мирившиеся  с  этим,  решили  воспользоваться  вами,  чтобы
навязать  остальным  планетам  связь,  которую   наше   содружество   упорно
отвергает. Так или нет? Если я прав,  то  их  замысел  обречен  на  неудачу.
Однако догадаются ли они о том, во  что  превратится  их  мир,  если  факты,
собранные здесь - он указал на папку, - подтвердятся? Сумеют ли они  устоять
против захватчиков? В деле защиты своей родины от вторжения извне они так же
искусны, как во всем остальном?
   - Этого я не знаю.
   - Зато знаю я! - Архивариус вдруг не на шутку рассердился.  -  Их  лучшая
защита - сам жизненный уклад. К ним никто и близко не  подойдет  -  никто  и
никогда. Даже если  они  выгребут  из  планеты  все  богатства  и  предложат
остальным мирам даром.
   - И даже если научат нас лечить рак?
   - Большинство раковых заболеваний уже излечимо.
   - Но они могут вылечить любую его форму.
   - Новые методы лечения появляются каждую...
   - А их методы существуют давным-давно. Столетия. Поймите,  на  Вексфельте
пет вообще.
   - И вам известна формула лекарства?
   - Нет. Но группа хороших врачей найдет ее за педелю.
   - Неизлечимые формы рака не поддаются объективному анализу. Они считаются
психосоматическими.
   - Знаю. Именно это и подтвердит группа хороших врачей.
   Наступила  долгая  напряженная  тишина.  В  конце   концов   ее   прервал
Архивариус:
   - По-моему, вы что-то недоговариваете, молодой человек.
   - Совершенно верно, сэр.
   Собеседники умолкли вновь. И вновь первым заговорил старик:
   - Вы намекаете на то, что главная причина отсутствия рака на Вексфельте -
это образ жизни тамошнего населения?
   На сей раз Бэкс не ответил - он дал возможность Архивариусу призадуматься
над собственными словами. Наконец их потаенный смысл дошел-таки до  старика,
и он, трясясь от гнева, прошипел:
   - Позор! Позор! - он  брызнул  слюной,  она  повисла  на  подбородке,  но
Архивариус этого не заметил. - Да я лучше соглашусь, чтобы меня живьем  съел
рак, - сказал он, чеканя каждое слово, я лучше умру безумцем, чем  примирюсь
с тем, что предлагаете вы!
   - Думаю, с вами не все согласятся.
   -  А  я  уверен,  что  все!  Да  стоит  вам  высказать  такие  мысли   во
всеуслышание, как  вас  просто  растерзают!  Именно  такая  участь  постигла
Эллмана и Барлау. А Трошана уничтожили мы сами - он  был  первым,  и  мы  не
подозревали, что всю грязную работу способна сделать за нас толпа. С тех пор
прошла уже тысяча лет, понимаете? Но и еще через тысячу лет толпа  обойдется
с человеком вроде вас точно так же. А эта, он  брезгливо  кивнул  в  сторону
папки, эта мразь будет лежать в архиве вместе с остальным ей подобным,  пока
очередной не в меру любопытный идиот с извращенным мышлением и бесстыдный не
будет донимать очередного Архивариуса, как вы сейчас донимаете меня, и  этот
Архивариус  тоже  посоветую  ему  держать  язык  за  зубами,   иначе   толпа
просто-напросто разорвет его на куски. А потом он его  выгонит  Как  я  вас.
Убирайтесь! Вон отсюда! - Старик зашелся в крике, потом всхлипнул, прохрипел
что-то и умолк - глаза горели, на подбородке висела слюна.
   Побелевший от потрясения Чарли Бокс медленно поднялся и тихо сказал:
   - Воргидин предупреждал меня, но  я  не  поверил.  Не  мог  поверить.  И,
помнится, возразил ему: "О жадности  мне  известно  больше,  чем  вам,  и  я
убежден - наши цены их соблазнят. И о страхе я осведомлен получше  вашего  -
перед лекарством от рака им не устоять". В ответ Воргидин лишь посмеялся, но
в помощи не отказал. Как-то я заговорил  с  ним  о  том,  что  знаю  толк  в
человеческом благоразумии, и оно, по-моему, рано или поздно  восторжествует.
По, даже не закончив мысль, я понял, что заблуждаюсь. А теперь  сознаю,  что
обманывался насчет всего - даже страха и жадности. Прав  оказался  Воргидин.
Однажды он заявил, что Вексфельт обладает самой  надеж-нон  и  неприхотливой
системой обороны. Она основывается на  человеческой  косности.  Он  оказался
прав и в этом.
   Тут до Чарли  Бэкса  дошло,  что  старик,  вперившийся  в  него  безумным
взглядом, мысленно отключил слух. Он откинулся  на  спинку  кресла,  склонил
голову набок и задышал часто, словно пес  па  жаре.  Бэксу  почудилось,  что
Архивариус вот-вот раскричится вновь. Но Чарли просчитался  -  старику  едва
удалось выдавить хриплое: "Вон! Вон!" И Бэкс ушел. Папка осталась на  столе:
подобно Вексфельту, она пребывала под  защитой  собственной  уникальности  -
выражаясь языком химиков, можно  было  сказать,  что  она,  как  благородные
металлы, не окисляется.
   Но сердце Чарли покорила не Тамба, а Тинг.
   Когда они вошли в просторный дом, располагавшийся рядом  с  остальными  и
все же такой уединенный и уютный, Чарли познакомился с семьей Тамбы. У Бриго
и Тинг были одинаково  рыжие,  словно  раскаленные,  волосы,  и  становилось
понятно, что их обладательницы - мать и дочь. Сыновья Воргид и Стрен (первый
- еще ребенок, второй - подросток лет четырнадцати)  пошли  в  отца  -  были
стройные и широкоплечие, а у сестер, Тинг  и  Тамбы,  позаимствовали  разрез
очаровательных глаз.
   Были там еще двое детей - чудесная двенадцатилетняя девочка по имени Флит
(когда Чарли вошел  в  дом,  она  пела,  поэтому  знакомство  с  домочадцами
пришлось ненадолго отложить) и  коренастый  карапуз  Гандр  (наверно,  самый
счастливый малыш во Вселенной). Потом  Чарли  встретился  с  их  родителями,
причем черноволосая Тамба была гораздо больше похожа на их мать, чем  жгучая
шатенка Бриго.
   Поначалу имена сыпались на него как горох; он не успевал  их  запоминать,
они вертелись у него в голове подобно калейдоскопическим картинкам -  как  и
сами домочадцы  вокруг  Чарли,  отчего  ему  становилось  неловко.  Впрочем,
атмосфера гостиной дышала любовью и застой, и ответные  чувства  переполняли
Чарли, чего раньше с ним не случалось.
   Не успели миновать день и вечер, а  Бэкс  уже  ощущал  себя  полноправным
членом большой семьи. А поскольку Тамба тронула его сердце и разбудила в нем
страсть - жгучую, от которой перехватывало дух, - он  сосредоточил  внимание
именно на этой девушке. Она тоже не сводила  с  него  восхищенных  глаз,  не
отходила от него ни на шаг. Наконец наступила ночь. Сначала зевая разбрелись
по своим комнатам малыши, потом разошлись и взрослые. Когда Чарли остался  с
Тамбой наедине, он стал просить, вернее, умолять ее провести с ним ночь. Она
ласково, с любовью.., отказалась наотрез.
   - Пойми, дорогой, - объяснила она, -  сегодня  я  не  могу.  Не  могу.  Я
слишком долго не была на Лэте, но вот вернулась  и  должна  сдержать  слово,
данное перед отлетом.
   - Кому?
   - Стрену.
   - Но он же... - Чарли захлестнули  слишком  противоречивые  мысли,  чтобы
разобраться в них в тот миг. Возможно, он просто не понял, кто из домочадцев
братья и сестры - их было ни много ни мало десять человек: четверо  взрослых
и шестеро детей. Чарли дал себе слово выяснить это завтра же, иначе..,  нет,
не стоит об этом.
   - Ты пообещала Стрелу не спать со мной?
   - Какой ты дурачок! Нет, я дала Стрену слово провести  эту  ночь  с  ним.
Только, пожалуйста, не сердись, дорогой.  У  нас  впереди  уйма  времени.  А
хочешь, завтра? Завтра утром? - она засмеялась, положила свои ладони ему  на
щеки и заставила повертеть головой, чтобы он  стряхнул  с  лица  недовольную
мину. - Завтра утром, рано-рано. Согласен?
   - Может показаться, что я в вашем доме  без  году  неделя,  а  уже  качаю
права, но пойми, мне слишком многое неясно, -  промямлил  он  с  досадой.  А
потом волной накатилось отчаяние и он, послав к чертям  этикет  и  приличия,
воскликнул:
   - Я же люблю тебя! Неужели не видишь?
   -  Конечно,  вижу.  И  тоже  люблю  тебя.  Мы  будем  любить  друг  друга
крепко-крепко. Разве ты не догадался? - Она столь  неподдельно  стушевалась,
что он заметил это даже  сквозь  боль,  дымкой  застлавшую  глаза,  и,  едва
сдерживая слезы, недостойные мужчины, признался, что ничего не  понимает.  -
Со временем, любимый, тебе все станет ясно. Мы растолкуем тебе все, не жалея
часов на беседы, - И с невинной жестокостью закончила:
   - Но начнем завтра. А теперь мне пора, Стрен  заждался.  Спокойной  ночи,
любовь моя.
   Ее речь задела самые нежные струны в душе Чарли, и он не нашел в себе сил
рассердиться на Тамбу. Ему просто стало больно. Еще вчера он  и  представить
не  мог,  что  способен  страдать  так  сильно,  что  обида   бывает   такой
невыносимой. Он зарылся лицом в подушку дивана, стоявшего.., в  гостиной?  В
этом мире понятия "изнутри"  и  "снаружи"  были  так  же  запутанны,  как  и
чувства, переполнявшие сердце Чарли, но не  столь  противоречивы.  Итак,  он
зарылся лицом в диванную подушку, упиваясь обидой. Потом кто-то присел перед
ним на корточки и легонько тронул за шею. Он слегка повернул голову и увидел
Тинг. Ее волосы переливались в сумерках, а па лице отражалось сочувствие.
   - Позволь мне остаться с тобой вместо  нее,  -  попросила  она,  и  Чарли
воскликнул с искренностью безнадежно влюбленного:
   - Тамбу мне никто не заменит!
   Тинг неподдельно разочаровалась и обиделась. Она призналась в этом Бэксу,
прикоснулась к нему еще раз и пропала. Где-то  заполночь  он  заставил  себя
встать с дивана и разыскать отведенную  ему  комнату.  Изнеможенно  упав  на
постель, он тут же забылся глубоким сном без сновидений.
   На другой день он решил искать  забвение  в  работе  и  начал  составлять
перечень природных богатств планеты. Домочадцы  время  от  времени  пытались
заговорить с ним, но если их  речи  не  касались  его  перечня,  он  отвечал
неохотно (всем, кроме неотступного Гандра, быстро ставшего закадычным другом
Чарли). Тинг все чаще подворачивалась ему под руку, и не без  пользы,  а  он
был не настолько высокомерен, чтобы отвергнуть  вовремя  поданный  фломастер
или справочник, открытый на нужной странице. Так Тинг провела с  ним  многие
часы - готовая услужить, но молчаливая, и он оттаял,  начал  советоваться  с
ней - к примеру, о местной системе мер  и  весов  или  о  принципах  расчета
производительности труда. И если Тинг не  могла  ответить  сама,  то  быстро
находила нужные сведения. Впрочем, она знала гораздо больше, чем он  от  нее
ожидал. И к концу дня они уже весело болтали, обсуждая  то,  что  необходимо
сделать завтра.
   Зато с Тамбой он не обмолвился ни словом. Он  не  хотел  обижать  ее,  но
вместе с тем не мог без боли смотреть, как она стремится  попасться  ему  на
глаза. В конце концов она поняла это и отошла в тень.
   Два  дня  и  две  ночи  бился  Чарли  над   одной   особенно   запутанной
статистической выкладкой Тинг не отходила от пего ни  на  шаг,  ни  разу  не
возроптала... Но в предрассветные часы третьей бессонной ночи  она,  закатив
глаза, упала без чувств. Тогда Чарли, с трудом поднявшись  на  одеревеневшие
от долгого сидения ноги, отвлекся от плясавших перед глазами цифр, переложил
девушку на пушистый меховой коврик и вправил  ей  подвернувшееся  колено.  В
тусклом  свете  торшера,  который  случайно  забыли  выключить,  ее  красота
казалась гораздо изысканней, чем в ярких лучах  солнца,  как  он  привык  ее
видеть. Сумрак по-особенному оттенил алебастровую кожу, бледные  губы  стали
почти незаметны,  отчего  девушка  обрела  диковинное  сходство  с  античной
статуей. Платье на ней было похоже на  те,  что  носили  древние  жительницы
Крита: тугой лиф,  поддерживающий  полуобнаженную  грудь,  и  полупрозрачная
юбка. Опасаясь, что лиф мешает ей дышать, Чарли  расстегнул  его.  Там,  где
кромка врезалась в плоть, кожа немного сморщилась, и Чарли  нежно  разгладил
ее. Он устал настолько,  что  не  мог  отделаться  от  бессвязных  мыслей  о
пирофиллите,  Лэте,  брате,  месторождениях  ванадия,   Воргидине,   осадках
химических реакций и о Тинг, смотревшей  на  него,  Чарли.  Она  едва  могла
разглядеть его в сумраке. Он перевел взгляд с ее лица на  собственную  руку,
что разглаживала кожу девушки. Несколько минут  назад  рука  замерла  и  как
будто уснула - сама по себе. А его глаза - они открыты или закрыты? Он хотел
встать, посмотреть на себя в зеркало, но потерял равновесие. Голова упала на
грудь  Тинг,  и  они  уснули,  почти  соприкасаясь  губами,  но  так  и   не
поцеловавшись.
   До-Исходовый  мыслитель  Платон  утверждал,  что   люди   поначалу   были
четвероногими гермафродитами. Но однажды ужасной ночью силы зла  наслали  на
них страшную бурю и всех людей разорвало пополам.  С  тех  пор  каждый  ищет
потерянную половинку.  Во  всем,  что  создают  одни  мужчины  или  женщины,
ощущается незавершенность. Но если одна половинка  найдет  вторую,  ничто  и
никто не сможет их разлучить. А в ту ночь друг друга нашли Чарли  и  Тинг  -
это произошло с ними во сне, и они не помнят, когда именно их души  слились.
Им просто показалось, будто они попали куда-то, где до них никто не бывал, и
остались там навсегда. Но  главное  -  Чарли  смирился  с  происходившим  на
Вексфельте, памятуя о заповеди "не судите да  не  судимы  будете",  стал  не
осуждать его, а изучать. Это было  нетрудно  -  жизнь  вокруг  не  стыдилась
посторонних глаз. Дети спали где хотели. В эротические игры молодежь  играла
столь же часто и увлеченно, как в мяч, и ни от кого не  скрываясь.  О  сексе
вексфельтиане говорили гораздо меньше,  чем  жители  любой  другой  планеты.
Чарли по-прежнему упорно работал, но перестал закрывать глаза на  многое  из
происходившего.  И  увидел  немало  такого,  на  что  прежде  запрещал  себе
смотреть,  и  с  удивлением  обнаружил,  что   подобные   вещи   отнюдь   не
свидетельствуют о конце света.
   Но вскоре ему случилось пережить ужасное потрясение.
   Иногда он спал у Тинг, иногда - она  у  него.  Однажды  ранним  утром  он
проснулся в одиночестве и, вспомнив о недоделанной с вечера работе, встал  и
направился в комнату Тинг. Оттуда слышалось мелодичное пение, но  смысл  его
дошел до Чарли слишком поздно; лишь потом он понял, как сильно  рассердился,
когда сообразил, что Тинг поет кому-то другому. Не удержавшись, он  зашел  к
ней в комнату.., и тут же выскочил в коридор, трясясь от гнева.
   Воргидин отыскал его в саду - сидящим на росистой  траве  в  овражке  под
ивой. (Чарли так и не понял,  почему  оказался  там  и  как  вексфельтианину
удалось его найти.) К тому времени Чарли столь долго смотрел в  никуда,  что
глаза воспалились, но он смаковал это болезненное ощущение. А пальцы с такой
силой вонзил в землю, что руки вошли в нее но запястья. Три ногтя сломались,
а он все давил и давил. Воргидин молча  сел  рядом.  Выждал  ровно  столько,
сколько подсказывала интуиция, и окликнул молодого человека по имени.  Чарли
не шевельнулся. Воргидин обнял его за плечи, и это было ужасно. Чарли  вновь
не повернул к нему голову, но его вытошнило, едва вексфельтианин  дотронулся
до него. Вернее, вырвало. Но и облитый с ног до головы  остатками  завтрака,
он все так же сидел, глядя в никуда воспаленными глазами. Воргидин  -  а  он
прекрасно понимал, что произошло, и, возможно,  даже  готовился  к  подобной
сцене - тоже не двинулся с места, не убрал руку с плеча  молодого  человека.
Лишь приказал:
   - Говори!
   Чарли  взглянул  на  вексфелтианина.  Проморгался.  Выплюнул   кислятину,
скривил губы. Они задрожали.
   - Говори, - тихо,  но  настойчиво  потребовал  Воргидин,  понимая:  Бэксу
нельзя оставлять эти слова у себя в душе, однако ему легче  облеваться,  чем
произнести их, - Говори!
   - Т-ты... - Чарли вновь сплюнул. -  Ты-ы...  -  прохрипел  он  и  наконец
возопил:
   - Ты же ее отец'. - И вне себя  от  ярости  вскочил,  задергался,  словно
шаман у костра, и набросился на Воргидина как разъяренный тигр,  забыв  даже
сжать в  кулаки  перепачканные  кровью  и  землей  руки.  Воргидин  не  стал
защищаться, лишь съежился немного и отвернулся, спасая  глаза.  Ведь  синяки
заживут, а Чарли, если не сорвет на нем злость, может сойти с ума. А тот все
бил и бил вексфелтианина, не ощущая усталости. Но вдруг повалился  наземь  в
полном изнеможении. Воргидин,  крякнув,  подался  вперед,  с  трудом  встал,
нагнулся над потерявшим сознание  Бэксом,  поднял  его  и,  заливая  кровью,
капавшей из ран на лице, понес в дом. Мало-помалу Воргидин объяснил ему все.
На это ушло очень много времени: поначалу  Чарли  не  хотел  слушать  вообще
никого, потом стал разговаривать со  всеми,  кроме  Воргидина,  но  в  конце
концов выслушал и его. Вот краткая выжимка из их бесед.
   -  Кто-то  из  древних  утверждал,   -   сказал   однажды   Воргидин,   -
"Возмутительно не то, чего ты  не  знаешь,  а  то,  что  противоречит  твоим
убеждениям". Посему ответь на несколько вопросов не раздумывая.  Впрочем,  я
сказал глупость. Твои сопланетники никогда не задумываются о  кровосмешении.
Зато много и гладко говорят о нем. Итак, я спрашиваю, ты  быстро  отвечаешь.
Многие ли животные - включая и зверей, и птиц, и насекомых -  не  практикуют
кровосмешение?
   - Признаться, не знаю. Не помню, чтобы читал об этом, да и  кто  о  таком
станет писать? Наверное, многие. Это же вполне естественно.
   - А вот и не правильно. Причем вдвойне. Во-первых, патент на  это  держит
лишь человечество. Только оно, Чарли, одно во всей Вселенной. Во-вторых, это
неестественно. Не было и не будет естественно.
   - Ты подменяешь понятия. Под словом "естественно" я подразумеваю, что это
в людях не нужно воспитывать.
   -  Опять  ты  не  прав.  Это  необходимо  воспитывать   в   человеке.   В
подтверждение  своих  слов  я  мог  бы   привести   результаты   специальных
исследований, но ты ознакомишься с ними сам - они есть в библиотеке. Так что
поверь мне на слово.
   - Что ж, поверю.
   - Спасибо. А как по-твоему, много ли людей испытывают влечение к  близким
родственникам - братьям или сестрам?
   - Сколько лет этим людям?
   - Не имеет значения.
   - Но половое влечение просыпается в определенном возрасте, не так ли?
   - Каков, по-твоему, этот возраст? В среднем?
   - Зависит от человека... Но ты сказал "в среднем".., думаю,  лет  восемь.
Или девять.
   - Нет. Вот подожди, появятся у тебя  дети,  и  ты  все  поймешь.  На  мой
взгляд, половое влечение  проявляется  у  них  минуты  через  две-три  после
рождения. Но я почти уверен, что оно возникает еще в утробе матери.
   - Не верю!
   - Еще бы ты поверил! - воскликнул Воргидин. -  Хотя  на  самом  деле  все
именно так,  как  я  говорю.  А  как  насчет  влечения  ребенка  к  родителю
противоположного пола?
   - Оно не проявится, пока младенец не осознает разницу между полами.
   - Та-а-ак! На этот раз ты недалек от истины, - заметил Воргидин без  тени
сарказма. - Но ты и представить себе не можешь, сколь рано  это  происходит.
Дети начинают чувствовать  эту  разницу  задолго  до  того,  как  увидят  ее
собственными глазами. Скажем, через неделю после рождения.
   - Я об этом и не подозревал.
   - Разумеется. Теперь забудь обо всем, с чем ты столкнулся на  Вексфельте,
представь, что мы еще на Лэте и я спрашиваю тебя:  как  изменится  общество,
если все его члены станут запросто доступны друг другу?
   - В смысле совращения? - нервно усмехнулся Чарли. - Тогда я назвал бы это
извращением, излишеством.
   - Такое слово здесь неуместно, - отрезал Воргидин. - Пресытившись сексом,
мужчина теряет способность заниматься им,  а  женщина  -  получать  от  него
удовольствие. Одному вполне достаточно испытывать оргазм дважды в  месяц,  а
другому - восемь-девять раз в день.
   - Последнее я не посчитал бы естественным.
   - А я бы посчитал.  Необычным  -  да,  но  такое  нормально  на  все  сто
процентов,  если  происходит  без  переутомления.  Словом,  у  каждого  свои
возможности: у одного они измеряются чайными ложками в час, а  у  другого  -
лошадиными силами. В этом смысле человек  -  та  же  машина:  повредить  ему
способны лишь перегрузки.  А  наиболее  пагубно  для  него  чувство  вины  и
сознание греховности содеянного - если грехом общество считает нечт