скачками несшийся к спасительному лесу,  казался  не
больше  мышонка.  Первая  очередь  из  автомата  взбила  снежную  пыль  чуть
впереди...
   - Большое упреждение взял, Ильич! Это ж не мотоцикл! На один  корпус,  не
больше!
   От второй очереди волк подскочил, крутнулся в воздухе, за бился на снегу.
   - Вот видишь! Самое оно! Федя, давай вниз, оприходуем...
   Вертолет завихрил снег на поляне, на треть колеса ушел в наст. Волк лежал
на исчирканном пулями снегу метрах в тридцати от места посадки.  Он  уже  не
дергался, и пятно крови, проплавившее ямку поблизости от  головы  зверя,  не
курилось партком и не ширилось.
   Первым на снег выскочил плотный мужичок в камуфляжной куртке  с  поднятым
воротником и летном шлеме, с автоматом в руке.
   - Осторожнее! - перекрикивая вертолетный гул,  крикнул  он  в  кабину.  -
Подождите, пока я проверю. А то еще тяпнет перед смертью.
   Он неторопливо подошел к лежащему зверю, держа автомат  .  на  изготовку,
несколько раз пнул волка ногой, потом призывно махнул рукой.
   Из вертолета выбрались еще трое. Один в кожаной летной куртке и унтах,  в
теплом шлеме на меху, второй в черной дубленке и  меховой  шапке,  в  желтых
валенках  с  калошами,  третий,  самый  крупный  по  размерам,  в  армейской
офицерской  ушанке,  камуфляжной  куртке  и  брюках,  в  утепленных   горных
ботинках. Пошли к добыче, повесив автоматы стволами вниз.
   - Вот так, Андрей Ильич, - сказал крупный, обращаясь к обладателю  черной
дубленки, - а ты говорил, что у нас волка с вертолета не  возьмешь.  С  тебя
бутылка! А то шкуру не отдам.
   - Бутылку я привез, -  улыбнулся  Рындин,  ежась  от  ветра,  нагоняемого
лопастями  вертолета,  -  и  не  одну.  Так  что  не  беспокойтесь,  товарищ
генерал-майор.
   - Слышал, военком? - пробасил тот, кого назвали  генералом,  обращаясь  к
владельцу летной куртки и унтов. - Стало быть, сообщай в свою  контору,  что
будешь только завтра. Банька у нас  знатная.  С  такого  морозца  самое  оно
подогреться.
   Подошли  к  мертвому  волку,  около  которого  стоял  тот,  что  командир
вертолетной эскадрильи.
   - Готов... - сказал Рындин с некоторой неуверенностью в голосе.
   - Готов, готов! - убежденно пробасил  генерал,  поддевая  носком  ботинка
оскаленную волчью морду. - Вот зубищи, мать его так! Сантиметров пять клыки!
   - Перегнул, Максим Данилын, - сказал Рындин, - это ж не  кабан  все-таки!
Не больше трех, по-моему.
   - Схватит такими за горло - мало не покажется. И трех сантиметров хватит.
Взяли!
   Волка подняли вчетвером, каждый за свою лапу,  и  потащили  к  вертолету.
Забросили в заднюю часть салона, на  холодок.  Бортмеханик  втянул  лесенку,
закрыл дверь, ротор прибавил обороты, "Ми-8" снялся с поляны.
   Через четверть часа он уже приземлялся на вертолетной  площадке  дивизии,
которой командовал генерал-майор Максим Данилович Прокудин.
   К вертолету  подкатили  почти  одновременно  "волга"  Рындина  и  "уазик"
генерала. Чуть подзадержавшись, прибыл второй "уазик" - военкома Сорокина.
   - Саша, - распорядился Прокудин, обращаясь к командиру эскадрильи,  -  ты
там со шкурой не затягивай. Чтоб была в лучшем виде!
   - Все будет нормально, товарищ генерал-майор! У нас шкурник штатный, сами
знаете...
   - Ладно, поверю. Ну что, товарищи полковники, по машинам?
   От вертолетчиков поехали в мотострелковый полк. Именно его в этой дивизии
прежде всего показывали всем проверяющим из округа и тем более - из  Москвы.
Часть и по сей день выглядела относительно  прилично.  Остальные  смотрелись
заметно похуже. Поэтому если проверка была  самой  обычной,  то  начальство,
осмотрев этот хороший полк и поглядев, как тут налажены боевая учеба, быт  и
партполитработа (ныне - работа с личным составом),  дальше  этого  полка  не
ездило.  Дивизия  получала  законную  оценку  "хорошо"  и   устраивала   для
проверяющих небольшой сабантуй с банькой,  шашлыками  или  рыбаль  кой  -  в
зависимости от вкусов  прибывшего  и  времени  года.  Бывали  более  сложные
случаи, когда дивизию, например,  надо  было  чем-нибудь  поощрить,  сделать
отличной, а ее командира наградить  орденом  "За  службу  Родине"  очередной
степени или двинуть на повышение. Тогда начальство сперва угощали все в  том
же отличном полку, а потом, как правило,  не  давая  "просохнуть",  начинали
возить по остальным  частям  и  подразделениям  дивизии,  отчего  отдельные,
кое-где встречающиеся недостатки как-то не замечались, а работа службы  тыла
дивизии завсегда получала высокие оценки. Наибольшие неприятности начинались
тогда, когда наверху  появлялось  мнение,  что  данный  комдив  нуждается  в
постановке клистира и приведении в страх Божий. Ну и в  тех  случаях,  когда
почему-либо комдива требовалось спихнуть. Иногда  -  оттого,  что  и  впрямь
запустил дивизию, иногда - потому  что  засиделся  и  необходимо  освободить
место" для молодого перспективного, а иногда по той причине, что  начальству
не угодил. В таких случаях, сколько ни пои начальство, - все попусту.
   Генерал-майор Прокудин в  Чехословакию  ходил  лейтенантом.  Сразу  после
выпуска, можно сказать. Нюхнул там пороху  в  первый  раз.  И  неприятностей
похлебал от души. На Вацлавскойй  площади  в  Праге  буйные  парни,  которых
пытались убеждать, словесами насчет интернационального долга,  встречали  их
свистом  и  руганью,  плакатами  с  изображением   свастики,   вписанной   в
пятиконечную звезду. А в частях тогда, в 1968-м, еще  служили  полковники  и
старшины, которые вспоминали, как их забрасывали цветами  и  поили  пивом  в
1945-м... На этот раз вместо цветов кидали камни и бутылки,  иногда  даже  с
зажигательной смесью. Один из БТРов  взвода,  которым  командовал  Прокудин,
подпалили.  Какой-то  патлатый  псих,  накурившийся  не  то  анаши,  не   то
марихуаны, которого за дымом не углядели, угодил под колеса. Толпа  кинулась
рвать  на  куски:  "Красные.  Убийцы!"  Прокудин  дал  тогда  пару  очередей
предупредительных в воздух, на поражение  не  стрелял.  Толпу  напугал,  но,
когда она шарахнулась, на мостовой остались лежать несколько  человек...  То
ли со страху померли, то ли их во время драпа затоптали. Разбирались  долго,
но не посадили,  а  загнали  в  Забайкалье,  в  жуткую  дыру  под  названием
Оловянная.  Прослужил  лет  пять,  дорос  до  капитана,  приобрел  стабильно
красноватый цвет лица и приучился не хмелеть  после  целой  поллитры.  Потом
вдруг подвернулась майорская должность в Средней Азии. Сумел протиснуться  в
академию, отучился, вернулся на прежнее место службы и уже майором угодил  в
Афган. Там повезло: получил "Красное Знамя", звание подполковника и дорос до
заместителя командира полка. А поскольку в  характеристике  написали  "может
быть назначен на должность командира полка", то его и отправили в эту  самую
дивизию, командиром того самого "показного" полка.
   Прокудин был мужик толковый, умело взаимодействовал с  командованием,  не
встревал куда не надо, не нарушал обычаев и боевых традиций дивизии, а самое
главное, всегда показывал свой полк  таким  образом,  что  самые  строгие  и
суровые  проверяющие  оставались   довольны.   Присмотрелись,   подняли   до
замкомдива, а потом и на дивизию поставили. Глядишь, и лампасы проросли.
   Дальше расти было сложнее, все-таки засиделся порядочно.
   Полтинник генерал уже справил,  а  там,  на  верхах,  уже  сидели  ребята
помоложе. Увольнять  "в  связи  с  достижением  предельного  возраста"  было
рановато, но и поднимать куда-то смысла  не  было.  В  50  лет  по  нынешним
временам надо было уже генерал-полковником быть или генерал-лейтенантом хотя
бы. Конечно, можно было поспрошать старых друзей-однополчан,  нет  ли  какой
тихой должности по штабам или в министерстве, но этого  Прокудин  делать  не
стал. В тех местах, где генералов много,  то  есть  в  тех  самых  штабах  и
министерстве, ценность лампасов подвергается сильнейшей инфляции. А  тут,  в
областном центре, кроме него - ни одного действующего генерала. И не  только
среди военных, но и среди всех силовиков  вообще.  И  Теплов,  и  Рындин,  и
военком Сорокин  хоть  и  стоят  на  генеральских  должностях,  но  покамест
полковники. Начальник гарнизона  облцентра  как-никак  фигура  заметная.  Уж
лучше быть кем-то в провинции, чем никем в Москве или Питере.
   Территория мотострелкового полка осталась позади, и колонна из трех машин
въехала в аллею из присыпанных снегом елок, которая вела к гостевому домику,
где обычно останавливались вышеупомянутые проверяющие из вышестоящих штабов.
   Это был небольшой приземистый особнячок, обнесенный  бетонным  забором  с
колючей проволокой поверху, с КПП на въезде.  Внутри  забора,  кроме  самого
домика в два этажа, располагалось нечто вроде мини-парка, в систему которого
входили теннисный корт и открытый бассейн. Сейчас, по зимнему  времени,  все
это было заметено снегом, и лишь несколько самых  необходимых  дорожек  были
расчищены, а также площадка перед крылечком, где и припарковались приехавшие
машины.
   На крыльце начальство встретила румяная, как сказочный колобок, и  вообще
очень аппетитная и  сдобная  дама,  одетая  в  бушлат  с  погонами  старшего
прапорщика, форменную юбку и неуставные сапожки на "молниях". При этом  она,
сбежав с крыльца навстречу гостям, выпятила одновременно и бюст, и попу (что
круглее и крупнее, даже чекистский взгляд Рындина не  определил  бы  сразу),
приложила руку к кокетливо скособоченной ушанке и бодро отрапортовала:
   - Товарищ генерал-майор, на вверенном мне объекте никаких происшествий не
случилось...
   Генерал не дал толстушке закончить, сказав:
   - Ладно, не выпендривайся, Буракова. Тут  все  свои,  особого  парада  не
надо. Сауна на ходу?
   - Так точно. Хоть сейчас заходите.
   -  Мы  и  зайдем.  Намерзлись,  понимаешь,  в  вертолете.  Надо  с  часок
прогреться. Ну, а потом столик организуешь.
   - Возьмите, товарищ старший  прапорщик,  -  сказал  Рындин,  доставая  из
своего "дипломата" две бутылки коньяка. - Не люблю в гости с пустыми  руками
ездить.
   - Ты смотри! - восхитился  Прокудин,  перехватывая  одну  из  бутылок.  -
Молдавский 25-летней выдержки! Это надо же! Его только  Политбюро,  говорят,
употребляло, да  и  то  пока  Леонида  Ильича,  вечная  ему  память,  бывшие
подчиненные ублажали. Не  подделка?  А  то,  говорят,  теперь  даже  боржоми
подделывают.
   -  Натуральный,  натуральный!  -  уверенно  кивнул  Рындин.  -  Проверено
специалистами.
   - Это точно, - хихикнул военком Сорокин. - ЧК со времен  Феликса  в  этом
деле толк понимает!
   - На, Лариса, - генерал подал бутылку прапорщице, - поставишь на почетное
место...
   Через полтора часа, прожарившись в сухом горячем воздухе,  побултыхавшись
в прохладном мини-бассейне, ополоснувшись в душе и завернувшись в простынки,
вышли в предбанник, где хлопотунья Лариса уже выставила на столик  коньяк  и
закуску.
   - Максим Данилович, - спросил Рындин, - у тебя этот видачок работает  или
так, для красоты, поставлен?
   - Обижаешь, товарищ полковник, работает. А что,  есть  чего  глянуть  для
морального разложения?
   - Ну, ничего особо разлагающего показывать не  хотелось  бы.  Скорее  это
вроде детектива...
   - Давай, может, лучше по  рюмочке,  а  потом  и  глянем?  -  ,  предложил
генерал.
   - По рюмочке обязательно. Но лучше, если вы с Сорокиным  это  на  трезвую
голову посмотрите.
   Комдив и облвоенком обеспокоенно переглянулись.
   - Та-ак... - мрачно протянул Прокудин. - Это как же понимать?
   - А это уж как увидите, так и поймете. Наверно, я бы мог вам  это  все  и
вовсе не показывать, да ведь люди-то вы хорошие.. Посмотрим, обсудим,  какие
меры можно принять.
   - Ну что  ж...  -  сказал  генерал.  -  Давай  поглядим...,  А  я-то  все
соображал, с чего это мой особист заерзал, когда ты давеча позвонил.
   Прокудин включил небольшую  видеодвойку,  стоявшую  в  углу  предбанника,
вставил кассету, которую Рындин извлек из своего "дипломата", и уселся рядом
с притихшим Сорокиным.
   - Вообще-то, - сообщил Рындин, пока по экрану метались  серые  полосы,  -
это оперативная информация, я сейчас должностное преступление  совершаю.  Но
что делать? Если  б  кто  другой,  посторонний,  а  то  ведь  друзья,  можно
сказать... Снял копию с избранных мест.
   Сначала возникло изображение  патронного  ящика,  стоявшего  на  пожухлой
траве.
   - Съемка произведена в Чечне, в декабре месяце прошлого года,  -  сообщил
Рындин. - Сейчас крупно посмотрим маркировочку, время выпуска. Хорошо видно?
Дальше смотрим: документы о приемке боеприпасов.  Оказывается,  этот  ящичек
входил в число тех, которые поставлялись с завода на ваш артсклад...  Взамен
тех боеприпасов, по которым  сроки  хранения  истекают.  Он  не  один,  этот
ящичек. Вот видите? Пятнадцать штук лежит. Выпуск - ноябрь 1995 года. Как же
это они вместо вашего артсклада заехали так далеко на юг?  Есть  объяснения,
может быть?
   - Ладно, - спокойно произнес Прокудин, - давай сначала  все  поглядим,  а
потом объясняться будем. В любви.
   - Хорошо, глядим дальше.
   На экране появилась дорога, вьющаяся между сосен.  Дата  в  нижнем  левом
углу показывала, что все это было снято в  середине  января,  приблизительно
около одиннадцати вечера.  Снимали  с  автомобиля,  который  шел  следом  за
большим грузовиком-рефрижератором.
   - Вот видите, - прокомментировал видеозапись Рындин, - рефрижератор номер
45-90 в 22.45 выезжает из-под  знака  "кирпич"  на  48-м  километре  военной
бетонки, проложенной между двумя облцентрами.  Это  ответвление,  как  тебе,
Максим  Данилович,  хорошо  известно,  ведет  к  артскладам  вверенной  тебе
дивизии. Там лежит НЗ боепитания на  случай,  как  говорится,  "если  завтра
война" и твою дивизию развернут по штату военного времени. Правильно?
   - Правильно...
   - Что там делала машина, предназначенная  для  перевозки  скоропортящихся
продуктов?
   - Не туда свернула, допустим, - произнес Прокудин с нервной усмешкой.
   - Хорошая шутка. Только если она и разворачивалась, то уже на  территории
артсклада. Это ответвление такой ширины, что развернуться  на  нем  с  таким
прицепом никак не возможно.
   - Но ведь нигде не показано, что они везли, верно? - спросил Прокудин.
   - Максим Данилыч, ты ж не ребенок. Вот сейчас покажут, как это все грузят
на такой же рефрижератор. Конечно, съемка инфракрасная, не очень красиво, но
даже морды опознать можно. Вот прапорщик Веретенников. Хорошо бы его сделать
козлом отпущения, но не  выйдет.  Сейчас  повернется  вон  тот,  полненький.
Наверно, и сам узнаешь: начальник артвооружения дивизии полковник Запрядько.
Тоже неплохой "козел". Только вот запись вашего с ним разговора на эту  тему
тоже