олько  мелких  монет   проводить   туда
иностранцев.
   Предложение было принято, и все трое направились по запутанным уличкам,
ведущим к городским укреплениям.  Минут  через  десять  они  добрались  до
пустынной части города, где редкие низкие домишки выходят на улицу глухими
стенами без единого окна.
   Между тем доктор  и  Петер  Батори  с  лихорадочным  нетерпением  ждали
возвращения Луиджи и Пескада. Раз двадцать они порывались выйти из "фонды"
и отправиться на поиски. Но Саркани  и  марокканка  знали  в  лицо  обоих.
Неожиданная встреча могла спугнуть негодяя и его наперсницу,  а  разыскать
их вновь было бы нелегко. Итак, доктор и Петер  остались  дома,  хотя  они
места себе не находили от беспокойства. В девять  часов  Луиджи  и  Пескад
вернулись на постоялый двор.
   При виде их опечаленных лиц  нетрудно  было  догадаться,  что  посланцы
принесли дурные вести.
   В самом деле, Саркани  и  Намир  в  сопровождении  неизвестной  молодой
девушки покинули Тетуан пять недель тому назад, оставив дом под присмотром
какой-то старухи.
   Доктор и Петер, не ожидавшие такого удара, были буквально сражены.
   - Однако причину этого  отъезда  легко  понять!  -  заметил  Луиджи.  -
Саркани, наверно, опасался,  как  бы  Силас  Торонталь  из  мести  или  по
какой-нибудь другой причине не выдал его убежища!
   До сих пор доктор Антекирт,  неустанно  преследовавший  предателей,  ни
разу не усомнился в своих силах. Но теперь, когда ему  предстояло  вырвать
из рук Саркани родную дочь, он потерял прежнюю уверенность!
   И все же они с Петером решили тотчас же отправиться в дом Намир.  И  не
только для того, чтобы  предаваться  воспоминаниям  о  Саве.  Быть  может,
какая-нибудь мелочь подскажет им, что сталось  с  молодой  девушкой?  Быть
может, старая еврейка, которой поручено стеречь это жилище, сообщит,  или,
вернее, продаст, пришельцам сведения, необходимые для дальнейших поисков?
   Луиджи  тотчас  же  отвел  их  в  дом  марокканки.  Доктор,  говоривший
по-арабски так, словно он родился в пустыне, выдал себя за друга  Саркани.
По его словам, он был  проездом  в  Тегуане  и  очень  хотел  бы  повидать
приятеля или хотя бы осмотреть его дом.
   Сначала старуха заупрямилась, но, получив горсть цехинов,  сразу  стала
любезнее. А главное, согласилась отвечать да вопросы, которые  задавал  ей
доктор под видом живейшего участия к Саркани.
   Девушка, привезенная марокканкой, должна была выйти замуж  за  Саркани.
Брак этот был давно решен, и, по всей вероятности, свадьба состоялась бы в
Тетуане, если бы не поспешный отъезд жениха с невестой и Намир. За  время,
проведенное в Тетуане, то есть за три месяца, девушка ни разу не  выходила
из дома. Говорили, что в жилах ее течет арабская кровь, но старуха считала
ее европейкой. Впрочем, она видела девушку очень редко,  лишь  в  те  дни,
когда марокканка отлучалась из города, и ничего больше не могла сказать  о
ней.
   На вопрос, куда Саркани увез обеих женщин, старуха ничего не  ответила.
Она знала только, что они уехали недель пять назад  с  караваном,  который
шел на восток. Теперь дом находится под ее присмотром, и она должна  здесь
жить до тех пор, пока Саркани не продаст его.  Из  этих  слов  можно  было
заключить, что негодяй не собирается возвращаться в Тетуан.
   Доктор холодно выслушивал ответы старухи и тут же переводил  их  Петеру
Батори.
   Ясно было одно: Саркани не сел на  пакетбот,  заходящий  в  Танжер,  не
отправился он и по железной дороге, конечная станция которой  находится  в
Оране. Он присоединился к каравану, уходившему из Тетуана...  Но  куда?  В
какой-нибудь оазис, затерянный в пустыне, или  еще  дальше  в  глубь  этой
полудикой страны, где Сава будет окончательно в его власти? Как знать?  На
дорогах Северной Африки трудно найти следы каравана.
   Доктор стал еще настойчивее расспрашивать старую еврейку. Дело  в  том,
что он получил важные для Саркани новости, речь идет о  продаже  дома,  от
которого друг хочет отделаться. Но, как  ни  старался  доктор,  он  ничего
больше не выведал. По всей  вероятности,  старуха  не  знала,  куда  бежал
Саркани, чтобы ускорить развязку этой драмы.
   Доктор, Петер и Луиджи попросили разрешения осмотреть  дом,  устроенный
по арабскому обычаю так,  что  все  его  комнаты  выходили  во  внутренний
четырехугольный двор, окруженный галереей.
   Вскоре они добрались  до  комнаты,  вернее,  тюремной  камеры,  которую
занимала Сава. Сколько часов провела здесь  несчастная  девушка  в  полном
отчаянии,  потеряв  всякую  надежду  на  помощь!  Доктор  и  Петер   молча
оглядывали комнату: не наведет ли их что-нибудь на след беглецов?
   Вдруг Антекирт быстро подошел к маленькой медной жаровне,  стоявшей  на
треножнике в углу комнаты. На дне ее лежали наполовину  обгоревшие  клочки
бумаги.
   Быть может, это письмо написала Сава,  а  потом,  захваченная  врасплох
внезапным отъездом, решила сжечь его, прежде чем покинуть Тетуан? Или же -
что не менее вероятно - письмо было найдено у Савы и сожжено  Саркани  или
Намир?
   Петер внимательно следил за доктором, наклонившимся над  жаровней.  Что
он нашел там?
   На этих обрывках бумаги, которые от одного дуновения могли обратиться в
пепел, ясно  проступали  несколько,  к  сожалению,  неполных  слов,  между
прочим: "Гос... Бат..."
   Сава не знала, да и не могла знать об отъезде госпожи Батори из  Рагузы
и, очевидно,  решила  обратиться  к  единственному  человеку  в  мире,  от
которого ждала помощи.
   Вслед за именем госпожи Батори можно было разобрать другое имя, имя  ее
сына...
   Петер,  затаив  дыхание,  пытался  найти  еще  хоть  одно   слово,   не
уничтоженное огнем!..  Но  глаза  его  застилали  слезы...  Он  ничего  не
видел!..
   А между тем на этом разорванном, обуглившемся письме сохранилось слово,
которое могло навести их на след Савы, слово, почти не тронутое  огнем,  и
доктор в конце концов отыскал его.
   - Триполитания! - воскликнул он.
   Так, значит, Саркани решил укрыться в Триполитании, у себя  на  родине,
где он мог жить в полной безопасности! Туда-то и  направлялся  караван,  к
которому он примкнул пять недель тому назад.
   - Едем в Триполи! - заявил Антекирт.
   В тот же вечер "Электро-2" вышел в море. Если Саркани и успел добраться
до  столицы  Триполитании,  наши  друзья  надеялись  прибыть  туда   через
несколько дней после него.



2. ПРАЗДНИК АИСТОВ

   Странное зрелище представляла собой двадцать  третьего  ноября  равнина
Сунг-Эттелате, расстилающаяся  за  стенами  Триполи.  Невозможно  было  бы
сказать в этот день, бесплодна или плодородна  ее  почва.  Землю  скрывали
разноцветные шатры, украшенные кистями  и  яркими,  кричащими  флагами,  а
также жалкого вида  шалаши,  покрытые  полинявшей  заплатанной  холстиной,
которая, очевидно, плохо защищала обитателей от резкого южного  ветра.  То
там, то тут виднелись лошади в богатой восточной сбруе,  лежали  верблюды,
вытянув на песке плоскую голову, напоминавшую полупустой  бурдюк,  сновали
маленькие ослики величиной с большую собаку и большие собаки  величиной  с
маленького ослика, стояли мулы,  похожие  издали  на  двугорбых  верблюдов
благодаря громоздким арабским седлам с огромной лукой. Рискуя  кого-нибудь
раздавить, в толпе мужчин, женщин и детей гарцевали всадники с  ружьем  за
плечами и обоюдоострой саблей за поясом; они так пригибались к седлу,  что
колени их почти касались груди, а ноги были вдеты в  стремена,  походившие
на восточную туфлю. Наконец, взгляд привлекали туземцы, почти все одетые в
своеобразные плащи  "хаули",  под  которыми  трудно  отличить  мужчину  от
женщины, - вся разница в том, что мужчины скалывают плащ на груди огромной
медной булавкой, а женщины прикрывают одной полою лицо, оставляя  на  виду
лишь  левый  глаз.  У  представителей   различных   классов   эта   одежда
видоизменяется: бедняки набрасывают грубый шерстяной плащ прямо  на  голое
тело, люди зажиточные носят под ним куртку и широкие арабские шаровары,  а
богачи - великолепное одеяние в белую и  голубую  клетку,  шитую  золотыми
блестками рубашку и второй полупрозрачный "хаули", сотканный из блестящего
шелка и матовой белой шерсти.
   Одни ли триполитанцы наводняли в этот день равнину? Нет. У стен столицы
теснились торговцы из Гадамеса и Сокны, явившиеся в  сопровождении  черных
невольников, евреи, прибывшие  из  других  городов,  со  своими  дородными
женами,  которые  не  закрывают  лиц  и  носят  длинные  шаровары,  негры,
покинувшие жалкие хижины  из  тростника  и  пальмовых  ветвей  в  соседней
деревне, чтобы присутствовать на этом народном празднестве,  и  нацепившие
на себя вместо одежды всевозможные  украшения:  толстые  медные  браслеты,
ожерелья из раковин и звериных зубов, серебряные кольца, продетые в уши  и
в нос. Здесь были также люди  из  племен  бенулье  и  авагир,  живущие  на
побережье залива Большой Сирт, которым родная финиковая пальма дает  вино,
фрукты, хлеб и варенье. Наконец, среди этого скопления  мавров,  берберов,
турок, бедуинов и "мусафиров", как здесь называют европейцев,  расхаживали
паши, шейхи, кади и каиды,  расталкивая  простолюдинов,  и  толпа  покорно
расступалась перед обнаженными саблями солдат и палками полицейских, когда
те прокладывали дорогу величественному генерал-губернатору этой  провинции
турецкой империи, подведомственной самому султану.
   Во всей Триполитании насчитывается около  полутора  миллионе"  жителей,
включая шесть тысяч солдат, причем на плато Джебель приходится миллион,  а
на Киренаику пятьсот тысяч; в самом Триполи живет не больше двадцати  пяти
тысяч человек. Однако можно смело сказать, что в этот знаменательный  день
население столицы удвоилось благодаря наплыву любопытных  со  всех  концов
страны. По правде говоря, пришельцы не искали убежища  внутри  незыблемого
кольца крепостных  стен.  Плохонькие  городские  дома  (они  построены  из
неважного  материала  и  быстро  превращаются  в   развалины),   узенькие,
извилистые улички, лишенные не только мостовых, во даже,  если  можно  так
выразиться, и неба, соседний с молом квартал, где  находятся  консульства,
западный квартал, населенный исключительно евреями, да и  остальная  часть
города, предоставленная мусульманам, - словом,  весь  Триполи  никогда  не
вместил бы этих огромных толп.
   Зато  на  равнине  Сунг-Эттелате  вполне  могли  найти  приют  зрители,
собравшиеся  на  праздник  аистов,  легенду  о  которых  до  сих   пор   с
благоговением рассказывают в Восточной  Африке.  Эта  песчаная  равнина  в
километр шириной не что иное,  как  часть  Сахары,  заливаемая  морем  при
сильных восточных ветрах.  Она  охватывает  город  с  трех  сторон.  Яркий
контраст с ее бесплодной почвой представляет оазис Менхие  на  юге.  Здесь
все радует глаз - ослепительно белые домики, сады,  орошаемые  при  помощи
примитивного сооружения, колесо которого без устали вращает тощая  корова,
плантации апельсиновых,  лимонных  деревьев  и  финиковых  пальм,  зеленый
кустарник, яркие красивые цветы, антилопы,  газели,  лисицы,  фламинго,  -
недаром в этом обширном оазисе живет  не  менее  тридцати  тысяч  человек.
Дальше тянется пустыня, которая в этом месте Африки ближе всего подступает
к Средиземному морю, пустыня со своими движущимися  дюнами  и  бескрайними
песками, где, по словам барона Крафта, "ветер так же легко вздымает волны,
как на море", - настоящий безбрежный океан, и он тоже  покрывается  иногда
туманом, только состоящим из мельчайшей, невесомой пыли.
   Триполитания почти  равняется  по  величине  Франции,  она  граничит  с
Тунисом, Египтом и Сахарой, а ее средиземноморское побережье имеет в длину
триста километров.
   В эту мало исследованную провинцию Северной  Африки,  где  можно  долго
прожить, не страшась преследований, и поспешил перебраться Саркани,  уехав
из Тетуана.
   Саркани был родом из Триполитании, там он начинал свою  деятельность  и
теперь лишь вернулся в родной край. Как известно, Саркани был членом одной
из самых страшных сект Северной Африки и мог  рассчитывать  на  деятельную
поддержку  сенуситов,  тем  более  что  все  еще  состоял  их  агентом  по
приобретению за границей боевых припасов и оружия. Вот  почему,  прибыв  в
Триполи, Саркани поселился в доме мокаддема Сиди Хазама, признанного главы
сенуситов этого округа.
   После  похищения  Силаса  Торонталя  на  дороге  в   Ниццу,   похищения
совершенно необъяснимого для Саркани, он  покинул  Монте-Карло.  Несколько
тысяч франков, выигранных за последнее время в казино, - эти  деньги  были
предусмотрительно  им  отложены,  -  как  нельзя  более  пригодились   для
путешествия и всяких  непредвиденных  расходов.  Следовало  в  самом  деле
опасаться, что доведенный до отчаяния Силас  Торонталь  захочет  отомстить
сообщнику, открыв либо его прошлое, либо убежище Савы. Ведь  банкиру  было
известно, что девушка находится в Тетуане, в доме Намир.  Поэтому  Саркани
решил как можно скорее уехать из Марокко.
   И действительно, он поступил  предусмотрительно,  ибо  Силас  Торонталь
вскоре сообщил доктору Антекирту, в какой стране и в  каком  городе  живет
девушка под охраной марокканки.
   Итак, Саркани решил укрыться в Триполитании, где он мог рассчитывать  и
на защиту и на поддержку. Но  отправиться  туда  морем  или  по  алжирской
железной дороге было бы слишком рискованно, и доктор прекрасно понял  это.
Поэтому Саркани предпочел присоединиться  к  каравану  сенуситов,  которые
эмигрировали в Киренаику,  а  по  дороге  намеревались  завербовать  новых
приверженцев в крупнейших вилайетах Марокко, Алжира и тунисской провинции.
Этот караван отправился в путь двенадцатого октября и  должен  был  быстро
преодолеть расстояние в пятьсот лье между Тетуаном и Триполи, следуя вдоль
северной границы пустыни.
   Сава  была  теперь  в  полной  власти  своих  похитителей.  Но  девушка
оставалась непреклонной. Ни угрозы Намир, ни гневные  вспышки  Саркани  не
пугали ее.
   Покидая  Тетуан,  караван  насчитывал  человек   пятьдесят   сектантов,
организованных по-военному под руководством имама.  Впрочем,  никто  и  не
помышлял о том, чтобы идти через  провинции,  подчиненные  французам,  где
могли встретиться кое-какие затруднения в пути.
   Береговая линия Алжира и Туниса  изгибается  дугой  до  залива  Большой
Сирт, где она резко поворачивает к югу. Кратчайшая дорога  от  Тетуана  до
Триполи совпадает, естественно, с хордой этой дуги, проходя через  Лагуат,
один из последних французских городов на границе Сахары.
   Караван, выйдя из пределов марокканской  территории,  направился  вдоль
границы богатых провинций Алжира, который недаром было предложено  назвать
"Новая  Франция";  действительно,  есть  больше  оснований   считать   его
Францией, чем  Новую  Каледонию,  Новую  Голландию  и  Новую  Шотландию  -
Каледонией, Голландией и Шотландией, ибо только  тридцать  часов  езды  по
морю отделяют эти африканские владения от Франции.
   В  Бени-Матане,  в  Улад-Найле  и  в  горах  Шарфат-эль-Хамеле  караван
пополнился новыми приверженцами секты сенуситов. И когда он вышел  к  морю
недалеко от залива Большой Сирт, в состав его входило  уже  более  трехсот
человек. Прошли еще немного к югу, вдоль берега, вербуя новых членов секты
в деревнях тунисской провинции, и  наконец  после  полуторамесячного  пути
двадцатого ноября караван пересек границу Триполитании.
   Итак,  к  тому  времени,  когда   в   Триполи   начали   готовиться   к
торжественному празднику аистов, Саркани и Намир уже  три  дня  гостили  в
доме мокаддема Сиди Хазама, ставшего тюрьмой для Савы Шандор.
   Это  увенчанное  стройными  минаретами  здание   несколько   напоминало
крепость. Чтобы убедиться в этом,  стоило  только  взглянуть  на  бойницы,
проделанные в глухих белых стенах, на террасы  с  зубчатой  оградой  и  на
узкую низенькую дверь. Это и была в сущности  крепость,  расположенная  за
городом, на границе песчаной равнины и зеленого оазиса Менхие, во владения
которого врезалась высокая ограда садов Сиди Хазама.
   Расположение комнат было такое же, как  и  во  всех  арабских  жилищах,
только в доме мокаддема имелся не один, а три внутренних двора, или патио.
Вокруг каждого двора шла галерея  с  колоннами  и  арками,  на  которую  и
выходили двери всех  комнат,  по  большей  части  богато  обставленных.  В
глубине второго двора имелась обширная "скифа" - нечто вроде прихожей  или
холла, где Сиди Хазам принимал своих посетителей и созывал собрания.
   Эта маленькая крепость была защищена  не  только  высокой  оградой,  ее
охраняла многочисленная стража, которая всегда  могла  отразить  нападение
полудиких  кочевников  и  даже  справиться  с  триполитанскими   властями,
стремившимися обуздать сенуситов. Человек пятьдесят  сектантов,  живших  в
доме, были прекрасно вооружены как для обороны, так и для нападения.
   В крепость вела только  одна  дверь,  но  дверь  очень  толстая,  очень
прочная, обитая железом, и проломить ее было бы нелегко, но даже  если  бы
это удалось, немногие переступили бы через ее порог.
   Саркани нашел в доме Сиди Хазама прекрасное убежище. Здесь он  надеялся
довести свое дело до конца. Брак с Савой  должен  был  дать  ему  огромное
состояние, и в случае необходимости он мог рассчитывать на  помощь  секты,
непосредственно заинтересованной в успехе задуманного им плана.
   Что касается сенуситов, прибывших из Тетуана и завербованных по дороге,
то они разбрелись по оазису Менхие, готовые  вновь  собраться  по  первому
сигналу.  Секта  намеревалась  использовать  праздник   аистов   в   своих
интересах, о чем триполитанская полиция даже не подозревала. Именно здесь,
на равнине Сунг-Эттелате, сенуситы Северной Африки  должны  были  получить
напутствие муфтиев и приступить к стягиванию своих сил  в  Киренаике,  где
предполагалось создать настоящее царство  пиратов  под  верховной  властью
калифа.
   Обстоятельства благоприятствовали этому  объединению,  ибо  в  вилайете
Бенгази, в Киренаике, их секта насчитывала наибольшее число приверженцев.
   В день праздника  аистов  трое  иностранцев  расхаживали  среди  толпы,
собравшейся на равнине Сунг-Эттелате. Никто не принял бы их за европейцев,
так как все они были одеты по-арабски. К тому же старший из них держался в
этом платье так непринужденно, что, очевидно, уже давно привык носить его.
   Это был доктор Антекирт в сопровождении Петера Батори и Луиджи Феррато.
Пескад  и  Матифу  остались  в  городе,   где   они   занялись   какими-то
приготовлениями, и, по всей вероятности, должны были появиться  на  сцене,
когда настанет время сыграть свою роль.
   Прошли сутки с тех пор, как "Электро-2"  бросил  якорь  под  прикрытием
длинной гряды скал, которая образует естественный мол в порту Триполи.
   Переход из Тетуана  был  проделан  так  же  быстро,  как  и  в  Тетуан.
Остановились только в Филиппвиле, в маленькой бухточке Филфила,  и  то  на
какие-нибудь  три  часа,  чтобы  достать  арабское  платье,   после   чего
"Электро-2" тотчас же отправился в путь, причем его появление даже не было
замечено в Нумидийском заливе.
   Когда доктор и его спутники сошли  на  триполитанский  берег  -  не  на
пристани, а среди  скал  за  портом  Триполи,  -  это  уже  не  были  пять
европейцев, а пять жителей  Востока,  одежда  которых  не  могла  привлечь
внимание. Возможно, Петер и Луиджи, не привыкшие носить  арабское  платье,
держались в нем несколько принужденно, зато  Пескад  и  Матифу,  профессия
которых требовала постоянных переодеваний, нисколько не были смущены таким
маскарадом.
   С наступлением ночи "Электро-2" укрылся в уединенной бухточке,  которая
почти не охранялась, как, впрочем, и все это побережье.  Здесь  он  должен
был стоять наготове, чтобы выйти в море в любой час дня и ночи. Очутившись
на суше, доктор и его спутники взобрались на скалистый  берег,  прошли  по
набережной, сооруженной из огромных каменных глыб, до Баб-эль-Бара,  иначе
говоря,