на  заготовки  со
свободными   от   партизанских   дел  мужиками.  Ему  страсть  как  хотелось
поучаствовать  "в  настоящем  деле",  просил взять  на  задание  и  его.  Но
Александр Сергеевич был непреклонен.
     - Вы для меня  -  самые дорогие существа на  свете!  - сказал  он после
одной из таких просьб. -  Подвергать тебя опасности я  не могу и  не хочу. У
нас, сынок, всякое  случается, и уже принято решение переправить вас в более
безопасное место.
     - Отправите и  нас домой? А нам тут так нравится! На хуторе работа тоже
найдется... только вот по Марте буду скучать.
     - И я по нем тоже, - добавила она.
     - Этого можете не бояться, - улыбнулся капитан, давно догадавшийся, что
они не просто друзья.
     - Не по-онял...
     - Дело в том, что ни тебе, ни тем более ей появляться дома нельзя. Твоя
мама, - посмотрел на Марту,  - пока у немцев  вне подозрений. Но гестаповцам
известно  о  "крушении" поезда,  на котором  - это  им  тоже известно - и вы
оказались в качестве заложников. Признаков гибели детей немцы  не обнаружат,
и появление дочери... . сами понимаете, чем это грозит.
     - А куда ж в таком случае отправите нас?
     - До лучших времен вас решено  пристроить в Краснодаре.  Там у нас есть
надежные люди - поживете у них.
     - И  когда нас переправят в этот ваш Краснодар?  - не скрывая огорчения
от такого поворота дел, спросил Андрей.
     - На этих  днях. Как только будут готовы для вас  одежда и обувь. Она у
вас летняя, а дело  идет к зиме,  и  неизвестно, как она себя покажет. Кроме
ботинок, я  заказал  для вас  фуфайки  и  теплые штаны. Тебе,  Марта,  тоже:
отлучаясь из дому,  будешь  одеваться  мальчиком, так безопаснее, - принялся
наставлять Александр  Сергеевич. - Но было  бы лучше,  если  б вы  вообще не
отлучались.
     - У меня в Краснодаре много знакомых - девочек и мальчиков. Можно будет
общаться хоть изредка? - спросила Марта.
     - Со многими - нельзя. Только с самыми близкими и надежными. И не более
чем с одним-двумя. Домой не приглашать ни в коем случае.
     - А если кто узнает меня в пацанячьей одежде?
     - Скажешь, что живешь  в сельской местности, где-то поблизости, а одета
по-пацанячьи потому,  что так велела мама.  Ваш  облик  тоже изменим.  Тебе,
девочка, косы  сменим на короткую  мальчуковую  прическу,  Андрюше  шевелюру
укоротим  тоже,  -  продолжал  он.  -  Вид  у  тебя  цыганчуковый,  а  немцы
вылавливают  не  только  евреев,  но  и  цыган,  и  тебя  могут  принять  за
представителя этой народности, тоже чем-то неугодной бесноватому.
     - Да стрегите хоть  наголо, мне красота не нужна, -  не  стал возражать
Андрей.  - А  Марту  - жаль: у нее  такие красивые волосы!..  Я  даже там, в
вагоне, пощадил ее косы.
     - Ой, Андрюша! Еще вырастут, была бы голова цела.
     - Правильно рассудила,  дочка,  - похвалил ее летчик. - Что я еще хотел
вам сказать?  Да:  снабдим вас  немецкими деньгами -  мало ли на  что  могут
пригодиться! Но будьте с ними аккуратны. Отлучаясь из дому, много с собой не
берите и держите не в кармане, а где- нибудь в потайном месте - в рукаве или
за подкладкой фуфайки.
     -  Что  вы  нас  так  подробно инструктируете, мы же  не  какие-то  там
несмышленыши, - заверил его Андрей.
     - В вашей сообразительности не сомневаюсь, но лишний раз предостеречь -
не повредит.
     Д о п о с е  л к а Яблоновского,  что разбросан по  левому, адыгейскому
берегу  Кубани,  Андрей  с Мартой добрались засветло.  На случай,  если  ими
заинтересуется какой-нибудь блюститель "нового порядка", их снабдили сумками
с  набором  лесных  деликатесов -  ходили,  мол, на промысел.  По  пути  они
присоединились  к  возвращавшимся из лесу  нескольким  женщинам-адыгейкам  с
такими же пожитками, и все прошло гладко.
     В  оговоренном  месте   ребят  встретила  средних  лет  молодуха,  тоже
адыгейка, препроводила  в один из дворов.  В доме их накормили и  предложили
отдохнуть. Притомленные дальней дорогой, гости тут  же уснули не раздеваясь.
Разбудили далеко за полночь.  Мужчина, теперь уже русский, повел  в  сторону
Кубани.  Реку,  неширокую  в  это  время  года  и  небыструю,  переплыли  на
плоскодонке  и  вскоре вошли  в город.  Под  покровом  безлунной ночи, но  с
предосторожностями двинулись  вдоль сплошного дощатого  забора;  у  одной из
калиток остановились.
     -  Нежелательных гостей нема,  - определил проводник,  ощупав что-то на
внутренней стороне забора; снял крючок с калитки, тоже изнутри,  и они зашли
во  двор.  Пес,  тявкнув  несколько  раз,  умолк, подбежал к хозяину  и стал
ластиться. Тот отвел его  к  будке  и  то ли  запер, то  ли привязал.  После
условного стука в ставню окна открылась входная дверь.
     - Славик, это ты, сынок? - послышался голос.
     - Я,  мамо,  я...  Всего  на  минутку:  привел вот  пацанов,  -  сказал
проводник,  обняв и  поцеловав  старушку;  вошли внутрь  помещения.  - Утром
отведете их к Сидориным, там знают, ребята поживут у них.
     Мать зажгла каганец.
     -  Эту  вот  котомку,  -  продолжал сын,  - а  также  одну  сумку  тоже
передадите. А в этой - гостинец для вас; кажись, грибочки.
     - А под низом немного лесных груш и кислиц, - уточнил Андрей.
     -  Нехай, усе зделаю. Как ты там,  сыночек, не болеешь?  Не мерзнешь? Я
вот носки шерстяные связала, - суетилась мать, волнуясь от радости.
     -  Не, мамо, все в  порядке, не переживайте... Мне треба спешить, скоро
будет развидняться. Я на днях еще буду, тогда и поговорим, а зараз некада.
     Не  сказав  и   трех  десятков  слов,  Славик  ушел.  Зато  долго-долго
расспрашивала  мать неожиданных гостей о  партизанском житье-бытье. Узнали и
они немало  городских новостей.  Но их разговор мы опустим как не  имеющий к
нашему повествованию непосредственного отношения.
     Утром бабка  проводила ребят  в  другой частный дом  на  улице Красной.
Затем девчонка лет двенадцати по имени Зоя, дочь этой хозяйки, отвела Андрея
на  другую  квартиру  неподалеку.  Там  тоже  о  прибытии  квартиранта  были
предупреждены,  и  хозяйка  встретила  "племянника"   доброжелательно,  даже
радушно.
     Через день, освоившись на новом месте, Марта решила пройтись по городу,
такому  непохожему  на  тот,  каким  видела  его в  последний  раз, а заодно
навестить  свою лучшую подружку.  Перед тем,  как выйти  из дому, с  помощью
зеркала  и   сажи   "подкрасила"   лицо,   оделась   мальчишкой,  прихватила
хозяйственную  сумку, немного  немецких  пфенингов и  отправилась  вдоль  по
Красной (разумеется, предупредив Андрея).
     Главная улица города выглядела серо и сиро,  неуютно и уныло. Тротуары,
проезжая часть - трамваи не ходили из-за отсутствия электричества - давно не
видели  метлы,  замусорены  до  дикости. Стекла  окон  там  и  сям  все  еще
перечеркнуты крест-накрест бумажными полосками, кое-где вместо них вставлены
фанерки. Немногочисленные  прохожие, женщины пожилого возраста, идут хмурые,
озабоченные - видимо, за покупками или не сделав таковых (пока что не изъяты
из обращения советские рубли, ставшие в десять раз дешевле дойчмарок).
     Внимание ее привлекла витрина в  одном  из магазинов.  Вместо  образцов
товара  здесь размещен  большой фотомотаж  с  надписями  на  русском  языке:
рассказывается  о  том,  как  распрекрасно  живется  российским  подросткам,
согласившимся  приехать жить,  приобрести  профессию и  работать  "в Великой
Германии". Один из снимков сделан в столовой, где трапезничают жизнерадостно
улыбающиеся  пацаны;  на  другом  снимке  -  спальня  с  чистыми,  аккуратно
заправленными постелями, и на этом фоне -  опять  же улыбчивые подростки; на
третьей фотографии  -  цех с  какими-то станками, обслуживаемыми  ими же,  и
прочее  в этом роде. Сверху  надпись крупно: "Специальность, работа, высокая
оплата,  сытая  жизнь!"  В  центре  витрины  -  портрет  Гитлера  с  добрым,
улыбающимся  лицом,  держащего  на  руках девочку  лет  пяти-шести. Надпись:
"Фюрер любит детишек".
     В  цетре  города  над  зданием,  в котором,  видимо,  размещено  важное
учреждение,  колышется  большое  красное знамя  с белым кругом  посередине и
свастикой. На фронтоне укреплен плакат, выполненный белой краской на кумаче,
утверждающий, что  "Непобедимые солдаты вермахта несут  кубанцам свободу  от
большевиков".
     Наконец - неказистый с виду домик подружки.
     Лишь вглядевшись попристальней,  узнала она Марту в ее фуфаечно-брючно-
капелюшном наряде.
     -  Что  случилось?  -  обняв  на  радостях  и пропустив в  прихожку,  в
ожидании,  пока  та  разуется,  набросилась  она  с  вопросами.  - В штанах,
неумытая, с сумкой... побираешься, что ли?
     - Нет,  Танечка, ничего страшного  не произошло,  - успокоила ее старая
приятельница,  снимая фуфайку. -  Захотелось тебя проведать, узнать,  как вы
тут  поживаете.  Транспорт,  сама  знаешь,  не  ходит,  а  топать  от  самой
Елизаветинки...  Мама  и говорит: оденься, на всякий случай,  мальчишкой.  А
лицо сажей специально подкрасила. Ты дома одна?
     - Да, как видишь. Мама на работе. Немцы всех заставляют  работать, даже
мальчиков нашего возраста.
     - А где теть Нюра трудится?
     -  В прачечной.  Немцев  обстирывает... Работа  изнурительная, а платят
алюминиевые гроши. Так ты сегодня пришла?
     - Вчера под вечер. Переночевала у знакомых мамы.
     - А  почему  не сразу ко  мне?  Переходи  к нам! Поживешь с недельку. И
мама, и особенно я - рада буду  до смерти: так скучно одной -  с  ума  можно
сойти!..
     -  Видишь ли, я пришла не одна. Мне составил компанию знакомый мальчик.
И притом, мы ненадолго.
     - Мальчик? И он, конечно, в тебя влюблен.
     - Ну... по крайней мере, я ему нравлюсъ...
     -  Не  скромничай!  Тебя  нельзя  не полюбить:  даром что  неумытая,  а
смотришься красавицей.  А  какой он,  как  звать, сколько лет?  -  дала волю
женскому любопытству Таня.
     - На год старше меня. Звать Андреем. Красивый, умный, неразболтанный.
     - Тебе повезло... Главное - неразболтанный. Как я тебе завидую!..
     - Ты, помнится, дружила с Леней. Он что, бросил тебя?
     - Не  бросил,  но...  -  Она  умолкла,  и Марта заметила,  как на глаза
навернулись слезы.  - Представляешь, завербовался в  Германию!.. - Помолчав,
Таня  смахнула слезы и,  по детски шмыгнув  носом,  продолжала,  сумбурно  и
путано:  - У него ведь никого  больше  нет, кроме  тети, а она спуталась  со
своим квартирантом-офицером,  спит с  ним;  Леня стал лишней обузой,  и  они
уговорили его завербоваться  - там,  дескать, наших ребят ждет  рай  и манна
небесная; лично я в это  не  верю, а он поверил и согласился. Я не  пускала,
умоляла,  а он говорит:  не понравится - вернусь,  они  держать не станут, а
если все хорошо, то заберу туда и тебя.
     Расстроенная, умолкла, чтоб не разреветься,  а Марта,  воспользовавшись
паузой, поинтересовалась:
     - И много их таких... поддавшихся на агитацию?
     -  Не знаю, сколько, но  кроме Лени из наших одноклассников еще Борька,
Степан и Гриша.
     - И Гришка Матросов? - переспросила Марта.  -  Не подумала бы, что и он
купится - считала, что умней.
     - Ты, помнится, одно время была влюблена в него по уши.
     - Давно, в пятом классе. Он об этом и не знал.
     - Были недавно у меня все  четверо.  Сомневались, что там будет хорошо,
но все-таки решили попытать счастья, - вздохнула подружка.
     - Видела и я на Красной ихнюю зазывалку. Стелют мягко, но все это ложь,
просто в  Германии нужны бесплатные руки. Спохватятся мальчики, пожалеют, да
будет  поздно. И  вернуться  оттуда  вряд  ли кому  удастся... Знаешь, ходят
слухи,  что под Сталинградом  фашисты  встретили решительный  отпор  Красной
Армии. Если наша возьмет, то их погонят до самого Берлина.
     Похоже,  такой прогноз не  только  не  утешил, но еще  больше расстроил
попавшую в сложное положение подругу - слезы снова закапали с ее ресниц.
     - Не убивай хоть ты во мне надежду!  Я не хочу потерять его навсегда, -
припав к груди гостьи, зашлась в глухом рыдании Таня.
     - Ты чего?  - растерявшись, стала тормошить  ее  та. -  Ну зачем же так
убиваться...
     -  Ты ведь ничего не знаешь!.. - всхлипывала  подружка. - Я безумно его
люблю... и у меня будет от него ребенок...
     - Что ты говоришь!.. Ты в этом уверена?
     - В том-то и дело... Уже полтора месяца, как все признаки.
     - И мама знает?
     -  Призналась недавно... Стыдила, ругалась, плакала. И ему досталось. А
как  узнала,  что  завербовался,  стала  жалеть.  Пусть бы,  говорит,  лучше
переходил жить к нам...
     - Когда они уезжают - известно?
     - Отъезд назначен на завтра. А зачем тебе, хочешь повидаться?
     - Попробуем помочь нашему горю, - созрел у Марты какой-то план. - Где у
них сбор, знаешь?
     -  Возле  биржи  труда.  Это  в  школе,  что  на  углу  улиц  Ленина  и
Красноармейской. -Посмотрела на нее с надеждой: - А что ты надумала?
     - Я посоветуюсь с  Андрюшкой, он мальчик  башковитый  и предприимчивый,
может, что-нибудь придумаем. Надо отговорить хотя бы Леню.  А  если удастся,
то и всех наших одноклассников.
     - На это очень мало надежды... А за Леню - буду век вам благодарна.
     -  Но ты,  если увидишься сегодня, ничего ему не говори. И  меня ты  не
видела, поняла? Можно все испортить. Кстати, он о ребеночке знает?
     - Еще нет: ему я побоялась признаться...
     - И  пока не говори, хорошо? Не знаешь,  во сколько сбор? Так рано? Ну,
ничего,  постараемся  не  опоздать.  Встретимся завтра у  школы, а  сейчас я
убегаю, -  начала  собираться Марта. -  0й, у вас есть будильник? Одолжи  до
завтра!
     - Забери, он нам не нужен, - разрешила Таня.
     -  Слушай,  Танечка, вы, наверное,  сильно нуждаетесь  - возьми  вот, -
достала она из кармана горсть пфенингов. - А завтра я дам побольше, бумажных
марок. Где взяла? Мама хорошо зарабатывает.
     Прихватив будильник, по тем временам большую  редкость, Марта поспешила
обратно, чтобы рассказать все Андрею.
     Н  о э т  о  т будильник ее  подкузьмил: зазвенел на полчаса позже, чем
надо, и Марта  с опозданием зашла за Андреем утром следующего дня. Когда они
оказались  у  школы,  там   уже  не  было  ни  Тани,  ни  вообще  никого  из
завербованных. По словам соседей, их построили и увели на вокзал...
     По  Пролетарской  (ныне  улица  Мира)  заспешили  туда  и  они.  Вскоре
показалось  обгоревшее здание краснодарского  железнодорожного вокзала - без
крыши, окна и двери заделаны фанерой, выкрашенной в зеленый цвет. На подходе
увидели плакат через всю дорогу: "Сталин и жиды - одна шайка преступников!",
а  на фасаде - другой, но  уже изготовленный к  случаю:  "Добро пожаловать в
Великую Германию!" Из- за вокзала доносятся звуки духового  оркестра; как ни
странно, играют "Катюшу"...
     На  перроне  -  уйма народу, многоголосая  толчея. Проводить чад пришли
мамы и  бабушки,  а также, у кого есть, сестренки и братья; большинство -  с
заплаканными  лицами. Не помогает развеять горестное настроение  и видимость
праздника - повсюду портреты Гитлера, флаги и флажки с фашистской симоликой,
музыка;  даже день выдался, как  на заказ: ясный, не по-осеннему  солнечный,
хотя и слегка морозный.
     Отыскать Таню удалось не сразу: пришлось несколько раз прочесать всю, в
несколько  сот человек,  толпу, прежде  чем  обнаружили ее  сидящей  рядом с
Леонидом  -  на  бордюре,  неподалеку  от очередей  к  походным  кухням, где
раздавали  горячий  завтрак.  Тут  только  обратили внимание, что в Германию
поедут и девчонки: их колонна, меньшая, правда, по численности, чем ребячьи,
стояла к одной из кухонь. Здесь же расположили и небольшую группу духачей из
гражданских  лиц,  а  также  киносъемочный  аппарат на  треноге;  еще  один,
передвижной, видели на перроне.
     Леня, зажав между колен котелок  немецкого образца, в левой руке держал
большой ломоть  хлеба, а правой черпал алюминиевой ложкой, спаренной с такой
же  вилкой, картофельный  соус  с мясом,  уписывая  за  обе  щеки.  Узнав  в
подошедших Марту, передал еду Тане:
     -  Подержи- ка...  Кого  я вижу! - воскликнул,  поднимаясь. - Тань,  ты
узнаешь этого пацана?
     - Привет,  Леня! - подала руку "пацан",  тоже  улыбаясь.  - Здравствуй,
Танечка! - подмигнула подруге. - Знакомьтесь, это - мой двоюродный братец.
     -  Андрей, - представился "брат". - Насилу вас нашли. Сестренка узнала,
что лучшие ее друзья собираются в дальнюю дорогу... Но мы здесь не для того,
чтоб пожелать счастливого пути... Вобщем, поговорить надо. Не возражаешь?
     - Да  нет... -  пожал тот  плечами. - Таня,  доешь, если хочешь, соус и
передашь посуду.
     Марта присела к подруге, без ложной  скромности принявшейся  за лакомое
блюдо, а те отошли в сторонку,  так как поблизу  устроились  завтракать  еще
несколько подростков.
     - Мы в  городе  недавно, и  Марта только вчера узнала от Тани, что ты и
еще  несколько ее  школьных друзей намереваетесь уехать в Германию, -  начал
Андрей. - Она со  слезами на глазах  просила меня  попытаться отговорить  от
этой опасной затеи хотя бы тебя. Ты знаешь, почему: Таня ее лучшая подружка;
но есть и другая причина... Я, как видишь, согласился, хоть и не был уверен,
что это мне удастся.
     - Не удастся, - крутнул  головой Леонид. - Уже слишком поздно. Метрика,
все мои документы у них. И потом, я подписал договор всего на полгода.
     -  Будет  поздно, когда  поезд уйдет,  -  не  согласился  Андрей.  - Не
понимаю, что  заставило тебя и всех  вас решиться на  такое! Поверили во всю
эту брехню о сытой и безбедной жизни?
     -  Заставила нужда... А насчет брехни  - почем ты  знаешь? Немцы  могли
просто нахватать пацанов, сколько им надо. А они - добровольно, по согласию,
без насилия. Устроили вот торжественные проводы...
     - Да пойми ты - все это показуха!
     - Кроме  того, ничто меня тут не удерживает:  без родителей, без своего
угла, тетке я не нужен, жить не на что...
     - Как это не удерживает, а Таня? Она же без тебя жить не может!
     - Я ей  говорил:  давай махнем вместе,  девчонок ведь  тоже берут. И на
бирже обещали,  что разлучать нас не будут.  Не захотела. Боится и  мать  не
пускает, - с упреком и нотками недовольства  пояснил он. Но добавил помягче:
- Я тоже люблю ее не меньше и ни  на  какую немку не поменяю. Если все будет
хорошо, напишу, вышлю  денег, приедет туда,  а плохо  - вернусь;  не  станут
пускать - убегу.
     - Эх  ты,  наивная душа! - не отставал Андрей.  - Ты  знаешь, что Марта
понимает  по- немецки,  так  вот:  она собственными ушами  слышала -  седни,
здесъ, от  самих  же фрицев - что  ничего  хорошего вас  в Германии не ждет.
Будете там на положении рабов. Вас ждут скотские условия существования!
     Не  возражая,  Ленька мрачнел лицом, слушал с опущенными глазами. Между
тем Андрей продолжал дожимать: - Все их заманчивые обещания, и эта музыка, и
вкусное угощение  - наглая показуха.  Видел киносъемочный аппарат?  Снимают,
чтоб  показать  своим,  как  ловко  облапошили  русских дураков! Мы  немного
постояли возле передвижки на перроне и слыхали разговор снимальщика со своим
помощником.  Вот что  он  про  вас  говорил:  ишъ,  мол,  радуются,  выродки
большевицкие! И не подозревают, что  этих унтермэшей - недочеловеков, значит
- ждет двенадцатичасовй рабочий день за миску похлебки.
     - А ты не брешешь? - посерьезнев, усомнился-таки "унтерменш".
     - Спроси у Марты - это она переводила мне их разговор. Но и это не все,
что  я имею тебе  сообщить. Ты вот Таню любишь, а не знаешь, что она от тебя
беременная. Не говорила? А Марте  призналась. Может, потому и не согласилась
составить тебе компанию.
     Этот  аргумент  подействовал:  Леонид  явно  опешил и  подал знак  Тане
подойти.
     - Это правда... ну, насчет ребенка? И ты молчала? - упрекнул кивнувшую,
потупившуюся подругу.
     -  Я  побоялась...  думала,  что  ты  вообще... - слезы  не  давали  ей
говорить. - А почувствовала и узнала... когда ты уже записался на бирже.
     Чтобы  он