, словно каждая стремилась отделиться от головы.
   Звук поднялся до десяти, дошел  до  неслышных,  заставляющих  вибрировать
тело, ста килогерц. На самых предельных уровнях волосы опускались, а при ста
десяти вставали торчком ("...Я походила  на  пугало!")  Установив  регулятор
громкости на приемлемый уровень, он взял электроскоп и подошел к девушке.
   - Знаете, ведь вы сейчас вот этот прибор, только живой. А  еще  генератор
Ван де Граафа. Ну, и конечно, пугало.
   - Можно мне сойти? - пролепетала она.
   - Нет,  еще  рано.  Не  двигайтесь.  Разница  потенциалов  между  вами  и
окружающим сейчас настолько велика, что, окажись вы рядом с любым предметом,
произойдет разряд. Вас он не  убьет,  но  ожог  и  нервное  потрясение  могу
гарантировать. - Он вытянул руку с электроскопом. Даже с такого  расстояния,
полуослепшая от  ужаса,  она  заметила,  как  широко  раскрылись  сверкающие
лепестки. Мужчина обошел вокруг нее, следя за  их  движениями:  он  подносил
прибор ближе,  отодвигался,  словно  исполнял  какую-то  сложную  ритуальную
пляску. Наконец, вернулся к генератору и немного уменьшил звук.
   - От вас исходит такое сильное поле, что  отклонения  не  фиксируются,  -
пояснил он и вновь подошел, на сей раз чуть ближе.
   - Я больше не могу... Не могу! - шепнула она. Но мужчина ничего не слышал
либо не пожелал услышать. Как ни в чем ни бывало, он поднес электроскоп к ее
животу, передвинул выше. - Ага,  вот  ты  где!  -  воскликнул  он  радостно,
добравшись до правой груди.
   - Что там? - простонала она едва слышно.
   - Опухоль! Правая грудь, довольно низко. Ближе к подмышечной  впадине.  -
Он   присвистнул.   -   Средних   размеров.   Злокачественная,   еще   какая
злокачественная!
   Она пошатнулась, стала опускаться  на  пол.  Перед  глазами  упал  черный
занавес. Потом на мгновение  его  разорвала  ослепительная  голубовато-белая
вспышка. И вновь непроглядная темнота...

***

   Там, где пролегла линия между потолком и стеной. Там .
   Незнакомые стены, чужой потолок. Какая разница? Какая мне разница...
   Спать Между потолком и стеной. Немного ниже -  багровый  лучик  закатного
солнца. Выше - золотисто-рыжие хризантемы в зеленой вазе.  И  опять  нависло
это расплывающееся пятно. Лицо.
   - Вы меня слышите?
   Да. Да, но отвечать не надо. Не двигаться. Не разговаривать.
   Спать.
   Стена Стол. Окно. За окном - ночь. Комната.  По  комнате  ходит  мужчина.
Цветы! Хризантемы совсем как живые, но их срезали, они умирают.
   А они знают об этом?
   - Как вы себя чувствуете? - Настойчивый, неотвязный голос.
   - Пить...
   Холодный! Еще глоток, и челюсти сводит. Сок грейпфрута.
   Она бессильно опускает голову, опираясь на его руку. В другой  он  держит
стакан. Нет, нет, это не...
   - Спасибо. Большое спасибо...
   Сейчас попробую сесть. Простыня... А моя одежда?
   - Прошу прощения. - Он словно читает ее мысли.  -  Некоторые  вещи  плохо
смотрятся на мини и колготках. Все выстирано и высушено,  можете  одеться  в
любую минуту.
   Вот они лежат. Платье из коричневой шерстяной ткани, колготки и туфли  на
стуле. Он предупредительно отошел, поставив стакан на ночной столик рядом  с
графином. - Вещи? Какие...
   - Рвота. Кое-что попало мимо судна. Под простыней можно укрыть тело.  Как
скрыть смущение?
   - Господи, как неудобно! Я, наверное... Мужчина  качает  головой.  Фигура
его то расплывается, то становится четкой.
   - Вы перенесли шок и не оправились от него до сих пор.
   Мужчина в нерешительности замер. Она впервые заметила, что он колеблется.
Теперь она может читать его мысли. "Сказать ей, или не нужно?".
   Конечно нужно! Так он и сделал.
   - Вы не хотели возвращаться в реальность.
   - Ничего не понимаю.
   - Сад, груша, электроскоп. Укол, генератор, разряды тока.
   - Нет, ничего не помню. - Потом все  вернулось,  словно  кто-то  повернул
рычажок в мозгу. - О Господи!
   - Возьмите себя в руки, - резко произнес он. Мужчина стоял совсем близко,
возвышался над ней, она почувствовала его горячие ладони на лице.
   - Не вздумайте снова терять сознание,  уходить  в  себя,  вы  справитесь,
слышите! Справитесь, потому что у вас уже все в порядке. Ясно? Все хорошо.
   - Вы сказали, что у меня рак.
   Она словно обвиняла его в жестокости.
   - Вы сами сказали мне это.
   - Да, я так думала, но не...
   Казалось, он избавился от тяжкого груза. - Тогда все ясно. Сама процедура
не могла вызвать такого шока. Трое суток  без  сознания!  Я  знал,  что  тут
кроется что-то личное, что все дело в психике.
   - Трое суток?
   - Я иногда бываю немного напыщенным и самодовольным, потому  что  слишком
часто оказываюсь прав. Я  был  чересчур  уверен  в  своей  проницательности,
верно? Когда предположил, что вы ходили к врачу и даже прошли  обследование?
Вы ведь ничего этого не делали, так?
   Она подняла голову: их взгляды встретились. - Я боялась. От  рака  умерла
мама и тетя, а сестре  пришлось  ампутировать  грудь.  Я  была  на  пределе!
Поэтому, когда вы...
   - Когда я точно установил то, что вы в глубине души знали, но  смертельно
боялись услышать, нервная система просто не выдержала. Вы побледнели как мел
и рухнули без сознания. Такая реакция никак не связана с тем, что  в  данный
момент через вас пропускали семьдесят с лишним тысяч вольт постоянного тока.
Я все-таки успел тогда подхватить нас. - Он  развел  руки.  Короткие  рукава
рубашки не скрывали красные пятна ожогов. - Так  что  меня  тоже  хорошенько
стукнуло, я сам чуть было не отключился. Но по крайней мере  вы  не  разбили
голову, так что все закончилось благополучно.
   - Спасибо. - Она не могла сдержать слез. - Что мне теперь делать?
   - Как что? Возвращайтесь к себе, соберите осколки разбитой жизни, начните
все заново, так сказать.
   - Но вы ведь сами сказали...
   - Когда до вас наконец дойдет, что я не только поставил диагноз?
   - Вы... Вы хотите сказать, что вылечили меня?
   - Я хочу сказать, что вы сами  себя  лечите.  До  сих  пор.  Я  ведь  вам
рассказывал, помните?
   - Помню, но не все. - Она украдкой (но  он  все  равно  заметил)  ощупала
грудь.
   - Она не исчезла.
   - Если я сейчас вас стукну палкой по голове, - сказал он  с  утрированной
грубостью, - на ней вырастет шишка. Завтра и послезавтра она будет  украшать
голову, а спустя два дня начнет потихоньку рассасываться. Через  неделю  еще
будет заметно, а потом исчезнет бесследно. То же самое  произойдет  с  вашей
опухолью.
   Только сейчас до нес дошло все значение услышанного и испытанного.
   - Один-единственный сеанс лечения, полностью избавляющий от рака!
   - О Господи! - он тяжело вздохнул - Неужели  снова  придется  выслушивать
эти напыщенные душеспасительные речи? Ну нет!
   - Какие речи?
   - О моем долге перед людьми.  Обычно  они  бывают  двух  типов:  впрочем,
возможны  вариации.   Первый   начинается   с   призывов   послужить   благу
человечества,  что  в  итоге  сводится  к  подсчету  доходов,  которые   эта
бескорыстная служба несет. Второй ограничивается лишь страстными  призывами,
его я слышу весьма редко. Увы, и таких  выступлениях  игнорируется  проблема
парадоксального нежелания людей  принимать  полезные  советы,  если  они  не
исходят от так называемых заслуживающих уважения источников. Те, кто  выдает
поучения первого типа, прекрасно все  понимает,  и  придумывает  недостойные
способы обойти препятствия.
   - Я не... - начала девушка, но он прервал ее.
   -  Эти  два  типа  могут   быть   украшены   доморощенными   откровениями
мистического   или   религиозного   характера   либо   по   вкусу   оратора,
этическо-философскими  рассуждениями.   Вышеперечисленное   должно   вызвать
чувство вины, обогащенное жалостью к страдающим больным,  и  заставить  меня
уступить настояниям подобных доброхотов.
   - Но я просто...
   - Вы, - он наставил на нее палец,  словно  дуло  револьвера,  -  упустили
прекрасный шанс убедиться в справедливости моих слов. Если я не  ошибаюсь  в
своих предположениях, вы  пошли  к  какому-нибудь  эскулапу,  он,  определив
заболевание, направил вас к специалисту-онкологу, а тот, подтвердив диагноз,
послал к коллеге на консультацию. Вас охватила паника, вы попали  ко  мне  и
излечились. Знаете, какой будет их реакция, если вы продемонстрируете им это
рукотворное чудо? "Самопроизвольная ремиссия!" - вот что скажут они  в  один
голос!
   Кстати, не только врачи! - продолжал он, охваченный  внезапным  приступом
гнева, и девушка невольно содрогнулась. - Каждый начнет уверять,  что  своим
исцелением  вы  обязаны  именно   ему.   Диетолог   не   забудет   похвалить
патентованные пшеничные ростки и рисовое  печенье,  священник  падет  ниц  и
вознесет хвалу Господу за то, что Он услышал его молитвы, а генетик сядет на
своего любимого конька  и  заверит,  что  у  ваших  предков  была  такая  же
ремиссия, только они ни о чем не догадывались.
   -  Прошу  вас,  не  надо,  -  вскрикнула  она,  но  мужчина  уже  не  мог
остановиться.
   - Знаете, какая у меня профессия? Инженер в квадрате: механик и электрик,
с дипломом юриста. Окажись вы настолько глупы, чтобы рассказать,  что  здесь
произошло  (надеюсь  все-таки  на  лучшее,  но  если  ошибусь,   знаю,   что
предпринять в свою защиту), мне светит порядочный срок за занятие  врачебной
практикой без разрешения. Кроме того, можете обвинить меня в  насилии,  -  я
ведь вонзил шприц в вашу плоть,  -  и  даже  в  похищении,  хотя  для  этого
придется доказать, что вас вынесли прямо из медицинской  лаборатории.  Никто
никогда не поверит, что я просто взял и вылечил больную раком. Вы не знаете,
кто я, правда?
   - Я даже не знаю, как вас зовут...
   - А я вам этого не скажу. Я тоже не знаю вашего имени.
   - Ну, меня...
   - Пожалуйста, не говорите! Не желаю ничего знать! Я хотел заняться  вашей
опухолью, поэтому вы здесь. А теперь хочу, чтобы вы вместе с ней  ушли,  как
только придете в себя и наберетесь  сил.  Я  достаточно  ясно  выразил  свою
мысль?
   - Позвольте мне одеться, - произнесла она, - и я немедленно уйду.
   - Без прощальной речи о моральном долге и любви к человечеству?
   - Да, да. - Неожиданно злость пропала,  и  она  почувствовала  жалость  к
этому человеку. - Я просто хотела вас поблагодарить,  вот  и  все.  Что  тут
плохого?
   Он тоже успокоился. Подошел к кровати и присел, так что их лица оказались
совсем близко.
   - Это очень мило с вашей стороны, - мягко произнес он, - несмотря на  то,
что добрые чувства испарятся, скажем, дней через десять, когда вас убедят  в
"ремиссии", либо через полгода, год,  два,  пять  лет,  -  после  того,  как
обследования будут раз за разом давать отрицательный результат.
   В его словах сквозила такая печаль, что она не удержалась  и  дотронулась
до руки, которой он держался за край кровати. Мужчина не убрал ее, но  и  не
показал, что тронут ее участием.
   - Почему же вас нельзя поблагодарить за то, что вы для меня сделали?
   - Это стало бы символом вашей веры, - холодно отозвался мужчина, -  а  ее
уже нет, если она вообще когда-нибудь была. Он поднялся и пошел к  двери.  -
Не уходите сегодня. Уже темно, дороги вы не знаете. Увидимся завтра утром.

***

   А утром дверь оказалась открытой. Постель заправлена, все белье,  которым
она пользовалась, - простыни, наволочка, полотенце, - аккуратно  сложены  на
стуле.
   Девушка исчезла.
   Он вышел во внутренний двор и погрузился в созерцание бонсаи.
   Лучи  утреннего  солнца  золотили  верхушку  кроны,  придавая   изогнутым
серовато-коричневым,   казавшимся   бархатистыми   сучьям    выразительность
барельефа. Лишь тот, кто вместе с босаи проходит  весь  цикл  жизни  дерева,
растит его, словно сына, - подлинный хозяин  (есть  еще  владельцы,  но  это
низшая порода), по-настоящему сознает существующую между деревом и человеком
связь.
   Бонсаи обладает индивидуальностью, поскольку это живое существо, а живому
свойственно меняться, а еще стремиться развиваться согласно своим  желаниям.
Человек смотрит на дерево, рисует в воображении форму,  которую  оно  должно
принять,  чтобы  удовлетворить   его   чувство   прекрасного,   и   начинает
реализовывать свой  замысел.  Дерево,  напротив,  ограничено  своими  раз  и
навсегда закрепленными возможностями; оно погибнет, но не сделает чего-либо,
не свойственного деревьям, никогда не нарушит времени, отведенного  Природой
на тот или иной жизненный цикл. Поэтому формирование  бонсаи  -  это  всегда
компромисс, всегда взаимное уважение.
   Человек не способен сам создать бонсаи; не может себя превратить в нечто,
находящееся на стыке природы и искусства, и дерево. Все должно  происходить,
основываясь на постепенно возникающих понимании, воле к сотрудничеству,  что
требует долгого времени.  Человек  помнит  свое  бонсаи  -  каждую  веточку,
трещинку, каждую иголку  -  и  часто  бессонной  ночью  или  когда  выдается
свободная минутка за тысячи миль от дома чертит в памяти  линию  ствола  или
ветки и  планирует  будущее  своего  дерева.  Используя  проволоку,  воду  и
освещение, траву, забирающую влагу, заслоняя  определенную  сторону  тканью,
прикрывая корни, человек объясняет бонсаи,  чего  он  хочет.  Если  указания
обозначены ясно, оно  откликнется  и  будет  послушно  воле  хозяина.  Почти
послушно.  Ибо  всегда  существуют  чисто   индивидуальные   отклонения   от
запланированной  формы,  возникающие  как  проявления  чувства  собственного
достоинства: "Ладно, я сделаю так, как ты хочешь, но сделаю это  по-своему".
Иногда дерево может  представить  человеку  ясное  и  логическое  объяснение
подобных отклонений, но чаще всего словно с улыбкой  говорит  хозяину,  что,
прояви он больше понимания и любви, мог бы избежать такого.
   Бонсаи - живая скульптура. Ни одно изваяние  на  свете  не  творится  так
медленно, и норой неясно, кто создает его, - человек или само дерево.
   Он стоял уже минут десять, любуясь золотыми отблесками на верхних ветвях.
Потом подошел к резному деревянному  ящику  и  вытащил  потрепанную  тиковую
тряпку. Открыв одну из стеклянных стенок павильона, он накрыл тканью землю и
корни с одной стороны, оставив противоположную открытой для ветров и  влаги.
Возможно, через какое-то время - месяц или немного позже - один из  побегов,
сейчас старательно тянущийся вверх, уловит указание человека, а  равномерное
поступление влаги окончательно убедит его дальше расти  горизонтально.  Если
нет, придется применить сильнодействующие аргументы: проволоку, бандажи.  Не
исключено, что даже после подобных доказательств дерево будет настаивать  на
своем варианте роста, и сделает это так убедительно, что хозяин откажется от
задуманного плана. Так завершится  непростой,  терпеливый,  обогативший  обе
стороны диалог.
   - Добрый день!
   - Ах, черт возьми - рявкнул он. - Из-за  вас  чуть  язык  не  откусил!  Я
думал, вы ушли.
   - Так и было. - Она сидела в тени под стеноп, повернувшись к павильону. -
Но я задержалась, чтобы немного побыть с вашим деревом.
   - Ну и?..
   - Я много думала.
   - О чем?
   - О вас.
   - А сейчас?
   - Послушайте, - решительно начала она. - Ни к какому врачу, ни  на  какие
обследования я идти не собираюсь. Я не хотела уходить прежде, чем скажу  это
и увижу, что вы мне поверили.
   - Пойдемте, перекусим.
   - Не могу. Ноги затекли.
   Не раздумывая, он подошел к ней, подхватил на руки и понес. Обняв его  за
шею и глядя пристально в лицо, она спросила:
   - Вы мне верите?
   Он не  сбавил  скорости,  и  лишь  оказавшись  возле  деревянного  ящика,
остановился и поймал ее взгляд. -  Верю.  Не  знаю,  почему  вы  решили  так
поступить, но все равно верю.
   Он посадил девушку на ящик.
   - Это символ веры, о котором вы говорили. - Ее лицо было сосредоточенным,
решительным. - Наверное, вы заслужили такое хоть раз в жизни. Чтобы  никогда
больше не пришлось повторять, что сказали мне.
   - Она осторожно стукнула пятками по каменному полу и скривилась. - Ух ты!
Ну и мурашки!
   - Я вижу, вы основательно все обдумали.
   - Да. Можно я продолжу?
   - Конечно.
   - Вы ожесточились, вас не отпускает страх. Казалось, он в полном восторге
от ее слов. - Рассказывайте дальше!
   - Нет, - спокойно откликнулась она. - Вы сами расскажите. Я считаю, что в
этом суть проблемы. Почему вы всегда такой сердитый?
   - Нет, не правда.
   - Почему вы такой сердитый? Почему?
   - Повторяю, это не правда. Хотя, - беззлобно добавил  он,  -  вы  делаете
все, чтобы я таким стал.
   - Спрашиваю еще раз: почему?
   Ей показалось, что он необычно долго смотрит на нее.
   - Вы действительно хотите знать причину? Она молча кивнула.
   Мужчина описал рукой круг. - Как по-вашему, откуда тут все взялось - дом,
участок, аппаратура?
   Она замерла, выжидательно глядя па него.
   - Система удаления выхлопных газов. - Голос  мужчины  звучал  хрипловато.
Знакомый признак. - При выходе из двигателя они совершают вихревое движение.
Несгоревшие частицы откладываются на стенках глушителя на  слой  стекловаты,
которую можно вынуть и заменить свежей через несколько тысяч  миль.  Остаток
выхлопа воспламеняется запальной свечой. Таким  образом,  сгорает  все,  что
способно гореть, жар разогревает топливо,  а  остатки  вновь  осаждаются  на
вату, которой хватает на пять тысяч миль. То, что в конечном  итоге  выходит
наружу,  может  считаться,  -  по  крайней  мере,  по  нынешним  нормам,   -
практически полностью очищенным от вредных элементов. Л благодаря  подогреву
достигается большая эффективность работы двигателя.
   - Значит, вы заработали на этом целую кучу денег.
   - Да, заработал кучу денег, - повторил он. - Но вовсе не потому, что  мое
изобретение способствовало чистоте воздуха и активно внедрялось. Его  купила
одна автомобильная фирма, чтобы хранить секрет под семью  замками;  конечно,
им не  понравилось  новшество,  ведь  установка  системы  на  новых  моделях
требовала дополнительных затрат. А раз повышается  эффективность  двигателя,
изобретение не пришлось но вкусу и их дружкам из  топливной  промышленности.
Что делать!
   Человек учится на собственных ошибках. Я такой ошибки никогда  больше  не
совершу. Но вы правы, - я рассержен. Злость кипела  во  мне,  еще  когда  я,
молодой парень, служил на танкере. Как-то раз мне велели хорошенько надраить
переборку с помощью серого мыла и тряпки, Я сошел на берег,  купил  средство
для мытья,  которое  оказалось  лучше,  дешевле  и  отмывало  грязь  гораздо
быстрее. Показал его боцману и сразу получил по физиономии за то, что  хотел
стать умнее его. Правда, он был  тогда  пьян...  Но  самое  худшее  началось
потом. Вся команда - старые морские волки - объединилась  против  меня.  Они
называли меня стукачом, а на корабле это самое обидное прозвище. Я никак  не
мог понять, почему люди с  таким  ослиным  упрямством  сопротивляются  любым
проявлениям прогресса.
   Я боролся с этим всю жизнь.  В  мозгу  у  меня  вечно  работает  какое-то
устройство, которое заставляет вновь и вновь спрашивать: почему надо  делать
непременно так? Почему нельзя сделать вот  так?  Любое  событие  провоцирует
работу мысли, возникают новые проблемы, а они рождают изобретения.  Главное,
- не останавливаться, особенно если хочешь получить ясные ответы,  ведь  они
рождаются лишь после того, как задаешь вопросы. А нынешняя публика просто не
желает задавать себе новые вопросы...
   Я получил кучу денег за вещи, которые никогда не будут служить людям. То,
что меня вечно трясет от злости, -  моя,  и  только  моя  вина,  потому  что
все-таки я не могу удержаться от новых вопросов, а стало быть,  ищу  ответы.
Здесь,  в  этой  лаборатории,  имеется   полдюжины   по-настоящему   стоящих
изобретений, и еще штук пятьдесят существует пока лишь у меня в  голове.  Но
разве нужны они в мире,  где  люди  охотнее  перебьют  друг  друга,  стоя  в
пустыне, даже если им доказать, что можно превратить ее в цветущий оазис?  В
мире, где миллионы уходят на разведку  и  освоение