дении и краже?
   "Если бы только мне удалось узнать, действительно ли существуют три
одинаковых кинжала, -  думал  Томек.  -  Ведь  княгиня  могла  сказать
неправду, желая отвести подозрение от мужа..."
   Невыспавшийся и злой, Томек вскочил с постели, как только  утренний
свет проник в зарешеченное окошко. Юноша быстро оделся и, не  разбудив
никого, вышел из дому. Ему казалось, что утренняя  прогулка  по  парку
успокоит его взбудораженные  мысли.  Кроме  того,  он  хотел  избежать
беседы с отцом и боцманом, так как его охватывали сомнения,  правильно
ли он поступает, скрывая от них странное приключение  с  перстнем.  Из
врожденного благородства он дал обещание красавице княгине не говорить
никому о похищении, а теперь стыдился своего поведения перед друзьями.
Ведь до сих пор у него не было от них никаких тайн.  Поэтому, пока  не
придет Пандит Давасарман, в обществе которого они  должны  отправиться
во дворец, чтобы  попрощаться  с  любезными  хозяевами  Алвара,  Томек
предпочитал не встречаться с отцом и боцманом.
   В задумчивости, Томек,  держась  на  довольно  большом  расстоянии,
миновал дворец, взглянул на слонов, которые совершали утренний туалет,
и свернул в длинную, тенистую аллею. Немного погодя, Томек  уселся  на
лавочку под платаном. Вскоре его мысли  были  прерваны  донесшимся  до
него  шепотом.  Он  стал  прислушиваться  и  сразу  определил,  откуда
долетали к нему  обрывки  беседы.  Юноша  встал  со  скамьи,  тихонько
приблизился к растущей за ней живой  изгороди  и  осторожно  раздвинул
ветки.
   В  этом  месте  живая  изгородь  отделяла  владения  магараджи   от
нескольких деревенских хат, стоявших поодаль. Под кустами Томек увидел
двух мальчиков и девочку в возрасте  около  десяти  лет,  сидевших  на
корточках перед пожилым мужчиной. Они  вели  беседу  на  языке  хинди,
которого Томек не знал,  но  он  легко  догадался,  что  предметом  их
разговора были несколько кур, бродивших около одной  из  хат.  Мужчина
показывал  на  них  рукой  и  что-то  объяснял  полушепотом,  а   дети
внимательно его слушали, словно своего школьного учителя.
   Вскоре девочка встала и  медленно  направилась  к  ближайшей  хате.
Томек пристально за ней наблюдал, заинтересованный тем, что  она  вела
себя так, словно играла роль,  навязанную  ей  пожилым  мужчиной.  Она
срывала цветочки и постепенно все ближе и ближе подходила к хате.  Тем
временем пожилой мужчина раздал мальчикам  по  горсточке  неочищенного
риса, который он достал из мешочка. Мальчики сразу же  стали  медленно
жевать  рис  и,  подобно  своему  опекуну,  наблюдали   за   девочкой,
подходившей к дому.
   Вдруг хитрая маленькая женщина повернулась к мальчикам и  приколола
к волосам цветок. Это был, вероятно, сигнал, так  как  мальчики  стали
подкрадываться к стайке кур. Подойдя к ним,  они  выплюнули  на  землю
шарики из неочищенного риса. Две ближайшие курицы жадно набросились на
них, но коварное лакомство было нелегко проглотить, и обе птицы  стали
давиться. Воспользовавшись временным бессилием кур, мальчики  схватили
их и побежали к мужчине, который поджидал  их  возле  живой  изгороди.
Вскоре к ним присоединилась и девочка.
   Кивком головы мужчина похвалил детей, всадил кур в мешок и все они,
крадучись, покинули место преступления.
   Томек изумленно смотрел им вслед. Ему приходилось слышать от  отца,
что индийцы из касты кримов стараются иметь как можно больше  детей  в
семье, или похищают чужих детей, чтобы  обучать  их  воровству.  Томек
теперь уже не сомневался, что два мальчика и девочка  изучали  тут  на
практике воровское ремесло, а мужчина был их учителем. До глубины души
возмущенный Томек хотел догнать мужчину,  так  спокойно  развращавшего
детей, чтобы как следует проучить его. Однако он не стал этого делать,
так как понял, что не изменит своим вмешательством веками  сложившиеся
обычаи Индии. Здесь, в  такой  богатой  и  одновременно  такой  бедной
стране, дети с малолетства должны помогать родителям  зарабатывать  на
хлеб насущный. Во время путешествия по Индии Томек не  раз  уже  видел
малолетних детей, работающих на плантациях чая, хлопка и мака.  Ничего
не было удивительного и в том, что профессиональные воры тоже приучали
своих потомков к "работе".
   Из этой печальной, хотя в какой-то степени и комической сцены Томек
заключил, что вблизи частных  владений  магараджи  обосновалась  банда
преступных кримов. Неужели и сам магараджа был одним из ее членов?
   Обуреваемый противоречивыми чувствами, Томек вернулся  в  охотничий
дом.
   Отец и боцман занимались приготовлениями к  предстоящей  дороге.  С
минуты на минуту должен был прибыть Пандит Давасарман.  Это  позволило
Томеку избежать объяснений по поводу его длительной отлучки.  Он  мало
говорил и  постоянно  выбегал  на  веранду,  словно  для  того,  чтобы
проверить, не идет ли Пандит Давасарман.
   Боцман  вскоре  обратил  внимание  на  необыкновенную  молчаливость
Томека.  Несколько  раз  он  пытался  заговорить  с  другом,  но   тот
отделывался краткими ответами. Удивленный подобным  поведением  юноши,
боцман сказал Вильмовскому:
   - Наш Томек сегодня в плохом настроении. По-видимому, он  обижается
на нас за вчерашний вечер. А может быть, его угнетает  что-то  другое?
Уж очень он молчалив и задумчив. Ты не заметил, Андрей?
   - Ты, пожалуй, прав. Однако я не думаю, что он принял к сердцу свой
вынужденный уход с приема у магараджи. Он выше  этого.  Может  быть  у
него сегодня просто "плохой день", или он, так же как и мы, тревожится
о судьбе Смуги. Ты ведь знаешь, как он его любит.  Я  тоже  все  время
думаю, как объяснить странное поведение Яна.
   - Вероятно, обо всем этом мы узнаем в Сринагаре.  Может  быть,  мне
только привиделось, но у Томека, кажется, на подбородке синяк?  Совсем
такой, как от удара кулаком...
   - Я ничего не заметил, - сказал Вильмовский.
   - Так присмотрись, но только чтобы он этого не увидел.
   - Тебе, пожалуй, показалось, в комнате темновато.
   - Темновато не темновато, а синяк на подбородке у него  есть,  хотя
вчера на приеме его не было.
   - Черт возьми, скажи ясно, в чем дело? - встревожился Вильмовский.
   - В чем дело? - повысил голос боцман.  -  Я  говорю,  что  вчера  у
Томека не было синяка, а сегодня есть! Готов держать пари  на  бутылку
ямайского рома...
   - Значит, ты утверждаешь, что у него на подбородке синяк  от  удара
кулаком, - задумчиво спросил Вильмовский.
   - Ну, наконец до тебя дошло. Лучше выйди на двор и незаметно за ним
понаблюдай. Что-то наш малыш мне сегодня не нравится...
   Вильмовский быстро закрыл чемодан. Он как раз  окончил  упаковывать
свои вещи и мог выйти к Томеку на веранду. Вскоре  он  вернулся,  явно
обеспокоенный.
   - Странно, но ты прав, - в смущении сказал Вильмовский. - У  Томека
на подбородке синяк. Вчера вечером я его не видел.
   - Может быть, он  вчера  упал,  возвращаясь  домой?  А  может быть,
встретился  с  кем-нибудь  во  время  утренней  прогулки?   Нет,   мой
боцманский глаз еще достаточно зорок. Это синяк  от  кулачного  удара.
Мне такое дело знакомо. Разве я сам не носил таких синяков? Интересно,
где его подцепил наш паренек?
   Они прервали беседу, так как в комнату  вошел  Томек.  Он  прямо  в
одежде растянулся на циновке и, не говоря ни слова, глядел в  потолок.
Через какое-то время Вильмовский сел рядом с ним и незаметно  еще  раз
взгянул на его подбородок. Теперь, когда Томек лежал,  большой  темный
синяк  был  виден  во  всей  своей  красе.  Вильмовский,  несмотря  на
спокойный характер, во время скитаний по свету насмотрелся всего, и во
многом умел разобраться. По цвету синяка он определил,  что  случайный
или нарочный удар имел место вчера. А раз во время приема во дворце  у
Томека этой  отметины  на  подбородке  не  было, значит,  неприятность
случилась с ним несколько позже, когда он  возвращался  в  одиночестве
домой.
   - Что это ты такой задумчивый сегодня? Может быть,  ты  плохо  себя
чувствуешь? - спросил Вильмовский.
   - Вовсе я не задумчив, и чувствую себя превосходно, папа. Почему ты
спрашиваешь об этом? - удивился Томек.
   - Да ты все молчишь и не хочешь говорить с нами, будто  злишься  на
нас.  Скажи-ка,  сынок,  не  случилась   ли   с   тобой   какая-нибудь
неприятность? У тебя большой синяк на подбородке.
   - У меня синяк на... Ах, черт возьми, а я ничего об этом не знал! -
воскликнул Томек, пытаясь скрыть смущение.
   Томек вскочил, сел  на  циновке  и,  достав  из  кармана  небольшое
зеркало, быстро осмотрел свое лицо. Тяжелый вздох невольно вырвался из
его груди. На подбородке темнело синее пятно.
   "Это, наверно, от того коварного удара на тропинке около  болота  с
крокодилами, или во время борьбы в храме", - подумал  Томек,  злой  на
себя, что не  заметил  этого  раньше.  Тогда  он  сумел  бы  объяснить
происхождение  синяка.  А  теперь  он  смущенно  смотрел  в   зеркало,
лихорадочно думая о том, что ему ответить отцу.
   А  Вильмовский  сделал  вид,  что  не  обращает  на  сына  никакого
внимания.  Но  сам  искоса  поглядывал  на  Томека,  встревоженный   и
заинтересованный его смущением. Он убедился, что Томек ничего не  знал
о синяке.
   - Видно, у тебя в глазах помутилось после такого  удара,  -  сказал
боцман, прикидываясь простачком.
   Томек покраснел; он не мог сказать  правду  и  не  хотел  лгать.  К
счастью для него, в этот щекотливый момент на веранде послышались шаги
и раздался стук в дверь.
   - Войдите! - сказал Вильмовский.
   В комнату вошел мужчина не слишком высокий, с загорелым  лицом,  на
котором чернели остроконечная бородка и коротко подстриженные усы.  Он
был одет по-европейски, в  костюм  цвета  хаки,  но  на  голове  носил
небольшую белую чалму.
   - Приветствуем вас, - сказал Вильмовский, подавая руку  прибывшему.
- Познакомьтесь - это мой сын Томек, который вчера слишком  рано  ушел
из дворца и не имел  удовольствия  вас  видеть.  Томек,  это  господин
Пандит Давасарман.
   Томек облегченно вздохнул. Неожиданная помощь подоспела вовремя. Он
с благодарностью посмотрел на брата  княгини.  Теперь  отец  и  боцман
забудут  о  несчастном  синяке.  Пандит  Давасарман  несколько  дольше
придержал  в  своей  руке  руку  Томека.  А  Томек   опять   смутился,
почувствовав испытующий, настороженный взгляд индийца.
   - Моя сестра говорила мне о вас много хорошего. Она утверждает, что
вы самый благородный белый  джентльмен  из  всех,  которые  когда-либо
посетили Алвар, - сказал Пандит Давасарман, пожимая руку Томека.
   - Я не знаю, чем заслужил столь лестный  отзыв,  -  буркнул  Томек,
опуская  голову,  потому  что  ему  показалось,  что  и  Давасарман  с
любопытством смотрит на его подбородок.
   - Все настоящие  женщины  больше  всего  ценят  в  мужчине  отвагу,
рыцарство и благородство, - двусмысленно сказал Пандит  Давасарман.  -
Поэтому я очень рад, что мне суждено совершить путешествие в  обществе
столь благородных спутников.
   - Мы, вероятно, еще сегодня выедем из  Алвара.  Мы  даже  упаковали
вещи, - быстро ответил Томек, чтобы переменить тему беседы.
   - Я все приготовил, что может понадобиться  в  дороге,  -  медленно
сказал Пандит Давасарман. - Мы  можем  выехать,  когда  вы  пожелаете.
Одновременно я хочу извиниться от имени шурина  и  сестры,  -  они  не
смогут лично проводить вас. Как раз вчера вечером шурин  поскользнулся
на лестнице и слегка повредил себе руку. Ну а жена  обязана  ухаживать
за мужем. В этом вся причина.
   Томек отступил шаг назад. Его лицо побледнело.  Значит, это  именно
магараджа был неудачным  похитителем  перстня:  ведь  Томек,  применяя
надежный прием боцмана, слишком крепко выкрутил ему руку.
   Пандит Давасарман не спускал глаз с белых сагибов.  Он  превосходно
понял, какое впечатление  произвели  на  Томека  его  слова,  а  также
заметил выражение искренней тревоги и сочувствия  магарадже  в  глазах
Вильмовского и боцмана, которые, очевидно, ни о чем не догадывались  и
не обращали на Томека внимания.
   Томек сумел овладеть собой. Он еще  не  знал,  посвящен  ли  Пандит
Давасарман в подробности событий прошлого вечера, но, впрочем, это  не
имело значения.
   Пандит Давасарман благожелательно улыбнулся Томеку и продолжал:
   - Теперь я могу  закончить  официальную  часть  моего  сегодняшнего
выступления. Мой шурин чрезвычайно опечален тем,  что  по  собственной
неосторожности и легкомыслию не может  вас  лично  проводить.  Поэтому
магараджа Алвара через меня шлет вам кое-что на память. Я полагаю, что
лучше  всего  будет,  если  я   вручу   подарок   молодому   господину
Вильмовскому,  который  сумел  снискать  искреннее   благорасположение
магараджи и его супруги.
   С этими словами Пандит Давасарман  достал  из  внутреннего  кармана
сюртука довольно длинный предмет, завернутый в кусок цветного шелка, и
подал его Томеку. Воцарилось молчание. Глядя  прямо  в  глаза  Пандиту
Давасарману, Томек ощупал рукой подарок, завернутый  в  шелк.  Он  уже
знал, что прислал ему магараджа Алвара. На рукоятке кинжала он нащупал
крупный камень. Это был, конечно, большой кровавый рубин. Юноша быстро
развернул шелк.
   - Кинжал магараджи, - изумленно шепнул он.
   - Ты угадал, сагиб, это кинжал  Манибхадры,  изготовленный  по  его
заказу лучшим индийским мастером-оружейником,  -  спокойно  подтвердил
Давасарман. - Магараджа никогда не  расставался  с  этим  кинжалом.  В
доказательство  искренней  дружбы,  которая  всегда  способна   многое
простить, он передает свой кинжал вам.
   Вильмовский и боцман удивленно переглянулись. Боцман незаметно,  но
многозначительно коснулся рукой подбородка.


IX

ПО ДОРОГЕ В СРИНАГАР

   Поезд все дальше и дальше  шел  на  север  от  Алвара.  Вдоль  пути
виднелись бамбуковые хижины, разбросанные среди рисовых полей, бобовых
и табачных плантаций; иногда поезд останавливался на грязных  станциях
у городов с запущенными домами, проезжал через болотистые джунгли, или
густую чащу бамбука, зарослей терновника и тростника.
   Через несколько часов  поезд  стал  приближаться  к  Дели,  древней
столице Великих  Моголов(*80).  Старинный  город  носил  первоначально
название "Дилли",  что  на  санскритском  языке  значит  "порог".  Это
название  прекрасно  характеризовало  географическое  и   политическое
значение города. Если посмотреть на карту Индийского  полуострова,  то
можно увидеть, что Дели  расположен  на  западном  конце  Индостанской
низменности, в центре северной Индии. К западу от  Дели  белеют  пески
обширной пустыни Тар, окаймленной  на  юге  горами  Аравалли,  которые
двумя размытыми эрозией хребтами доходят до самого города.  К  востоку
простирается урожайная долина Священного Ганга, на которой  разбросаны
многочисленные города, а среди  них  священный  Бенарес  (Варанаси)  и
Илахабад. С верхнего Инда к верхнему Гангу  ведет  извечный  путь,  по
которому воинственные народы шли  завоевывать  Индию.  По  этому  пути
двигались арии, персы, греки  под  командованием  Александра  Великого
афганцы,  а  потом  во  главе  огромных  монгольских  орд,   Тамерлан,
положивший начало династии Великих Моголов. Город, основанный  в  XIII
веке магометанской династией,  был  совершенно  уничтожен  Тамерланом,
потому что всякий, кто хотел господствовать  над  плодородной  долиной
Ганга, должен был перейти реку Джамну(*81) и  захватить  расположенный
на ее берегу священный город Дели.
   Когда  поезд  проходил  через  Дели,  Пандит  Давасарман  рассказал
спутникам  о  великолепных  памятниках   магометанской   и   индийской
архитектуры, находящихся в  этом  городе.  Пандит  Давасарман  обладал
энциклопедическими познаниями  о  своей  стране,  притом  был  хорошим
рассказчиком, поэтому Томек,  Вильмовский  и  боцман  забрасывали  его
вопросами относительно различных подробностей.
   - Мне приходилось слышать, что некогда индийцы в Дели подняли мятеж
против англичан и, говорят, здорово им  тогда  намяли  бока,  -  начал
моряк. - Интересно было бы узнать об этом, потому  что,  как  я  вижу,
множество индийцев позволяет горсточке англичан  хозяйничать  в  своей
стране таким образом, что человека диво берет. И как это индийцы  дают
водить себя за нос?
   Вильмовский и Томек стали  незаметно  давать  своему  другу  знаки,
чтобы он не  спрашивал  индийца,  сотрудничающего  с  англичанами,  об
истории знаменитого индийского восстания, но так и не сумели  удержать
боцмана.
   А Пандит Давасарман дружески ему улыбнулся, что не  ускользнуло  от
внимания Томека, и ответил:
   -  Ты  говоришь,  сагиб,  что  на  одного  англичанина   приходится
множество индийцев? Это правда,  но  в  нашем  муравейнике  все  кишмя
кишит. Англичане умеют из всего извлекать  пользу  и  поэтому  заимели
верных союзников из числа индийцев. Благодаря этому они господствуют в
стране.  Это  прирожденные  конквистадоры(*82). Надо   признать,   что
англичане в критические моменты умеют проявить героизм.
   - Значит, вы считаете, что они храбро подавили восстание? - спросил
боцман.
   -  Если  это  вас  интересует  -  послушайте.  Собственно   говоря,
восстание  началось  вовсе  не  в  Дели,  а  в  Мератхе(*83),  городе,
расположенном   несколько   севернее,   в    Соединенных    провинциях
Агра-Ауд(*84).  Индийские  патриоты  считали,  что   они   располагают
численным превосходством над англичанами, достаточным  для  достижения
независимости. А в этом они видели единственное спасение от  нищеты  и
голода, ставших уделом большинства населения страны.  Именно  голод  и
был  подлинной  причиной  крупного   индийского   восстания,   которое
вспыхнуло в Агра-Ауд.
   Первыми восстали сипаи, то есть индийские  солдаты,  состоявшие  на
службе англичан. Поводом к бунту сипаев послужили телесные  наказания,
которые применяли англичане за отказ солдат вытягивать зубами пыжи  из
патронов(*85) перед зарядкой ружья, так как эти  пыжи  были  пропитаны
коровьим и свиным жиром. Бунт подняли  одновременно  сипаи-индуисты  и
магометане; первые считали, что нарушен догмат о священности коровы, а
вторым магометанская религия запрещала употреблять в пищу свиное  мясо
и сало. Таким образом, в Мератхе,  в  воскресенье  10  мая  1857  года
вспыхнуло восстание. Взбунтовавшиеся сипаи захватили Дели, убили почти
всех европейцев, находившихся там, и объявили о восстановлении империи
Великих  Моголов.  В  те  времена  арсенал  в  Дели  находился  вблизи
кашмирских ворот. Не имея возможности спасти арсенал и не желая, чтобы
оружие и амуниция попали в руки восставших, англичане взорвали арсенал
и сами погибли при этом взрыве.
   - Ну, ну, не ожидал я этого  от  англичан,  -  недоверчиво  буркнул
боцман.
   - Однако  это  факт.  А  восстание  все  ширилось.  В  Лакхнау(*86)
население тоже восстало. Во  дворце  губернатора  находились  в  осаде
около трех тысяч человек, в том числе тысяча мужчин, европейцев. Кроме
того,  там  были  пятьсот  верных  англичанам  сипаев,  в  большинстве
сикхов(*87), пятьсот женщин и детей и несколько сот  человек  туземных
слуг.
   Силы восставших росли день ото дня. Горсточка  англичан  и  сикхов,
неся большие потери, должна была противостоять всему населению города,
насчитывавшему около семисот тысяч человек и тридцать тысяч восставших
солдат. Смерть косила защитников  дворца.  И  только  через  месяц  на
помощь осажденным пробился  полковник  Хейвелок  во  главе  отряда  из
тысячи  восьмисот  солдат,  оставшихся  у  него  после  похода   через
охваченную восстанием страну.  Осажденные  восемьдесят  дней  отражали
ожесточенные атаки. Они страдали от голода, но все, кто хоть чуть умел
владеть оружием, бились на стенах крепости. Защитник Лакхнау, Лауренс,
был смертельно ранен,  но  до  конца  продолжал  руководить  обороной.
Несмотря на храбрость, всех защитников  ждала  бы  неминуемая  гибель,
если  бы  на  помощь  не  подоспел  сэр   Колин   Кемпбел   во   главе
десятитысячной  армии.  Несколько  влиятельных  магараджей   поспешили