что скажете, мистер Додд? - спросил капитан. - Может  быть,  он
прав, а может быть, и ошибается. Скорее всего он прав, потому что больше
этой дряни быть как будто негде, но, с другой стороны, если он  ошибает-
ся, мы уничтожим зазря полтораста тонн хорошего риса. Об этом стоит  по-
думать.
   - Думать не о чем, - возразил я, - мы не  можем  упускать  ни  одного
шанса. А рис - это ерунда: рис нас не обогатит и не спасет от разорения.
   - Другого ответа я от вас не ждал! - воскликнул Нейрс.
   И мы тут же отправились на бриг, чтобы проверить эту догадку.
   Трюм был уже почти пуст. Кули с рисом (их приходилось примерно  сорок
на тонну), сложенные на палубе, забили весь шкафут и нос. Нам предстояло
вскрыть шесть тысяч кулей и исследовать их содержимое, попутно уничтожив
сто пятьдесят тонн ценного пищевого продукта. И, надо сказать,  то,  как
протекала эта необычная работа, вполне отвечало ее необычной  цели.  Все
мы, вооружившись длинными ножами, набросились на штабеля  риса.  Каждому
был отведен отдельный участок, и он,  вспоров  ближайший  куль,  начинал
рыться в нем руками, а затем высыпал рис на палубу. Вскоре  повсюду  уже
виднелись белые рассыпающиеся кучи, которые непрерывно  росли,  а  потом
рассыпались дальше по палубе. Через несколько минут рис заполнил все же-
лоба и даже лился в море из шпигатов.
   Над бригом, превратившимся в гигантский зерновой склад, кружили морс-
кие птицы. При виде такого огромного количества еды они совсем обнаглели
и с пронзительным криком кидались на людей, задевали нас крыльями,  вых-
ватывали зерно прямо из рук. Матросы, исцарапанные в  кровь  их  острыми
клювами и когтями, отбивались от них ножами, а потом  снова  принимались
рыться в рисе, не обращая внимания на раненых пернатых, которые бились у
их ног. Это была странная картина - тучи птиц, парящих над палубой,  бе-
лые кучи риса в пятнах птичьей крови, люди, охваченные золотой  лихорад-
кой, вспарывающие куль за кулем и что-то  громко  выкрикивающие,  а  над
всем этим огромная паутина такелажа и яркая синева тихоокеанского  неба.
Матросы трудились в надежде получить пятьдесят долларов, а  я  пятьдесят
тысяч. Неудивительно, что мы не жалели ни птиц, ни риса.
   Примерно в десять часов утра раздался громкий крик. Нейрс, только что
вспоровший очередной куль, вытряс из него вместе с  рисом  завернутую  в
бумагу жестянку.
   - Ну что? - крикнул он.
   В ответ раздалось громовое троекратное "ура" команды, распугавшее ча-
ек, - каждый, забыв о собственном разочаровании, радовался успеху  поис-
ков. Через мгновение мы все столпились вокруг капитана и принялись  дро-
жащими от волнения руками рыться в куле, откуда появлялась  жестянка  за
жестянкой - всего шесть банок, обернутых, как я упомянул, бумагой с  ки-
тайскими иероглифами на ней. Нейрс повернулся ко мне и пожал мою руку.
   - Я уж думал, что нам никогда не дождаться этого дня, - сказал он.  -
Поздравляю вас, мистер Додд, с удачной мыслью.
   Тон капитана глубоко на меня подействовал, а когда Джонсон и  матросы
принялись поздравлять меня и пожимать мне руки, у меня на глаза наверну-
лись слезы.
   - В каждой жестянке будет побольше двух фунтов, - сказал Нейрс, взве-
шивая одну из них в руке, - итого двести пятьдесят долларов на куль.  За
дело, ребята! Мы еще до вечера сделаем из мистера Додда миллионера.
   Странно было видеть, с какой яростью мы  снова  накинулись  на  кули.
Ведь матросам уже не на что было надеяться. Но зато теперь стало очевид-
ным, что работаем мы не напрасно. Куль за кулем вспарывался и опустошал-
ся, мы уже ходили по колено в рисе, пот заливал нам глаза, спины и  руки
у нас отчаянно ныли, и все же наш пыл не проходил. Настало время  обеда.
Мы были слишком утомлены, чтобы есть, и так охрипли, что не могли  гово-
рить, и все же, не успел обед прийти к концу, как мы уже снова  зарылись
в рис. Когда наступил вечер, все до единого кули были вскрыты, и мы под-
вели удивительный итог нашим поискам.
   Из всех загадок, связанных с "Летящим по ветру", эта оказалась  самой
необъяснимой. Из шести тысяч кулей контрабанда хранилась только в  двад-
цати; в каждом оказалось тоже примерно по двенадцати фунтов опиума  -  в
общей сложности двести сорок фунтов. В Сан-Франциско опиум стоил  немно-
гим дороже двадцати долларов за фунт, хотя в Гонолулу, где  продажа  его
была запрещена, за тот же фунт можно было выручить до  сорока  долларов.
Таким образом, по ценам Гонолулу стоимость опиума на борту "Летящего  по
ветру" не достигала и десяти тысяч долларов, а по ценам Сан-Франциско  -
даже пяти. Мы с Джимом заплатили за него  пятьдесят  тысяч  долларов.  А
Бэллерс готов был торговаться и дальше.
   Я отказывался что-нибудь понимать. Можно было возразить, что  не  все
потеряно, что нам просто предстоит отыскать еще один тайник, и,  разуме-
ется, мы так и подумали. Вряд ли какой-нибудь другой корабль обыскивался
с таким тщанием. Была  осмотрена  каждая  балка.  Были  испробованы  все
средства. День за днем, все больше  отчаиваясь,  мы  продолжали  терзать
бриг, подбадривая матросов обещаниями и подарками. Вечер за вечером мы с
Нейрсом сидели вдвоем в маленькой каюте, тщетно стараясь сообразить,  не
просмотрели ли мы какую-нибудь возможность. И я готов отвечать  головой,
что на всем корабле не осталось ничего ценного, кроме дерева, из которо-
го он был построен, и медных гвоздей. Таким образом, сомнений не остава-
лось: мы уплатили пятьдесят тысяч долларов, оплатили фрахт шхуны и  вып-
латили чудовищные проценты в надежде, что нам удастся получить тысяч во-
семь чистой прибыли. Теперь же мы оказались банкротами и к тому же попа-
ли в чрезвычайно глупое положение. Нам предстояло стать всеобщим  посме-
шищем. Надеюсь, я сумел сохранить внешнее спокойствие. Собственно  гово-
ря, с того дня, когда мы нашли опиум, я ни на что больше не рассчитывал,
но мысль о Джиме и Мэйми терзала и жгла меня, и я замкнулся в себе,  из-
бегая разговоров и выражений сочувствия.
   Вот в каком настроении я был, когда капитан предложил мне прогуляться
по острову. Я понял, что он хочет о чем-то со мной поговорить,  и,  хотя
опасался, что последуют дружеские советы и утешения, вынужден был согла-
ситься.
   Некоторое время мы молча шли вдоль берега. Над песком дрожало  жаркое
марево. От блеска воды у нас начинали болеть глаза.  Крики  птиц  и  рев
прибоя сливались в одну дикую симфонию.
   - Я думаю, мне не надо объяснять вам, что  больше  искать  нечего?  -
спросил Нейрс.
   - Да, - сказал я.
   - Я собираюсь завтра выйти в море, - продолжал он.
   - Это самое лучшее, что вы можете сделать, - тил я.
   - Возьмем курс на Гонолулу? - спросил он.
   - Конечно, не будем отступать от намеченного плана! - воскликнул я. -
Гонолулу так Гонолулу...
   Мы помолчали, а потом Нейрс откашлялся и начал снова:
   - Мы с вами стали неплохими друзьями, мистер Додд.  Мы  прошли  через
испытания, в которых проверяется человек. Нам пришлось много работать  в
самых тяжелых условиях, и мы ничего не сумели добиться.  И  за  все  это
время мы ни разу не повздорили. Я говорю это не для того, чтобы  хвалить
себя: это моя обязанность, за то мне платят, для того я и пошел в  море,
но вы - дело другое; для вас это было все внове, и мне очень  нравилось,
как вы до самого конца не падали духом, трудились наравне со всеми и так
прекрасно сумели справиться со своим разочарованием. Ведь мы же все  по-
нимаем, каково у вас сейчас на душе. И позвольте сказать мне вам, мистер
Додд, что во всем этом деле вы показали себя настоящим человеком  и  что
все вам сочувствуют и вами восхищаются. И еще хочу вам  сказать,  что  я
принял это дело к сердцу не меньше, чем вы сами. Меня досада душит, ког-
да я думаю, что мы оказались побитыми. Да если б я думал, что от  ожида-
ния будет какой-нибудь толк, я бы остался на этом острове, пока  мы  все
не перемерли бы с голоду.
   Я попытался было поблагодарить его за добрые чувства, но  он  не  дал
мне сказать ни слова.
   - Я пригласил вас на берег не для того, чтобы  говорить  комплименты.
Теперь мы понимаем друг друга, вот и все. Я думаю, что вы можете мне до-
верять. А поговорить с вами я хотел о более важном деле:  что  мы  будем
делать с "Летящим по ветру" и со всеми этими грошовыми тайнами?
   - По правде говоря, я об этом не думал, - ответил я. - Но вряд  ли  я
это так оставлю. И, если этот самозваный капитан Трент еще  жив,  я  его
отыщу, где бы он ни прятался.
   - Для этого вам достаточно только рассказать всю  историю,  -  сказал
Нейрс. - Она будет иметь большой успех. Не так-то часто репортерам  уда-
ется наткнуться на что-нибудь подобнее. И я скажу вам, что будет дальше,
мистер Додд. Ее передадут по телеграфу, напечатают  на  первой  странице
под огромными заголовками, власти придут в бешенство и дадут  опроверже-
ние, и она сразит самозваного капитана Трента в каком-нибудь  мексиканс-
ком кабаке и уничтожит самозваного Годдедааля  в  каком-нибудь  портовом
ресторанчике на Балтике, и прихлопнет Харди и Брауна в каком-нибудь мат-
росском притоне в Гриноке. Нет никаких сомнений, что вы  можете  поднять
шум до небес. Вопрос только в том, хотите ли вы этого.
   - Ну, - ответил я, - я твердо знаю, что не хочу  одного:  я  не  хочу
выставлять на всеобщее посмешище себя и Пинкертона. Мы ведь такие  чест-
ные, что готовы торговать контрабандным опиумом; такие умные, что запла-
тили пятьдесят тысяч долларов за кота в мешке.
   - Да, эта история может повредить вам в делах, и я рад, что вы приня-
ли такое решение, потому что мне не по нутру было бы устраивать шум. Ко-
нечно, здесь не все чисто, но, если бы мы попробовали что-нибудь  предп-
ринять, главные участники преспокойно улизнули бы с добычей, а нам в ру-
ки попали бы только бедняги, которые толком ничего и не знали.  Вам  из-
вестно, что я не слишком-то уважаю матросов торгового флота, но ведь им,
беднягам, приходится выполнять приказы, а  если  вы  попробуете  поднять
шум, десять против одного, что отвечать должен будет именно такой  ни  в
чем не повинный олух. Другое дело, если бы мы  точно  знали,  что  здесь
произошло. А раз не знаем, то лучше промолчать.
   - Вы говорите так, словно это зависит от нас, - возразил я.
   - А от кого же? - спросил он.
   - Есть же и другие, - заметил я. - Матросам известно слишком много, и
вы не можете помешать им рассказывать все, что они знают.
   - Не могу? - переспросил Нейрс. - Ну, это еще мы посмотрим. Когда они
сойдут на берег, то будут сильно на взводе, к вечеру совсем напьются,  а
на другой день все уже окажутся на разных кораблях и поплывут  в  разные
стороны. Может быть, я и не могу помешать им рассказывать, но, во всяком
случае, рассказывать они будут поодиночке. Если разом будет говорить вся
команда, к ней могут и прислушаться, но если это будет один  матрос,  то
кого заинтересует его вранье? И, во всяком случае, прежде чем они начнут
рассказывать, пройдет не меньше шести месяцев, а если нам повезет  и  мы
подыщем для них китобойные суда, то и три года. А к тому времени, мистер
Додд, много воды утечет.
   - Если не ошибаюсь, это называется насильственной вербовкой? -  осве-
домился я. - А мне казалось, что такие вещи бывают только в грошовых ро-
манах.
   - Ну, грошовым романам тоже  можно  верить,  -  возразил  капитан,  -
только там одновременно происходит куда больше событий, чем в  настоящей
жизни. И перевирают все, что касается кораблевождения.
   - Так что, по-вашему, мы можем скрыть это дело? - задумчиво  произнес
я.
   - Правда, еще кое-кто может проговориться, - заметил капитан, -  хотя
ей, пожалуй, сказать уже нечего.
   - А кто же это? - спросил я.
   - Вон эта посудина, - ответил он, указывая на бриг. - Я знаю, что  на
ней ничего не осталось, ну, а вдруг все-таки кто-нибудь  другой  попадет
на этот забытый богом остров, отправится осмотреть бриг, который мы весь
ободрали, и наткнется на то самое, чего мы не заметили и из  чего  можно
понять всю историю? Конечно, это маловероятно. Только почему-то  малове-
роятное случается очень часто. Вы можете еще спросить, почему вдруг  мне
стало жаль этих мошенников? Они разорили вас и мистера  Пинкертона,  они
своими загадками заставили меня поседеть, они наверняка замешаны  в  ка-
кой-то темной истории, и больше мне о них ничего не известно.  В  том-то
все и дело, что я не знаю ничего определенного. Неизвестно, к чему может
привести наше вмешательство и кто от него пострадает. Так что  позвольте
мне разделаться с бригом на свой манер.
   - Конечно... Делайте с ним что хотите, - рассеянно ответил я,  потому
что мне вдруг в голову пришла новая мысль, заставившая меня затем  воск-
ликнуть: - Капитан! Вы ошибаетесь. Мы не можем этого замять.  Вы  забыли
об одном обстоятельстве.
   - О каком же? - спросил он.
   - Самозваный капитан Трент, самозваный Годдедааль, самозваная команда
- все отправились к себе на родину, - сказал я. - Если мы  правы,  никто
из них туда не попадет. И, по-вашему,  подобное  обстоятельство  пройдет
незамеченным?
   - Это же моряки, - сказал капитан, - всего только моряки. Если бы они
все были из одного города, я бы этого не сказал. Но ведь один из  Гулля,
другой из Швеции, третий с Клайда, четвертый с Темзы. Ну, и в каждом от-
дельном месте что будет? Ничего особенного. Просто еще один моряк пропал
без вести: перепился до смерти, или утонул, или был  брошен  в  каком-то
дальнем порту - обычный конец моряка.
   Горечь, звучавшая в его словах, сильно на меня подействовала.
   - Не знаю, - воскликнул я, вскакивая на ноги (мы уже некоторое  время
сидели на земле), - не знаю, как я смогу теперь вернуться к Джиму...
   - Вот что, - сказал Нейрс, проявляя неожиданный такт, - мне  пора  на
шхуну. Джонсон на бриге укладывает последние паруса, а перед  выходом  в
море "Нору" надо привести в порядок. Может быть, вы хотите  пока  побыть
на этом птичьем дворе? Перед ужином я пришлю за вами лодку.
   Его предложение меня обрадовало. В эту минуту мне больше всего  хоте-
лось побыть одному - настолько, что меня не пугала возможность  получить
солнечный удар или ослепнуть от блеска песка и воды.  Мне  трудно  пере-
дать, о чем я думал: о Джиме, о Мэйми, о нашем разорении, об  утраченных
мною надеждах, о судьбе, которая ожидала меня, - скучная и  однообразная
работа, не приносящая ни славы, ни  радости,  от  которой  меня  избавит
только смерть. Во всяком случае, я был так погружен в свои грустные раз-
мышления, что совершенно не обращал внимания, куда иду. И какимто  обра-
зом оказался в самой высокой части островка, до которой добрался по  той
части кустарника, где почти не гнездились птицы.  И  тут,  очнувшись,  я
сделал свое последнее открытие.
   С того места, где я стоял, передо мной открывался широкий вид на  ла-
гуну, на окаймлявший ее риф, на безграничный простор океана  за  ним.  В
лагуне я увидел соседний островок, бриг, "Нору Крейн" и шлюпку с "Норы",
которая направлялась к островку, где я, находился, -  солнце  уже  почти
касалось краем моря, и над камбузом шхуны вился дымок, возвещавший ужин.
Таким образом, хотя мое открытие  было  и  поразительным  и  многозначи-
тельным, у меня не было времени подробно его рассмотреть.  Увидел  же  я
черные угли большого костра. Судя по всему, он горел  несколько  дней  и
пламя достигало огромной высоты. Взглянув на полуобугленную  балку,  ле-
жавшую на самом краю кострища, я догадался, что костер этот поддерживали
валявшимися на берегу обломками кораблей и что поддерживал его  не  один
человек. И я понял, что несколько несчастных, потерпевших крушение, доб-
рались до этого клочка суши, затерянного в океане,  и  жгли  здесь  свой
сигнальный костер. В следующее мгновение до меня донесся оклик -  шлюпка
пристала к берегу; и я, вспугивая птиц, пошел напролом через кусты, что-
бы навсегда, как я надеялся, расстаться с этим унылым островком.
 
 
   ГЛАВА XVI,
   В КОТОРОЙ Я СТАНОВЛЮСЬ КОНТРАБАНДИСТОМ, А КАПИТАН ЗАНИМАЕТСЯ  КАЗУИС-
ТИКОЙ
 
   Эту последнюю ночь, проведенную в лагуне острова Мидуэй, я  почти  не
спал, так что на следующее утро, когда с первыми лучами солнца  мы  сня-
лись с якоря, я еще лежал, охваченный тяжелой дремой, и поднялся на  па-
лубу, только когда шхуна уже выходила из узкого прохода в открытое море.
Почти у самого ее борта с ревом развертывался свиток  белых  бурунов,  а
позади я увидел клубы дыма, поднимавшиеся над остовом брига. Из его  лю-
ков уже вырывались языки пламени, и стаи морских птиц  в  испуге  летели
прочь от своего бывшего приюта. Чем дальше  мы  отплывали,  тем  сильнее
разгорался пожар на "Летящем по ветру", и, когда остров уже  скрылся  за
горизонтом, мы еще видели столб дыма, словно вырывавшийся из  пароходной
трубы. Потом и он исчез из виду, и "Нора Крейн" снова оказалась  в  пус-
тынном мире облаков и воды, однообразие которого  было  нарушено  только
через одиннадцать дней, когда в синей дали замаячили суровые горы Оаху.
   С тех пор я часто с удовольствием вспоминал, что мы  перед  отплытием
уничтожили останки "Летящего по ветру", ибо иначе они могли  бы  расска-
зать постороннему глазу странную историю. И часто  задумывался  над  тем
странным совпадением, что последним моим впечатлением от  этого  корабля
был столб дыма на горизонте, ибо столб дыма несколько раз играл  немалую
роль во всей этой истории, заманив  некоторых  ее  участников  навстречу
судьбе, которой они никак не ожидали, и наполнив души других невыразимым
ужасом. Однако дым, который видели мы, был последним, и, когда он рассе-
ялся, тайна "Летящего по ветру" стала личным секретом одного человека.
   Оаху, главный остров Гавайского архипелага, мы увидели  на  рассвете,
когда уже совсем к нему приближались. Мы пошли вдоль берега, держась как
можно ближе к нему. Дул свежий бриз, небо было безоблачно,  и  ничто  не
мешало нам рассматривать бесплодные горные склоны и  лохматые  кокосовые
пальмы этого довольно унылого острова. Часов около четырех  мы  обогнули
мыс Вайманоло, прикрывающий с запада большую бухту Гонолулу, минут двад-
цать крейсировали на виду у всего города, а  потом  снова  вернулись  на
подветренную сторону Вайманоло, где и лежали в дрейфе до самого вечера.
   Когда стемнело, мы снова обогнули мыс и, соблюдая всяческую  осторож-
ность, направились к устью Пирл Лох, где, как мы договорились с  Джимом,
мне предстояло встретиться с контрабандистами. На наше счастье, ночь бы-
ла темной, а море - очень спокойным. Согласно полученным инструкциям, мы
шли с  погашенными  огнями,  вывесив  только  красные  фонари  на  обеих
кран-балках почти у самой воды. На бушприте был выставлен дозорный, дру-
гой поместился на рее, а вся остальная команда столпилась на носу,  вни-
мательно следя, не появятся ли друзья, или враги. Наступала  решительная
минута всего нашего предприятия. Мы рисковали своей свободой и репутаци-
ей - и ради суммы, столь ничтожной для человека, которому грозило  такое
банкротство, как мне, что я с трудом удерживался от горького  смеха.  Но
пьеса была поставлена, и мы должны были сыграть ее до конца.
   Некоторое время мы видели лишь темные очертания гор, красноватые отб-
лески факелов, при свете которых местные жители ловили рыбу у берега,  и
скопление ярких огней там" где находился город  Гонолулу.  Вскоре  между
нами и берегом появилась красная звездочка и начала медленно к нам приб-
лижаться. Это  был  условный  сигнал,  и  мы  поспешили,  соответственно
инструкции, погасить оба красных фонаря и зажечь белый фонарь на рубке.
   Красная звездочка все приближалась, затем послышались плеск  весел  и
человеческие голоса, и наконец с невидимой лодки донесся окрик:
   - Это мистер Додд?
   - Да, - ответил я. - Джим Пинкертон с вами?
   - Нет, сэр, - последовал ответ, - но с нами один из его подручных, по
фамилии Спиди.
   - Это я, мистер Додд, - раздался голос самого Спиди. - Я  привез  вам
письма.
   - Отлично, господа! - сказал я. - Поднимайтесь на  борт  и  позвольте
мне