ипустился  в
сторону зароев.
     Остановился, услышав громкий свист.
     -  Миша,  не стреляй,  это  я, Борис, -  узнал  он голос  соседа.  - Мы
расслышали  аж пять твоих выстрелов, и Ванько  послал узнать, в  чем дело, -
пояснил он, приблизившись.
     - Да я заодно продырявил два колеса и радиатор. А как дела у вас?
     - Нормально. Заметили колонну идущих - и за ними. Привели они пацанов к
готовой яме.  Пока устанавливали  на  ее краю,  причем,  не троих, а пятерых
человек,  Ванько  занял удобную  позицию.  Токо полицаи  стали в  ряд,  чтоб
покончить с ними одним  залпом, он  их метров с десяти четырьмя  короткими и
уложил! - рассказал очевидец.
     - Прям всех насмерть, воще?
     - Двое еще скулили, так он их прикончил прикладом.
     - Автомата?
     - Да ну! Винтовочным. Потом  поотламывал все приклады и побросал в яму.
Чтоб мягче лежать.
     - Надо было хуть патроны вынуть, - пожалел любитель боеприпасов.
     Подошли  к  месту казни. Ванько  с помощью мужчины уже успел  загорнуть
подборкой сброшенных в яму неудавшихся в этот раз палачей.
     - А, и ты, Мишок, здесь! Теперь обсудим, что делать дальше, - подсел он
до компании. - Вы станичные? - спросил у помогавшего ему мужика.
     - Нет. Мы оба с хутора неподалеку. Степной, може слыхали?
     - Туда вам возвращаться, конешно, нельзя?
     - Ни в коем случае.
     -  Тогда  сделаем  так,  -  распорядился  старшой. -  Вы, - показал  на
степиных  дружинников, - шпарьте домой. Или к знакомым, если есть  надежные.
Заодно  и согреетесь. Степку я заберу  с собой,  он побудет пока в  надежном
месте. Вы тоже идете с нами. А там подумаем, как быть дальше.
     Выяснилось, что  этих мужчин немцы забрали за два дня до Нового года. А
история  их вкратце такова: попали в плен, бежали, с трудом добрались к себе
домой.  Жили,  скрываясь, пока какая-то сволочь  не  настучала  фашистам. Их
схватили, допрашивали,  и хоть никакого преступления  установлено за ними не
было, тоже приговорили к расстрелу.
     К счастью, подоспели выручатели.
     Как  и  намечалось,  Рудик  остался  ночевать  у  тети.  Он должен  был
известить  ее о готовящейся операции  по спасению попавших в беду  Степана и
его сподвижников, на  следующий день  в обед узнать  от нее, как отреагируют
фашисты с полицаями, и вечером все доложить ребятам.
     В  ту  же  ночь, "пока там  не  кинулись  и  не  подняли  хай", мужиков
препроводили на  хутор и временно  устроили  на квартиры - одного  у Бориса,
другого  у андреевой крестной. А по утру, затемно, втроем - к Мише с Борисом
присоединился и Ванько - отправились проверять петли и заодно договориться с
ивановцами насчет двух квартирантов.
     Тут надо пояснить два момента. В  знак признательности Мише за пистолет
и  Ваньку  за  часы,  благодаря которым  удалось  вызволить  из  майкопского
концлагеря  отца  Сереги, ивановские  зайчатники, как  и  обещали,  снабдили
хуторян  отличной  проволокой от  "эскиваторного" троса. Наша  ребята тут же
изготовили до полусотни ловчих силков и  установили неподалеку от ивановцев,
но  на  гораздо  большей   площади.  Это  позволяло  новым   друзьям  иногда
встречаться и делиться новостями.  И еще:  последние дни  декабря  совпали с
периодом   "заячьих  свадеб",  отчего  косые  стали  активней   шастать   по
"магистралям",  как  назвал  Михаил  их  стежки-дорожки,  вдоль  и   поперек
проложенные в  степных  зарослях. В результате  уловы,  перед этим несколько
снизившиеся по  сравнению  с  первоначальными,  резко  увеличились.  Мише  с
Борисом  дважды  пришлось  делать  за  добычей  по  две  ходки,  и они стали
прихватывать в помощники Ванька.
     Предусмотрительность и в  этот  раз  была  не  напрасной:  попалось  аж
двенадцать  зайчуганов!  Правда,  двое  из  них были  живы  -  то  ли  петли
зашморгнулись  под  самое утро  и они  не  успели задохнуться, то  ли  и  не
пытались  вырываться, о чем  свидетельствовала также несильно примятая трава
вокруг  колышков. Борис, вынув их из удавок, определил, что это "девочки", и
их решено было отпустить на волю за пределами опасной территории.
     - Живите, - сказал он, - да больше не попадайтесь!
     - А весной нарожайте побольше зайчат. - добавил, в свою очередь, Михаил
вслед задавшим стрекача самочкам.
     Когда  туман  начал рассеиваться, заметили ивановцев и  вскоре  сошлись
вместе.
     - Привет!  - поздоровался Миша первым.  - У вас  мешок  тоже не пустой.
Махнем не глядя?
     - Если с Ванькиным - пожалуста! Скы-ы, Сирега?
     - Хитрый, воще!.. У вас скоко?
     - Сегодня шесть.
     - А у нас - токо у Ванька восемь. Да у Бориса два.
     - Вы ж старые зайчатники, - заметил Серега.
     - Все это - благодаря вам. Еще раз спасибо за проволоку! - поблагодарил
Ванько.
     - А еще за автоматик, - добавил  Миша.  - Благодаря  его мы седни ночью
провернули славное дельце.
     И они поведали ивановским друзьям о событиях прошедшей ночи.
     - Этих мужиков, - закончил рассказ Ванько, -  на хуторе держать опасно.
Не приютите ли их денька на три, от силы четыре, у себя в станице?
     - Конешно, об чем разговор! Скы-ы, Сирега?
     - Почему только на четыре? - поинтересовался его напарник.
     -  Потом они уйдут. К  партизанам,  -  пояснил  Ванько.  -  Такой  шанс
имеется. И раз  вы не против,  то завтра, как начнет темнеть, встречайте нас
возле кургана.
     - Можешь на нас положиться. - заверил Серега.
     - И еще: не одолжите нам одного зайца? Мы хотим штук три-четыре отнести
хозяйке, которая  ухаживает за  нашим раненным  товарищем. С харчами сейчас,
сам знаешь...
     - Не одолжим, а дадим с удовольствием! Скы-ы, Сирега?
     - Не одного, а двух или даже трех, - подтвердил тот.
     - Спасибо, хватит и одного. Да тройку выделим от своей добычи.
     Рудику пришлось еще раз навестить тетку, и мужикам  было объяснено, как
выйти на партизанскую явку.
     В тот  же день,  но уже  потемну, Ванько с  Михаилом успели побывать  у
Елены Сергеевны  -  к  неописуемой радости всех  ее домочадцев  (кроме разве
бабули,  которая  редко покидала уютное лежбище на  печи), и трудно сказать,
кто  из троих  радовался больше. Хозяйка не находила слов для благодарности,
принимая гостей около  пуда кукурузной дерти  "на кашу", четыре замороженных
заячьих тушки (одна, правда, предназначалась для степкиных матери, сестренки
и деда), а также полдюжины немецких  походных свечек из амбара, недавно, как
помнит читатель, взорванного изнутри лимонкой. Сережке подарили  "годнецкое"
кресало, расколотый  на  части  "мыльный"  кремень  и  изрядный клочок ваты,
проваренной в растворе подсолнуховой золы, и ему теперь не нужно было что ни
день  добывать  у  соседей угольков, чтоб  развести огонь  в печке.  Степка,
раненный и  к  тому  же  простудившийся  накануне,  не мог ходить  и мучился
оттого, что  дома,  возможно, все еще не знают,  жив ли,  а потому места  не
находят от  горя.  Он  воспрянул духом, узнав,  что их  навестят (эту миссию
Ванько  планировал возложить на сообразительного Михаила, но Елена Сергеевна
взяла на себя), все обскажут да еще и угостят зайчатиной.
     Подворье Голопупенковых находилось "на край станице", где-то на отшибе,
но Ванько, прощаясь с хозяйкой, посоветовал:
     -  Вы, теть  Лена, будьте  осторожны:  сперва убедитесь,  что  там  нет
засады, и только после этого...
     - Да уж постараюсь, - пообещала она. - За это можете не беспокоиться.
     Н е д е  л ю спустя Рудик  принес из  станицы  радостную весть: Красная
Армия  теснит  фашистов уже на подступах к  Краснодару. Что  это так и есть,
подтверждалось заметно усилившейся суетой и беспокойством во вражьем стане.
     Вплоть  до  Нового года  оккупанты  на хуторе появлялись  изредка  и не
надолго, а уже к середине января почти в каждой  второй хате их было по двое
и более; при  этом хозяйки с детворой вынуждены были довольствоваться кухней
либо  меньшей  по  величине  комнатой.  В   большинстве  своем  непрошенными
постояльцами  являлись   поляки,   бельгийцы   и  румыны;   в   хате,  ранее
принадлежавшей Андрею, их поселилось не менее пятнадцати человек.
     Вместе  с  разношерстной  солдатней  прибыла и техника  -  автомашины с
походными  кухнями на прицепе  или  пушками,  а  тягачи притащили  несколько
длинноствольных,  видимо -  дальнобойных,  орудий. Одно из них  установили в
невысоком кустарнике на юговосточной окраине Дальнего. Из него  по нескольку
раз в  сутки стали палить  куда-то  в сторону  Краснодара. Ухало так, что  в
ближних хатах позвякивали стекла в окнах.
     Эти пушкари оказались нестрогими, и пацанва помельче приходила глазеть.
Интересно было наблюдать  сблизка, как обслуга, подтащив  ящик  (штабелек из
них находился метрах  в  двадцати  от  орудия), доставали  из него большущий
"патрон" со снарядом, заталкивали его в  ствол, захлопывали, словно дверцей,
затвором и,  отбежав и  заткнув уши, дергали  за  веревку. Кто из пацанов не
успевал прикрыть ладонями свои, в голове долго звенело.
     Пару раз наведался сюда и Михаил. Он обратил внимание, что и  пушка,  и
склад с боеприпасом в перерывах между  стрельбой  оставляли  без охраны. Ему
страсть как хотелось обзавестись  хоть  одним снарядом, и он  сказал об этом
Ваньку:
     - Слышь, Вань, давай один сопрем. Разрядим - знаешь, скоко там пороху!
     - А что, это идея! Они в ящиках?
     - Да. По четыре штуки в каждом.
     - Вот и сопрем вместе с ящиком.
     Сказано - сделано. Подождав, когда орудийный расчет ушел то ли греться,
то ли на  ужин, под  покровом сумерек  Ванько взгромоздил на плечо  тяжелый,
пуда под  три, ящик и быстренько переправил в заранее подготовленное  место.
Извлекли  "одну дуру" - снаряд с  гильзой имел  в длину около полуметра - и,
замаскировав  остальное,  унесли  в  бесхозный,  полуразвалившийся сарай  на
околице  (дверь, стропила и  все,  что способно гореть,  еще  осенью  они же
перетаскали на дрова Вере Шапориной).
     Миша, которому больше  других не терпелось "раскурочить"  приобретение,
на следующий  день собрал всех пораньше.  Ванько,  взявшись  одной  рукой за
снаряд, другой - за противоположный конец гильзы, без особого труда, как это
не раз делал с винтовочными патронами, расшатал и вынул стальную болванку из
сужения. Затем  из  гильзы  извлекли белый,  похожий на шелковый,  мешочек с
порохом толщиной в руку. Но не сыпучим, как предполагалось, а в виде длинных
зеленоватых  трубочек   чуть  толще  вязальных  спиц.  И  лишь   внизу,   за
перегородкой, обнаружили со стакан обычного, винтовочного, квадратиками.
     - Вань, попробуй вывинтить  и пистон. - попросил Миша. -  Я вот ножницы
для этого прихватил.
     - А зачем он тебе?
     - Тогда из этой дуры можно будет сделать классную мину.
     - Ми-ину? Как это? - переспросил Борис с недоверием.
     - Поясни, - не понял и Ванько.
     - Очень, воще, просто,  воще. - Миша взял пустую  гильзу в  руки и стал
пояснять: - В отверстие от пистона вставим несколько порошин...
     - А понял! - догадался Борис. - Всыпаем мелкий порох, сверху - длинный,
затыкаем снарядом...
     - Точно. А к наружным порошинам подводим фитиль...
     - Мысля хорошая, - одобрил Ванько. - Ты, Мишок, голова! Но  подорвем не
склад -  грохнет  так, что повылетят стекла  и на  вашем краю.  А вот орудие
испортить можно запросто.
     - Это намного выгодней,  -  признал и  Федя. - Останутся целыми стекла,
перестанут  бухать под самым ухом, а  главное - хоть немного поможем Красной
Армии. От этой смертоносной машины не погибнет больше ни один наш боец!
     Ну  а дальше  было  и того проще.  "Мину"  закрепили  так,  что  снаряд
разорвался в области замка, раворотив его так,  что орудие убирали уже после
изгнания оккупантов. Кто и как это  сделал, осталось видимо, загадкой  и для
обслуги. Если, конечно, ее не расстреляли за головотяпство.
     К  а к  уже  упоминалось,  в  андреевой  хате,  опустевшей после смерти
матери, чье больное сердце не выдержало после пропажи сына, поселилась банда
румын. Этим дикарям фашисты поручили гонять хуторских женщин на рытье окопов
километрах в пяти восточнее  хутора. Мало того, что звероватые  надсмотрщики
обращались с ними по-хамски там, они и здесь вели себя разнузданно.
     Врываясь в чье-либо жилье, где не  было других  постояльцев,  в поисках
съестного  переворачивали  все вверх  дном,  забирали  теплые  вещи,  тащили
топливо вплоть до камыша или куги с крыш сараев. Гадили где попало, иной раз
испражнялись прямо из окна, выставив оголенную задницу наружу.
     Подобные издевательства,  глумление и надругательство над жильем  друга
ребят нервировали и наконец вывели  из себя настолько, что  они решили найти
способ "поджарить этих вшивых мамалыжников". Операцию так и назвали: "Смерть
мамалыжникам!" А так  как дело  предстояло  непростое  и  в  случае  неудачи
чреватое большими неприятностями, Ванько пригласил всех на совет.
     - Давайте подумаем, как сделать, чтоб ни на кого не накликать  беды,  -
сказал  он. -  У кого  какие  будут предложения? - Ребята  переглянулись, но
охотника высказаться  первым не  находилось. -  Тогда  по  порядку.  Начнем,
Рудик, с тебя...
     - Легче всего,  думаю, поджечь крышу:  она камышовая, почти сухая да  и
порох  как раз  подходящий. А если  что - подумают, загорелась  от  искр  из
дымаря, - предложил тот.
     - Нет, это не то, - покрутил головой его ближайший сосед. - Нада,  чтоб
пожар возник  внутри. А  так, воще,  токо помешаем им выспаться  да  немного
напужаем.
     -  А  на  чем  они  спят?  -  поинтересовался Борис. -  На  кровати  да
андрюшкиной койке много не поместится.
     - Я видел,  как они  заносили  сено, - вспомнил  Федя.  -  Большинство,
наверно, спят покотом на доливке.
     - Сено - это уже  лучше! -  заметил Борис. -  Но проникнуть  в  комнату
незаметно не получится.
     - А что  если... - Федя несколько секунд помедлил,  поскреб в затылке и
только после этого закончил: - Что, если предложить им свои услуги?
     - Объясни попонятней, воще, - какие такие услуги?
     - А вот какие. В  балке за  хутором нажнем куги... Она легкая,  вязанки
получатся большие, заметные даже издалека...
     - Я понял!  - подхватил Борис.  -  Пройдем мимо хаты  или даже присядем
отдохнуть...
     - У них,  я заметил, двое всегда остаются готовить к  ужину мамалыгу, -
добавил сведений Федя.
     - И мы сделаем вид, что хотели  променять топливо на это  их кукурузное
лакомство, - дополнил, в свою очередь, и Борис.
     - Держи карман шире!  Увидят, отберут  и спасиба  не скажут, - возразил
сосед, но Ванько идею одобрил:
     -  "Делать  вид" - это  лишнее.  А  мысля  хорошая.  Попробуем,  должно
получиться.
     С  тремя  вязанками,  оставив Мишку и Федю заготавливать топливо впрок,
кугоносцы вскоре были  у цели. А  поскольку  румын  во  дворе не  оказалось,
сбросив ношу, присели "отдохнуть". Один из поваров вскоре показался, топливо
заметил  и ускоренным шагом направился к ним.  Ребята похватали вязанки, как
бы намериваясь уйти, но румын окриком  велел  им остановиться. Однако  повел
себя не  грубо: "варнякая" на  ломанном  русском, предложил уступить  кугу в
обмен на пачку сигарет  и полбулки  хлеба.  Разумеется,  предложение  было с
радостью принято. Более  того,  за  такую плату они  пообещали  принести еще
столько же. За что удостоились похвалы:
     - Рус камрад - корошо!
     Под  вечер "рус камрад" объявились  снова.  На  этот  раз вязанки  были
пообъемистей, особенно у Ванька. "Руссковарнякающий" румын не скрывал своего
удовольствия и попросил  помочь занести и  расстелить  кугу  поверх порядком
слежавшегося  сена. Помогая, Ванько с Борисом незаметно в сумерках подмешали
прихваченный с собой горючий материал.
     Вскоре  вернулись  с  окопов  остальные,  заметили  перемены  -  хорошо
натопленную  хату  и мягкую постель -  и в знак благодарности  (а  возможно,
чтобы заинтересовать и на будущее) пригласили помощников отужинать с ними за
компанию.  К  этому  времени  Миша  с  Федей  приготовили  "мину" с фитилем,
рассчитанным  минут  на пятнадцать тления и оставили в условленном  месте во
дворе. Когда последние из любителей мамалыги, доев, ушли из кухни в спальню,
где многие  уже похрапывали, Борис,  пожелав "гутен нахт", коснулся кончиком
раскуренной сигареты фитиля, убедился, что тот зарозовел, покинул хату.
     Пожар  вспыхнул в  расчетное  время.  Наблюдавшие с  фединого  подворья
диверсанты  видели,  как  мощное  пламя  в  считанные  секунды охватило  всю
комнату.  Сбежавшиеся расквартированные солдаты  помочь ничем не  смогли. На
утро с места пожара увезли пятнадцать обгорелых трупов.
     Начальство,  похоже,  решило,   что   те   погибли  из-за   собственной
небрежности, так как репрессий в отношении хуторян предпринято было никаких.
     Это  была  последняя  "операция"  пацанов, поскольку  вскоре,  а именно
двенадцатого февраля  1943  года,  фашисты  были  изгнаны даже без  боя.  По
крайней мере, на территории хутора Дальнего.