ризнать, что вторая половина моей "Морской раковины"  вышла  даже
лучше первой. Знаете, бывает, - влюбишься в собственное  творение  и  ловишь
себя на мысли: ну да, не все, конечно, но  кое-какие  эпизоды  вышли  просто
первый класс! (Иногда и хочется быть самокритичным, да не получается.)  Одна
сцена в пьесе - на Азорских островах - как раз такой случай.
   Итак, героиня отправляется в  круиз,  а  парень  служит  на  спасательном
судне. И вот встречаются на райских островах трогательно до слез.  Последний
раз виделись в ранней юности, но все это время каждый грезил о том, как  они
снова встретятся... Схватываете? В общем, все  такое  мягкое,  в  пастельных
тонах.
   Актеры отыграли прекрасно. А эти потрясающие виды Понта Дельгадо!  И  тут
кульминация: он пронзительным взором глядит на  нее,  его  возмужавшее  лицо
светится любовью, и сейчас они объяснятся...
   Я-то знал, какой диалог последует!
   Она (смущенно): "Ну, я, пожалуй...". Он: "Розалинда.., неужели это ты? О,
я все время боюсь (нежно обнимает ее), что это невозможно.  Слишком  хорошо,
чтобы быть правдой... Розалинда, мой  ангел-хранитель,  услада  моей  жизни,
любовь моя...".
   Чик!
   Только спустя несколько секунд я сообразил, что никакого "чик!"  в  пьесе
не было. Но что последовало дальше!.. Одно дело - чужая  рекламная  вставка,
другое - когда мой герой прерывает поцелуй,  погружает  лицо  в  распущенные
локоны героини и совершенно отчетливо произносит: "До чего же ....,  у  тебя
духи!" И это "......"  было  самым  смачно  выговоренным  прилагательным  от
общеизвестного слова  из  трех  букв,  которое  мне  когда-либо  приходилось
слышать.

***

   Дальнейшее я  припоминаю  с  трудом.  Знаю  только,  что  мелкие  осколки
новейшего дорогушего телевизора я потом обнаружил на полу всех трех  комнат,
из которых состояла моя квартира. Память выхватывает  лишь  гонку  в  вагоне
экспресса  через  весь  город  к  трехсотэтажному  небоскребу,   в   котором
размещалось "Объединенное телевидение". Мне почему-то казалось, что  никогда
еще эти поезда, прогоняемые по  специальным  туннелям  сжатым  воздухом,  не
ползли так медленно; а в голове  я  смаковал  сцены,  в  которых  непременно
присутствовал  труп  заведующего  сценарным   отделом   компании,   куда   я
направлялся.
   Как вы думаете, с кем я столкнулся, вихрем  вылетев  из  лифта  на  229-м
этаже? С самим Бербело! Глаза парфюмерного короля  были  налиты  кровью,  от
него по всему этажу расходились такие  волны  кровожадности,  что  я  понял:
жизнь Гриффа висит на волоске. Получалось, что я прибыл вовремя, если  и  не
спасти его, то хотя бы отсрочить неминуемую ужасную казнь.
   Бербело словно прочитал мои мысли и коротко кивнул:
   - Идем.
   Вместе  мы  легко  преодолели  оборонительные  редуты  из   секретарш   и
референтов и лавиной ворвались в офис Гриффа.
   Хозяин  кабинета  привстал  с  кресла,  пытаясь  придать  лицу  достойное
выражение,  однако  тщетно.  Мне  не  составило  труда   перегнуться   через
стеклянный письменный стол и схватить Гриффа за горло. Да так, что он только
обреченно захрипел.
   Кажется, сцена доставила Бербело удовольствие.
   - Не убивайте его, Гамильтон, - с  расстановкой  произнес  он.  -  Я  сам
собираюсь это сделать.
   Пришлось разжать мертвую хватку, и Грифф грузно осел  на  пол,  судорожно
глотая воздух. У него был вид до смерти напуганного ребенка, смешнее некуда.
   Мы великодушно переждали, пока он восстановит дыхание. Как  только  Грифф
смог вновь взгромоздиться в кресло,  он,  облокотясь  на  пульт  селекторной
связи, стал с ужасом наблюдать, как Бербело вытащил из кармана складной  нож
- настоящее бандитское "перо" на пружинке - и со зловещим выражением на лице
несколько раз демонстративно щелкнул лезвием.
   - Могу я поинтересоваться, - Грифф, кажется, обрел наконец  дар  речи,  -
чем вызвано такое неспровоцированное вторжение?
   - Он еще интересуется... - Бербело  бросил  на  меня  задумчивый  взгляд,
словно  бы  раздумывая,  прямо  сейчас  пришить  Гриффа  или  предварительно
помучить.
   - Ладно, пусть говорит, - предложил я. Грифф с болезненным выражением  на
лице прокашлялся:
   -  Я  уже  пытался  объяснить  по  телефону  каждому  из  вас..,   э-э..,
джентльмены, что, насколько мне известно, решительно никто не вторгался ни в
текст вашей пьесы, мистер Гамильтон, ни в рекламный  ролик,  предоставленный
вами, мистер Бербело. Сразу же после ваших звонков  я  включил  телевизор  и
досмотрел передачу до конца. Я не нашел никаких  отклонений!  Поскольку  это
первый коммерческий показ с использованием новой  техники  цветозаписи,  мы,
конечно,  сделали  копию.  И  если  не  верите  мне,  то   не   желаете   ли
ознакомиться?
   Что мы могли возразить на это? В тот момент нам  обоим  стало  совершенно
очевидно, что Грифф отрезал себе все пути  к  отступлению,  и,  стало  быть,
говорит чистую правду, или то, что ему самому  кажется  чистой  правдой.  По
крайней мере, он казался совершенно убежденным в том, что  кто-то  сыграл  с
нами злую шутку. Мне и самому это пришло в голову.
   - Грифф, - спросил Бербело, - вы помните ту сцену перед финалом? Ну,  там
еще парень объясняется с девушкой на морском берегу...
   Грифф молча кивнул.
   - Тогда вспомните, что он сказал,  уткнув  физиономию  в  ее  распущенные
волосы?
   - "Я люблю тебя", - убежденно ответил Грифф. - И дважды повторил это.
   Мы обменялись с Бербело быстрыми взглядами.
   - А теперь посмотрим запись, - предложил я.
   И мы посмотрели. Надеюсь, мне никогда в жизни больше не придется пережить
еще один такой же  час,  как  тог,  что  я  провел  в  кабинете  Гриффа  под
стрекотание демонстрационного проектора. Если  бы  не  присутствие  Бербело,
который, судя по всему, видел то же, что и я, мне после просмотра оставалось
бы только записаться на прием к психиатру.
   Потому что пленка оказалась невинной, как сон младенца. Моя пьеса шла без
сучка без задоринки, а реклама Бербело била точно в  цель.  Вот  как  звучал
диалог той самой рекламной паузы, с которой все и началось.
   " - И как вы находите пьесу, мистер Робинсон? - Верх совершенства. Как  и
вы, дорогая... Что это за духи? - "dqux Reves" от Бербело.  Как  вам?  -  Вы
слышали, что я сказал о пьесе".
   Так-то вот. И Грифф не соврал насчет эпизода на Азорах  и  той  фразы  из
трех слов, повторенной трижды. Я чувствовал себя в полном дерьме.
   Когда просмотр закончился, Бербело обратился к Гриффу:
   - Думаю, что могу  говорить  и  от  своего  имени,  и  от  имени  мистера
Гамильтона. Если эта запись подлинная, мы приносим вам  свои  извинения.  Но
принять ее как доказательство  вашей  невиновности  мы  не  можем,  пока  не
сравним с моей собственной, сделанной  с  домашнего  телевизора.  Ждите  нас
завтра вместе с пленкой. Пошли, Гамильтон.
   Я кивнул, и мы покинули кабинет, оставив Гриффа кусать  губы  в  ожидании
нашего возвращения.
   В двух словах о том, чем закончился тот  кошмарный  вечер.  По  дороге  в
жилище Бербело, который газеты окрестили "Ароматным Дворцом", мы  прихватили
с собой специалиста, и в течение часа пленка с записью была проявлена.
   Что я могу сказать? Если у меня крыша поехала - стало быть, сошел с ума и
Бербело. Но не его же пленка! На ней все было  так,  как  мы  уже  видели  и
слышали - каждый у себя дома. Да, если кто и  умеет  посылать  проклятье  на
расстоянии, то в ту ночь это, несомненно, был Грифф. Ясно, что  в  офисе  он
подсунул нам фальшивку, и так же очевидно, что в суде он повторит свой трюк.
О чем я и сообщил Бербело. Однако старик решительно покачал головой:
   - Нет, Гамильтон,  мы  не  можем  доводить  дело  до  суда.  Предоставляя
рекламное время, ОТ заставило меня подписать отказ от каких бы  то  ни  было
претензий "в связи с неполным, неадекватным  и  вообще  во  всех  отношениях
неудовлетворительным качеством изображения". Вы ведь  знаете,  они  пока  не
очень-то доверяют этой новой технологии - вот и перестраховались...
   - Ну, так я выступлю истцом за нас обоих!
   - А они купили у вас эксклюзивные права?
   - О.., черт! Точно, и меня обвели  вокруг  пальца!  По  контракту  у  них
остается право  делать  со  сценарием  все,  что  сочтут  необходимым.  -  В
раздражении я  выбросил  недокуренную  сигарету  в  электрокамин  и  включил
огромный телевизор Бербело, машинально выбрав канал XWB, принадлежавший ОТ.
   Экран был пуст.
   - Эй, кажется, ваш ящик сдох!
   Теперь сам хозяин дома  подошел  к  телевизору  и  пощелкал  кнопками.  С
ящиком-то все было  в  порядке,  что-то  случилось  с  ОТ:  все  их  станции
оказались отключены. Все четыре.
   - Надо  попробовать  XZW,  -  ворчал  Бербело,  -  это  только  формально
независимый канал. На самом деле они давно скуплены ОТ. Может быть,  там  мы
что-то...
   На канале XZW передачи продолжались, как он и предполагал.  Шел  какой-то
новомодный балет, как вдруг диктор прервал трансляцию экстренным сообщением:
   "Передаем только что полученное заявление "Службы новостей".  Федеральная
комиссия по средствам  массовой  информации  наложила  временный  запрет  на
вещание "Объединенного телевидения". Все их передающие станции отключены  до
особого распоряжения. Причины таких решительных мер не сообщаются, но у  нас
есть информация, что это реакция на допущенные  в  эфире  непристойности  во
время мировой премьеры новой техники цветного телевидения. Конец сообщения."
   - Так я и предполагал, - плотоядно улыбнулся Бербело. - Теперь  за  алиби
Гриффа я не дам и ржавого цента. Стоит ему только передать в суд ту пленку в
качестве доказательства, как я немедленно отправлю  в  Федеральную  комиссию
свою. После чего мы обвиним сукиного сына в попытке обмануть правосудие!
   - ОТ сейчас не позавидуешь, верно?
   - Не стройте иллюзий. Вы же знаете  эти  сверхкорпорации:  там  потеряют,
здесь найдут. Конечно, четыре канала приносят ОТ миллионы, но это все  равно
только крошки того пирога, на который компания наложила лапу. Взять хотя  бы
это цветное телевидение. Теперь, когда им придется временно воздержаться  от
его внедрения, другие разработчики что - будут сидеть и ждать? Готов держать
пари: и двух суток не пройдет, как мы увидим цвет по  какому-нибудь  другому
каналу.
   Он оказался прав. Спустя два дня первый сеанс цветного телевидения был  с
помпой  объявлен  конкурирующей  компанией  "Синерадио".  И  когда  они  его
провели, - разверзся настоящий ад! По сравнению с новым  скандалом  давешнее
дерьмо, в которое  угодили  мы  с  Бербело,  теперь  казалось  благоухающими
цветочками!
   На этот раз  спонсором  передачи  выступала  одна  из  фирм,  выпускающих
антигравитационные пояса. Эти не поскупились: пригласили Рауля Ставского,  -
да-да, композитора, того самого! чтобы он исполнил с оркестром одну  из  тех
древних опер, которые недавно так удачно реанимировал из  небытия.  Название
ее было "Кармен", и о ней никто не вспоминал добрых  два  столетия.  Новость
мгновенно облетела меломанов, хотя должен сознаться: сам себя  я  к  ним  не
отношу.  На  мой  вкус,  древняя  музыка  отдает  варварством,   ее   трудно
воспринимать на слух тому, кто всю жизнь воспитывался  на  трех  гитарнарных
аккордах - основе большинства современных хитов.
   Как бы там ни было, акция  поражала  размахом.  Огромный  зал,  купленный
"Синерадио" у Гражданского Форума для трансляции онеры, оказался заполненным
почти наполовину - а это по меньшей мере 130 тысяч человек. Да каких! Думаю,
никто из тех, кто считал себя знатоком музыки, не остался дома. А  благодаря
грандиозной рекламной раскрутке, к этим 130  тысячам  охотно  присоединились
несчитанные  миллионы,  проведшие  вечер  у  своих  домашних  телевизоров  в
ожидании Большого Зрелища.
   Они его получили.
   Как мне рассказывали, присутствовавшие  в  зале  остались  довольны.  Они
увидели и прослушали оперу целиком, как  и  было  обещано.  И  в  прекрасном
исполнении: наше лучшее колоратурное сопрано Мария  Джефф  превзошла  в  тот
вечер саму себя, а оркестр под  управлением  Ставского  тонко  и  с  блеском
передал все нюансы старинной музыки.
   Те же, кто смотрел трансляцию дома, увидели только первую половину оперы.
После чего камера дала крупный  план,  на  котором  Мария  Джефф  неожиданно
прервала арию на полуслове и с диким блеском  в  глазах  выпалила  буквально
следующее:
   - К черту это старье! А ну-ка, мальчики, покажем им настоящую музыку!
   Оркестр смешался - они как раз пиликали что-то на две четверти  (позже  я
узнал, как это называлось: "Хабанера"!), но дирижер быстро навел порядок,  и
уже спустя минуту музыканты с азартом выдавали старый добрый  хит  "Алису  с
пилюльками". Помните? Это про ту девчонку,  которая  боялась  подзалететь!..
Что касается примадонны, то она вышла на авансцену и быстренько  сдернула  с
себя лишнюю одежду. Это-то не  вызвало  в  моей  душе  протеста  -  то,  что
осталось на певице, более подходило к тексту песенки, да и жара в тот  вечер
стояла адская. Однако я заподозрил неладное, увидев, как это было сделано.
   Дело в том, что ничего подобного мне до сих нор  видеть  не  приходилось.
Поначалу я даже предположил, что все  идет  как  надо  -  в  школьном  курсе
истории такого понаписано о наших предках  и  их  милых  развлечениях!..  Но
когда  старик-дирижер  сам  вскочил  на  сцену  и  принялся  отплясывать   с
примадонной, стало ясно, что в опере такого быть  не  могло.  А  камеры  еще
вволю погуляли по зрительному залу, и везде в проходах  между  рядами  можно
было видеть танцующих людей. Я сказал - танцующих? Видели бы вы эти танцы...
   Последствия скандала нетрудно  было  вообразить.  Корпорация  "Синерадио"
сделала "большие глаза", когда Федеральная комиссия прикрыла ее, как ранее -
ОТ.  И  те  130  тысяч  человек,  которые   присутствовали   на   прекрасном
представлении, вероятно, тоже были удивлены. Все они, как один,  утверждали,
что ни у кого и в мыслях не было танцевать в проходах. И, разумеется,  никто
не заметил, чтобы Ставскнй прыгал на сцену!
   Конечно, у "Синерадио" была запись концерта, сделанная прямо из зала. Как
и у Федеральной комиссии, - но та записывала с экрана телевизора.  Па  одной
записи было зафиксировано то, что смогли бы подтвердить 130 тысяч театралов,
а на второй -  миллионы  телезрителей.  У  "Синерадио"  -  шикарное  оперное
представление; у Федеральной  комиссии  -  вакханалия,  словом,  вы  знаете,
что...
   Это  было  слишком,  и  я  пулей  вылетел  из   дома,   чувствуя   острую
необходимость повидаться с Бербело. У старика сильной стороной  был  здравый
смысл, к тому же он был свидетелем самого начала этой цепочки безобразий.
   Он был рад, увидев меня на экране  видеофона,  установленного  у  входных
ворот "Дворца Ароматов".
   - Гамильтон! Входите же скорее! Я обзвонил все городские дыры, разыскивая
вас! - С этими словами он нажал кнопку, и двери его дома распахнулись передо
мной. - Думаю, нет нужды спрашивать, зачем вы здесь? - констатировал он, как
только мы обменялись рукопожатием. - На этот раз вляпалось  "Синерадио",  не
так ли?
   - И да, и нет, -  ответил  я.  -  Кажется,  я  начинаю  понимать  Гриффа.
Помните, он сказал, что, насколько ему известно, программа вышла в эфир  без
сучка без задоринки. Если он говорил искренне, то в чем же дело?  Как  может
телевизионная  программа  дойти  до  передатчика  абсолютно   исправной,   а
поступить на вход приемника в таком виде,  что  шутника,  проделавшего  этот
трюк, убить мало?
   - Согласен,  это  невозможно,  -  Бербело  задумчиво  надул  щеки.  -  Но
произошло. Трижды.
   - Трижды? Когда еще?
   - Только что, прямо перед вашим приходом. По каналу XZM шло выступление в
прямом эфире госсекретаря.  Ну,  по  поводу  атомного  проекта,  вы  знаете.
Владеющая каналом компания перехватила новую технику цветного изображения  у
"Синерадио" сразу же после решения комиссии. Сначала все шло  по  накатанным
рельсам - наш государственный секретарь вещал что-то двенадцать с  половиной
минут, а затем внезапно прервал спич и с идиотской улыбкой  сказал  прямо  в
камеру: "А вы слышали этот анекдот о коммивояжере и дочке фермера?"...
   - Слышал, - мрачно  выговорил  я.  -  Только  не  говорите  мне,  что  он
рассказал анекдот до конца!
   - Именно так, - подтвердил Бербело. -  Во  всех  подробностях,  в  прямом
эфире. Я попытался дозвониться в телецентр, по  безуспешно.  Все  линии  XZM
оказались заняты. Затем какая-то чрезвычайно взволнованная  девушка-оператор
оповестила сразу на всех каналах: "Если  вы  звоните  по  поводу  последнего
выступления государственного секретаря, то нет никаких причин  беспокоиться.
Все нормально. Пожалуйста, не занимайте линию!".
   -  Так,  -  подытожил  я.  -  Давайте  еще  раз  все  обмозгуем.  Первое:
телепередача покидает  пределы  студии  неизменной  и  без  всяких  фокусов.
Принято?
   - Примято, - ответил Бербело. -  Далее,  поскольку  ничего  подобного  не
наблюдалось за всю  эру  черно-белого  телевидения,  стало  быть,  нам  надо
признать, что всему виной новая полихромная техника.
   - А как же студийные записи? Они сделаны на той же аппаратуре - и ничего!
   Бербело нажал кнопку, и перед каждым из нас раскрылся автоматический стол
с батареей бутылок. После того как мы налили себе выпить,  столики  бесшумно
убрались в специальные ниши.
   - В "Синерадио" и в ОТ записывали непосредственно  с  передающей  камеры.
Кажется, я понял! Вся эта чертовщина начиналась в реальном эфире, после того
как сигнал уходил с антенны  передатчика!  Пока  он  бродил  но  проводам  в
студии, все шло как надо...
   -  Точно!  Значит,   дело,   во-первых,   в   экспериментальных   цветных
телепередачах, а во-вторых, в прямом эфире. Что это нам даст?
   -  Ничего,  -  согласился  Бербело.  -  Но  мы  можем  поискать  в   этом
направлении. Пошли.
   Лифт перенес нас на три этажа вниз.
   - Не знаю, слышали ли вы, но я совершенно помешан  на  телевидении,  -  с
самодовольной улыбкой сообщил хозяин. - У меня здесь лаборатория, и я просто
лопаюсь от гордости, когда вспоминаю, что второй такой нет ни у кого в мире.
   Оспаривать это было бы глупо. Никогда мне не  приходилось  видеть  такого
впечатляющего оборудования. Гигантская комната наполовину представляла собой
музей, наполовину исследовательский центр. Кажется, тут было собрано все  из
богатой и долгой истории телевидения - от допотопных приемников с записью на
магнитных дисках до самой новейшей техники  объемного  изображения.  В  углу
громоздился неизвестный мне  аппарат,  оказавшийся  этой  злосчастной  новой
системой.
   - Здорово, правда? - Бербело прямо сиял. - Эта махина была разработана  в
одной из лабораторий, получивших грант от нашей фирмы.
   Для меня это прозвучало откровением. Кажется, я начинал воздавать должное
этому незаурядному человеку.
   - А как она работает? - непринужденно спросил я.
   - Гамильтон, - строго оборвал  он  меня,  -  мне  целой  ночи  не  хватит
объяснять вам все детали... Итак, только в самых  общих  чертах.  Колебания,
испускаемые этим передатчиком,  находятся  не  в  фазе,  и,  чтобы  добиться
цветного изображения  на  экране  приемника,  необходимо  предварительно  их
особым  образом  отфильтровать...  В  результате  появившиеся   нерегулярные
добавочные колебания накладываются на собственные колебания несущей волны...
   Признаюсь, от этой галиматьи я очень быстро отключился, но, почувствовав,
что Бербело сделал паузу, бодро солгал:
   - Все ясно. И чем же мы сейчас займемся?
   - Я собираюсь с помощью антенны послать телесигнал в мой загородный  дом.
Это миль восемьсот на север - вполне  достаточно  для  нашего  эксперимента.
Оттуда сигнал автоматически вернется к нам, но на этот раз по проводам. - Он
чем-то пощелкал на пульте управления. - Если мы обнаружим разницу между тем,
что отправили,  и  тем,  что  получили,  может  быть,  обнаружим  и  причину
искажений.
   - А что скажет Федеральная ком