хотелось терять собственные деньги, не говоря уж о  деньгах  Пинкертона,
и, кроме того, наглое поведение нашего должника меня возмутило.
   - А вы знаете, мистер Спиди, что я могу отправить  вас  в  тюрьму?  -
сказал я, желая припугнуть его.
   Мои слова были услышаны в соседней комнате. Оттуда немедленно выбежа-
ла толстая румяная ирландка и принялась убеждать и уговаривать меня:
   - Да неужто у вас хватит духу сделать это, мистер Додд? Всем  же  из-
вестно, какой вы добрый и хороший человек. И лицо-то у вас такое доброе,
ну точь-в-точь как у моего покойного брата. Оно, конечно, правда, что он
любил выпить лишнего, от него, бедняги, так и разило... Да и в доме-то у
нас ничего нет, кроме мебели да ентих акций! Ну возьмите вы акции,  мис-
тер Додд. Уж так-то дорого они мне обошлись, а говорят, и гроша ломаного
не стоят.
   Не устояв перед ее мольбами, а кроме того, раскаиваясь в  собственной
суровости, я в конце концов согласился взять большую пачку так  называе-
мых "дутых" акций, на которые эта превосходная, хотя и несколько бестол-
ковая женщина потратила  свои  заработанные  тяжким  трудом  сбережения.
Нельзя сказать, что эта сделка была для меня выгодна, но, во всяком слу-
чае, она успокоила ирландку, а с другой стороны, я не слишком  рисковал,
так как этим акциям (я назову их "Кетамаунтский серебряный рудник")  все
равно уже дальше падать было некуда.
   Месяца два спустя я увидел в биржевой газете, что акции Кетамаунтско-
го рудника стали подниматься и к вечеру "енти акции"  стоили  уже  целое
состояние. Наведя справки, я узнал, что в заброшенном руднике была обна-
ружена новая большая жила, которая обещает чудеса. Вот  прекрасная  тема
для философских размышлений: сколько раз в заброшенных  рудниках,  акции
которых стояли на нуле, обнаруживались новые жилы! Супруги Спиди, нимало
того не подозревая, избрали правильную политику выжидания, и их акции не
попали в руки синдикату, который нарочно "заморозил"  рудник,  чтобы  по
дешевке скупить все его акции. Если бы они продержались немного дольше и
я не пришел требовать свои деньги, миссис Спиди уже щеголяла бы в шелко-
вых платьях.
   Разумеется, я не мог воспользоваться подобной случайностью  и  отпра-
вился к Спиди, чтобы вернуть им их акции. В доме у  них  стоял  страшный
шум. Туда явились все соседи (сами любившие играть на бирже), чтобы  вы-
разить свое сочувствие, и в центре этой группы сидела обливающаяся  сле-
зами миссис Спиди.
   - Пятнадцать лет, - причитала она, когда я  вошел,  -  копила  я  эти
деньги и даже детям молока не покупала, бессердечная я тварь!  И  ездила
бы я теперь в карете, будь в мире справедливость!  И  будь  он  проклят,
этот Додд! Как только он переступил наш порог, так я и поняла,  что  это
сам дьявол.
   Тут она увидела меня, но даже драматизм этой минуты не идет ни в  ка-
кое сравнение с тем, что за этим последовало, ибо, когда выяснилось, что
я пришел вернуть потерянное богатство, и когда миссис  Спиди  (предвари-
тельно облив мою грудь слезами) отказалась его принять, и  когда  мистер
Спиди (вызванный для этой цели из  соседнего  кабачка)  присоединился  к
этому отказу, и когда я стал настаивать на своем, а  они  настаивали  на
своем, а соседи громогласно поддерживали каждого из нас  по  очереди,  и
когда, наконец, мы договорились считать себя совладельцами акций  и  де-
лить доходы на три части - одну мне, одну мистеру Спиди, одну его супру-
ге, - представьте сами, какая буря восторгов бушевала в этой  маленькой,
скудно обставленной комнате, где в одном углу стояла швейная  машина,  в
другом спали малыши, а грязные стены были украшены картинами, изображав-
шими президента Гарфилда и битву при Геттисберге. Кто-то из растроганных
соседей принес бутылку портвейна, и мы распили его, мешая со своими сле-
зами.
   - Пью за ваше здоровье, милый вы человек! - рыдала миссис Спиди, осо-
бенно растроганная моей галантностью в вопросе о третьей доле. -  И  все
мы пьем за его здоровье, за мистера Додда, распорядителя пикников, само-
го известного человека во всей округе, и я молю бога, милый вы  человек,
чтобы сохранял он вас в здравии и счастье до самой старости!
   В конце концов оказалось, что наибольшую выгоду от этих акций получил
я, потому что я продал свою треть, когда она стоила пять тысяч долларов,
а Спиди, любившие риск, держались за свои акции, пока синдикат не  начал
снова "замораживать" рудник, и с трудом выручили лишь четверть этой сум-
мы. Оно было и к лучшему, потому что почти все эти деньги были вложены в
новые акции, и, когда я в следующий раз увидел миссис Спиди, на ней  еще
было великолепное платье, купленное во времена прежнего успеха,  но  она
уже проливала слезы по поводу новой катастрофы:
   - Опять мы остались без гроша, милый вы мой человек! Все деньги,  ка-
кие у нас были, и швейная машинка, и сюртук Джима -  все  мы  вложили  в
"Золотой Запад", а эти подлецы перестали платить дивиденды.
   К концу этого года мое финансовое положение было таково. Я получил:
   за акции Кетамаунтского серебряного рудника... 5 000 долларов
   за пикники... 3 000 долларов
   за лекцию... 600 долларов
   прибыли с капитала, вложенного в дело Пинкертона... 1 350 долларов
   Всего 9 950 долларов
   К этому надо прибавить: остаток от дара моего деда... 8 500 долларов
   С другой стороны:
   я истратил... 4 000 долларов
   Следовательно:
   у меня оставалось... 14450 долларов
   Не стыжусь сказать, что я смотрел на эту  цифру  с  радостью  и  гор-
достью. Восемь тысяч долларов из этой суммы были вполне осязаемы и лежа-
ли в банке, остальные же носились неведомо где (пути их можно было прос-
ледить только по нашим счетным книгам), подчиняясь магическим чарам кол-
дуна Пинкертона. Мои доллары пробирались к берегам Мексики, где им  гро-
зили морские волны и береговая охрана; они звенели на стойках  пивных  в
городе Томстоне, штат Аризона; они сияли на игорных столах в лагерях зо-
лотоискателей - даже воображение не могло уследить за  их  полетом,  так
быстро и так далеко разлетались они, подчиняясь волшебному жезлу  колду-
на. Но, где бы они ни были, они оставались моими, а кроме того, я  полу-
чал весьма значительные дивиденды. "Мое состояние" называл я их. И  надо
сказать, что, выраженная в долларах или даже английских фунтах, это была
значительная сумма. Ну, а во французских франках она казалась  настоящим
богатством. Вероятно, я проговорился, и вы уже догадываетесь,  о  чем  я
мечтал, на что надеялся, и  готовы  уже  обвинить  меня  в  непоследова-
тельности, но выслушайте сперва мои оправдания и рассказ об  изменениях,
которые произошли в судьбе Пинкертона.
   Примерно через неделю после пикника, на который он  явился  с  Мэйми,
Пинкертон признался мне в своих чувствах к ней. Я видел, с каким выраже-
нием смотрели на него ясные глаза Мэйми во время пикника, и  посоветовал
робкому влюбленному открыть ей свое сердце. На следующий  вечер  он  уже
вел меня в гости к своей невесте.
   - Ты должен стать ее другом, Лауден, как ты стал моим, -  растроганно
просил он.
   - Наговорив ей кучу неприятностей?.. Вряд ли таким образом можно  за-
воевать дружбу молодой девушки, - ответил я. - Благодаря пикникам у меня
большой опыт в этом отношении.
   - Да, ты просто великолепен во время этих пикников. Не могу выразить,
как я тобой восхищаюсь! - вскричал он. - Но что неприятного можешь ты ей
сказать? Она - само совершенство! Не понимаю, чем я мог заслужить ее лю-
бовь. И какая это ответственность для такого неотесанного малого, как я,
да к тому же еще не всегда правдивого!
   - Подбодрись, старина, подбодрись! - сказал я.
   Однако, когда мы дошли до пансиона, где жила Мэйми, он был чрезвычай-
но взволнован.
   - Это Лауден, Мэйми, - сказал он, чуть не плача, - полюби его, у него
великая душа.
   - Я хорошо вас знаю, мистер Додд, - сказала она любезно. - Джеймс не-
устанно восхваляет ваши добродетели.
   - Дорогая моя, - ответил я, - когда вы поближе узнаете нашего  друга,
вы сделаете большую скидку на его доброту и горячее сердце. Мои доброде-
тели сводились к тому, что я позволял ему кормить и одевать меня и  тру-
диться ради меня не покладая рук, когда все это было для  него  нелегко.
Если я сейчас жив, этим я обязан ему. Лучшего друга ни у кого  не  было.
Вы должны хорошо о нем заботиться, - прибавил я, обнимая  Пинкертона  за
плечи, - и быть ему верной помощницей, потому что он в этом нуждается.
   Эта речь произвела на Пинкертона сильное впечатление, и боюсь, что на
Мэйми тоже. Я готов признать, что мои слова не были особенно тактичными.
"Когда вы поближе узнаете нашего друга" - выражение не вполне удачное, и
даже "быть ему верной помощницей" могло показаться оскорбительным. Одна-
ко я уверен, вы согласитесь со мной, что всю мою тираду  целиком  нельзя
назвать самодовольно-покровительственной. И все же, хотя  именно  таково
было мнение мисс Мэйми, я не могу ее особенно винить, так же как и само-
го себя: Пинкертон наверняка так надоел ей своими  рассказами  обо  мне,
что бедняжка, вероятно, не могла уже спокойно слышать даже моего  имени.
Поэтому, что бы я ни говорил, она слушала бы меня с одинаковым раздраже-
нием.
   Итак, у меня появилось два новых основания уехать в Париж. Во-первых,
Джим собирался жениться и, следовательно, ему больше не  грозило  одино-
чество, а вовторых, я не понравился его невесте, и следовало избавить ее
от моего общества. Как-то поздно вечером я заговорил с Пинкертоном о мо-
ем новом плане. Этот день был отмечен для меня великим событием: я поло-
жил в банк пять тысяч долларов, вырученных от продажи Кетамаунтских  ак-
ций, и, поскольку Джим в свое время отказался от своего права на эти ак-
ции, весь риск и все доходы достались мне. Поэтому я  счел  себя  вправе
отпраздновать свой успех пивом с солеными галетами. Для начала я  сказал
Пинкертону, что если это причинит ему какие-нибудь затруднения  в  делах
или будет ему неприятно, то я больше к этому вопросу не  возвращусь.  Он
мой лучший, мой самый верный друг, и я готов для него на все. Но в то же
самое время я прошу его точно взвесить, насколько я ему нужен, ибо такая
жизнь не удовлетворяет меня и все мои помыслы, все мои истинные  устрем-
ления влекут меня совсем к другому. Кроме того, я должен напомнить  ему,
что он собирается вступить в брак, что у него появятся новые интересы  и
что наша горячая дружба может в какой-то степени  стать  неприятной  его
жене.
   - Ах нет, Лауден, в этом ты ошибаешься! - горячо перебил меня Пинкер-
тон. - Она высоко тебя ценит.
   - Ну, тем лучше, - продолжал я.
   И затем я указал ему, что наша разлука будет недолгой, что,  судя  по
состоянию наших дел, года через два он может приехать ко  мне  в  Париж,
приобретя состояние, хотя и  не  слишком  значительное  по  американским
масштабам, но для Франции огромное; что мы можем соединить наши средства
и купить дом в Париже для зимы и дачу в Фонтенбло для лета, и будем нас-
лаждаться безоблачным счастьем и вдали от золотой лихорадки Запада  вос-
питывать из маленьких Пинкертонов практичных, трудолюбивых людей с худо-
жественными вкусами.
   - Так пусть же я уеду, - закончил я, - не как дезертир, а  как  аван-
гард, возглавляющий марш пинкертоновского отряда.
   Так я убеждал его и молил с большим чувством, а он сидел напротив ме-
ня, опираясь подбородком на руки, и (если  не  считать  вышеприведенного
возгласа) хранил глубокое молчание.
   - Я ждал этого, Лауден, - сказал он наконец, когда я кончил, - и  мне
это больно: такой уж я эгоист. А кроме того, твой отъезд  нанесет  смер-
тельный удар пикникам. Незачем отрицать, что ты был душой этого дела,  и
без тебя, без твоего жезла, твоей любезности, остроумия, шуток и галант-
ности будет утрачено самое главное - царившая на них атмосфера дружеско-
го веселья. Но ты прав, и тебе следует уехать.  Можешь  рассчитывать  на
сорок долларов в неделю, а если Дипью-Сити - это же один из естественных
центров Калифорнии - разрастется так, как я рассчитываю, эту сумму можно
будет по меньшей мере удвоить. Однако и сорок долларов не такие уж  пло-
хие деньги. Вспомни, что два года назад ты вынужден был чуть ли не  про-
сить милостыню.
   - Я и просил ее, - сказал я.
   - А эти бессердечные негодяи ничем тебе не помогли, и теперь я  этому
рад. Я в восторге, что ты возвращаешься победителем! Так и  надо  твоему
мэтру и этому бесчувственному Майнеру! Дай только акциям Дипью-Сити под-
няться, и ты поедешь в Париж. А через два года, день в  день,  я  приеду
туда к тебе с Мэйми, господь да благословит ее!
   Мы беседовали до поздней ночи. Я так наслаждался моей вновь  обретен-
ной свободой, а Пинкертон так гордился моим  торжеством,  так  радовался
моему счастью, с такой нежностью говорил об избранной им невесте, а  вся
комната до такой степени наполнилась воздушными замками и дачами в  Фон-
тенбло, что сон, разумеется, бежал от наших глаз, и, только  когда  часы
пробили три, Пинкертон начал превращать свой патентованный диван в  кро-
вать.
 
 
   ГЛАВА VIII
   ЛЮДИ НА НАБЕРЕЖНОЙ
 
   Принято смотреть на жизнь так, словно она совершенно точно, как, нап-
ример, сон и явь, разделяется на развлечение и дело. Покончив с  деловой
стороной моей жизни в Сан-Франциско, в этой  главе  я  буду  говорить  о
развлечениях, и вы увидите, что они сыграли свою  роль  в  истории  того
джентльмена, о котором я скоро собираюсь повести речь.
   Как ни был я занят днем, почти все вечера оказывались в  полном  моем
распоряжении - обстоятельство тем более приятное, что  я  жил  теперь  в
незнакомом мне и чрезвычайно - живописном городе. Из  "поклонника  Пари-
жа", как я некогда себя называл, я стал (или пал до того, что стал)  лю-
бителем прогулок по набережным, созерцателем пристаней, завсегдатаем по-
дозрительных кварталов, искателем знакомств с  оригинальными  людьми.  Я
посещал мексиканские и китайские  игорные  притоны,  заседания  немецких
тайных обществ, матросские ночлежки и прочие опасные и таинственные мес-
та. Я видел, как смуглую ладонь пойманного на  передергивании  мексикан-
ца-шулера пригвождали ножом к столу,  как  моряков  на  улицах  оглушали
сильным ударом по голове, чтобы, пока они не пришли в себя,  переправить
их на борт корабля, где была нехватка рабочих рук; как поссорившиеся бу-
яны обменивались выстрелами и клубы порохового дыма (вместе с  остальной
компанией) валили из дверей кабачка. Посещал я и Ноб-Хилл - тоже своеоб-
разные трущобы, где живут только миллионеры. Они обитают на вершине хол-
ма, вздымающегося над городским шумом, и пассат проносится по  пустынным
улицам между их дворцами.
   Но Сан-Франциско интересен не только сам по себе.
   Это не просто самый своеобразный город в Штатах и самая огромная пла-
вильная печь для переработки национальностей и драгоценных металлов. Это
ворота в Тихий океан, порт, откуда ведут пути в иной мир, к более ранним
эпохам истории человечества. В этой гавани всегда  собирается  множество
кораблей, обогнувших мыс Горн, приплывших из Китая, из Сиднея, из Индии,
но среди этих великанов морского простора прячутся иные  суда:  шхуны  с
низкой осадкой, изящным корпусом и такелажем, как у яхты,  ведущие  тор-
говлю на полинезийских архипелагах,  шхуны,  на  чьих  палубах  мелькают
бронзовые ясноглазые полинезийские матросы, говорящие на мягком, звучном
языке, и чьи большие шлюпки рассказывают повесть о реве прибоя на корал-
ловых рифах. Эти шхуны приходят и уходят, никем не замеченные, и даже  в
газетах редко-редко мелькнет строчка в столбце хроники: "Такая-то  шхуна
отплыла на острова Южных Морей". Они увозят пестрый груз  консервирован-
ной лососины, джина, тюков яркого ситца, дамских шляп и штампованных ча-
сов, для того чтобы через год вернуться нагруженными по самую рубку коп-
рой, или черепаховыми щитами, или жемчужными раковинами. Но у меня в мо-
ей роли поклонника Парижа эта торговля среди незнакомого мира южных ост-
ровов не вызывала даже любопытства. Я стоял там на самом дальнем  берегу
Запада в наши дни. А тысячу семьсот лет назад и в семи  тысячах  миль  к
востоку римский легионер, быть может, точно так же стоял на стене  Анто-
нинов и смотрел на запад, где высились горы, принадлежавшие пиктам.  Ка-
кое бы расстояние и время ни разделяли нас, я, когда глядел на  просторы
Тихого океана, стоя под маяком, был наследником и подобием этого  легио-
нера: мы оба стояли на границе Римской  империи  (западной  цивилизации,
как мы выражаемся теперь) и смотрели в даль, свободную от римского влия-
ния. Но я смотрел назад и мечтал только о Париже, и потребовалось  много
связанных друг с другом происшествий, чтобы мое равнодушие сменилось ин-
тересом и даже жгучим любопытством, которое, впрочем, я  не  предполагал
удовлетворить.
   Первое  из  этих  происшествий  познакомило  меня  с  неким   жителем
Сан-Франциско, известным далеко за пределами этого города. Его имя доро-
го всем, кто любит хорошую прозу. Я как-то забрел в еще  незнакомый  мне
район города, где на обрывистых песчаных холмах, в глубоких песчаных ло-
щинах лепились одинокие старинные дома. Город наступал на него  со  всех
сторон. Уже цепи уличных фонарей проходили через него, не  обрываясь,  и
отовсюду доносился шум экипажей и прочие звуки городской жизни. Не  сом-
неваюсь, что теперь от него не осталось и следа, но в те  дни  (особенно
по утрам, когда я туда  ходил)  это  был  восхитительный  мирный  приют,
чем-то напоминавший деревню.
   На одном из песчаных холмов стояло несколько домиков, окруженных  са-
дами; я часто подымался туда по осыпающейся под ногами тропинке и,  рас-
положившись в тени крайнего из домов, принимался рисовать. В  первый  же
день я заметил, что из окна нижнего этажа за  мной  наблюдает  моложавый
красивый мужчина, преждевременно облысевший, с очень живым и симпатичным
лицом. На второй день мы как-то вполне естественно поклонились друг дру-
гу. На третий день он вышел ко мне, похвалил мой набросок и с  непринуж-
денным дружелюбием истинного любителя искусства пригласил меня к себе. И
скоро я уже сидел в комнате, представлявшей собой настоящий  музей  ред-
костей, - кругом стояли, висели, лежали весла, боевые дубинки,  корзины,
грубо вытесанные каменные идолы, украшения из раковин, чаши из  скорлупы
кокосового ореха, белоснежные перья из копры и множество  других  свиде-
тельств и примеров культуры иного, неведомого мне мира и неведомого  на-
рода. А как увлекательны были объяснения моего нового знакомого!  Несом-
ненно, вы читали его книгу. Вы уже знаете, как он путешествовал и  голо-
дал, как он жил на островах Южных Морей, и вы поймете, что для меня пос-
ле долгих месяцев конторской работы и пикников живая и интересная беседа
с ним была полна особого очарования. За первой встречей последовали дру-
гие, и вот так мне довелось услышать названия этих островов  и  подпасть
под их чары. Уже после второй встречи я испытывал  невыразимое  счастье,
когда возвращался домой, сжимая под мышкой  "Ому"  Мелвилла  и  описание
приключений моего нового друга.
   Второе происшествие носило более драматический характер и оказало са-
мое непосредственное влияние на мое будущее. Я прогуливался по  набереж-
ной и любовался бухтой. Большой барк, примерно в 1800 тонн, огибал  мыс,
держась как-то особенно близко к берегу. Я смотрел  на  него  с  ленивым
безразличием, как вдруг заметил, что двое каких-то людей перескочили че-
рез фальшборт, спрыгнули в подошедшую к кораблю лодку и, вырвав у лодоч-
ника весла, начали яростно грести по направлению к тому месту, где стоял
я. Не прошло и нескольких минут, как они уже бежали вверх по лестнице, и
я заметил, что оба они слишком хорошо одеты для простых матросов (одежда
первого из них была просто щеголеватой) и что оба  находятся  во  власти
какого-то сильного чувства.
   - Где здесь ближайший полицейский участок? - крикнул бежавший  впере-
ди.
   - Вон там, - ответил я и побежал рядом с ними. - Что  случилось?  Что