ак дернула веревку, что та выскользнула из  руки, -
бедолаге не терпелось, видимо, скорее укрыться и от назойливых насекомых.
     Тропинка,  по  которой  поднимался  Андрей,  пролегала  по  меже  между
огородом  и  полосой акациевой поросли, неширокой  и негустой, с  выкошенной
между деревцами и  сложенной в копешки травой. Сразу за акациями - хуторской
проселок, за ним, до самой гравийки простиралось подсолнуховое поле.
     У  самого  двора  заросли  акации  словно  бы  расступились, дав  место
небольшому кудрявому терновничку. Сюда и завернул Андрей разгрузить карманы.
     Нескольких  кур, устроившихся здесь  в холодке, появление  постороннего
нимало  не  потревожило: они продолжали шебуршиться в небольших углублениях,
обдавая себя измельченным черноземом. Их предводитель и охранник -  высокий,
стройный петух  с пышным малиновым  гребнем и длинными сережками, в ярчайшем
оперении - встретил чужака настороженным "кок-коко!", похожим на "стой,  кто
идет!". Затем  смело  подошел ближе, посмотрел одним  оком, другим и  громко
прокудахтал. Андрей понял это как приветствие.
     -  Здорово,  Петя, здорово, -  сказал, выстругивая более приличную чеку
для закрепления штанов. - Ух, какой ты красавчик!
     В ответ на похвалу красавчик приблизился на расстояние вытянутой руки и
кудкудахнул еще раз. В это время во дворе показалась Марта, и он, сняв с шеи
прящ и  повесив  на  сучок,  выбрался  наружу.  Петух недовольно пробормотал
что-то вслед.
     Посреди  двора, огороженного от улицы плетеным ивовым забором, завис на
четырех деревянных  столбиках  и  печной трубе, увенчанной старым,  без дна,
ведром, покатый навес летней  кухни. Под ним на столике Андрей увидел другое
ведро - новое и еще мокрое, и теперь только ощутил шершавую сухость во рту.
     - Ты  че,  так  и пойдешь?  -  удивился, найдя  помощницу непереодетой;
поискал глазами кружку, - А чем бы напиться?
     - Напейся из ведра, Машка не брезгливая. Она уже в сарае?
     - Ага, - переведя дух, подтвердил,  напившись. - Вырвалась и  галопом в
холодок. А ты здря меня не послушалась!
     - Правильно не "зд-ря", а "зря", -  поправила она произношение. -  Если
ты насчет длинного рукава, то не беспокойся: прихватила и  себе, и для тебя.
Держи, - передала хозяйственную сумку. - Напою дерезу - и бежим.
     - Мама знает, куда ты и с кем?
     - Ее нет дома, а дедушка разрешил и даже похвалил.
     - Я заскочу к нему на секунду, - предупредил Андрей, но в это время тот
сам показался из сеней; подслеповато щурясь, приблизился.
     - Здрасьте, деда! - первым поздоровался гость.
     - Это ты, Андрюшка... А я сразу не понял, о  каком Андроне речь. Тебя и
не признать - так загорел  да возмужал. Здравствуй, - подал он руку - Отчего
не заходите?
     Годы-невзгоды густо посеребрили голову, оставив нетронутыми лишь густые
брови,  из-под которых все  еще  молодо  улыбались добрые голубые глаза. Под
этим  сызмалу  знакомым взглядом Андрею  стало неловко: вспомнил,  что давно
собирался, да так и не удосужился навестить уважаемого человека.
     У старика  было  довольно необычное  имя - Готлоб. Взрослые добавляли к
нему слово "дед", а  мальчишки звали  просто Деда. От родителей Андрей знал,
что  Деда с дочерью,  зятем и внуком Рудиком живет на хуторе Дальнем со  дня
основания  здесь лет двенадцать тому назад его  южной окраины. Эта смешанная
(отец у Рудика русский), но очень дружная семья в числе других  переселенцев
из Ставрополья прибыла на Кубань накануне коллективизации. Вместе с казачьей
беднотой  создавали  колхоз, назвав его  "Путь  вперед".  Жизнь  поначалу не
заладилась:  страшная  голодовка  1933  года  унесла  многие жизни, особенно
детские. Андрею, Рудику и еще четверым их сверстникам суждено было выжить.
     Перед  войной  Деда несколько  лет  сторожил колхозный сад,  и  ребятам
дозволялось  приходить  сюда  "помогать".  Веселое,  счастливое  было время!
Фрукты,  ягоды с  весны  и  до  поздней осени  - ешь хоть лопни.  А  что  за
удовольствие  носиться в догонялки, по-обезьяньи сигая со ствола на ствол, с
ветки на ветку в высоких густых фундуках!
     И после  дружба  его  с ребятами не прекращалась:  располагая свободным
временем пенсионера, мастерил ребятам  ивовые кубышки  для рыбалки в лимане,
раколовки (ерик  кишел раками),  научил многих вязать сетки. Если добавить к
сказанному, что Деда  любил ребят наравне  с родным внуком,  станет понятно,
почему гость чувствовал себя смущенным.
     - Собирались, Деда, да все как-то... - произнес он виновато.
     - А я, признаться, по вас крепко соскучился...
     - Дедушка, мы, может, задержимся, - вернулась с  пустым ведром Марта, -
так ты скажи маме, пусть не беспокоится, ладно?
     - Скажу обязательно. Желаю успеха!
     Последние слова сказаны были вдогонку, и ребята скрылись  за  калиткой.
Сразу  за  нею  -  неширокая  пыльная дорога  вдоль всего хутора, за  нею  -
доцветающее подсолнуховое поле,  за которым в плавнях -  в камыши или даже в
воду плеса - опустился на парашюте  летчик. Жив ли еще? ранен и куда именно?
эти и другие вопросы волновали и тревожили обоих спасателей.
     - Лиман - это далеко отсюда? - поинтересовалась Марта.
     - С километр, не меньше. Токо вот где он приводнился...
     - Хорошо, если б не приводнился, а приземлился бы на берегу.
     - Рад бы ошибиться, да токо навряд: слишком хорошо знакомы эти места.
     Сразу за двором, где дорога свернула в сторону балки, слева показался в
подсолнухах проезд. Неширокий,  но достаточно наторен: по весне возили сено.
А  прошлой  ночью по нему  протопало немало ботинок и конских копыт, которые
основательно   прибили   сорную   растительность.  Свернув  в  него,  Андрей
предложил:
     -  Не возражаешь, если пробежимся?  Хуть  мы и сэкономили время,  а чем
скорее начнем искать, тем лучше.
     Какое-то  время  она  бежала  с  ним наравне,  но недолго. Заметив, что
отстает, притормозил и он.
     - Ты че, уже и выдохлась? Дай руку, - предложил помощь.
     - Не могу больше, сердце выскакивает... немножко передохнем.
     Видя, что  она и впрямь еле переводит  дух, недовольства высказывать не
стал, только заметил:
     - А мне хуть бы что.
     Зашагал рядом,  помахивая  сумкой и  поглядывая  в ее  сторону.  Марта,
расстегнув спереди платья несколько пуговиц, подула в пазуху, достала оттуда
носовой платок ("карман  там у нее, что ли? "- подумал он) и стала промокать
обильно выступившие росинки на разгоряченном лице.
     Идти молча было как-то неприлично, но  Андрей решительно не знал, о чем
можно  говорить  с  незнакомой  девчонкой; молчала  и  она,  тоже, возможно,
находясь  в  подобном затруднении.  Наконец, ему  пришла  на память сценка в
терновничке, и он сказал:
     - Петух у деда красивый... Ты заметила?
     - Конечно! Тебе он тоже нравится? - оживилась она.
     - А то! Такого  на всем хуторе поискать. А еще  он смелый и вежливый. -
Видя, что  она  слушает  заинтересованно  и  со вниманием, охотно  продолжил
найденную тему  для разговора: - Я был  зашел  в терен,  что напротив груши,
карманы освободить. Ну,  и он тут  с курами  в холодке...  Делаю свое  дело,
вдруг слышу: "Куд-кудах!".  Глядь, а он совсем рядом. Важно так посмотрел на
меня, неначи вспоминает: где  это  я  тебя видел? Хвост дугой,  перья  так и
переливаются, будто райдуга после дождя...
     - Надо говорить "радуга", без "и" краткого... Это  он  у  тебя угощения
просил, - пояснила Марта, улыбаясь; она тоже все дольше и смелее задерживала
на  собеседнике  взгляд.  -  Его научил выпрашивать дедушка, но  он и другим
проходу  не  дает.  Стоит  только  мне  во  дворе  присесть,  тут  как  тут:
"Куд-кудах, дай вкусненького!". И какой умница: возьмет из рук угощение -  и
сразу зовет подружек, сам никогда не съест.  Настоящий рыцарь!  Я его  очень
люблю.
     - То-то он  и обиделся, когда я уходил, не угостив: что-то бормотал мне
в спину. Ну ты как, отдышалась?
     -  Ой,  бежим, уже  отдохнула,  - спохватилась она. -  Только  не очень
быстро, ладно?
     Держась  несколько  впереди, Андрей стал оглядываться  чаще - якобы для
того, чтоб не  отрываться, а на самом деле -  из интереса, каковой  начинала
вызывать  в  нем новая знакомая. Оказывается,  вовсе она  не  "подлая",  как
обозвал он ее про себя там, в балке. Скорее, дажеть красивая. Токо больно уж
нежная  с виду.  Сказано  -  городская:  проходит  лето, а она  загореть  не
успела...
     Марта, полагая, что  привлекает внимание своим  жалким видом,  в  ответ
смущенно улыбалась, говоря про  себя: не думай, я  вынесу  это испытание - и
бег, и жару, и любые трудности!
     - А ты че, в марте, что ли, родилась? - пристроившись о бок и намеренно
сбавив темп, спросил он.
     - Почему так решил?
     - Да у нас это самое... телочку корова в марте привела. Ну, мы ее так и
назвали -Марта. Я и подумал...
     - Скажешь, тоже!.. - улыбнулась она.  - Просто  мне дали чисто немецкое
имя.
     - Поп, что ли?
     - Почему? Мама с папой. А они по национальности немцы.
     - Ка-ак - немцы?..  Ёк-карный бабай! - Андрей резко остановился. - Ну и
лоп-пух же я!
     Марта, проскочившая немного дальше, вернулась озабоченная:
     - Что случилось? Что-нибудь забыл?
     - Наоборот  -  вспомнил,  - холодно  произнес он, поставив  сумку к  ее
ногам. - Забери и возвращайся: тебе со мной нельзя.
     - Нельзя? Но почему-у?
     - Долго объяснять... Вобщем, я передумал.
     0шеломленная неожиданным поворотом дела, Марта, казалось, лишилась дара
речи.  Недоуменно смотрела, как, набычившись, удаляется  ее еще  мнуту назад
дружелюбно улыбавшийся  единомышленник, к которому она  успела  проникнуться
благодарностью и симпатией. Какая ж муха его укусила вдруг?..
     Но  вот  он остановился,  словно  одумавшись. Помедлив,  развернулся и,
глядя под  ноги, ускоряя шаг, затрусил в обратную сторону. Пробегая мимо, на
нее даже не глянул. На этом  ее  оцепенение кончилось,  она кинулась следом,
решительно остановила:
     - Объясни же, что случилось... Не молчи! Отказался от поиска?
     - Ниче не отказался! Вот токо сбегаю за рубахой.
     - Но ведь я же взяла и для тебя! ...
     - Ну, это самое... Вобщем, я еще седни не завтракамши.
     - Я и поесть прихватила.
     Запас  причин  был  явно исчерпан,  а  истинную называть  не  хотелось.
Выручили босые ноги - именно их разглядывал он все это время:
     - Кроме того, я забыл про обувку, а там знаешь, скоко разных колючек!
     - Почему ж не  сказал мне во дворе? -  не сдавалась  и она.  -  И я  не
сообразила, а дедушкины чувяки  были бы тебе в самый раз.  Хочешь  - сбегаю?
Сам ведь сказал: дорога каждая минута.
     Не  хотелось Андрею иметь дело с незнакомыми немцами,  но все возможные
отговорки были исчерпаны. Ничего не оставалось, как выложить правду в глаза.
     - Ежли хочешь знать, то я немцам не доверяю.
     - И мне тоже? Но почему? - искренно удивилась она.
     - А ну как  вы заявились к нам на хутор, чтоб шпионить на фрицев, когда
придут.
     Пальцы, крепко державшие  его руку, враз разжались, лицо потускнело, на
глазах сверкнули слезы. Спросила голосом, дрожащим от обиды:
     - Ты так решил потому, что  мы одной с ними национальности?  Раз серый,
значит, волк - так по-твоему?
     -  Ну, не совсем так. Про теть  Эльзу, что жила до вас, я  бы  плохо не
подумал, хуть она  и  немка. Их все у  нас знают.  Но  они с Рудиком куда-то
делись, а на их месте - вы. Почему?
     - Тетя Эльза - мамина сестра, они даже двойняшки... - Слезы капали с ее
ресниц, растекались  по  щекам,  но Марта  говорила  без всхлипываний,  лишь
подрагивавшие  губы выдавали глубину ее  обиды, - Они уехали потому,  что на
них могли донести фашистам. Или ты не знаешь, что дядя был  у вас секретарем
партячейки?.. А там, где они сейчас, их никто не знает.
     Андрей  вспомнил, что  отец  Рудика действительно  был,  как  говорили,
партейный; он в числе первых ушел добровольцем на войну.  Ежели все так, как
она говорит, то на этот раз погорячился он.
     - А твой где отец? - поинтересовался, заметно подобрев.
     - Мой папа тоже красный командир и воюет против фашистов!
     -  Ну, ежели так, - пошел на попятную, - то  извиняюсь. Беру свои слова
назад.
     Однако  теперь  Марта, отвернувшись, заходилась энергично  всхлипывать,
тереть глаза и шмыгать носом.
     - Здрасьте, опомнилась!.. - Дотронулся до плеча, принялся  успокаивать:
- Не плачь. И не обижайся:  не за себя я испугался, за него. Больше не буду,
слышишь? Идем, а то зря время теряем. Видишь, я уже выражовываюсь правильно.
     -  А  как  же   с  обувкой?  -  улыбнувшись  сквозь  слезы  и  перестав
всхлипывать, напомнила она.
     - А, ерунда, не привыкать!
     Обидное  недоразумение было так же  скоро  забыто,  как  и возникло,  а
потерянное  время   решили   наверстать  бегом.  Большая   половина  проезда
оставалась уже за спиной, когда Марта начала-таки отставать; он подал руку:
     - Потерпи, вон уже и край виден. Выскочим из этого пекла, а там  должен
быть свежий ветерок.
     Но  добежать до краю не получилось: в нескольких метрах  от него Андрей
сам, выронив ее ладошку и  несколько  раз прыгнув на  одной ноге, сел  вдруг
посреди дороги.
     - Что с тобой,  ногу подвернул? -  испугалась Марта, видя, что держится
за стопу.
     - Да вот,  екарный  бабай!.. -  показал осколок  бутылочного стекла; из
подушечки  большого  пальца  сочилась кровь. -  От же  не  везет  -  обратно
задержка!..
     - Зажми ранку и подержи, я - сейчас, - посоветовала она, схватив сумку.
Порывшись, достала  из нее  сверток, быстро  развернула -  в  нем  оказались
бинты, ватные тампоны, пузырек с коричневым содержимым и небольшие блестящие
ножницы.
     - Ну  ты, Марта, даешь!  -  удивился пострадавший. - Откуда у тебя  все
это?
     - У меня мама доктор. Отпусти-ка палец. Ну вот, уже и не кровоточит.  -
Смочив  ватку потом  с его лица, протерла ею пораненый палец и смазала порез
йодом; ловко забинтовав, стала укладывать принадлежности.
     - Если  почувствуешь, что повязка  ослабла, сразу скажи: надо,  чтоб не
слетела, а то все насмарку. Не забудешь? - предупредила, управившись.
     - Постараюсь. Спасибо. Это самое... - окинул ее взглядом. - У  тебя что
заместо платья?
     - Шаровары до щиколоток и кофта с длинным рукавом.
     - Не белая, случайно?
     - Голубая, а что?
     - Белое  сильно  заметно,  а это  в  нашем деле  нежелательно. Давай-ка
заодно и переоденься.
     -  Ты прав. - Доставая свои вещи, сообщила:  - А тебе с длинным рукавом
ничего  не нашлось, кроме вот  из маминого  гардероба. Пройдет?  -  показала
нечто цветастое и на пуговицах спереди.
     - Впольне. Токо я надену потом, а то жарко.
     -  Слово "вполне" пишется и произносится без мягкого знака, - поправила
она  уже  в который  раз  произношение и  добавила:  - А еще я положила тебе
трусы.
     - Это, как его... Тожеть мамины?
     - Такое скажешь! - глянула  осуждающе. -  Рудькины  остались. Где-то  и
рубашка лежит, но я в спешке не нашла. - Натянув шаровары и задирая  платье,
попросила:  - Отвернись  на минутку, -  и,  не дожидаясь исполнения просьбы,
стала стаскивать через голову.
     Андрей  отвел глаза, но успел заметить  "карман"  для  носового платка:
уголок  его торчал  из промежутка между чашечками бюстгальтера.  Похвальная,
казалось  бы,  предусмотрительность помощницы,  "положившей" трусы, поначалу
оценена им  не  была: упоминание  о  них  говорило  за  то, что  его  видели
голозадым...  Конешно,  он  сам  виноват,  что  так   оплошал,  но  все-таки
неприятно,  подумалось  ему.  А  просьба отвернуться  вызвала  даже  чувство
оскорбленного самолюбия: "Сама,  небось, подглядывала,  а  тут в ливчике - и
отвернись. Цаца какая! "
     Но это он подумал, а сразу ответил так:
     - Пож-жалста! Не больно интересно. Не  видел я, что  ли, ваших сиськов,
что ли!..
     - Интересно,  где ты насмотрелся "сиськов"?  - сделала она  ударение на
последнем слове; однако объяснять правильность  произношения  в этот  раз не
стала.
     - Мало ли где! Но я сподтишка не подглядывал, как некоторые...
     - Ой,  Андрошка,  я сразу же  и отвернулась - ей... честное пионерское!
веришь?
     - Ла-адно, поверил... Ты давай поторапливайся.
     - Я  уже  готова,  идем. - Заметив, что слегка  прихрамывает,  спросила
участливо: - Болит?
     -  Нисколько. Это самое... Я имя свое  сказал тогда неправильно:  меня,
вобще-то, звать Андреем. А Андрон - кличка.
     - Правда? А почему именно такая?
     -  Да цыган был у нас в колхозе с таким именем, кузнец. Черноволосый да
кучерявый,  как  я. Но ты не подумай, он появился, когда  мне было  уже  лет
десять. Просто батя у меня тожеть чернявый.
     -  Я,  признаться, приняла тебя за цыганчонка...  А  это  твое "екарный
бабай" считала за цыганское ругательство.
     - Ниче не цыганское и не ругательство, просто приговорка такая.
     - Между  прочим,  неприятная на  слух:  так и  кажется, что  ты  хочешь
заматериться.
     - Ну, ежели так кажется, то я больше и не буду, - пообещал Андрей.
     Эта ли  его уступчивость,  или тому появились  уже и другие причины, но
Марта, поймав его взгляд и улыбнувшись, сказала с задоринкой:
     -   Ты  начинаешь  мне  нравиться...  как  любила  говорить   одна  моя
учительница.  -  Но уточнила:  -  За  чуткость,  справедливость и еще -  что
слушаешься старших.
     "Тожеть мне, старшая! - подумал он про себя. - Обещал заради  уважения.
Потому как и ты мне начинаешь".
     Подсолнухи  кончились,  дышать  и  впрямь  стало  легче.  Хотя  солнце,
подбиравшееся  уже  к  зениту,   калило  на  полную  августовскую  мощь,  но
долетавший  со стороны  плавней свежий ветерок,  обдувая, приносил какую  ни
есть прохладу.
     Торная  дорога  растворилась в  спелой  степной  траве.  От  нее  влево
ответвилась тропинка, в конце  которой виднелось кладбище  с потемневшими от
времени  деревянными  крестами,  поросшее  сиренью и  небольшими  фруктовыми
деревцами. Обогнув его справа, со  стороны гравийки, ребята вышли в открытую
степь.
     - А мы с  тобой не первые, кто поспешил на  выручку,  - заметила  Марта
немного в стороне мужчину  в темном  картузе  и  белой  рубашке; тот тоже их
обнаружил и остановился, поджидая.
     - Наверно с час  потеряли с этими задержками... -  Всмотревшись, Андрей
нахмурился:  -  Интересно,  что  делает  тут эта  дылда. Не  поверю, что  он
поспешил на выручку!
     - Ты его знаешь?
     - Знако-омы... Возьмем правее, не хотел бы и из-за него время терять.
     - Идет нам наперерез. Мне боязно, - призналась она.
     - Да ну, глупости! Не боись.
     С ними сближался всего лишь рослый парень - узкоплечий, белобрысый, лет
двадцати;  из-под лакированного козырька казацкой фуражки времен гражданской
войны  выбивались вихры чуба;  верхняя губа  и  подбородок  поросли  светлым
пушком,  еще  не  ведавшим   бритвы;  левый  глаз  с  прищуром,  придававшим
продолговатому лицу насмешливое выражение.
     -  Це ты, Андрон, - заговорил  первым, встав спереди так,  что пришлось
остановиться, - А  я дывлюсь:  шо за парочка - Сэмэн та Одарочка?  - Перевел
взгляд на Марту: - Чия така овэчка?
     -  Сам  ты баран! - Андрею не нравилась  бесцеремонноить,  с  какой тот
разглядывал ее сверху  донизу; встал между ними. - Отвали, че уставился, как
кот на воробья...
     - А шо, низ-зя?  - Перевел взгляд на  чеку вместо  пуговицы, скривил  в
ехидной ухмылке тонкие губы. - И куды ж це вы направляетэсь?
     Хотел отпаять  позаковыристей,  вроде  "на кудыкало, куда  тебя  дерьмо
кликало", но сдержался: не след задираться; сказал:
     - На лимане, слыхал, ожины навалом поспело. А ты че тут шляешься?
     - Хто, я? Парашуту шукаю.
     - Какую еще "парашуту"?
     - Та хиба нэ бачилы, як нимци яроплана сбылы?
     Передернув  плечом, как если бы  понятия не  имел, о чем речь,  заметил
насмешливо:
     - Тебе во сне, что ли, приснилось?
     -  Ц