дух -- изменением заодно и
личности. И действительно, "узнать" кого-либо, особенно после того, как это не
получалось, отождествить -- значит помыслить под единым наименованием два
противоречивых предмета, значит допустить, что находящийся здесь -- человек,
которого мы помним, -- больше не существует, и что он же здесь и присутствует и
мы с ним больше не знакомы; надо представить мистерию почти столь же волнующую,
как мистерия смерти, которой эта, впрочем, служит прологом и предвосхищением.
Ибо я знал, о чем говорят эти изменения, к чему эта прелюдия. Вот почему
впечатляли женские седины, увязанные со многими другими изменениями. Мне
называли имя, и меня поражало, что оно приложимо разом белокурой танцорке306, с
которой я был когда-то знаком, и неповоротливой седой даме, грузно проплывшей
мимо. Если оставить в стороне некоторую розовость лица, это имя, быть может,
было единственным связующим звеном меж двумя этими женщинами, разнившимися
сильнее -- одна жила в памяти, вторая присутствовала на утреннике Германтов --
чем пастушка и дуэрья из театральной пьесы. Для того, чтобы жизнь наделила
танцорку этим огромным телом, чтобы она смогла замедлить, как при помощи
метронома, эти стесненные движения, для того, чтобы с, -- быть может,
единственно общей частицей, -- щеками, -- более полными, конечно, но от детства
с розоватыми пятнышками, -- она смогла подменить легкую блондинку этим старым
пузатым маршалом, ей следовало совершить больше опустошений и разрушений, чем
для того, чтобы взгромоздить купол вместо колокольни, и стоит только
представить, что подобная работа произведена не над податливой материей, но над
плотью, изменимой лишь нечувствительно, едва-едва, -- как потрясающий контраст
между явлением из настоящего и девушкой, которую я вспоминал, отодвигал
последнюю в более чем далекое прошедшее, в доисторические времена; невероятно
сложно объединить два этих облика, помыслить два лица под одним именем; ибо
представить то, что умерший был жив, или что тот, который был жив, мертв
сегодня, почти столь же сложно ( это относится к тому же роду затруднений, ибо
уничтожение юности, разрушение человека, полного сил -- это есть первое небытие
), как постигнуть, что та, которая была юна -- стара; облик этой старухи,
наложенный на облик юной, кажется, последнюю исключает, и поочередно старуха,
затем молодая, потом старуха опять морочат нас наваждением, и не поверишь, что
когда-то последняя могла быть первой, что материя ее та же, -- а не улетучилась
в далекие края, -- и милостью умелых манипуляций времени превратилась во вторую,
что это та же материя, и она наполняет то же тело, -- если бы не свидетельство
имени и друзей, которому если и придаст что вероятие, то только роза, затерянная
некогда между золотых колосьев, занесенная теперь снегом.
Как и в случае снега, казалось, степень белизны волос на свой лад
свидетельствует о глубине истекшего времени, -- так горные вершины, явившись
нашим глазам на той же линии, что и другие, выдают тем не менее высоту
заснеженной белизной. Впрочем' это правило не всегда действовало, особенно у
женщин. Пепельные, блестящие как шелк пряди принцессы де Германт, струящиеся по
выпуклому лбу, казались мне раньше серебряными, а теперь, матово потускнев со
временем как шерсть или пакля, они предстали мне серыми, как уже потерявший
блеск засаленный снег.
Зачастую на долю светлых танцовщиц, вкупе с седым париком, выпадала не только
недоступная им ранее дружба герцогинь. Ибо искусство снизошло на них, некогда
только танцевавших, благодатью. И подобно тому, как в XVII-ом веке
великосветские дамы ударялись в религию, они жили в квартирах, увешанных
кубистскими полотнами, -- кубист работал только для них, и вся жизнь их была
посвящена ему.
Старики с преобразившимися чертами пытались закрепить тем не менее, в качестве
перманентного состояния, одно из мимолетных тех выражений, которые принимают на
секунду наши черты, и благодаря которым мы пытаемся либо извлечь внешнее
преимущество, либо сгладить недостаток; они бесповоротно, казалось, стали
собственными неизменными фотографическими карточками.
Все эти люди положили столько времени на облачение в маскарадные костюмы, что
наряд, как правило, остался незамеченным для тех, с кем они жили. Зачастую им
предоставлялась отсрочка, на время которой они довольно долго могли оставаться
собою. Но тогда отложенное переодевание совершалось стремительно; из всех
фасонов лишь этот был неотвратим. Мне никогда не приходило в голову, что между
м-ль Х. и ее матерью может быть какое-то сходство, -- с последней я познакомился
в бытность ее старухою; она была похожа на сплюснутого турчонка. И правда, м-ль
Х. всегда являлась мне очаровательной стройной девушкой, и она довольно долго
держалась. Слишком долго, ибо, как человек, которому -- пока не наступила ночь
-- надо бы не забыть облачиться в костюм турчонка, она принялась за маскарад с
опозданием, -- и поэтому-то стремительно, почти внезапно она сплюснулась и
покорно воспроизвела облик старой турчанки, в роли которой выступала некогда ее
мать.
Я повстречался там со старым своим приятелем, -- на протяжении примерно десятка
лет я встречался с ним чуть ли не ежедневно. Нас едва не представили друг другу
по новой. Я подошел к нему, и вдруг он произнес -- голосом, мгновенно мною
узнанным: << Какая радость для меня после стольких лет... >> Но какая
неожиданность для меня! Этот голос, казалось, испускал усовершенствованный
фонограф, ибо, хотя это был голос моего друга, он исходил из толстого,
седеющего, неизвестного мне добряка, и с тех пор мне казалось, что только
каким-то искусственным, механическим трюком голос моего старого товарища может
быть помещен в этого старика. Однако я знал, что это был именно он: человек,
представивший нас друг другу, совершенно не походил на мистификатора. Сам он
сказал мне, что я не изменился, -- я понял, что то же самое он думает о себе.
Тогда я присмотрелся к нему получше. В целом, если закрыть глаза на то, как он
растолстел, в нем многое сохранилось. Однако я не мог поверить, что это он.
Тогда я попытался припомнить. В юности у него были голубые, смеющиеся, постоянно
подвижные глаза, -- они искали что-то довольно безличное, о чем я не
задумывался, -- Истины, быть может, с вечной ее неопределенностью, -- в них
играла шалость и сквозило уважение к близким друзьям. С тех пор, однако, как он
стал влиятельным, искусным и деспотичным политиком, его глаза -- не нашедшие,
впрочем, чего искали, -- замерли, взгляд стал резче, словно сверкать ему мешали
насупленные брови. И эта веселость, непринужденность, простодушие сменились
хитроватой скрытностью. В самом деле, я решил уже, что это кто-то другой, -- и
тут нежданно в ответ на какие-то слова я услышал его смех, его безрассудный
былой смех, смех, сопровождавшийся вечной подвижной веселостью глаз. Меломаны
находили, что оркестровка Х-ом музыки Z-а совсем на нее непохожа. Это были
нюансы, неведомые профанам. Но детский приглушенный безрассудный смех под
покровом взгляда, -- острого, как голубой, хорошо, хотя и немного криво
очиненный карандаш, -- это больше, чем разница оркестровки. Смех умолк, я чуть
было не узнал друга, -- но, как Улисс в "Одиссее", бросающийся к мертвой матери,
как спирит, который никак не может добиться от призрака ответа, кто же он такой,
как посетитель электрической выставки, который не может поверить, что голос,
воспроизведенный фонографом без изменений, тем не менее не был самочинно издан
кем-то еще, я перестал узнавать моего друга.
Следует, тем не менее, сделать оговорку: для иных людей скорость времени самого
по себе может быть ускорена или замедлена. Года четыре так или пять назад я
случайно встретился на улице с невесткой подруги Германтов, виконтессой де
Сен-Фьакр. Скульптурная выточенность ее черт, казалось, была порукой вечной
молодости. Впрочем, она была еще молода. Но, сколь она не улыбалась мне, сколь
она со мной не здоровалась, я так и не смог узнать ее в даме с раскромсанными
чертами, контур лица которой уже не был восстановим. Дело в том, на протяжении
трех последних лет она принимала кокаин и другие наркотики. В глазах с глубокими
черными кругами играло безумие. Рот ее застыл в зловещем оскале. Она встала,
сказали мне, ради этого утренника, а так она месяцы не покидала кровати или
шезлонга. Так что у время есть экспрессы и особые поезда, везущие к
преждевременной старости очень быстро. Но существует и подобная дорога, по
которой ходят поезда в обратном направлении, почти столь же быстрые. Я принял
г-на Курживо за его сына, ибо он выглядел моложе ( он, должно быть, уже справил
пятидесятилетие, но выглядел моложе тридцати ). Он нашел толкового врача, тот
запретил для него алкоголь и соль; г-н Курживо вернулся к третьему десятку и
даже, как казалось в этот день, еще не разменял еще четвертого. Дело, наверное,
в том, что этим утром он постригся.
Любопытно, что некоторые виды феномена старения, казалось, сообразуются с
социальными повадками. Иные знатные дворяне, облачавшиеся всегда в нехитрые
альпага, укрывавшие головы старыми соломенными шляпами, которые ни за что не
согласись бы носить и мелкие буржуа, старели тем же фасоном, что и садовники,
крестьяне, среди которых протекала их жизнь. Коричневые пятна испещряли их щеки,
их лицо желтело и темнело, как книга.
И я вспомнил об отсутствующих здесь, тех, у кого на это уже не хватало сил, --
их секретари, создавая видимость загробного бытия, приносили извинения, эти
депеши передавали время от времени принцессе, -- депеши от имени больных,
умиравших уже много лет, не встающих больше, больше не двигающихся, даже если
вокруг них собиралось общество легкомысленных визитеров, заглянувших из
туристического любопытства и наивности пилигримов, -- закрыв глаза, вцепившись в
четки, полуотбросив уже почти саванное сукно, они походили на каменные фигуры,
высеченные болезнью, истончившей до скелета твердую и белую, как мрамор, плоть,
-- на кладбищенские статуи, распростертые на надгробьях.
Я был знаком с многочисленной родней иных своих знакомых, однако не предполагал,
что смогу отыскать меж ними какие-то общие черты; восхищаясь старым седовласым
отшельником, Легранденом, я нежданно обнаружил, -- можно сказать, я открыл с
удовлетворением зоолога, -- в плоскости щек конструкцию лица его юного
племянника Леонора де Камбремер, у которого, однако, в остальном с дядей не было
никакого сходства; к этой первой общей черте я добавил другую, не отмеченную
мной в Леоноре, затем другие, не имевшие ничего общего с теми, что
представлялись мне привычным обобщением его юного облика, так что у меня тотчас
получилась карикатура с него, обладавшая большей схожестью и глубиной, чем если
бы она была точна буквально; дядя его теперь предстал мне юным Камбремером,
забавы ради нарядившимся стариком, которым племянник и в действительности
когда-нибудь станет, -- итак, не только то, чем стали былые юноши, но и то, чем
станут сегодняшние, с глубокой силой запечатлело мне ощущение Времени.
Поскольку женские черты, заверявшие если и не юность, то хотя бы красоту, уже
пропали, женщины пытались сотворить из доставшегося им на долю лицо иное.
Переместив центр если не тяжести, то, по меньшей мере, перспективы лица,
составив черты вокруг него сообразно иному характеру, к пятидесяти годам они
принимались за новый род красоты, как берутся за новое ремесло, или как на
земле, на которой больше не растет виноград, выращивают свеклу. Среди новых
линий, ими понукаемая, расцветала вторая юность. Эти превращения, впрочем, не
подходили женщинам слишком прекрасным -- или слишком уродливым. Первые были
словно высечены четкими линиями в мраморе, там уже ничего нельзя было изменить,
и они осыпались, как статуи. Вторые, известные некоторым безобразием, всг-таки
имели над красавицами ряд преимуществ. Во-первых, одни они были по-прежнему
узнаваемы. Было известно, что в Париже не найдется второго подобного рта, и по
этому признаку я и опознавал их на этом утреннике, где не узнавал уже никого. К
тому же, на вид они даже и не старели. Старость есть что-то человеческое; они
были монстрами, и, казалось, "видоизменялись" не сильней, чем киты.
Иные женщины и мужчины, казалось, не старели, -- осанка их была по-прежнему
стройна, а лицо юно, как раньше. Но стоило по ходу разговора с ними приблизиться
к гладкой коже и тонким контурам лица вплотную, как оно представало нам в ином
свете; подобное происходит с поверхностью растений, каплями воды, крови, если мы
поместим их под микроскоп. Тогда я различал многочисленные сальные пятнышки на
коже, казавшейся мне гладкой, и во мне нарастало отвращение. Линии перед этим
увеличением не устояли. Линия носа ломалась вблизи, округлялась, наполнялась
теми же жирными кругами, что и всг лицо; а рядом прятались в мешки глаза,
разрушая сходство сегодняшнего лица с былым, -- которое, как казалось нам, мы
нашли. Так что касательно этих приглашенных, они были молоды издалека, и их
жизненный путь вырастал по мере приближения к лицу и возможности наблюдать его
различные планы; он зависел от наблюдателя, который должен был занять подходящее
место, чтобы бросать на эти лица только далекие взоры, уменьшающие предмет
подобно стеклу, подбираемому оптиком для дальнозоркого; для них старость, как
присутствие инфузорий в капле воды, была обусловлена не столько прогрессом лет,
сколь, с точки зрения обозревателя, коэффициентом масштаба.
Женщины стремились удержать что-то от своего неповторимого очарования, но
зачастую новое вещество лица на это уже не годилось. Страшно было представить,
сколько времени должно было истечь, прежде чем завершалась подобная революция в
геологии лица, прежде чем нашим глазам представала эрозия длины носа, огромные
наносы по краям щек -- абриса непроницаемых и неподатливых пластов.
Конечно, иные женщины были еще довольно узнаваемы, и лицо их сохранило былые
очертания, -- разве головы их, гармонируя с сезоном, увенчались пепельными
волосами, словно особым осенним украшением. Но другие ( мужчины особо )
претерпели столь основательную трансформацию, что отождествить их было
невозможно -- какая, к примеру, связь между брюнетом, помнится, прожигателем
жизни, и этим старым монахом, -- так что подобные баснословные метаморфозы
наводили мысль уже не на искусство актера, а на искусство некоторых чудесных
мимов, искусство которых представлено сегодня Фреголи307. Старуха едва не
ударялась в слезы, понимая, что туманная и меланхолическая улыбка, в которой
таилось ее очарование, никогда уже не залучится поверх гипсовой маски,
наложенной на нее старостью. Затем, неожиданно растеряв охоту к слезам и находя
более уместным смирение, она использовала новое лицо как театральную маску, на
этот раз -- чтобы вызывать смех. Но почти все женщины не давали себе передышки в
борьбе с годами и тянули к красоте ( удалявшейся, как садящееся солнце,
последними отблесками которого им страстно хотелось еще лучиться ) зеркало
своего лица. Дабы преуспеть в этом деле, некоторые пытались разгладить лицо,
расширить его белую поверхность, отрекаясь от пикантных, но безнадежных ямочек,
строптивости обреченной и уже наполовину обезоруженной улыбки; тогда как другие,
замечая безоговорочное исчезновение прекрасных своих черт, вынуждены были,
словно компенсируя искусством дикции потерю голоса, цепляться за надутые губки,
мягкий прищур, затуманенный взор, иногда за улыбку, -- впрочем, от
некоординированности мышц, не служивших им более, улыбаясь, они словно рыдали.
Впрочем, даже относительно мужчин, подвергшихся изменениям лишь легким и
незначительным ( седине в усах и т. п. ), чувствовалось, что изменение это было
не то чтобы полностью материальным. Они виднелись словно сквозь цветную дымку,
темное стекло, их облик был смутен, -- и в целом эта дымка показывала, что то,
что доступно нашему зрению "в натуральную величину", в действительности
находится от нас очень далеко, в удалении отличном, правда, от
пространственного, -- и из его глубин, как с другого берега, им так же трудно
узнать нас, как и нам их.
Быть может, одна г-жа де Форшвиль, налившись своего рода парафином, раздувшим ее
кожу, но воспрепятствовавшим трансформациям, походила на былую кокотку,
"заспиртованную" теперь навсегда. << Вы перепутали меня с матерью >>, -- сказала
мне Жильберта. Это правда. Впрочем, это было почти любезностью. Исходя из мысли,
что люди остались прежними, мы находим, что они постарели. Но если мы
отталкиваемся от того, что они стары, мы найдем, что они не так уж плохи. В
случае Одетты проблема заключалась не только в этом; ее облик, если был известен
ее возраст и мы готовились уже к встрече со старухой, казался более чудесным
вызовом, брошенным законам хронологии, чем устойчивость радия в материи. Если я
ее поначалу и не узнал, то вовсе не оттого, что она изменилась сильно: просто
она не изменилась вообще. Определив за этот час, что представляет из себя
слагаемое, прилагающееся к человеческому облику, сколько нужно вычесть, чтобы
они предстали мне прежними знакомцами, я теперь без труда производил подобные
подсчеты, и когда я добавил к былой Одетте сумму истекших лет, полученный мною
результат никоим образом не сочетался с особой, стоявшей передо мной, потому что
последняя слишком уж смахивала на былую. Какова была доля румян, краски? С ее
золочеными, плоско примятыми волосами -- слегка растрепанным шиньоном тяжелого
механического манекена, поверх удивленного незыблемого лица, лица тоже довольно
механического, -- на которые была нахлобучена плоская также соломенная шляпка,
она олицетворяла собой выставку 1878-го года ( на которой она тогда безусловно,
-- и особо, если бы была в теперешнем возрасте, -- была бы самым невероятным
чудом ), и мне казалось, что сейчас она выпалит свой куплетик рождественского
ревю; это воплощение выставки 1878-го было в достаточной степени свежо.
Подле нас прошел министр предбуланжистской308 эпохи, снова вошедший в кабинет,
-- он посылал дамам мерцающую и далекую улыбку, но, словно опутанный тысячью
прошлых связей, как маленький фантом, ведомый невидимой рукою, он несколько
усох, и, сменив материю, походил на собственное производное, исполненное в
пемзе. Этот бывший премьер, так хорошо принятый в Сен-Жерменском предместье,
привлекался некогда к суду по нескольким уголовным делам. Общество и народ его
презирали. Но оттого, что представители общества и народа обновляются, что этот
процесс затрагивает также страсти и даже воспоминания этих особей, никто об этом
теперь не помнил; его уважали. Так что, сколь бы ни велико было унижение, на
него, должно быть, легко решиться, если знаешь, что спустя несколько лет наши
погребенные грехи будут не более заметны, чем невидимая пыль, которая вызовет
улыбку смеющейся и цветущей природы. Со своим непродолжительным позором,
благодаря уравновешивающей игре времени, человек окажется меж двумя новыми
социальными слоями, испытывающими к нему только почтительность и преклонение; с
ними он может не считаться. Но только времени доверена эта работа; и в пору
лишений он был безутешен, потому что юная молочница из дома напротив слышала,
как толпа, грозя кулаками, кричала ему: "взяточник", покамест он забирался в
"воронок"; юная молочница, она не смотрит на вещи сообразуясь со временным
планом, она не ведает, что люди, которым кадит утренняя газета, некогда были
притчей во языцех, что человека, оказавшегося сейчас в тюрьме ( быть может --
вспомнив об этой юной молочнице, он не найдет смиренных слов, благодаря которым
он смог бы добиться прощения ), когда-нибудь будет чествовать прессой, его
дружбы будут искать герцогини. Подобным образом во времени растворяются семейные
ссоры. У принцессы де Германт присутствовала пара, муж и жена, у них было по
дяде, теперь уже покойных, -- последние как-то не удовольствовались взаимными
оскорблениями, и один из них, для пущего уничижения второго, послал ему в
качестве секундантов консьержа и дворецкого, рассудив, что светс