абиваются в
свои норы, плотно закупоривают все входы и выходы, чтобы уберечься  от
холода, и сами погружаются  в  спячку,  появляясь  на  поверхности  не
раньше, чем разбудит весеннее  солнце.  Красный  Орел  утверждал,  что
иногда луговые собачки откупоривают  норы  и  зимой,  что  у  индейцев
служит безошибочной приметой близкого потепления.
   За рассказами Красного Орла о том, как  луговые  собачки  дружат  с
маленькими  полевыми  мышами,  живущими  в  оставленных  норах,  и   с
гремучими  змеями,  Томек  и  не  заметил,  как  они  достигли   русла
полувысохшей реки. Здесь индейцы  напоили  лошадей,  напились  сами  и
переправились на другой берег. Томек  отметил  про  себя,  что  слабое
течение реки направлено к востоку.
   Рваная  громада  гор,  замеченная  Томеком   раньше,   теперь   уже
отчетливее рисовалась на фоне яркого неба.  Вся  растительность  этого
предгорья состояла из карликовых мескитовых  деревьев,  юкки,  агав  и
кактусов.
   Колючие кактусы  образовали  тут  небольшие  рощи.  Равнина  начала
переходить в подъем. Картина окружающего  пейзажа  поражала  дикостью.
Красный Орел обратил на  это  внимание  Томека.  А  ведь  каких-нибудь
десять-пятнадцать лет назад, когда Красный Орел  был  ребенком,  здесь
жили команчи. Кровавое  зарево  над  прерией  часто  предвещало  белым
поселенцам приближение безжалостных воинов. Правда, теперь команчи уже
находились в резервациях на  юге  Соединенных  Штатов,  но  окружающие
Томека грозные лица индейских  воинов  живо  напоминали  ему  недавнюю
историю мексиканской пограничной полосы.
   Беседа с Красным Орлом не мешала Томеку  внимательно  осматриваться
вокруг. Он все время пытался понять, где сигналы с Горы Знаков застали
Черную Молнию, если он сумел так быстро собрать воинов  и  явиться  на
зов.
   Краснокожие   всадники   не   подгоняли   мустангов,   но   и    не
останавливались на отдых. Наконец около полудня они въехали в каменное
ущелье, где Томек потерял всякую ориентировку.  Извилистые,  глубокие,
лишенные  растительности  каньоны  были   так   похожи,   что   Томеку
показалось, будто он уже который раз  следует  по  одному  и  тому  же
месту. А может быть, индейцы нарочно водят его?
   Далеко за полдень, когда  отряд  втянулся  в  очень  узкое  ущелье,
Черная Молния остановил коня и спешился. Остальные индейцы последовали
его примеру.
   - Дальше пойдем пешком, - заявил Черная Молния, обращаясь к Томеку.
- О лошадях мой брат пусть не беспокоится. Ими займутся воины.
   Два индейца взялись нести вещи Томека, и тот сообразил, что дорога,
видно, будет нелегкой. Черная  Молния  первым  двинулся  в  сужающуюся
горловину каньона.
   Спустя некоторое время  путники  вступили  в  новый  каньон,  стены
которого расширялись к верху воронкой. К удивлению Томека,  дальнейший
путь преграждала отвесная стена. Оставалось каких-нибудь двести метров
до этого тупика, когда  Черная  Молния  протиснулся  в  узкую  щель  в
откосе. Томек без колебаний последовал за ним.
   Расщелина то сужалась, то расширялась, постепенно уводя вверх,
   После  получасового  изнурительного  похода  путники  очутились  на
тропинке шириной в несколько десятков сантиметров, которая  вилась  по
выступу скалы внутри расщелины.
   Отряд остановился передохнуть на небольшой  площадке,  висящей  над
пропастью. Индейцы уселись на земле и принялись подкрепляться  вяленым
мясом. Ели молча, все утомились и проголодались  после  целого  дня  в
седле и похода по горным тропинкам.
   Местность была  совершенно  дикой.  Каменную  пропасть  под  ногами
обрамляли огромные осыпи,  напоминающие  своими  очертаниями  замки  и
церкви. Закатные лучи  касались  лишь  голых  вершин,  не  проникая  в
мрачную  глубь  каньона.  Над  вершинами  парили  черные  сипы,  точно
высматривающие добычу. Неужели где-то вблизи поселение?
   Томек был почти уверен,  что  они  уже  близко  от  убежища  Черной
Молнии, и задумчиво блуждал взглядом по голым вершинам гор.
   "Значит вот где нашли укрытие объявленные вне закона люди мятежного
вождя! - думал он. - Неудивительно, что капитан Мортон не мог  напасть
на их след; он же  считает,  что  Черная  Молния  скрывается  в  горах
Сьерра-Мадре".
   И Томек украдкой улыбнулся, взглянув на окружающих его воинов.  Эти
храбрые и грозные, но и по-детски простодушные воины думали,  что если
они потаскают его по диким скалам, так он  не  запомнит  дорогу  к  их
убежищу. А для Томека это не было в диковинку. Он  с  раннего  детства
интересовался географией и внимательно следил  за  всем  интересным  в
мире. Как раз в последнее время  его  внимание  привлекла  Центральная
Америка(*45),  где  в  1903  году  началось  строительство  Панамского
канала(*46), который должен сократить путь из Атлантического океана  в
Тихий, от восточного побережья Америки до  западного  и  из  Европы  в
Австралию и Океанию. Хорошее знакомство с топографией позволило Томеку
легко  установить  положение  горного  массива,  в  котором  скрывался
индейский вождь.
   Ранчо шерифа Аллана находилось в нескольких километрах к востоку от
северной оконечности  хребта  Сьерра-Мадре,  тянущегося  к  югу  вдоль
западного   побережья   Мексики.   Восточную   границу    Мексиканской
возвышенности,    на     которой     они     находились     образовала
Рио-Браво-дель-Норте(*48а). Примерно   на   полпути   между   северной
оконечностью Сьерра-Мадре и рекой Гранде находятся два озера:  Гусман,
в которое впадает Рио-Касас-Грандес и Санта Мария,  с  впадающей  туда
рекой того же названия. Томек прикинул, что  они  находятся  в  горах,
расположенных в развилке рек Касас-Грандес и Санта Мария. По прямой на
юг за притоком Рио-Браво рекой Кончос,  тянулась  безлюдная,  песчаная
низменность, называемая пустыней Больсон-де-Мапими,  где  еще  в  1598
году испанцы добывали золото и серебро в найденных ими россыпях.
   Определив, таким образом, свое местонахождение, Томек  почувствовал
себя куда веселее. И все же  он  сознавал,  что  в  этом  естественном
лабиринте  каньонов  и  ущелий   нелегко   самому   найти   дорогу   к
головокружительной крутой, высеченной в скалах тропинке.
   Индейцы  не  спешили  продолжать  путь;  они  отдыхали,   покуривая
короткие, глиняные трубки. И только после  заката  Черная  Молния  дал
приказ двигаться  дальше.  Идти  по  этим  скалам  при  тусклом  свете
мерцающих звезд было еще труднее, чем  днем.  Томек  еле  поспевал  за
вождем, уже не стараясь запомнить дорогу - это сейчас было невозможно.
   Почти через два  часа  изнурительного  пути  они  достигли  крутого
горного склона. На дне глубокого, широкого каньона находилось  убежище
Черной  Молнии.  Просушенные  на  солнце  и  промытые  дождями  шкуры,
покрывающие шатры, стали почти прозрачными и напоминали стенки цветных
лампионов, внутри которых играет пламя.  Благодаря  этому  можно  было
определить размеры и расположение селения. Типи образовали не то  три,
не то четыре концентрических окружности. В самом центре стоял  большой
шатер, где собирался совет старейшин племени и где,  как  потом  узнал
Томек, жил вождь Черная Молния.
   На дно каньона пришлось спускаться узкой  тропинкой,  высеченной  в
каменной стене. Идти по ней можно было только гуськом, по одному,  что
в случае нападения давало большое преимущество защитникам селения.
   Как только спустились, Черная Молния тут же повел Томека  к  шатру,
стоявшему в центре.
   Томек вошел в типи совета старейшин. Здесь Черная Молния усадил его
на медвежьи шкуры, устилавшие пол помещения. Юноша сел возле  горящего
посредине костра,  осмотрелся  и  побледнел,  увидев  среди  скальпов,
висевших на  треножнике,  несколько  прядей  длинных,  светлых  волос.
Женские скальпы служили прискорбным доказательством, что воины  Черной
Молнии нападали на поселения белых колонистов.
   Различное  оружие,  висящее  в  одном  из  углов  типи, явно   было
трофейным.
   Размышления  Томека  прервали  резкие  звуки  свистков.   По   всей
вероятности, это были сигналы, созывающие старейшин племени на  совет.
И действительно, вскоре обширный  шатер  стал  заполняться  полунагими
индейцами, украшенными орлиными перьями и ожерельями из  клыков  диких
животных.
   Томек широко раскрытыми глазами оглядывал  медно-красных  индейцев.
Входили только молодые или средних лет воины. Единственным старцем был
шаман  в  головном  уборе  из  орлиных  перьев  и  бизоньих  рогов.  У
большинства членов совета  были  жезлы  и  костяные  свистки  -  знаки
различия  младших  вождей.  Лица  и  тела  индейцев  были  окрашены  в
ярко-красный цвет.
   Сразу можно было заметить разницу между  воинами  Черной  Молнии  и
индейцами, живущими в резервациях. Если последние  вели  убогий  образ
жизни, отражающийся прежде всего на  внешнем  виде,  то  это  мятежное
племя  сохранило  все  черты  былых  воинов,  вызывающих  у   молодого
европейца внутренний трепет. Ни в лицах, ни в поведении их не  было  и
тени унизительных признаков подневольной жизни.
   Томек серьезно  смотрел  на  исполненные  достоинства,  дикие  лица
воинов, которые ни малейшим движением или звуком не выдавали удивления
при виде бледнолицего юноши в шатре совета старейшин. Один  за  другим
индейцы занимали места вокруг пылающего очага;  Томек  считал  их  про
себя. Когда вошел одиннадцатый воин, Черная Молния занял место  справа
от белого гостя.
   Полным  достоинства  движением  вождь  снял  с  треноги   мешок   с
калюметом. Набил  табаком  трубку,  прикурил  от  уголька  из  костра,
несколько раз затянулся, выпуская  дым  на  четыре  стороны  света,  и
передал калюмет соседу. Наконец  трубка  вернулась  к  Черной  Молнии.
Дрожа от нетерпения, Томек  ждал,  что  будет  дальше.  Черная  Молния
спрятал калюмет в мешок, повесил его на место и только потом сказал.
   - Мои братья, наверно, удивлены, что среди нас бледнолицый,  и  что
его скальп еще не украшает моего типи.
   - Закон говорит: каждая  бледнолицая  собака,  которая  появится  в
нашем каньоне,  должна  погибнуть  у  столба  пыток,  -  решительно  и
подчеркивая каждое слово, сказал молодой индеец с костяным жезлом.
   - Палящий Луч сказал правду, - подтвердил Черная Молния. - Но  этот
бледнолицый - мой брат Нах'тах ни йез'зи, которому я поклялся в вечной
дружбе. Благодаря ему напрасным оказалось вероломство Многогривого.
   - Угх! Под белой кожей Нах'тах  ни  йез'зи  бьется  красное  сердце
друга краснокожих воинов, - сказал шаман по имени Победитель Гризли. -
Индеец платит дружбой за дружбу и смертью за смерть. Таков закон наших
предков! Я сказал!
   - Нах'тах ни йез'зи курил трубку  мира  со  старейшинами  апачей  и
навахов, - пояснил Черная Молния. - Молодой брат  оказал  мне  большую
услугу и получил за это право носить пять орлиных перьев.  Нах'тах  ни
йез'зи вступил на тропу войны; он просит у меня  помощи  против  своих
врагов. Враги наших друзей - наши враги.  Черная  Молния  привел  сюда
Нах'тах ни йез'зи, чтобы держать совет и вместе выкопать топор войны.
   - Угх! Злой дух затмил глаза Черной Молнии!  -  воскликнул  Палящий
Луч. - Мой брат плохо сделал, приведя сюда бледнолицего!
   - Совет старейшин нашего племени признал за Нах'тах ни йез'зи право
носить пять орлиных перьев,  а  Палящий  Луч  имеет  пока  что  только
четыре, - спокойно возразил Черная Молния. - Пусть мои  братья  решат,
должны ли мы выкопать топор войны и тем сдержать слово, данное  нашему
брату Нах'тах ни йез'зи.
   Шаман Победитель  Гризли  выхватил  из-за  пояса  свой  томагавк  и
коротким, но сильным движением бросил его,  целясь  в  главный  столб,
поддерживающий шатер. Острие топора с глухим стуком вонзилось в дерево
За ним проделали это  остальные,  и  только  один  Палящий  Луч  сидел
неподвижно, уставясь в пламя костра.
   - Палящий Луч хочет остаться в вигваме, когда его братья выйдут  на
тропу войны? - спросил Черная Молния.
   Молодой воин посмотрел прямо в глаза Черной Молнии, медленно достал
из-за пояса свой томагавк, прицелился,  размахнулся  и  бросил  его  с
такой силой, что лезвие до половины вошло в сухое дерево.
   После  этого  Черная  Молния  вонзил  свой   тяжелый   томагавк   и
выразительно взглянул на Томека, который растерялся, потому что у него
не было томагавка, да он бы и не смог  бросить  его  по-индейски,  но,
привыкнув находить выход всегда  и  везде,  он  вспомнил,  что  боцман
научил его метать нож. Разве он не может заменить томагавк?
   Не раздумывая, Томек выхватил свой тяжелый охотничий нож. Блестящая
сталь рассекла воздух и острие ножа впилось в столб рядом с томагавком
Палящего Луча.
   - Угх! Угх! Угх! - воскликнули индейцы.
   - Апачи и навахи уже выкопали  военный  топор  против  всех  врагов
нашего брата Нах'тах ни  йез'зи  -  торжественно  провозгласил  Черная
Молния. - Скальпы вероломных собак,  похитивших  Белую  Розу,  подругу
Нах'тах ни йез'зи, украсят наши вигвамы.
   - Угх! Угх! - снова воскликнули индейцы.
   По древнему обычаю, с момента, когда выкопан военный  топор,  вождь
племени получает неограниченную власть, и все  члены  племени  обязаны
под угрозой смерти беспрекословно  выполнять  все  его  приказания.  И
Черная Молния сразу же обратился к Палящему Лучу:
   - Младший вождь сейчас же отправится с несколькими воинами на  Гору
Знаков и уведомит наших союзников, что мы вступили на тропу  войны.  И
еще Палящий Луч потребует, чтобы нам как можно скорее доставили нужное
число мустангов.
   Палящий Луч встал, подошел к столбу, поддерживающему типи, выдернул
томагавк, не говоря ни слова, бросил  на  Черную  Молнию  укоризненный
взгляд и вышел из шатра, чтобы выполнить приказание.
   Черная Молния задумался: вот он удалил  из  шатра  совета  младшего
вождя из-за его неприязни  к  белому  человеку,  которому  он,  вождь,
обязан своим спасением. В глубине души он признавал  правоту  Палящего
Луча. Разве обязан он оказывать  помощь  представителю  расы,  которая
лишила индейцев свободы и земли? Ведь он же со всем племенем  поклялся
нести смерть всем белым захватчикам. В памяти Черной Молнии  вспыхнула
длинная цепь обид, нанесенных индейцам  белыми  людьми.  Ведь  это  же
бледнолицые безжалостно истребляли индейцев, изгоняли с  их  земель  в
бесплодную   пустыню,   предательски   нарушали   все    договоры    и
обязательства. Да, Палящий Луч прав. Сам  же  Черная  Молния  призывал
краснокожих братьев к бунту  против  поработителей,  и  вот  -  первый
нарушает самим же навязанный закон.
   От  этих  мыслей  рука  вождя  машинально  опустилась  на  холодную
рукоятку ножа. Неужели он станет предателем своего племени, вверившего
ему свою  судьбу.  Его  холодный,  пронзительный  взгляд  обратился  к
бледнолицему юноши.
   Томек не мог не чувствовать, что происходит в душе вождя. И все  же
он доверчиво смотрел в глаза Черной Молнии,  хотя  знал,  что  в  этот
момент решается его судьба. От  Томека  не  ускользнуло  красноречивое
движение руки Черной Молнии, коснувшейся  рукоятки  ножа,  которым  он
снял уже не один скальп с голов бледнолицых.
   Долго вглядывался Черная Молния в доверчивые глаза Томека. Разве не
он помог ему  тогда,  когда  другие  хотели  затравить  Черную  Молнию
насмерть? Разве белый  юноша  колебался,  изменяя  своей  расе,  чтобы
облегчить ему бегство? Разве  он  не  поступил  благородно  с  Красным
Орлом? Этот бледнолицый юноша не только друг мятежного вождя,  он  еще
настоящий друг  всех  индейцев,  всех  честных  людей.  Ведь  и  среди
краснокожих есть  отступники.  Черная  Молния  вспомнил  Многогривого,
притворявшегося   другом,   и   ненавистных   индейских   полицейских.
Благородный и отважный вождь понял, что нельзя делить людей на хороших
и плохих в зависимости от  цвета  кожи.  Среди  людей  всех  рас  есть
хорошие и плохие...
   Не один только Томек догадывался, какие  чувства  обуревали  сердце
Черной Молнии. Старый шаман так же не спускал глаз  с  лица  вождя,  а
остальные хранили многозначительное молчание.
   Смелые слова Палящего Луча чересчур ясно показали всем противоречие
в действиях вождя.
   Но вот грозное  лицо  Черной  Молнии  смягчилось  и  он  дружелюбно
взглянул на Томека. Одновременно и старый шаман заговорил,  как  будто
про себя:
   - Палящий Луч - достойный и  отважный  воин.  Придет  время,  и  он
займет полагающееся ему место среди старейшин своего племени, но  пока
что он еще слишком молод, чтобы понять цену  настоящей  дружбы.  Много
бледнолицых погибло от моей руки, но я помню и  таких  белых,  которые
бились вместе с нами, защищая нас от людей своей расы.
   - Угх! Начинаю военный совет. Наш брат Нах'тах ни йез'зи  расскажет
нам, как все было, чтобы мы могли сообща составить  план  действий,  -
громко произнес вождь Черная Молния.
   Томек начал  рассказ  слегка  срывающимся  голосом,  но  постепенно
успокоился.  Помогло  безусловно  внимание  индейцев,  которые   стали
оживляться с ходом рассказа. Воины просили Томека пояснить то одно, то
другое, выказывая искренний интерес.
   После этого долго обсуждали услышанное. Было решено выслать к ранчо
дона Педро лазутчиков. Большинство  считало,  что  это  его  люди  или
подбитые им индейцы  похитили  Салли.  За  три  дня  лазутчики  должны
привести языка, а племя тем временем подготовится к походу.


XV

НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД БОЦМАНА

   Прошло уже два дня с тех пор, как Томек покинул ранчо шерифа Аллана
и отправился в свой таинственный поход. Боцман бродил по дому  мрачной
тенью, терзаясь тревожными мыслями о Салли и Томеке. О себе он никогда
особенно не заботился, но если речь шла о его молодом  друге,  то  это
уже совершенно другое дело.
   Томек как в воду канул. Боцман терялся в  догадках.  Уже  несколько
раз намекал шерифу, не лучше ли для блага юноши вскрыть оставленное им
письмо, но каждый раз встречал неизменный ответ:
   -  Если  Томек  не  вернется  через  положенные  семь  дней,  тогда
вскроем...
   Боцман  злился  на  флегматичного  шерифа,  беспокоился  о  Томеке,
убивался о Салли, и уж никак не  мог  сложа  руки  смотреть  на  немое
страдание миссис Аллан. Мужественная женщина  день  и  ночь  сидела  у
постели раненого шурина, но по ее безмерной грусти было видно, что она
утратила всякий интерес к жизни.
   На третий день утром боцман решил вдруг сделать небольшую прогулку.
Немедленно велел оседлать мустанга. С винтовкой под  мышкой  вышел  на
двор. И вскоре уже мчался в сторону пастбищ.
   Не прошло и четырех часов, как этот бывалый человек уже  знал,  что
Томек с Красным Орлом отправились к  мексиканской  границе.  Не  теряя
времени, поехал по их следам.
   Около полудня  он  миновал  издалека  заметную  одинокую  гору,  не
подозревая, что уже пересек границу.
   Мустанг под  тяжестью  великана-боцмана  уже  стал  спотыкаться  от
усталости. Да и сам боцман почувствовал  голод.  Поэтому  он  задержал
коня там, где кактусы отбрасывали хоть какую-то  тень,  слез  с  него,
расседлал и пустил пастись  на  аркане.  Убедившись,  что  вблизи  нет
гремучих змей, сел  на  землю,  быстро  съел  завтрак,  приготовленный
заботливой миссис Аллан, глотнул ямайского рома,  и  стал  соображать,
как поступил бы на его месте отец Томека. Вскоре он пришел  к  выводу,
что нет смысла искать юношу в прерии и даже стал укорять себя  за  то,
что позволил Томеку пуститься в эту таинственную поездку.
   "Н-да, ничего не поделаешь! Впутался я в историю. Надо  было  сразу
за ним двинуться, а теперь - ищи ветра в поле!  А  что  если  коварные
похитители Салли схватят и Томека?"
   При одной мысли об этом боцман передернулся.
   "От забот и от бед, лучше рома средства нет", - заключил  боцман  и
снова извлек свой ром.
   От  хорошего  глотка  он  почувствовал  себя  куда  лучше.  Правда,
положение по-прежнему оставалось невеселым, но  разве  они  впервые  в
таком переплете? Кто,  как  не  Томек  всегда  был  горазд  на  всякие
выдумки? Разве не его смекалка выручала их в любых передрягах?
   "Хват малый! - расч