ного путепровода, а также раздетое догола "лицо  неустановленной
кавказской национальности с отрезанной головой" (так  было  зафиксировано  в
протоколе).
   Пошли раскрутки и в другом  направлении.  В  частности,  от  сцепщиков  и
машиниста маневрового узнали, что прицепить  к  товарному  поезду  бесхозный
порожняк их уговорил какой-то незнакомый дядя крупных  размеров,  в  кожаной
куртке  а-ля  "американский  бомбардировщик",  представившийся  коммерческим
директором какой-то фирмы, названия  которой  они,  конечно,  спрашивать  не
стали.  Заработать  по  сто  "зеленых"  в  условиях  хронического  денежного
дефицита никто не отказался. Сначала все клялись и божились, что  вагон  был
пустой, но потом один раскололся и сказал, что ручаться  за  это  не  может,
потому что вагон увозили закрытым и внутрь не заглядывали. Этот  же  сцепщик
обмолвился, что на дебаркадере были  какие-то  четверо,  одного  из  которых
"коммерческий директор" назвал Женей. Потом, хотя и очень нехотя,  вспомнил,
как "директор" справлялся у Жени, сколько  загрузили  в  вагон,  и  то,  что
прозвучало число "сорок восемь". Чего именно, то есть ящиков, бочек, коробок
или каких-то иных тар, сцепщик не знал, но мог точно сказать, что речь  явно
шла не о тоннах, потому что маневровый легко стронул вагон  с  места.  Очень
важным оказалось еще одно обстоятельство. Сцепщик хотя и не рассмотрел  тех,
кто был у пакгауза, но запомнил,  как  "директор"  приказал  им  по-быстрому
уходить по домам. Из этого сделали вывод, что грузили вагон какие-то местные
жители. В пятитысячном заводском поселке  даже  по  самым  хилым  описаниям,
полученным от железнодорожников,  удалось  очень  быстро  вычислить  Женю  -
Евгениев на весь поселок было человек пятнадцать. Гражданин  Брагин  Евгений
Алексеевич, к несчастью для себя, оказался фигурой заметной и ранее судимой,
а кроме того - временно не работающей. Подвело его и то, что он второй  день
находился в запое, видимо, употребляя на  пользу  "гонорар",  полученный  от
"директора". Будучи в веселом расположении  духа  и  полагая,  что  никакого
криминала в своей индивидуально-трудовой деятельности он не допустил, Брагин
поведал следствию, что "коммерческий директор", которого он  так  же  хорошо
знал, как и сцепщики, пообещал им  за  погрузку  сорока  восьми  коробок  по
двести тысяч на рыло, а также дал ключ от пакгауза, где "это" лежало. О том,
как "это" попало в пакгауз и что "это" такое было, поддавший Брагин не  знал
и не интересовался.
   Когда его спросили, не опасается ли  он,  что  "это"  могло  принадлежать
вовсе не "директору", а потому потянуть на  статью  144  УК,  Брагин  только
хмыкнул и предложил поискать того лоха, который загрузил  "это"  в  пакгауз,
никому  не  принадлежащий,  никем  не  охраняемый,  да  еще  и  отдал   ключ
"директору".
   На третьи сутки  проведения  всяческих  следственных  действий  и  прочих
оперативно-разыскных мероприятий должны были быть  получены  данные  о  том,
кому же все-таки принадлежит пустопорожний пакгауз и, возможно,  кто  именно
тот "лох", который положил туда сорок  восемь  коробок,  уехавших  вместе  с
Ваней  и  Валеркой  в  неизвестном  направлении.  Кроме  того,  на  конец-то
обнаружилось, что в 500 километрах от исходного пункта, на товарной  станции
областного центра, некий порожний вагон отцепили и перегнали  в  заброшенный
песчаный карьер. Но машинист, перегонявший вагон, ничего объяснить следствию
не мог. То ли от большой тоски, то ли по  роковой  случайности  он  выпил  в
нерабочее время два стакана метилового спирта и отдал  Богу  душу  ровно  за
сутки до того, как до него добралась транспортная прокуратура. Жена  его  по
поводу обстоятельств пьянки ничего пояснить не  могла,  потому  что  еще  до
возвращения мужа с работы "раздавила бутылочку" на двоих с соседкой и крепко
спала, а откуда взялась вторая бутылка, с метанолом, понятия не  имела.  Сын
машиниста жил отдельно, родителей навещал редко и ничего толкового  сообщить
не мог.
   Но вот тут-то и  разыскал  Антона  Борисовича  молодой  человек  приятной
наружности, который передал ему привет  от  его  старого  знакомого  Эдуарда
Сергеевича, а затем, с глазу на глаз, попросил не пренебречь приглашением  в
гости,  скромно  сообщив,  что   у   господина   Тихонова   есть   кое-какая
обнадеживающая информация относительно судьбы Соловьева-младшего.
   Антон  Борисович  был  человеком  понятливым   и   не   стал   уведомлять
следственные органы об этом сообщении. Уже к вечеру Соловьев в сопровождении
нескольких особо доверенных лиц и в том числе опального прапорщика Середенко
- полковник на радостях, что папа  его  беглого  воина  покидает  территорию
части, выписал Грише командировку аж на 14 суток, - прибыл на скромную  дачу
Эдуарда Сергеевича, располагавшуюся на территории того  самого  закрытого  и
хорошо охраняемого поселка, где проживало  все  самое  крупное  областное  и
городское начальство.
   Хозяин принял своего дорогого гостя с надлежащим  радушием,  пригласил  с
дороги в баньку. Напарившись вдоволь, перешли в предбанник, где  был  накрыт
стол, и  отослали  всех  холуев.  Именно  так  всегда  начинались  серьезные
разговоры.
   -  Ну,  Антоша,  -  сказал   Тихонов,   поднимая   рюмочку,   наполненную
"кристалловской" водкой, - со свиданьицем.
   Соловьев  молча  кивнул,  чокаясь.  По  этикету  здесь  настырничать   не
полагалось,  но  нетерпение  по  поводу   долгожданной   информации   Антону
Борисовичу было ой как трудно скрыть.
   - Не мучайся, не мучайся, Тоша, - подбодрил Эдуард Сергеевич, - хорошие у
меня вести. Расслабься, покушай, выпей,  не  сиди  как  просватанный.  Мы  ж
друзья, верно?
   - Друзья, - согласился москвич, прожевывая ломтик  семги,  -  но  ты  бы,
Эдик, уж не томил долго. А то что-то у меня сомнения  насчет  твоих  хороших
вестей...
   - Разве я не понимаю? Сын, наследник, родная кровь... Как  же  ты  его  в
армию-то отдал, не понимаю? Поскупился, что ли?
   - Долго объяснять. Воспитывал-то вроде  нормально,  а  у  него  романтика
взыграла. Когда сказал, что запру дома, он, дуралей, вены себе резанул... Не
сильно, правда, но напугал. Ну я и подумал: хрен с ним, пусть поглядит,  что
такое армия. Кто ж его знал, что он оттуда в Чечню побежит?
   - Интересно, ей-Богу! - усмехнулся Тихонов. - И за кого ж он там  воевать
собрался, за наших или за ихних?
   - Вроде за наших... Хотел я его забрать, а  он,  сопляк,  удрал.  Гришка,
сукин сын, проспал. Говори уж, Сергеич!
   - Сразу, чтоб сердце не болело, скажу: живой он и здоровый. Сытый, спит в
тепле, в хорошем месте живет, свежим воздухом дышит.
   - Сколько? - спросил Соловьев.
   - Третий день пойдет... - не понял Эдуард Сергеевич.
   - Я спрашиваю, сколько с меня возьмешь, чтоб вернуть?
   - Ну, Тоша, ты что, обидеть хочешь, что ли? Какие деньги в  таких  делах?
Если б он у меня был, я б тебе его прямо в  Москву  привез,  за  свой  счет.
Копейки бы не попросил.
   - Значит, он не у тебя? А где же, черт побери?
   - Будем так говорить - у серьезных людей.
   - Та-ак... - глубоко вздохнул Антон Борисович. -  Порадовал,  называется.
Значит, цену не ты назначаешь. Назови хоть, сколько попросят примерно...
   - Вот все-то ты торопишься, Антоша. Прямо как молодой. Я тебе говорю:  не
напрягайся, не трави  душу.  Давай  по  второй?  Между  первой  и  второй  -
перерывчик небольшой!
   Выпили, но на душе у Соловьева не потеплело.
   - Закусывай, закусывай, Тоша! - убеждал Эдуард Сергеевич. - Сразу  видно,
что заелся в Москве, нашим разносолом не удивишь... Ну уж откушай,  откушай,
уважь!
   - Ты меня понять можешь? У тебя-то есть дети?
   - Не рискнул. И жениться не собрался. Зачем  родней  обрастать?  Но  тебя
понимаю. Не психуй, главное, не дергайся - и жизнь лучше покажется. А  самое
основное - меня слушайся. Я ведь тебе добра хочу.
   - Поверил бы, - мрачно пробормотал Соловьев, - так, может,  и  послушался
бы.
   - Ну а куда тебе деваться? Надо верить, иначе по-хорошему не получится. У
тебя, понятно, есть разные возможности, это я сознаю как человек  грамотный,
но на твоем месте я  бы  сейчас  от  самодеятельности  в  направлении  сынка
отказался. Не хотел пугать тебя, но риск есть. И большой.
   - Я тебя третий раз спрашиваю: сколько? Миллиард? Пять? Десять?
   - А что, у тебя и десять найдется? - прищурился Эдуард  Сергеевич.  -  Не
перегнул ли?
   - Найду, если надо, - буркнул Соловьев.
   - Это ты, и правда, не в себе немного... - усмехнулся  хозяин.  -  Ладно,
хлебнем по третьей и продолжим ближе к делу.
   Третья рюмка и  обещание  приблизиться  к  конкретным  проблемам  немного
подняли настроение Антона Борисовича.
   - Подставил тебя сынок твой очень серьезно, - вздохнул Эдуард  Сергеевич.
- То, что он из армии сбежал,  -  это  туфта.  Это  сейчас  за  проблему  не
считается. Но сбежал он не один, а с другим пацаном, который перед тем,  как
удрать, замочил из автомата двух своих же ребят.
   - Знаю, в курсе...
   - И это еще не совсем беда, хотя они вместе  два  автомата  унесли.  Хуже
другое. Уехали они из того  городка,  где  служили,  забравшись  в  порожний
вагон. А в этот порожний вагон один серьезный  человек  пристроил  небольшой
такой груз. Только цена большая очень.
   - Понял...
   - Хорошо, что понял. Откуда этот груз шел, зачем, почему - это я,  думаю,
тебе знать не интересно. Но вот получателей  у  него,  как  ни  странно,  по
некоторым обстоятельствам оказалось несколько. Конечно, тому, кто отправлял,
в общем, до глубокой фени, кто  его  тут  примет,  лишь  бы  бабки  уплатили
вовремя. Однако у нас в области  было  уже  не  все  равно,  кто  этот  груз
получит. Ну,  представляешь  себе  ситуацию?  Заплатил  за  груз,  допустим,
господин А, а получил товар господин Б. Конечно, нюансы, я думаю,  тебе  без
разницы, но для прояснения обстановки кое-что сказать надо.
   - Если на Ванькину судьбу это не влияет  -  не  рассказывай,  -  произнес
Соловьев, - я лишних подробностей в голову не беру. У меня дела теперь почти
чистые, загружаться здешними проблемами не с руки. Мне  главное  знать,  как
Ванюшку отсюда выдернуть.
   - Вот я и пытаюсь тебе втолковать  самые  общие  обстоятельства.  Короче,
слушай необходимый минимум, просвещайся. Итак, Тоша, жил да был один  мудрый
товарищ в соседней области, который закрутил  большие  и  денежные  дела  по
разным направлениям. Голова! У нас тут тоже такие  были,  но  без  фантазии,
плоские какие-то. Этих самых, без фантазии, тот самый умный товарищ  немного
прижал, а те, у которых совсем ума  не  было  или  чувство  понта  превышало
разумные размеры, как-то закончились. Но потом, как  говорится,  на  мудрого
человека злые менты насели, и все прошло-промчалось, словно с  яблонь  белый
дым. Но дело его не пропало! Появилась,  условно  говоря,  контора  "А  и  Б
сидели на трубе". А считал, будто он самый главный, потому что с тем  мудрым
товарищем одну и ту же пыль глотал в энском районе земного шара, а  Б  думал
так же, но по другой причине, ибо имел честь с мудрым товарищем одну  парашу
насиживать. Неувязка получилась. Могли, конечно, эти  несговорчивые  господа
друг друга замочить. Жизнь сурова и диктует грубости.  Но  вмешалась  третья
сторона, которая объявила, что ребята должны жить дружно и писать  каждый  в
свой горшок, а не в штаны товарищу. А  потому  если  кто  кого  попишет  без
спросу, то создаст себе непреодолимые трудности  для  дальнейшей  жизни.  За
последние месяцы почти все  спорные  проблемы  были  улажены,  окромя  сущей
ерунды. Кто будет перевалку держать?  То  есть  оплачивать  и  получать  тот
приятно-дорогой товар и проталкивать его  дальше,  наваривая  со  следующего
покупателя в районе десяти-пятнадцати процентов. В прежнее,  можно  сказать,
мирное время перевалку держал, условно  говоря,  господин  Б  под  контролем
своего любимого и мудрого вождя-руководителя. А  товарищ  А  до  этого  дела
никаких прикосновений не имел. Но очень хотелось. И этот самый А добрался до
тех, кто этот груз отправлял, и до тех, кто получал. Добрался и предложил им
свой  маршрут  транзита,  причем  отправителю  пообещал  на  пять  процентов
набросить, а получателю - на пять процентов скинуть.
   - Бескорыстный какой, - подивился Соловьев,  -  там  же  весь  навар  был
десять процентов...
   - Положим, пятнадцать по максимуму, но в целом замечание  верное.  Секрет
простой: этот мужик удешевил проводку ровно  наполовину,  так  что  за  счет
снижения  себестоимости  стал  наваривать  куда  больше,  чем  раньше.  Зато
подрезал своего  коллегу,  господина  Б,  прямо-таки  под  корень.  Нехорошо
получилось, неэтично.
   -  Бизнес  диктует:  зарабатывай  как  можешь,  -  пожал  плечами   Антон
Борисович.
   - Справедливо, но паскудно. Короче, господин Б тоже решил  немного  умыть
господина А. Доказать ему на практическом примере, что дешевка - она и  есть
дешевка. В том смысле, что надежностью  та  система  проводки,  которую  он,
видишь ли, сварганил, не отличается. Опять же опущу ненужные подробности, но
только господину Б удалось закупить на корню кое-кого из сотрудников  своего
коллеги. После этого оставалось только встретить их  груз  и  увезти  его  к
себе.
   - А в вагоне, значит, оказались пацаны... - пробормотал Соловьев.
   - Если б дело было только в этом... - вздохнул Тихонов. - Пацаны-то  ведь
были с автоматами. И должно быть, уже догадывались,  что  там  за  товар.  А
поскольку молодое поколение быстро соображает, они догадались, насколько  их
появлению будут  рады  встречающие.  И  приняли,  выражаясь  дипломатическим
языком, "превентивные меры". То есть начали шмалять без разговора и разбора.
Шесть жмуров в натуре. Приятный сюрприз для господина Б? Просто обалдеть!
   - И мой стрелял? - побледнел Антон Борисович.
   - Как в тире. Правда, чуть похуже подельника, но минимум двоих завалил на
месте.
   - А сам? - в ужасе пробормотал Соловьев.
   - Я ж тебе сказал: жив, здоров, цел. Таких бы бойцов  в  Чечню,  так  там
война бы за месяц кончилась...
   - Ты мне про Чечню не поминай! - буквально взвыл  папаша.  -  Слышать  не
могу!
   -  Прости  великодушно.  В  общем,  постреляли  они,  нашли  в   теплушке
связанного дурака, который им рассказал столько, что дальше некуда, а  потом
погрузили товар в чужую машину и поехали вместе с тем  дураком  к  условному
господину  А,  который  их  встретил  как  гостей  дорогих,  кормит-поит   и
развлекает, чем может.
   - Да-а... - протянул Антон Борисович. - Вот это  влип...  В  голове  его,
несмотря на хмелек,  завертелись  очень  трезвые  мысли.  Конечно,  могли  и
наболтать помаленьку, и вообще кинуть, но  все  пока  сходилось...  О  самом
страшном - о том, что, может, Ваньки и в живых-то нет, - тоже подумалось. Не
верилось, чтоб два сопляка могли перестрелять шестерых волчар.
   - Мне надо его увидеть. Живьем, - сказал Соловьев, стиснув себя в  кулак.
- Только после этого будем говорить.
   - Это понятно. Насчет того, чтоб живьем встречу организовать, -  проблема
сложная, нужно будет подумать как следует и обсудить со всеми сторонами.  Ты
ведь учти, что он у тебя не только с крутыми в неопределенных отношениях. Он
сейчас под статьями ходит, и  здесь,  в  области,  у  тебя  друзей  немного.
Пожалуй, никого надежней меня нету. Но чтоб ты поменьше  сомневался,  ребята
этого господина А прислали тебе видеозапись, свеженькую, сегодняшнюю.  Сразу
можешь догадаться, как ему живется и чем он занимается.
   Тихонов  поднялся,  открыл  "дипломат",  лежавший   на   стуле   в   углу
предбанника,   достал   видеокассету   и   включил    маленький    моноблок,
располагавшийся на холодильнике в другом углу. За те несколько  секунд,  что
по экрану метались серые полосы, пульс у  Соловьева-старшего  увеличился  до
120 ударов в минуту.
   Но вот экран ожил, и Антон Борисович  увидел  Ваню.  Светившиеся  в  углу
цифирьки вроде бы подтверждали, что запись сделана еще сегодня. На  часах  в
предбаннике светилось 22.23, а сменяющиеся цифры начали свой бег с 14.10 или
что-то около того. То есть если им поверить, то видеосъемку вели в то время,
когда Соловьев-старший уже находился в дороге.
   Ваня появился на экране не один, а вместе с Валеркой Русаковым. Одеты они
были по-военному, но не в серо-зеленое хебе,  какое  носили  в  части,  а  в
пятнистые камуфляжки десантного образца, типа тех, что носят охранники.  Оба
беглеца сидели за столиком и обедали. Точнее, только приступили к обеду. При
виде того, чем был накрыт стол, у родителя поначалу  создалось  впечатление,
что все это выставлено специально для съемки. Да и вообще, еще до того,  как
на экране появилось изображение, Антон Борисович настраивал себя на просмотр
некой  инсценировки.  Однако  чем  дальше   крутился   фильм,   тем   больше
Соловьев-старший убеждался в отсутствии какой-либо режиссуры.
   Ребята ни разу не повернули лица в сторону камеры. То есть они,  конечно,
изредка поворачивались, но ненадолго - явно не потому, что  видели,  как  их
снимают. Специального освещения в помещении не  было,  стол  и  лица  солдат
освещались только дневным светом из окна. То, что за окном  светило  солнце,
лишний раз подтверждало:  съемка  сегодняшняя.  Вчера  и  позавчера  было  в
основном пасмурно. Правда, вчера и позавчера  Антон  Борисович  находился  в
пятистах километрах отсюда, но сегодня, приехав на  дачу,  во  время  обмена
приветствиями с хозяином услышал, что, мол,  сегодня  погодка  установилась,
"мороз и солнце, день чудесный", а  то  все  облака  были.  Вряд  ли  Эдуард
Сергеевич это специально сказал,  имея  в  виду,  что  Соловьев  видеопленку
смотреть будет.
   Экран полностью показал весь процесс обеда.  Сначала  ребята  слопали  по
порции салата из курицы, картошки,  морковки,  соленых  огурцов  и  зеленого
горошка с майонезом - блюдо почти ресторанное. Потом  разлили  из  фаянсовой
супницы борщ и заправили его густой, явно не  разбавленной  сметаной.  После
этого съели по здоровенной, с  ладонь,  свиной  отбивной.  резали  мясо  без
усилий - видать, было мягкое. С отбивной в придачу парни  навернули  жареную
картошечку со свежими тепличными огурцами и какой-то зеленью. На сладкое  им
выдали по полбрикета пломбира с черносмородиновым вареньем,  по  формочке  с
лимонным желе и по паре бананов.
   Соловьев все  присматривался  к  тому,  как  сынуля  кушает.  Ел  явно  с
аппетитом, но не так, как едят после хорошей  голодовки.  Да  и  мордаха  не
выглядела утомленной. Наоборот, румяненькая,  свежая.  Само  собой,  никаких
сомнений в подлинности этой родной - не открестишься!  -  физии  у  отца  не
возникло. Одно смущало - запись шла без  звука.  Рты  открывали,  улыбались,
что-то говорили, а что - неясно.
   - А почему звука нет? - спросил Антон Борисович.
   - Это ты у тех, кто мне кассету передал,  справляйся,  -  ответил  Эдуард
Сергеевич, - видно, говорили что-то, чего тебе пока знать  не  надо.  Стерли
звук, должно быть. В принципе, кое-что можно прочитать.  Есть  у  меня  один
знакомый глухой, который  по  губам  речь  понимает,  но  сейчас  время  уже
позднее, может, завтра приглашу его.
   Когда Ваня доел второй  банан,  показ  сюжета  "Обед"  завершился.  Экран
заполнился синевой, и лишь секунд через двадцать  возникла  новая  картинка.
Она тоже шла  без  звука.  Действие  происходило,  по-видимому,  в  каком-то
спортзале, судя по дифрам, отмечавшим время, примерно через час после обеда.
Ваня и Валерка занимались на тренажерах, мышцы качали. Кто-то,  появлявшийся
в  кадре  только  как  некая  фигура  неясных  очертаний,  составленная   из
квадратиков, вероятно, тренер или инструктор, похоже, руководил тренировкой,
ребята слушали его, улыбались и кивали, а потом продолжали занятия.
   Этот  сюжетик  продолжался  всего  секунд  двадцать,  а  затем   сменился
следующим. Показали, как Ваня в компании с Русаковым в бассейне плавает. Там
тоже время от времени появлялось нечто составленн