о решили идти за ним до конца. Граф Ладислав Затмар и
профессор Иштван Батори, оба лет на десять старше  Матиаса  Шандора,  были
знатные мадьяры, но не имели состояния. Один из них жил на скромный  доход
от  небольшого  имения  в  округе  Липто,  по  ту  сторону  Дуная;  другой
преподавал физику в Триесте и зарабатывал на жизнь уроками.
   Ладислав Затмар жил на улице  Акведотто,  в  доме,  недавно  привлекшем
внимание  Саркани  и  Зироне;  это  скромное  жилище  он   предоставил   в
распоряжение Матиаса Шандора на все время его  пребывания  в  Триесте,  то
есть до конца  подготовлявшегося  восстания,  чем  бы  оно  ни  кончилось.
Единственным слугой в этом доме был старый  Борик,  венгр  лет  пятидесяти
пяти, человек столь же преданный своему хозяину,  как  управляющий  замком
Лендек владельцу Артенака.
   Иштван Батори занимал  скромный  домик  на  Корса-Стадионе,  в  том  же
квартале, что и граф Затмар. Его жизнь протекала в кругу семьи, состоявшей
из жены и восьмилетнего сына Петера. Иштван Батори был подлинным,  хотя  и
очень  отдаленным  потомком  мадьярских  князей,  которые   в   XVI   веке
царствовали  в  Трансильвании.   С   течением   времени   этот   род   дал
многочисленные разветвления и постепенно измельчал, и никто не подозревал,
что одним из последних  его  представителей  является  скромный  профессор
Пресбургской академии. Иштван Батори был выдающимся ученым, одним  из  тех
жрецов  науки,  что  живут  в  уединении  и  становятся  знаменитыми  лишь
благодаря своим трудам. О нем можно было бы  сказать,  как  о  шелковичном
черве: "Inclusum labor illustrat" [уединение прославляет  работу  (лат.)].
Из-за своих политических убеждений, которых он  никогда  не  скрывал,  ему
пришлось уйти в отставку, и, перебравшись в Триест вместе с женой, которая
мужественно поддерживала его во всех испытаниях, он  стал  давать  частные
уроки.
   С приездом Матиаса Шандора, который официально снимал комнату в Палаццо
Модело - нынешнем отеле  Делорм  -  на  Пьяццо  Гранде,  три  друга  стали
постоянно встречаться в доме Ладислава Затмара.  Полиции  и  в  голову  не
приходило, что  в  скромном  доме  на  Акведотто  находится  штаб-квартира
заговора, насчитывающего множество  участников  во  всех  крупных  городах
страны.
   Ладислав Затмар и  Иштван  Батори  без  всяких  колебаний  примкнули  к
Матиасу Шандору и стали его ревностными сообщниками.  Они  также  считали,
что теперь настало время начать борьбу за освобождение  родины  и  вернуть
Венгрии подобающее ей место в семье европейских  держав.  Они  знали,  что
рискуют жизнью, но это не могло их остановить. Итак, дом на Акведотто стал
местом встреч руководителей заговора. Множество единомышленников приезжало
сюда из разных уголков страны за  указаниями  и  распоряжениями.  Почтовые
голуби - быстрые воздушные гонцы - обеспечивали постоянную, надежную связь
между  Триестом,  главными  городами  Венгрии  и   Трансильванией,   когда
требовалось послать инструкции, которые нельзя было доверить ни почте,  ни
телеграфу. Короче говоря, были приняты все предосторожности, и заговорщики
до сих пор не вызывали ни малейших подозрений.
   К тому же, как мы знаем, они  вели  шифрованную  переписку,  совершенно
непонятную без ключа, а потому безопасную.
   Двадцать  первого  мая,  через  три  дня  после   возвращения   голубя,
побывавшего в руках у Саркани, около восьми часов вечера, Ладислав  Затмар
и Иштван Батори сидели в рабочем кабинете хозяина  дома  и  ждали  Матиаса
Шандора. Личные дела недавно заставили  графа  уехать  в  Трансильванию  и
побывать  в  своем  замке.  Он  воспользовался  этим  путешествием,  чтобы
повидаться с некоторыми друзьями в Клаузенбурге, главном городе провинции,
и сообщить им содержание той самой записки, с которой Саркани недавно снял
копию; в этот день граф должен был вернуться в Триест.
   После  отъезда  графа  Шандора  Триест  и  Буда  не  раз   обменивались
посланиями, и голуби перенесли немало шифрованных записок. Сейчас Ладислав
Затмар как раз и занимался  расшифровкой  криптограмм,  пользуясь  ключом,
известным под названием "сетки".
   Эти секретные записки составлялись очень простым  способом:  с  помощью
перестановки букв. При этом каждая буква сохраняла свое обычное  значение,
то есть "б" означало "б", "е" означало "е" и так далее. Но  буквы  нарочно
переставлялись, и прочесть написанное можно было только с  помощью  сетки,
которая  закрывала  ненужные  буквы,  оставляя  открытыми  нужные,  в  том
порядке, в каком их следует читать.
   Эти сетки, известные с давних пор, усовершенствованы в  наше  время  по
системе полковника Флейснера; они остаются лучшим и самым верным  способом
составления криптограмм, не поддающихся расшифровке. Остальные  системы  с
перестановкой букв, будь то системы с неизменной основой или же с  простым
ключом, где каждая буква алфавита всегда заменяется одной и той же  буквой
или значком (а также и  системы  с  изменяющейся  основой  или  с  двойным
ключом), не вполне надежны. Существуют опытные специалисты по  расшифровке
криптограмм, удивительные мастера в этом деле; иногда они основываются  на
простом расчете вероятностей, а иногда действуют наугад. Зная, какие буквы
алфавита наиболее употребительны и потому должны чаще всего встречаться  в
криптограмме (так, например, "е" во  французском,  английском  и  немецком
языках, "о" - в испанском, "а" - в русском, "е" и "и"  -  в  итальянском),
они находят их в зашифрованном тексте  и  постепенно  отгадывают  истинное
значение каждой  буквы  в  письме.  Вот  почему  почти  все  криптограммы,
составленные по такой системе, поддаются расшифровке умелых разгадчиков.
   Другое дело сетки или зашифрованные словари (в которых отдельные  слова
и даже целые фразы заменены цифрами); это самый надежный способ составлять
неподдающийся прочтению  текст.  Однако  обе  эти  системы  имеют  большой
недостаток:  они  требуют  соблюдения  строжайшей  тайны,  ибо  надо  быть
абсолютно уверенным, что  словарь  или  сетка,  которая  служит  ключом  к
данному тексту, не попадет в чужие руки. В самом  деле,  без  словаря  или
сетки письма невозможно прочесть, зато, если ключ будет похищен, их сможет
прочесть каждый.
   Итак, граф Шандор и его сообщники переписывались с  помощью  сетки,  то
есть квадратного куска картона, с прорезанными  в  нем  дырочками;  но  из
предосторожности, опасаясь, что сетка может быть  украдена  или  потеряна,
граф и его друзья, прочитав  послания,  немедленно  их  уничтожали.  Таким
образом не сохранялось никаких следов этого заговора, участники которого -
самые знатные вельможи Венгрии, а также представители буржуазии и народа -
рисковали своей головой.
   Ладислав Затмар  только  что  сжег  последние  письма,  когда  в  дверь
кабинета тихонько постучали.
   Вошел Борик и ввел графа Матиаса Шандора, пришедшего пешком с вокзала.
   Ладислав Затмар быстро встал ему навстречу.
   - Ну, как прошла ваша поездка, Матиас? - с тревогой спросил он.
   - Очень удачно, Затмар! Я не сомневался в чувствах моих трансильванских
друзей, и мы можем твердо рассчитывать на их помощь.
   - Ты сообщил им об известии, полученном  из  Пешта  три  дня  назад?  -
спросил Иштван Батори, близкий друг графа, который был с ним на "ты".
   - Да, Иштван, я их предупредил. Они  тоже  готовы!  Они  поднимутся  по
первому сигналу. Через два часа после выступления мы будем хозяевами  Буды
и Пешта, через двенадцать часов к нам присоединятся  главные  комитаты  по
обоим берегам Тиссы, а через день мы овладеем всей Трансильванией. И тогда
восемь миллионов венгров вновь обретут независимость!
   - А как же сейм? - спросил Батори.
   - Большинство депутатов  сейма  -  на  нашей  стороне.  Они  сейчас  же
сформируют новое правительство и возьмут управление страной в  свои  руки.
Все произойдет быстро и в полном порядке, потому что  комитаты  пользуются
самоуправлением, почти не зависят от власти  короля  и  имеют  собственную
полицию.
   - Но ведь существует еще совет при наместнике и сам наместник - палатин
в Буде! - заметил Ладислав Затмар.
   - Палатин и его совет будут лишены возможности действовать.
   - И не смогут сноситься с Венской канцелярией по венгерским делам?
   - Конечно. Мы приняли меры, чтобы выступить  одновременно  и  сразу  же
добиться успеха.
   - Добиться успеха! Ты уверен?
   - Да, полного успеха! В армии все люди одной с нами крови, все венгры -
за нас и выступят с нами! Разве найдется хоть один потомок древних мадьяр,
чье сердце не  затрепещет,  когда  взовьется  славное  знамя  Родольфов  и
Корвинов!
   Эти слова были проникнуты высоким патриотическим чувством.
   -  Но  пока  постараемся  не  возбуждать  никаких   подозрений.   Будем
осторожны, тогда мы станем еще сильней! Вы не  слыхали  никаких  тревожных
разговоров в Триесте?
   - Нет, - ответил Ладислав Затмар. -  Здесь  только  и  говорят,  что  о
крупных работах, предпринятых  правительством  в  Поле,  для  которых  уже
навербовали немало рабочих.
   Еще пятнадцать лет тому назад австрийское правительство, боясь потерять
Венецианскую область (которая и была у него отнята впоследствии), задумало
основать в Поле, на южной оконечности Истрийского  полуострова,  громадные
арсеналы и военный порт, чтобы господствовать на  Адриатике.  Несмотря  на
протесты Триеста, морскому могуществу которого этот проект наносил  ущерб,
работы велись с лихорадочной быстротой. Поэтому Матиас Шандор и его друзья
могли  предполагать,  что  триестинцы  охотно  примкнут  к   движению   за
независимость Венгрии, когда узнают о нем.
   Но пока заговорщики соблюдали строгую тайну. Ничто не могло возбудить у
полиции подозрений, ей и не снилось, что в этот день в  скромном  доме  на
улице Акведотто собрались руководители заговора.
   Итак,  казалось,  что  все  предусмотрено  и   задуманному   перевороту
обеспечен успех; оставалось только ждать подходящей минуты,  чтобы  начать
решительные  действия.  Шифрованная  переписка  между  Триестом,  главными
венгерскими городами и Трансильванией должна была сильно  сократиться  или
даже совсем замереть, если только не произойдет каких-либо  непредвиденных
событий. Теперь, когда все приготовления уже закончены,  почтовым  голубям
уже не придется переносить никаких посланий. Из осторожности  решили  даже
не давать им больше пристанища в доме Ладислава Затмара.
   Известно, что деньги - главная пружина войны; то же можно сказать  и  о
заговорах. Необходимо, чтобы  в  час  восстания  участники  не  испытывали
недостатка в средствах. В такую минуту они должны быть всем обеспечены.
   Мы знаем, что Ладислав Затмар и Иштван Батори готовы были отдать  жизнь
за независимость родины, однако они не могли отдать своего состояния,  так
как  обладали  весьма  ограниченными  средствами.  Но  граф   Шандор   был
чрезвычайно богат и вместе с жизнью готов был пожертвовать родине все свое
достояние. Вот почему с  помощью  управляющего  Лендека  он  за  последние
месяцы заложил свои земли и  собрал  очень  крупную  сумму  -  более  двух
миллионов флоринов.
   Он хотел иметь эти деньги под рукой и поэтому поместил их на свое имя в
крупный и весьма солидный триестский банк с  безупречной  репутацией.  Это
был тот самый банк Торонталя, о котором толковали Саркани и  Зироне,  сидя
на кладбище в старом городе.
   И это случайное совпадение имело самые серьезные  последствия,  как  мы
увидим из дальнейшего рассказа.
   В описанный вечер Матиас Шандор сообщил Затмару и Батори, что он  решил
зайти на днях к Силасу Торонталю и предупредить банкира, что  в  ближайшее
время ему может понадобиться крупная сумма денег.
   В самом деле, события быстро развивались,  и  граф  должен  был  вскоре
подать из Триеста условленный сигнал к восстанию. А между тем в этот вечер
ему показалось, будто за домом Ладислава Затмара кто-то следит, и это  его
сильно встревожило.
   Около восьми часов граф Шандор и Иштван Батори вышли на улицу; один  из
них направлялся домой на Корса-Стадион, а другой - в гостиницу Делорм;  но
тут им почудилось, что за ними, прячась в тени, следуют два подозрительных
субъекта.
   Матиас  Шандор  и  его  друг  решили  узнать,  кто  их  преследует,  и,
повернувшись, направились прямо к ним; но неизвестные быстро  скрылись  за
углом церкви Сант-Антонио, стоявшей на берегу  большого  канала,  так  что
друзья не успели их разглядеть.



3. БАНК ТОРОНТАЛЯ

   В Триесте почти нет "высшего  света".  Люди  разных  национальностей  и
разных сословий встречаются очень редко. Австрийские должностные лица,  на
какой бы ступени административной лестницы они  ни  стояли,  считают  себя
представителями светского общества. В большинстве  это  люди  воспитанные,
образованные к любезные; но получаемое ими более чем скромное жалование не
соответствует  их  положению,  и  они  не  могут  тягаться  с  купцами   и
финансистами.  Богатые  семьи  редко  устраивают  приемы,  а   официальных
собраний почти не бывает, поэтому денежные тузы вынуждены  демонстрировать
свое богатство вне дома: они появляются на улицах в роскошных  каретах,  а
их жены выставляют свои пышные туалеты и  драгоценности  в  ложах  "Театро
Коммунален и "Армении".
   Одним из самых богатых домов города считался в  то  время  дом  банкира
Силаса Торонталя.
   Его главе, пользовавшемуся влиянием и  за  пределами  Австро-Венгерской
империи, исполнилось в то время тридцать семь  лет.  Банкир  и  его  жена,
которая была на несколько лет моложе, занимали большой  особняк  на  улице
Акведотто.
   Силас Торонталь считался очень богатым человеком,  и,  по-видимому,  не
без  оснований.  Смелые  и  удачные  биржевые  операции,  крупные  дела  с
обществом  "Австрийского   Ллойда"   и   другими   торговыми   компаниями,
значительные вклады, хранящиеся в его банке,  должны  были  приносить  ему
огромные доходы. Вот почему его дом был поставлен на широкую ногу,  а  сам
он занимал очень видное положение в городе.
   Однако Саркани был, по-видимому, прав, и в  настоящее  время  Торонталь
попал - быть может, ненадолго - в затруднительное положение. Он,  конечно,
понес крупные потери семь лет тому назад, когда  франко-итальянская  война
нанесла удар всем  биржам  и  банкам;  а  затем  после  военной  кампании,
закончившейся разгромом при Садове и  вызвавшей  падение  фондов  во  всей
Европе, а особенно в австро-венгерских городах - Вене, Пеште, Триесте, его
дела  пошатнулись.  В  то  время  необходимость  выплаты   крупных   сумм,
положенных на текущий счет в его банк, поставила его в тяжелое  положение.
Но, по-видимому, он оправился после этого кризиса, и если  Саркани  сказал
правду, то,  значит,  банкир  с  тех  пор  пустился  в  новые  рискованные
спекуляции, которые и подорвали дела его солидного банка.
   Действительно, за последние месяцы Силас  Торонталь  сильно  изменился,
хотя он, вероятно, этого не замечал. Выражение его лица стало другим, и он
утратил былое самообладание. Теперь он не смотрел людям прямо в глаза, как
прежде, а лишь украдкой бросал на них косые взгляды. Эту перемену заметила
даже госпожа Торонталь, женщина болезненная, нерешительная, беспрекословно
подчинявшаяся мужу и очень мало знавшая о его делах.
   Надо признаться, что если бы на банк Торонталя  обрушился  какой-нибудь
серьезный удар, его владелец не мог рассчитывать на  сочувствие  общества.
Правда, у него было множество клиентов и в городе и  во  всей  стране,  но
очень мало друзей. Необыкновенное самомнение, тщеславие и заносчивость,  с
которой он обращался  со  всеми,  не  располагали  к  нему  людей,  и  они
сохраняли с ним лишь деловые отношения. Вдобавок  жители  Триеста  считали
его иностранцем, так как он приехал  из  Рагузы  и  по  происхождению  был
далмат. У него не было в городе никаких  родственных  связей,  хотя  он  и
прожил здесь уже около пятнадцати лет, с тех пор как основал свой банк.
   В таком положении находился банк Торонталя. И хотя Саркани  подозревал,
что дела богатого банкира пошатнулись, ничто не подтверждало  его  мнения.
Никто не, выражал недоверия Торонталю, по крайней мере открыто. Вот почему
граф Матиас Шандор без  колебаний  доверил  ему  очень  крупную  сумму,  с
условием, что в любой день может взять ее  обратно,  предупредив  об  этом
банкира лишь за сутки.
   Быть может, читатель удивится, как могли возникнуть какие-то  отношения
между одним из самых уважаемых банкиров  и  такой  темной  личностью,  как
Саркани. Однако эти отношения  существовали  и  продолжались  уже  два-три
года.
   В то время Силас Торонталь вел довольно крупные  дела  в  Триполитании.
Саркани, ловкач и пройдоха,  хорошо  разбиравшийся  в  денежных  вопросах,
сумел  втереться  в  эти  дела,  по   правде   сказать,   порой   довольно
подозрительные. Были тут и тайные взятки,  и  неблаговидные  поручения,  и
незаконные поборы, с которыми Торонталь не хотел связывать свое имя. И вот
Саркани взялся выполнять эти грязные  махинации,  а  затем  оказал  Силасу
Торонталю еще несколько услуг такого же рода. С тех пор Саркани не упускал
случая сунуть нос в дела, или, вернее, запустить руку в карман банкира. Из
Триполитании он приехал в Триест и продолжал шантажировать  Торонталя.  Не
то чтобы банкир был действительно у него в руках, - после этих  сделок  не
осталось  никаких  вещественных  доказательств,  -  но  положение  банкира
требует особой щепетильности  в  делах.  Достаточно  одного  слова,  чтобы
причинить банку большой вред. А Саркани  знал  слишком  много,  и  с  этим
приходилось считаться.
   Силас Торонталь был очень осторожен. Саркани не  раз  получал  от  него
порядочные суммы, но быстро спускал их в разных притонах,  с  беспечностью
пройдохи, не думающего о завтрашнем дне. Перебравшись  в  Триест,  Саркани
вскоре стал так назойлив и требователен, что  банкир  потерял  терпение  и
решительно отказался давать ему деньги. Саркани стал  угрожать,  но  Силас
Торонталь не испугался. И в самом деле, у вымогателя не было никаких улик,
и Саркани должен был признаться, что он в сущности бессилен.
   Вот почему Саркани и его доблестный соратник  Зироне  с  некоторых  пор
сидели на мели и Даже не могли уехать из Триеста в погоне за счастьем.  Мы
знаем, что, желая, наконец, отделаться от них, Торонталь в  последний  раз
пришел им на помощь. Присланных им денег хватило бы на дорогу до  Сицилии,
где Зироне собирался вернуться в шайку бандитов, орудовавшую в восточных и
центральных провинциях острова. Банкир  надеялся,  что  теперь  больше  не
увидит своего триполитанского агента и даже  никогда  не  услышит  о  нем.
Однако в этом он ошибался, как и во многом другом.
   Вечером 18 мая двести флоринов с запиской от Торонталя были  доставлены
в гостиницу, где остановились приятели.
   Шесть дней спустя, 24 мая, Саркани явился в дом  банкира  и  потребовал
свидания с ним; он был так настойчив, что банкиру в конце концов  пришлось
его принять.
   Силас Торонталь находился в  своем  кабинете.  Войдя  к  нему,  Саркани
тщательно затворил за собой дверь.
   - Вы снова явились! - воскликнул банкир, едва завидел  Саркани.  -  Что
вам еще надо? Я послал  вам  достаточно  денег,  а  теперь  убирайтесь  из
Триеста! Что бы вы ни говорили, что бы ни делали, вы больше не получите от
меня ни гроша! Почему вы не уехали?  Предупреждаю,  я  приму  меры,  чтобы
избавиться от вас! Мне  надоели  ваши  вымогательства!  Чего  вы  от  меня
хотите?
   Саркани  очень  хладнокровно  встретил  это   нападение,   к   которому
приготовился заранее. На этот раз у  него  был  даже  не  такой  наглый  и
вызывающий вид, как обычно, когда он бывал в доме банкира.
   Он не только прекрасно владел собой, но  держался  с  достоинством.  Не
дожидаясь  приглашения  сесть,  он  невозмутимо  направился  к  стулу   и,
усевшись, стал ждать, когда бурный  поток  упреков  раздраженного  банкира
иссякнет.
   -  Ну,  будете  вы,  наконец,  говорить?  -  спросил  Силас  Торо