ке или философии, если бы не вышла замуж
за   Вудроу.   Но   за  прошедшие   годы   замужество,  воспитание  детей  и
переменчивость жизни  дипломатов полностью вытеснили  честолюбивые  замыслы,
которые она, возможно, питала. Иной раз Вудроу с легкой грустью отмечал, что
Глория  пожертвовала  своим  интеллектуальным  потенциалом ради  того, чтобы
выполнять роль жены. Но эта жертва вызывала у него и  чувство благодарности.
Уважал он жену и за то, что она словно отказывалась читать его тайные мысли,
но  при  этом  гибко подстраивалась под его  интересы.  "Когда я захочу жить
собственной жизнью, я  тебе обязательно об этом скажу, - как-то заверила она
Вудроу,  когда тот, обуреваемый то ли чувством вины, то  ли скуки, предложил
ей продолжить образование, совершенствовать свои з
   нания в юриспруденции, в медицине, в чем угодно, но совершенствовать. -
Если, конечно, я не нравлюсь  тебе такой,  какая есть,  это другое  дело", -
добавила  она,  переводя  разговор  с  частностей  на  общее.  "Да  нет  же,
нравишься, нравишься, я очень люблю тебя", - запротестовал он, крепко прижав
жену к груди. И более-менее поверил самому себе.
   Джастин стал  тайным узником  комнат  для гостей на  нижнем этаже  дома
Вудроу вечером того же  черного  понедельника, когда  ему сообщили  о смерти
Тессы, в тот час,  когда на подъездные дорожки резиденций послов вкатывались
лимузины,  чтобы чуть позже  отвезти  их  в  один из соседских  домов.  День
Лумумбы?  Мердеки?  Взятия Бастилии?  Один праздник  ничем  не отличался  от
другого. Национальный  флаг развевался  на флагштоке, на лужайке выключались
разбрызгиватели,  стелился  красный ковер.  Черные слуги в  белых  перчатках
роились вокруг,  совсем  как  в колониальные времена,  которые  мы  все  так
решительно осуждаем. А из шатра хозяина доносилась патриотическая музыка.
   Вудроу приехал с Джастином все на  том же черном посольском минивэне  с
тонированными стеклами.  Из морга они отправились  в полицейское управление,
где Джастин безупречным академическим почерком написал  заявление о том, что
он опознал свою жену. Из полицейского управления Вудроу позвонил жене, чтобы
сообщить, что через пятнадцать минут, если они не попадут в  пробку, приедет
со своим гостем и... "ему надо лечь  на дно, дорогая, и мы должны ему в этом
помочь".  Спешка  не  помешала  Глории  позвонить  Элен, номер  она набирала
неоднократно,  пока та  не  взяла  трубку, чтобы  обсудить обеденное меню...
любит  бедняга Джастин  рыбу  или ненавидит  ее? Она забыла,  но вроде  бы в
отношении  еды у  него  есть  пунктик...  и,  "господи, Эл,  о чем мне с ним
говорить,  когда  Вудроу  уедет  в посольство, а меня оставит  с ним? Я хочу
сказать, о многих темах придется забыть".
   - Ты что-нибудь придумаешь, не волнуйся, дорогая, - заверила ее Элен, в
ее голосе слышались нотки сарказма.
   Нашла  Глория  время  и  для  того,  чтобы  рассказать   об   абсолютно
раздражающих, если она  брала  трубку,  телефонных  звонках журналистов  и о
других, на  которые отвечал Джума, ее слуга из  племени вакамба, говоря, что
мистер и миссис Вудроу в  настоящий момент  не могут подойти к телефону. Она
жалела  только о том, что не смогла поговорить со сладкоголосым мальчиком из
"Телеграф", она просто млела  от звуков его голоса, но Сэнди строго-настрого
запретил ей отвечать на вопросы газетчиков.
   - Возможно, он тебе напишет, дорогая, - сочувственно предположила Элен.
   "Фольксваген"  с тонированными стеклами свернул на подъездную  дорожку,
Вудроу  вылез из кабины первым, чтобы убедиться, что  репортеров  поблизости
нет,  и тут  же  Глория удостоилась чести  впервые  увидеть Джастина-вдовца,
человека, который за последние шесть месяцев потерял сына и  жену. Джастин -
обманутый муж, которого больше никто не обманывал, Джастин с мягким взглядом
и в отлично сшитом костюме,  Джастин  -  тайный гость,  которому  предстояло
укрыться  от прессы в ее доме, снял соломенную шляпу, выбираясь из минивэна,
поблагодарил всех,  то  есть Ливингстона - водителя, Джексона - охранника, и
Джуму,  который,   само  собой,  отирался  поблизости,  и,  склонив  голову,
направился  к входной двери.  Лицо его Глория увидела сначала в густой тени,
потом в коротких африканских сумерках.
   - Добрый вечер, Глория, - поздоровался он, приблизившись. - Как хорошо,
что ты позволила мне пожить у вас, -  голос  его звучал так мужественно, что
она  чуть не расплакалась.  Но в  тот момент сдержалась  и поплакала  позже,
после обеда.
   - Джастин, дорогой,  мы так рады, что  можем хоть чем-то помочь тебе, -
пробормотала она и нежно чмокнула гостя в щеку.
   - Об Арнольде никаких новостей, не так ли? В наше  отсутствие  никто не
звонил?
   -  К сожалению, дорогой,  ничего  нового нет. Мы все, разумеется, очень
переживаем.
   "Он хорошо держится, -  отметила про  себя  Глория. - Очень хорошо. Как
герой".
   Откуда-то издалека до  нее донесся  скорбный голос Вудроу. Ему  надо  в
посольство,  всего  лишь на  час,  он позвонит, но  Глория его  не  слушала.
Правда, возникла мысль: "А кого потерял он?" Хлопнула дверца "Фольксвагена",
черный минивэн задним ходом выкатился на дорогу, но Глория даже не повернула
головы. Все ее внимание  занимал  Джастин, ее  гость  и  трагический  герой.
Джастин, теперь  она это понимала, был такой же жертвой  этой трагедии,  как
Тесса, только  Тесса умерла,  а Джастину на  плечи легла тяжелая ноша  горя,
которую  ему предстояло  нести до конца своих дней. Уже щеки  его  посерели,
походка изменилась, и по сторонам он смотрел не тем взглядом, что прежде. Не
обратил  ни  малейшего  внимания на цветочные  бордюры,  высаженные  по  его
рекомендациям, которые так  тщательно соблюдала Глория. Даже не посмотрел на
два кофейных деревца, которые вырастил для нее из зернышек и отказался взять
за  них  деньги. Что в Джастине не переставало удивлять  Глорию (это  уже из
телефонного разговора с Элен, состоявшегося в тот ж
   е   вечер,   с   подробным  отчетом  о   происшедшем),  так   это   его
энциклопедические знания о растениях, цветах и садах. "И откуда это взялось,
Эл? Наверное, от матери. Она же наполовину Дадли. А все Дадли - превосходные
садовники, у них это в крови. Мы говорим о классической английской ботанике,
Эл, а не о тех советах садоводу, которые публикуются в воскресных газетах".
   Вместе  с  дорогим гостем она поднялась  по ступеням  к входной  двери,
пересекла холл  и  уже по другой  лестнице спустилась в  темницу, в  которой
Джастину   предстояло  отбыть  положенный  срок,  где  и  выступила  в  роли
экскурсовода. Показала гардероб с облупившимся  лаком (ну почему она не дала
Эбедьяху пятьдесят  шиллингов,  чтобы  тот покрасил его),  куда Джастин  мог
вешать костюмы, изъеденные древоточцем  полки (ну почему она не застелила их
простыней), куда Джастин мог положить рубашки и носки.
   Но извинялся, как обычно, Джастин.
   - К сожалению, у меня практически нет одежды, которую я мог бы повесить
в  гардероб  или положить на полки. Мой дом осаждают  газетчики,  и Мустафа,
должно  быть,  снял  трубку  с  рычага.  Сэнди  пообещал снабжать  меня всем
необходимым до той поры, пока страсти не улягутся и  не удастся привезти мою
одежду.
   - О, Джастин, как же я об  этом  не  подумала! - покраснев, воскликнула
Глория.
   А потом, то ли  потому, что не хотела  оставлять его  одного, то  ли не
знала,  как  это  сделать,  настояла  на  том,  чтобы  показать  ему  старый
холодильник,  заставленный  бутылками  с  питьевой водой (ну  почему  она не
удосужилась заменить потрескавшуюся  резину), контейнер со  льдом ("Джастин,
подставь его  под кран, кубик  сразу и выскочит"), пластиковый электрический
чайник,  который  ненавидела, бумажную коробочку  с пакетиками  чая "Тетли",
жестянку с  сахарным  печеньем,  на случай, если  гостю  захочется  заморить
червячка ночью, с  Сэнди такое бывает, хотя врачи  и говорят,  что  ему надо
худеть. И, наконец  (слава богу, хоть что-то  она сделала правильно), вазу с
великолепным  разноцветным львиным  зевом, цветами, которые  она  вырастила,
следуя его инструкциям.
   -  Вот и славненько, оставляю тебя, чтобы ты мог немного отдохнуть, - и
уже у самой двери, к своему стыду,  осознала, что не сказала ни  слова о его
утрате. - Джастин, дорогой...
   - Спасибо,  Глория,  вот этого  не  надо, -  с  неожиданной  твердостью
прервал ее Джастин.
   Лишенная возможности  выразить сочувствие, Глория  попыталась перейти к
более практичным делам.
   -  Наверх поднимайся,  когда  у  тебя возникнет такое желание, дорогой.
Обед  в восемь,  теоретически. Если  раньше захочется  выпить, не стесняйся.
Делай, что  тебе заблагорассудится. Или ничего. Одному богу известно,  когда
появится Сэнди.
   Выполнив свой долг, она поднялась в спальню, приняла  душ, переоделась,
накрасилась, заглянула к детям, которые готовили уроки. Испуганные близостью
смерти, они демонстрировали крайнее усердие, а может, притворялись.
   - Он выглядит ужасно грустным? - спросил Гарри, младший из сыновей.
   -  Вы  встретитесь  с  ним  завтра.  Пожалуйста,   будьте  вежливыми  и
серьезными. Матильда сделает вам гамбургеры. Есть будете в игровой  комнате,
а не на кухне, понятно? - и тут же добавила: - Он очень милый,  мужественный
человек, так что отнеситесь к нему с уважением.
   Спустившись  в  гостиную,  она,  к  своему  удивлению,  обнаружила  там
Джастина. Он согласился выпить виски с содовой, себе  она налила белого вина
и  опустилась  в  кресло,  в котором  обычно  сидел Сэнди, только о муже она
сейчас не думала. Какое-то время, она понятия не имела, сколько  именно, оба
молчали,  и  Глория  чувствовала, как окружающая  их  тишина  становится все
звонче  и звонче.  Джастин маленькими глотками  пил виски. Глория,  к своему
облегчению,  отметила,  что  он  не  подхватил новую  привычку, которая  так
раздражала ее  в Сэнди: пить виски закрыв  глаза  и надувая губы, словно его
дали на  пробу. Со  стаканом в руке  Джастин  отошел  к  французскому  окну,
выходящему в залитый светом  сад: освещали его двадцать ламп мощностью в 150
ватт каждая. Их блеск подсветил и одну щеку Джастина.
   - Может, так  все и думают, - внезапно произнес он, продолжив разговор,
которой они не вели.
   -  Ты  о чем,  дорогой? - спросила Глория, не зная, обращается ли он  к
ней. Но не удержалась от вопроса, поскольку понимала, что ему надо с  кем-то
поговорить.
   - О том, что  тебя любят,  каким ты кажешься, а не таким, какой  ты  на
самом деле. Что ты мошенничаешь. Воруешь любовь.
   Глория  и  представить  себе не  могла, что  кто-то так  о  нем  думал,
наоборот, не сомневалась, что такие мысли никому не приходили в голову.
   - Не говори глупостей, Джастин, -  отчеканила она. - Ты - один из самых
искренних людей, которых я знаю. И  всегда был таким.  Тесса обожала тебя, и
по-другому просто быть не могло. Ей  очень повезло в том, что  она встретила
тебя.
   "Что же касается  воровства любви, -  подумала она, -  то не  требуется
семь пядей во лбу для того, чтобы догадаться, кто в  этом дуэте подворовывал
любовь".
   Джастин не отреагировал на ее  эмоциональный выплеск,  а  может, она не
увидела его  реакции,  потому что  ее  отвлек собачий  лай: одна  начала,  а
остальные подхватили, по всей Мутайге.
   -  Она  видела от тебя только добро, Джастин, и ты  это  знаешь. Негоже
тебе корить  себя за преступления,  которые ты  не  совершал.  Так поступает
множество людей, теряя близкого человека,  но они несправедливы по отношению
к самим себе. Мы не можем  относиться  к нашим близким так, словно они могут
умереть в любую минуту. Из этого ничего путного не  выйдет. Не правда ли? Ты
был  ей верен. Всегда, -  добавила  Глория, случайно  намекнув  на то, что о
Тессе она такого сказать не  может. И ее намек не остался незамеченным,  она
могла в этом поклясться, он  уже  собрался рассказать о том, каким мерзавцем
оказался этот  Арнольд Блюм, но тут же услышала, как повернулся в замке ключ
ее мужа, и поняла, что момент откровенности безвозвратно утерян.
   -  Джастин,  старина,  как  дела?  -  воскликнул  Вудроу,  плеснул себе
чуть-чуть вина,  хотя  обычно  отдавал  предпочтение виски,  и плюхнулся  на
диван.  -  К  сожалению,  больше  никаких  новостей. Ни плохих, ни  хороших.
Никаких  зацепок,   никаких  подозреваемых,  пока  ничего.  Никаких   следов
Арнольда. Бельгийцы  дают  вертолет, Лондон  - второй. Деньги,  деньги. Наша
общая беда. Однако  он - гражданин Бельгии, так почему нет. Ты сегодня очень
красивая, сладенькая. Что у нас на обед?
   "Он выпил, - раздраженно подумала Глория.  -  Делает вид, что  работает
допоздна, а  сам  пьет в кабинете, тогда как я  должна заниматься с детьми".
Тут  она  уловила  какое-то  движение  у   окна  и  к  еще  большему  своему
неудовольствию поняла, что Джастин решил  откланяться,  вспугнутый слоновьей
бестактностью ее мужа.
   -  А  как  же  обед? - запротестовал Вудроу.  -  Старина, силы тебе еще
понадобятся.
   - Вы очень добры, но, боюсь, у меня нет аппетита.  Спасибо тебе за все,
Глория. Сэнди, спокойной ночи.
   -  И Пеллегрин  шлет  телеграммы с  выражением поддержки. Говорит,  что
горюет весь Форин-оффис. Не звонит только потому, чтобы не обременять тебя.
   - Бернарда всегда отличал особый такт.
   Глория  наблюдала, как  закрылась  дверь,  услышала  шаги  по  бетонной
лестнице,  посмотрела на пустой стакан на бамбуковом  столике у французского
окна, и  в голове ее вдруг сверкнула пугающая мысль:  она  больше никогда не
увидит его.
   За обедом  Вудроу,  как  обычно, ел неряшливо, насыщался,  а не получал
удовольствие  от еды.  Глория, у которой, как и у  Джастина, пропал аппетит,
наблюдала за мужем. То же проделывал и Джума, их слуга, на цыпочках кружащий
вокруг стола.
   - Как у нас  дела? -  заговорщически прошептал Вудроу, ткнув пальцем  в
пол и предлагая ей понизить голос.
   - Нормально, - она приняла условия игры. - С учетом обстоятельств.
   "Что  ты  сейчас делаешь внизу? -  гадала она.  -  Лежишь  на  кровати,
уставившись  в темноту? Или стоишь у окна,  смотришь через  прутья решетки в
сад, говоришь с ее призраком?"
   - Ничего важного  не выяснилось? -  спросил Вудроу. Имен  он,  учитывая
присутствие Джумы, избегал.
   - Насчет чего?
   - Насчет нашего мальчика-побегунчика,  - он похотливо заулыбался, ткнул
пальцем  в бегонии и  беззвучно  произнес:  "Блюм".  Его телодвижения  Джума
истолковал по-своему, поспешив к нему с графином воды.
   Не один час Глория лежала без сна рядом  с похрапывающим мужем, а когда
ей вдруг послышался донесшийся  снизу  звук, выбралась из кровати, подошла к
окну,  выглянула в сад. В  город подали  электричество, и он  сиял  россыпью
огней. Но призрак Тессы не  скользил по залитому светом саду. Не увидела она
и Джастина.  Вернувшись к кровати,  обнаружила  в ней  Гарри,  который спал,
сунув большой палец одной руки в рот и положив вторую на грудь отца.

x x x

   Семья, как обычно, поднялась рано, но Джастин их опередил. Все в том же
мятом костюме,  он буквально не находил себе места. Глория отметила, что его
щеки залиты румянцем. Мальчики,  как их и учили, важно  пожали ему  руку, он
меланхолично ответил на их приветствие.
   - О, Сэнди, доброе утро! - воскликнул он, как только появился Вудроу. -
Не мог бы ты уделить мне пару минут?
   Мужчины удалились на залитую солнцем веранду.
   -  Я насчет своего  дома, - начал Джастин,  как  только  они  оказались
наедине.
   -  Здешнего  или лондонского,  старина?  -  вопросом на вопрос  ответил
Вудроу,  изображая веселье.  И Глория, которая слышала  каждое  слово  через
раздаточное окошко, соединяющее веранду с кухней, с радостью хряпнула бы его
по голове чем-то тяжелым.
   -  Здешнего,  в Найроби. Ее личные бумаги, письма  адвокатов. Материалы
семейного  трастового фонда. Документы,  которые дороги нам обоим. Я не могу
оставить без надзора  ее личную документацию. Она не предназначена  для глаз
кенийских полицейских.
   - И какой же выход, старина?
   -  Я бы  хотел поехать  туда. Прямо сейчас. Как твердо и решительно!  У
Глории пела душа. Как решительно, несмотря ни на что!
   - Мой дорогой друг, это невозможно. Эти писаки сожрут тебя живьем.
   - Откровенно говоря,  я  в это  не верю. Полагаю, они  могут попытаться
сфотографировать  меня.  Они  будут выкрикивать  свои вопросы. Если  я им не
отвечу, на большее они не пойдут. Поймаем их, пока они бреются.
   Глория  прекрасно  знала, чем  на это ответит  Вудроу. Через минуту  он
будет  звонить в Лондон Бернарду Пеллегрину.  Так  он  поступал всегда, если
хотел  действовать  через голову  Портера Коулриджа  и  получить нужное  ему
указание.
   -  Вот что  я  тебе скажу, старина. А почему бы тебе не написать список
нужных  документов? Я  как-нибудь передам  его  Мустафе, он  их  подберет  и
привезет сюда.
   "Типичная  реакция,  -  в ярости  подумала  Глория.  - Уйти от  прямого
ответа, потянуть время, найти самый легкий путь".
   -  Мустафа понятия  не имеет, как  отбирать документы, -  услышала  она
ответ Джастина, голос его оставался таким же твердым. - А от списка толку не
будет.  Его ставит в  тупик даже  список  продуктов, которые  надо  купить в
магазине. Это мой долг перед ней, Сэнди.  Долг чести, и я обязан его отдать.
Поможешь ты мне в этом или нет.
   "Класс, он обязательно  скажется,  - мысленно зааплодировала  Глория. -
Здорово сыграно, старина". Но  даже тогда  ей  не пришло в голову, пусть она
просматривала самые  неожиданные  варианты, что  у ее мужа могут быть личные
причины для визита в дом Тессы.
   Пресса  не брилась. Джастин ошибся. А если  кто и решил поутру привести
себя  в  порядок,  то  проделывал это  на  травке перед домом Джастина,  где
репортеры и провели ночь во взятых  напрокат автомобилях, выбрасывая мусор в
кусты  гортензии.  Два африканца  в  полосатых,  цветов американского  флага
брюках и цилиндрах продавали  с  лотка чай. Другие жарили кукурузу на углях.
Сонные полицейские  кучковались около  побитой  временем  патрульной машины,
зевали  и  курили.  Их  босс,  внушительных  размеров  толстяк, с коричневым
кожаным ремнем  на животе  и  золотым  "Ролексом"  на  руке,  закрыв  глаза,
развалился  на  переднем  пассажирском  сиденье.  Часы  показывали  половину
восьмого.  Над городом плыли  низкие облака. Большие черные птицы то  и дело
менялись местами на проводах, выжидая момент, чтобы спикировать за едой.
   -  Проезжай мимо, потом остановись, - из  глубины  минивена скомандовал
Вудроу, сын военного.
   Они сохранили ту же диспозицию, что и днем раньше: Ливингстон и Джексон
на переднем сиденье, Вудроу и Джастин - позади. На  номерных знаках  черного
"Фольксвагена" стояли буквы  CD,  как, впрочем,  и на половине  автомобилей,
разъезжающих по улицам Мутайги. Опытный глаз мог  бы  разглядеть  на  тех же
номерных знаках  символику  британского  посольства,  но  репортерам  такого
опыта,  похоже,   недоставало,   поэтому  никто   не   обратил  внимания  на
"Фольксваген", проехавший мимо ворот  и остановившийся чуть  выше по склону.
Ливингстон остановил минивэн, поставил его на ручник.
   - Джексон, выйдешь из  машины, медленным шагом вернешься к воротам дома
мистера Куэйла. Как зовут твоего привратника? - последний вопрос относился к
Джастину.
   - Омари.
   -  Скажешь Омари, когда наш  минивэн вкатится на подъездную дорожку, он
должен  открыть их в самую последнюю минуту и закрыть, как  только мы въедем
во двор.
   Останься с ним и проследи, чтобы он сделал все, как я сказал. Давай.
   Сразу войдя в роль, Джексон вылез из кабины, потянулся, поправил ремень
и наконец направился  вниз по склону  к  железным воротам.  Под пристальными
взглядами репортеров и полицейских встал рядом с Омари.
   - Подавай назад, - приказал Вудроу Ливингстону. - Очень медленно. Пусть
все поймут, что мы никуда не торопимся.
   Ливингстон  отпустил  ручник,  оставил  нейтральную  передачу.  Минивэн
медленно  покатился вниз  п