этом плане действительно крайне существенный исторический момент. В это время (1965-68 гг.) ясно обозначился провал "оттепельной" попытки модернизации советского режима (не только в СССР, но и в восточной Европе). Попытки парадоксальной по самой своей природе, ибо общество, изначально легитимированное лозунгами "освобождения труда", "свободы народа", "свободного развития каждого" как условия для "свободного развития всех", после тридцати лет своего существования потребовало некоторой, весьма непоследовательной и половинчатой, но все-таки либерализации для своего дальнейшего функционирования.
_____________________
5 Newman, Charles. The Post-Modern Aura. Evanston: Northwestern UP, 1985. P.5.
6 См., например: Groys. Boris. The Total Art of Stalin; Avant-Garde, Aesthetic Dictatorship, and Heyond. Transl. Charles Rocyle. Princeton: Princeton UP, 1992. Добренко, Евгений. Метафора власти: Литература сталинской эпохи о историческом освещении. Munchen: Verlag Otto Sagner,1993. P.1-74.
7 The Loisana Conference on Literature and Perestroikn, 2-4 March 1988. South Jutland UP. 1989.
-111-
Однако драматическая история "оттепели" однозначно доказала, что сложившийся тип общественной структуры отторгает даже эти робкие попытки свободы. Как показала не менее драматичная история "перестройки", при более последовательной либерализации этот общественный организм просто коллапсирует.8 Это ли не кризис легитимации? Но при этом сами ценности эмансипации и либерализма, в отличие от западной цивилизации, отнюдь не подверглись инфляции, а напротив, в качестве "ценностного центра" ощутимы не только в либерализме "шестидесятников", но и в общих контурах культурной и, в частности, литературной динамики 70-80-х годов, включающей в себя и эволюцию постмодернизма.
В принципе, нет ничего случайного в том, что именно на рубеже 60-70-х годов фактически одновременно, с одной стороны, был завершен "Архипелаг ГУЛАГ"(1968) А.Солженицына, в этом контексте значимый как факт полной и исчерпывающей делегитимации всей советской мифологии истории; а с другой - были написаны такие образцовые для русского постмодернизма произведения, как "Москва-Петушки"(1969) Вен.Ерофеева и "Пушкинский дом"(закончен в 1971) Андрея Битова. Казалось бы, ничего общего, никакого контакта нет между документальным эпосом Солженицына и "хулиганской" поэмой Ерофеева. Однако общность проявляется именно через механизм делегитимации, проявившейся в социально-историческом (Солженицын) и культурно-философском (постмо-дернизм) аспектах.
В эстетическом преломлении кризис легитимации связан прежде всего с кризисом ¦ценностного центра¦ любой культуры, от античности до авангарда - категорией эстетического идеала. ¦Болящий дух врачует песнопенье¦. И удается эта терапия именно потому, что культура всегда создавала идеальный план современности и истории, и всегда просвечивала реальность светом этого идеала, осуждая и прославляя, вопрошая и проклиная, даруя забвение и беспокоя совесть. Идеальный план культуры складывался на пересечении разнообразных языков и кодов, в их диалоге и полемике, в эстетический миф этой эпохи - миф, и з н у т р и всегда казавшийся абсолютным и универсальным. А миф - это обязательно модель вечности, преодолевающая конечность и
____________
8 Подробный анализ этого процесса см. в книге: Hosking, Geoffrey. History of the Soviet Union: 1917-1991. Final Edition. London: Fontana. 1992.
-112-
ограниченность человека, его бессилие перед смертью. Даже авангард, со всей его непочтительностью к традициям, не только не пошатнул, но, напротив, резко усилил эту, идеальную, мифотворческую функцию культуры. Но именно авангардизм, разрушая границу между искусством и жизнью, превратил культурный миф в политическую утопию. Поражение политического утопизма, неизбежно оборачивающегося ГУЛАГом или Холокастом, ударило и по самой возможности моделирования жизни с помощью идеала - то есть подорвало само право культуры создавать миф, влияющий на жизнь. Но способна ли культура существовать вне этого права? И остается ли культура культурой, если в ней нет места для эстетического идеала? Именно в этом, по-видимому, смысл знаменитого вопроса Адорно о стихах после Аушвица и слов Шаламова о невозможности ¦художественности¦ после Колымы. Именно здесь -источник эстетики постмодернизма.
"Распад модернистской системы во всех областях стал очевидным в 1968 году <...> Этот год можно считать периодизационной границей между модернизмом и постмодернизмом как мегакультурами,"- считает Дубравка Ораич.9 В принципе, этот тезис оказывается вполне приложимым и к российской, традиционно отстающей от Запада, культурной модели. Правда, то, что формировалось в глубине этой культуры на рубеже 60-70х, вышло на поверхность только в конце 80-х годов.
Возвращаясь к теоретическим обоснованиям postmodernity, важно отметить, что Лиотар не сводит постмодернистскую ситуацию только к делегитимации модерна. Он полагает, что постмодерн порождает новый тип легитимации: ¦Тоска по утраченной наррации изжита уже большинством людей. Но отсюда вовсе не следует, что они впали в варварство. От этого их оберегает знание того, что легитимация может быть обретена только в их языковой практике, в коммуникативном взаимодействии¦.10 С.Коннор, поясняя этот тезис Лиотара, пишет: "Лиотар настаивает на абсолютной несовместимости различных культурных
_____________
9 Oraic¦, Dubravka. Авангард н постмодерн // Russian Literature . Vol.XXXVI.1994. P.111. 
10 Lyotard, J.-F. Op. cit. P.41.
-113-
языков или "назывных миров" (name-worlds), как он их определяет."11 Речь идет о полном отказе от идеи консенсуса, "от любого типа универсализма", сила языковых игр - в их разнообразии. Эту легитимацию через процесс языковых игр Лиотар определяет как особую постмодернистскую "паралогику".
По сути дела, так намечаются подходы к новой, постмодернистской эпистемологии - теории познания и восприятия мира. О ней, помимо Лиотара, размышляют и другие исследователи. Для характеристики этого типа мироотношения употребляются такие термины, как "радикальный плюрализм" (В.Вельш), "гиперплюрализм" (Ч.Ньюмен), "экуменическая парадигма"(Х.Кюнг), "диалогическая ситуация" (М.Калинеску). Но вне зависимости от терминологии и конкретных подходов, все имеют в виду процесс деиерархизации сознания, отказ от представлений о единой абсолютной и объективной Истине, по отношению к которой все иные версии ложны. Постмодерн исходит из иной гипотезы: культурное сознание этого периода обнаруживает в своей основе "игру между видимостью порядка и подозрением, что всякий порядок отсутствует или, точнее <...> что существует множество видов порядка и что необходимо перебрать их все, для того чтобы достичь какого-нибудь временного решения"(У.Эко).12 Весьма показательна точка зрения М.Калинеску, который доказывает, что культура modernity всегда реализует "монистическую модель сознания". Даже модернизм, финальная стадия modernity, тоже монистичен, хотя это монизм особого рода - "негативный монизм" или "негативный монологизм", как называет его исследователь, имея в виду тотальный характер отрицания и отталкивания от всех традиционных представлений об истине, идеале, порядке, гармонии, добре и зле, присущий - хотя и не в равной степени - авангарду, соцреализму и модернизму. Постмодернизм же, в отличие от всех этих направлений, строит диалогические отношения с традицией, "глядя на прошлое не как на канонический образец (нормативная концепция традиционализма) и не как на врага (модернистская концепция), но как на широкий репертуар альтернатив, как на непрерывный и нескончаемый
_____________
11 Connor, Steven. Postmodern Culture: An Introduction to Theories of' Contempornrv. Cambridge: Basil Blackwell Inc.. 1991. P.37.
12 Stefano Rosso - Umberto Eco. A Correspondence on Postmodernism // Ingeborg-Hoesterey, ed. Zeitgeist in Babel. Bloomington and Indiana: Indiana UP, 1991. P.247.
-114-
творческий спор..."13 Поэтому период постмодерна понимается Калинеску как "век диалогизма", причем диалог носит одновременно внутри- и межкультурный характер.
Радикально изменяются не только отношения с прошлым (традицией), но и с настоящим и с будущим. Философ З.Бауман связывает постмодернистскую деиерархизацию сознания с тем, что случайность, несоответствие сущего должному более не воспринимаются как ошибки, как отклонения от "правильной" логики событий - но как норма, как судьба ("contingensy as destiny"):
"Жители дома modernity непрерывно учились жить в этом доме в условиях необходимости и чувствовать себя несчастными перед лицом случайности;
случайность, говорили они, это то состояние дискомфорта и тревоги, из которого надо выходить как можно скорее, возвращаясь в лоно норм, исключающих всякие отклонения. В настоящем же <в ситуации postmodernity> мы несчастны потому, что понимаем: это невозможно, надежда никогда не осуществится, следовательно, нужно научиться жить без надежды, что означает - просто жить <....> Учась жить по законам необходимости, мы обнаружили, что живем по законам случайности. Но заброшенные в случайность, мы можем <...> сделать попытку обратить случайность в судьбу."14
Существование по логике необходимости требует, чтобы настоящее было принесено в жертву будущему, обещающему торжество Истины и Закона. Делегитимация "необходимостей", а вместе с ними и утопий разного рода, переносит акцент с будущего на незавершенное настоящее: здесь и теперь- вот, по мысли Э.Баумана, "ценностный центр" постмодернистского мировосприятия.
Насколько эти свойства постмодернистского сознания и постмодернистской ситуации приложимы к современной отечественной культуре?
Конечно, культурные трансформации последних лет дают множество аргументов в пользу постмодернистского "гиперплюрализма". Лавинообразное разрушение централизованной структуры культурных
____________
13 Calincscu, Matei. Ways of Looking and fiction // Romanticism, Modernism, Postmodernism, Ed. by Harry R. Garvin. Lewisburgh: Bucknell UP, 1980. P.161. См. также: Calinescu, Matei. "From One to the Many: Pluralism in Today's Thought' // Innovation/ Rennovation: New Perspectives on the Humanities. Ed. by Hassan, Ihab and Sally Hassan. The U of Visconsin P. 1983. P.263-287.
14 Bauman. Zigmunt. Postmodernity, or Living with Ambivalence // Natoli. Joseph and Linda Hutcheon (end). A Postmodern Reader. NY: State U of New York P, 1993. P. 12.
-115-
коммуникаций, перемещение акцентов на табуированные прежде маргинальные темы и формы ("чернуха", "андерграунд", эротическое искусство, обсценный язык и т.д.), легитимация целых сфер культуры, насильственно выведенных за ее пределы ("возвращенная" литература, культура эмиграции). Однако все эти процессы в то же время легко объясняются политическими переменами. Здесь важно отметить, что и "доперестроечный" литературный процесс 70-80-х годов уже отмечен симптомами разрушения иерархических дискурсов.
Так, кризис традиционалистского отношения к прошлому как к образцу наиболее отчетливо выразился в кризисе "деревенской прозы" и деградации, не только идеологической (в сторону националистического фундаментализма), но и эстетической (в сторону прямолинейной публицистики и соцреалистического канона) ее ведущих авторов.15 С другой стороны, уже в 70-е годы явственно наблюдается агония самого соцреализма, с его "отношением к прошлому как к врагу":
социалистический "псевдоклассицизм" либо вырождается в бюрократическую "секретарскую" литературу, либо сочетает иллюстрирование идеологической доктрины с эстетикой грубого масскульта ("сибирский роман" А.Иванова, П.Проскурина; чекистская "бондиада" Ю.Семенова; "исторический" китч В.Пикуля).
Кроме того, в литературе 60-70-х годов возникают гибридные образования, парадоксальным образом объединяющие традиционалистскую интенцию с утопической - что, собственно, наглядно свидетельствует об исчерпанности их обеих. Типологически наиболее интересный феномен такого рода можно, вслед за С.Довлатовым, обозначить как "соцреализм с человеческим лицом". Речь идет о произведениях, наполняющих соцреалистическую структуру содержанием, в большей или меньшей степени противостоящим социалистической идеологии: таковы романы В.Гроссмана и А.Солженицына, Ч.Айтматова и В.Максимова, проза К.Симонова, Д.Гранина, Б.Васильева и многих других, поэзия Е.Евтушенко и
__________________
15 Кризис "деревенской прозы" стал предметом широкого критического обсуждения уже с начала 80-х годов. Назову некоторые, обобщающие, публикации на эту тему: Вильчек, Людмила. "Вниз по течению деревенской прозы"; Чалмаев, Вячеслав. Воздушная воздвиглась арка...// Вопросы литературы . 1985. ¦6. С. 34-117. Левина М. Апофеоз беспочвенности// Вопросы литературы. 1991. ¦9-10. С.3-29. Ермолин, Евгений. Пленники Бабы Яги // Континент. 1992. ¦2. С. 342-367. Лейдермав Н.Л. "'Почему не смолкает колокол"// Лейдерман Н.Л. Tа горсть земли. Свердловск, 1988. С.59-79.. 
-116-
Р.Рождественского, драматургия М.Шатрова, А.Гельмана, И.Дворецкого, В.Розова. В то же время в рамках официозной, то есть всецело соцреалистической литературы, формируется "почвенническая" тенденция, отчетливо ориентированная на националистические ретроспективные мифы (В.Солоухин, М.Алексеев, С.Викулов, С.Куняев, В.Фирсов и другие). Кризис всей этой словесности (внятно "объявленный" уже в статье Вик.Ерофеева "Поминки по советской литературе") не может быть объяснен только кризисом советской идеологии: тут кризис иерархической системы миропонимания в целом.
Вместе с тем описанное З.Бауманом новое, постмодернистское отношение к настоящему, опирающееся на осознание неупорядоченной "случайности как судьбы" стало важнейшим художественным открытием поздней прозы Юрия Трифонова и таких внутренне близких его эстетике течений конца 1970-х - начала 80-х годов, как проза "сорокалетних" (В.Маканин, Р.Киреев, А.Ким, А.Курчаткин) и драматургия А.Вампилова и поствампиловской "новой волны" (В.Арро, В.Славкин, Л.Петрушевская. А-Казанцев и другие).16
Все это свидетельствует о размывании иерархических дискурсов и вызревании нового, неиерархического, мироощущения. Но воплотилось ли это мироощущение в системной взаимосвязи элементов поэтики? Перешло ли оно из содержания в содержательную форму? Можно предположить, что постмодернизм в русской литературе должен был возникнуть, по крайней мере, как радикальный ответ на эту внутрикультурную потребность последовательного художественного воплощения контр-иерархической тенденции.
Говоря о постмодернистской ситуации в целом нельзя упустить еще один весьма существенный ее фактор. Сюзен Сулейман, проанализировав целый ряд авторитетных и разноречивых концепций постмодернизма, пришла к выводу, что "если и есть положение, с которым согласились бы все, то это <...> чувство культурного кризиса, включающее, может быть, в первую очередь и главным образом -
____________
6 Подробнее о становлении неиерархической эстетики в литературе 70-х годов см. в нашей статье: Липовецкий, Марк. Современность тому назад: Взгляд на литературу ¦застоя¦ // Знамя . 1993. ¦ 11. С.180-189.
-117-
ощущение кризиса языка."17 Причем кризис языка вызван, как это ни парадоксально, предельным расширением сферы культурно-языковой деятельности в период постмодерна. Ю.Кристева, например, вообще видит в экспансии языка главную черту postmodernity: "... эпистемологическая новизна нашего столетия связана с одной из самых значительных попыток расширить границы означающих, то есть расширить границы человеческого опыта через самопознание его наиболее существенного элемента - языка. Можно сказать, что постмодернизм - это всегда более или менее сознательное расширение границ означающих и тем самым человеческого мира <...> Никогда прежде в истории человечества не бывало такого исследования пределов значений, предпринятого в столь беззащитной манере, то есть без каких бы то ни было религиозных, мистических или каких-либо еще оправданий."18 "Археологическая критика" Мишеля Фуко, трактующая самые различные исторические формы человеческой практики как осуществление власти языка и "деконструкция" Жака Деррида, рассматривающего сам процесс сознания как непрерывное самовыражение и самокритику языка через письмо, отождествляемое с иррациональным, бессознательным ядром всякого дискурса, - эти философские концепции сыграли роль важнейших обоснований новой культурное ситуации и одновременно определили принципиальные пути самосознания postmodernity. Показательно, что в русском культурном контексте 60-80-х годов сходное отношение к языку наиболее настойчиво отстаивал Иосиф Бродский, убежденный-в том, что "поэт есть <...> инструмент языка", и что "то, чем я <поэт> занимаюсь, вернее, то, как я это делаю на бумаге, в сильной степени продиктовано не моим отношением к действительности и т.д., ровно наоборот: мое отношение к действительности продиктовано языком. В этом смысле можно сказать, что бытие определяет сознание, но не мое, а языка как такового."19
Фактически, языковые и культурные формы из элементов эпистемологии перемещаются в онтологическое измерение. Осознание
___________
17 Suleiman, Susan Rubin. Naming and Difference: Reflections on Modernism vs.Postmodernism in Literature // Fokkema, Duuwe and Hans Bertens (eds.) Approaching Postmodernism. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publ.Comp., 1986. P.48. 
18 Romanticism, Modernism, Postmodernism. P.124. 19 Цит. по: Лопухина В. Грамматика метафоры и художественный смысл // Поэтики Бродского./ Под ред. Л.В.Лосева. Теnаflу: Эрмитаж, 1986. С.63.
-118-
семиогической онтологии постмодернизма - вот, вероятно, то общее, что объединяет эти и многие другие теории современности.
Наиболее обостренно семиотическую природу постмодернистской реальности выразил Жан Бодрийяр, создатель концепции "симулякров и симуляции". Зафиксировав размывание границы между знаковыми объектами и их реальными референциями, Бодрийяр утверждает, что в эпоху postmodernity действительность заменяется сетью "симулякров"'-самодостаточных знаковых комплексов, уже не имеющих никаких соответствий в реальном мире. Так, по мнению философа, возникает "гиперреальность симулякров". Экспансия языка оборачивается формированием системы означающих без означаемых. Симулякры управляют поведением людей, их восприятием, в конечном счете, их сознанием, что в свою очередь приводит к "гибели субъективности":
человеческое "Я" также складывается из совокупности симулякров20 -человек действительно оказывается "системой фраз", как сказал бы Клим Самгин.
Концепция "симулякра и симуляции" лежит в основе исследования М.Н.Эпштейна "Истоки и смысл русского постмодернизма"21. В этой работе - множество интересных наблюдений над симулятивностью соцреалистической культуры, полностью отождествившей реальность с идеологическими мифологемами. Эпштейн доказывает, что феномен "съедающей" реальность симуляции сохраняется и в пост-советской культуре. По мнению исследователя, русский постмодерн возникает как обнажение механизма этой неизжитой социалистической симуляции, как открытие пустоты под системой знаков. Особенно убедительно этот тезис подтверждается русским концептуализмом и соц-артом. Хотя, похоже, для Эпштейна диапазон русского постмодернизма полностью исчерпывается этими течениями.
М.Эпштейн полагает, что симулятивность вообще является доминантой русской культуры чуть ли не со времен крещения Руси князем Владимиром, и с этой точки зрения, по логике критика, уже соцреализм
__________________
20 См.: Baudrillard, Jean. The Precession of Simulacra//Natoli and 1 lutcheon (eds). A Postmodern Reader: P.342-375: Simulacra and Simularion // Wook-Dong Kim (ed.) Postmodernism: An International Anthology. Seoul, 1991. P.446-492: The Ecstasy of Communication // Poster, Hal (ed.) The Anti-Aesthetic: Essays on Postmodern Culture. Washington D.C.: Bay Press, 1983. P. 126-134.
21 Опубликовано в книге: Epstein Mikhai]. After Ни Future: The Paradoxes of Postmodernism in Contemporary Russian Culture, Trans. by Anes Miller- Pogacar. Amherst: Univ. of Massachusetts Press, 1994.
-119-
представляет собой "первую стадию перехода от модернизма к постмодернизму. Социалистический реализм - это постмодернизм с мо