у  к
козырьку, он вытянулся перед начальством.
   Все остальные - каторжане и сторожа -  расступились  и  выстроились  по
бокам дороги.
   - Что случилось? - спросил губернатор.
   - Ваше превосходительство, - ответил  бригадир,  -  тут  один  арестант
валяется у обочины. Он как будто  бы  спит,  но  мы  никак  не  могли  его
разбудить.
   - И давно он заснул?
   - С час назад.
   - И никак не может проснуться?
   - Никак, ваше превосходительство. Он похож на мертвеца! Парня  толкали,
кололи, даже выстрелили из револьвера у  самого  его  уха:  он  ничего  не
слышит, ничего не чувствует!
   - Почему же вы не вызвали тюремного врача?
   - Я послал за врачом, ваше  превосходительство,  но  его  не  оказалось
дома, а пока он не пришел, мы не знаем, что делать с этим человеком.
   - Ну так отправьте его в больницу.
   Бригадир собирался выполнить приказание губернатора, когда  в  разговор
вмешался доктор Антекирт.
   - Господин губернатор, - сказал он, -  разрешите  мне  осмотреть  этого
человека, спящего непробудным сном. Мне, как врачу, интересно разобраться,
в чем тут дело.
   - Как вам будет угодно, - ответил губернатор. - А негодяю повезло:  сам
доктор Антекирт займется им!
   Все трое вышли из коляски, и доктор подошел к человеку,  распростертому
у обочины дороги. Арестант, казалось, был без чувств. Прерывистое  дыхание
и частый пульс были единственными признаками жизни.
   Доктор жестом попросил всех отойти.  Затем  наклонился  над  неподвижно
лежащим человеком и сказал что-то шепотом, пристально глядя на него, точно
хотел, чтобы его воля передалась спящему.
   - Пустяки! - проговорил, наконец, доктор, выпрямляясь. -  Это  попросту
гипнотический сон!
   - Неужели? - воскликнул  губернатор.  -  Вот  любопытно!  А  вы  можете
разбудить арестанта?..
   - Это очень просто! - ответил доктор. Он коснулся лба Карпены и, слегка
приподняв ему веки, проговорил: - Проснитесь! Я вам приказываю!
   Карпена шевельнулся, открыл глаза, но все еще  находился  в  полусонном
состоянии. Тогда доктор помахал рукой  перед  его  лицом,  чтобы  освежить
больного, и мало-помалу оцепенение прошло. Испанец встал  и,  не  сознавая
того, что с ним произошло, подошел к группе своих товарищей.
   Губернатор, Доктор и Петер Батори снова сели в коляску и направились  к
городу.
   - А не был ли этот негодяй попросту пьян? - спросил губернатор.
   -  Не  думаю,  -  ответил  доктор,  -  это  самое  обычное   проявление
сомнамбулизма, вот и все.
   - Но каким образом это-случилось с ним?
   - Понятия не имею, господин губернатор. Быть может, он вообще подвержен
таким припадкам. Но теперь, когда он на ногах, от болезни не  останется  и
следа!
   Карета вскоре очутилась у  крепостных  стен  Сеуты,  въехала  в  город,
пересекла его из конца  в  конец  и  остановилась  на  маленькой  площади,
расположенной над пристанью.
   Доктор и губернатор распростились самым сердечным образом.
   - Вот и "Феррато",  -  проговорил  доктор,  указывая  на  яхту,  слегка
покачивающуюся на волнах. - Вы не забудете, конечно, господин  губернатор,
что обещали позавтракать в воскресенье утром на борту моего судна?
   - И вы тоже не должны забывать, доктор Антекирт, что обедаете у меня  в
то же воскресенье!
   - Я не премину воспользоваться вашим любезным приглашением!
   Они дружески расстались, но губернатор оставался  на  пристани  до  тех
пор, пока вельбот доктора не вышел из гавани в море.
   Вернувшись на яхту, Петер спросил доктора, все ли получилось  так,  как
он хотел.
   - Да!.. - ответил доктор Антекирт.  -  В  воскресенье  вечером  Карпена
будет на борту "Феррато" с разрешения самого губернатора Сеуты!
   В восемь часов вечера паровая яхта снялась с  якоря  и  взяла  курс  на
север. Вскоре гора Эль-Хорра, господствующая в этом месте над марокканским
побережьем, исчезла в ночном тумане.



2. ЭКСПЕРИМЕНТ ДОКТОРА

   Путешественник, который сойдет на берег в  Гибралтаре,  ни  за  что  не
догадается, в каком пункте земного шара он находится, если  только  он  не
знал заранее, куда направляется привезший его корабль.
   Он увидит прежде всего пристань и множество причалов, потом  крепостную
стену с бастионом и ничем не примечательными воротами, дальше неправильной
формы  площадь,  зажатую  между  высокими  казармами,   которые   уступами
поднимаются по склону холма, и начало длинной,  узкой,  извилистой  улицы,
носящей название Мэйн-стрит.
   На этой улице, мостовая которой остается сырой в  любую  погоду,  царит
неизменное  оживление:  носильщики,  контрабандисты,  чистильщики   сапог,
продавцы сигар и спичек толпятся здесь среди  повозок,  телег  и  тележек,
груженных овощами и фруктами, взад и вперед снуют  мальтийцы,  марокканцы,
испанцы,  итальянцы,  арабы,  французы,   португальцы,   немцы.   В   этом
космополитическом  смешении   народов   можно   встретить   даже   граждан
Соединенного королевства, представленных по большей  части  пехотинцами  в
красных мундирах и артиллеристами в голубых куртках  и  крохотных  плоских
шапочках, которые каким-то чудом держатся на одном ухе.
   Новоприбывший  находится,  однако,   в   Гибралтаре,   на   Мэйн-стрит,
пересекающей весь город от Морских ворот до ворот Аламеды.  Отсюда  дорога
ведет к мысу Европа, в  четырех  с  лишним  километрах  от  города,  минуя
нарядные виллы, склады  со  снарядами,  артиллерийские  батареи  различных
образцов  и  систем  и  проходя  под   сенью   высоких   деревьев,   среди
растительности  всех   поясов   земного   шара.   Эти   четыре   километра
приблизительно  и  составляют  длину  гибралтарского  утеса,  похожего  на
безголового дромадера, который лежит, скорчившись, на песках  Сан-Рока,  а
хвост опустил в Средиземное море.
   Огромный утес,  высотой  в  четыреста  двадцать  пять  метров,  отвесно
обрывается в  сторону  Испании  и  грозит  ей  своими  пушками  -  "зубами
старухи", как говорят испанцы. В  крепости  более  семисот  артиллерийских
орудий, жерла которых выглядывают из бесчисленных бойниц.  Двадцать  тысяч
жителей Гибралтара и шесть тысяч  солдат  его  гарнизона  обосновались  на
нижних уступах горы, омываемой  водами  залива,  но  на  вершине  древнего
Кальпе все еще живут подлинные хозяева этой земли - знаменитые  бесхвостые
обезьяны  "monos"  из  семейства  четвероруких,  издревле  населяющие   юг
Испании.  С  вершины  утеса,  господствующего  над  проливом,  виден  весь
марокканский берег. Средиземное море с одной стороны. Атлантический  океан
- с другой, а в английскую подзорную трубу можно  обозревать  горизонт  на
протяжении  добрых  двухсот   километров,   исследуя   малейшие   извилины
побережья, что, впрочем, гарнизон и делает.
   Если бы, по счастливой случайности. "Феррато" прибыл  на  гибралтарский
рейд дня на два раньше, если бы между восходом  и  заходом  солнца  доктор
Антекирт с Петером Батори высадились на маленькой пристани и, выйдя  через
Морские ворота на Мэйн-стрит, добрались  до  ворот  Аламеды,  а  затем  до
великолепного парка, раскинувшегося слева  по  склонам  холма,  то  весьма
вероятно, события, рассказанные в этой книге, приняли  бы  иной  оборот  и
развязка, пожалуй, наступила бы быстрее.
   В самом деле, девятнадцатого сентября, во второй половине дня, на одной
из  высоких  деревянных  скамеек  английского  парка,  в  тени  прекрасных
деревьев, сидели спиною к батареям рейда  два  человека  и  разговаривали,
стараясь, чтобы никто их не слышал. Это были Саркани и Намир.
   Читателям уже известно, что Саркани должен был встретиться  с  Намир  в
Сицилии в тот день, когда предпринято было нападение  на  "Каса  Инглеза",
закончившееся смертью Зироне. Предупрежденный вовремя Саркани изменил план
действий, и доктор напрасно прождал его целую неделю в Катании.  А  Намир,
получившая приказание немедленно покинуть Сицилию, вернулась в Тетуан, где
она тогда жила. Из Тетуана она и приехала в  Гибралтар  -  место  встречи,
назначенное Саркани. Он же прибыл туда накануне и  рассчитывал  уехать  на
следующий день.
   Намир, суровая сообщница Саркани, была предана ему душой и  телом.  Она
воспитала его, как мать, в дуарах Триполитании и не покидала,  даже  когда
он был маклером в Триполи и поддерживал тайные связи  со  страшной  сектой
сенуситов, грозившей захватить Антекирту, как об этом было сказано выше.
   Намир, сосредоточившая на Саркани все  свои  чувства  и  помыслы,  была
привязана к нему гораздо сильнее, чем когда-то Зироне - друг,  деливший  с
ним  горести  и  радости.  По  одному  знаку  Саркани  она  совершила   бы
преступление и не колеблясь пошла бы на верную смерть. Итак,  Саркани  мог
вполне  положиться  на  Намир,  и  теперь  он  вызвал  свою  наперсницу  в
Гибралтар, чтобы поговорить с ней о Карпене, который после ареста стал для
него очень опасен.
   Это была их первая и единственная встреча со времени приезда Саркани  в
Гибралтар, разговор велся на арабском языке.
   Прежде  всего  Саркани  задал  Намир  вопрос,  который  оба  сообщника,
очевидно, считали наиболее важным, ибо от него зависело их будущее:
   - Где Сава?
   - Она в Тетуане, в надежном месте, - ответила Намир, - на этот счет  ты
можешь быть вполне спокоен!
   - Ну, а в те дни, когда ты уезжаешь?..
   - Когда я уезжаю, в  доме  остается  преданная  мне  старая  еврейка  и
сторожит ее днем и ночью! Этот дом  -  настоящая  тюрьма,  туда  никто  не
проникнет! К тому же Сава не знает, что она в Тетуане, не знает, кто я,  и
даже не подозревает, что находится в твоей власти!
   - Ты по-прежнему говоришь с ней о замужестве?
   - Да, Саркани, - ответила Намир. - Я вое время приучаю ее к мысли,  что
она должна стать твоей женой, так оно и будет!
   - Это необходимо,  Намир,  совершенно  необходимо,  тем  более  что  от
состояния Торонталя остались лишь крохи!.. Что  поделать,  бедняге  Силасу
сильно не везет в игре!
   - Ты не нуждаешься в нем, Саркани: скоро ты станешь много  богаче,  чем
прежде!
   - Знаю, Намир, но свадьба должна состояться не позже известного  срока,
и этот срок уже приближается! Нужно, чтобы  Сава  добровольно  согласилась
стать моей женой, иначе...
   - Я заставлю ее подчиниться, - воскликнула Намир. - Да, я вырву  у  нее
согласие!.. Можешь положиться на меня, Саркани!
   При этих словах на лице марокканки  появилось  решительное  и  свирепое
выражение.
   - Прекрасно, Намир!  -  ответил  Саркани.  -  Продолжай  хорошенько  ее
стеречь! Скоро я приеду к вам!
   - Не  думаешь  ли  ты,  что  нам  лучше  покинуть  Тетуан?  -  спросила
марокканка.
   - Нет, к чему это? Ведь там никто не знает Савы, да и знать не может! А
если что-нибудь изменится, я тотчас же извещу тебя.
   - Ну, а теперь скажи, Саркани, - спросила Намир, - зачем ты вызвал меня
в Гибралтар?
   - Видишь ли, есть  вещи,  о  которых  не  стоит  писать,  и  мне  лучик
переговорить с тобой с глазу на глаз.
   - Говори, Саркани, я готова исполнить любое твое приказание.
   - Выслушай же, как обстоят мои дела, -  продолжал  Саркани.  -  Госпожа
Батори исчезла, ее сын умер! Итак, из всей этой семьи  мне  больше  некого
опасаться! Госпожа Торонталь умерла, а Сава теперь в моей власти!  С  этой
стороны мне тоже ничто не грозит! Но есть другие  люди,  которым  известны
мои тайны: один из них Силас Торонталь, мой сообщник,  всецело  подчинился
моему влиянию, а другой, Зироне, погиб в Сицилии. Ни  тот,  ни  другой  не
станет, да и не может свидетельствовать против меня!
   - Чего же ты боишься в таком случае? - спросила Намир.
   - Я боюсь вмешательства  только  двух  людей.  Одному  из  них  отчасти
известно мое прошлое, ну а другой, по-видимому, интересуется моими  делами
больше, чем следует.
   - Первый - Карпена?.. - задала вопрос Памир.
   - Да, - ответил Саркани, - а второй -  доктор  Антекирт.  Его  связи  с
семейством Батори в Рагузе мне  всегда  казались  весьма  подозрительными.
Впрочем, я узнал от Бенито, трактирщика  из  Санта-Гротта,  что  Антекирт,
этот  богач-миллионер,  подстроил  западню  Зироне   с   помощью   некоего
Пескадора, находящегося у него в услужении.  Если  он  так  поступил,  то,
конечно, лишь для того, чтобы похитить Зироне - меня-то  он  не  захватит,
руки коротки! - и вырвать у него нашу тайну!
   - Это ясно, как день, - ответила  Намир.  -  Вот  почему  тебе  следует
особенно остерегаться доктора Антекирта...
   - И надо по возможности знать, что он делает, а главное, где находится.
   - Это не так-то легко, Саркани, - возразила Намир.  -  Мне  говорили  в
Рагузе, что доктор Антекирт нынче  в  одном  конце  Средиземного  моря,  а
завтра в другом!
   - Да, этот человек кажется прямо вездесущим! - воскликнул Саркани. - Но
я не позволю ему вмешиваться в мою игру и сумею с  ним  разделаться,  даже
если мне придется отправиться за ним на остров Антекирта...
   - После свадьбы, - ответила Намир, - тебе  нечего  будет  опасаться  ни
его, ни других!
   - Безусловно... но покамест...
   - А покамест надо быть начеку!  К  тому  же  у  нас  есть  одно  важное
преимущество: мы всегда можем узнать, где находится доктор Антекирт, а  он
ничего не знает о нас! Поговорим теперь о Карпене. Почему ты боишься этого
человека, Саркани?
   - Карпена осведомлен о моих отношениях  с  Зироне!  За  последние  годы
испанец участвовал во многих набегах, к которым  и  я  приложил  руку,  он
может донести...
   - Пусть так, но Карпена теперь в Сеуте, он осужден на вечную каторгу!
   - Вот это меня и беспокоит, Намир! Карпена способен  донести  на  меня,
ведь таким путем он может  улучшить  свое  положение,  добиться  кое-каких
поблажек. Если мы знаем, что он сослан в Сеуту, другие тоже могут об  этом
узнать. Возьмем хотя бы Пескадора, который так ловко провел его в  Мальте;
этот человек знает Карпену в лицо. А через  него  доктор  Антекирт  всегда
сумеет установить связь с испанцем! Он может купить  у  него  тайну  ценой
золота, более того - помочь ему бежать с каторги!  Право  же,  Намир,  мне
даже странно,  что  доктор  до  сих  пор  ничего  не  предпринял,  это  же
напрашивается само собой!
   Саркани - человек проницательный и хитрый - отлично разгадал  намерения
доктора относительно  испанца  и  сообразил,  чем  это  может  ему  самому
грозить.
   Намир пришлось согласиться, что в своем  теперешнем  положении  Карпена
мог стать чрезвычайно опасным.
   - И почему только, - воскликнул Саркани,  -  почему  Карпена  не  погиб
вместо Зироне!
   - Ну, если этого не случилось с  ним  в  Сицилии,  -  холодно  заметила
Намир, - то вполне может случиться в Сеуте!
   Вопрос был поставлен вполне ясно. Намир тут же стала объяснять Саркани,
что ей ничего не стоит приезжать из Тетуана в Сеуту  так  часто,  как  это
потребуется. От одного города до другого не более  двадцати  миль.  Тетуан
находится несколько в стороне от сеутской колонии, к югу от  марокканского
побережья, Намир нетрудно будет установить связь с Карпеной, с которым она
была знакома и раньше: ведь заключенные работают на дорогах,  а  некоторые
даже свободно разгуливают по Сеуте. Она уверит испанца, что  хочет  помочь
ему бежать, и даже передаст немного денег и кое-что из еды в добавление  к
скудному арестантскому пайку. Ну, а если окажется,  что  кусок  хлеба  или
фрукты  отравлены,  кто  будет  волноваться   из-за   смерти   Карпены   и
доискиваться ее причины?
   На каторге одним  негодяем  станет  меньше,  вот  и  все;  из-за  этого
губернатор Сеуты не перестанет спать по ночам! Зато  Саркани  не  придется
больше опасаться испанца, в тайны  которого  хотел  бы  проникнуть  доктор
Антекирт.
   Результат этого разговора был следующий: в то время как доктор Антекирт
и  его  друзья  подготовляли  побег  Карпены,  Саркани  и  Намир  пытались
воспрепятствовать ему, отправив Карпену в тот мир, откуда нет возврата!
   Выработав план действий, Саркани и Намир вернулись в город и сейчас  же
расстались. Вечером Саркани уехал из Испании  к  своему  сообщнику  Силасу
Торонталю, а на следующий  день  Намир,  перебравшись  на  противоположный
берег Гибралтарской бухты, села в  Альхесирасе  на  пакетбот,  совершавший
регулярные рейсы между Европой и Африкой.
   Но как  раз  в  тот  момент,  когда  пакетбот  выходил  из  порта,  ему
встретилась яхта, пересекавшая бухту, чтобы  бросить  якорь  в  английских
водах.
   Это был "Феррато". Намир, видевшая яхту в Катании, сразу же узнала ее.
   - Как, доктор Антекирт здесь! - прошептала она.  -  Саркани  прав,  нам
грозит опасность, и она не за горами!
   Через несколько часов марокканка высадилась  в  Сеуте.  Но  прежде  чем
вернуться в Тетуан, она постаралась установить связь с испанцем.  План  ее
был  прост,  и  он  должен  был  удаться,  лишь  бы  хватило  времени  его
осуществить.
   Однако возникло осложнение, которого Намир никак не  могла  предвидеть.
Воспользовавшись тем, что доктор Антекирт случайно  освидетельствовал  его
при посещении Сеуты, Карпена сказался больным, и, хотя  болезнь  эта  была
мнимая, ему удалось лечь на несколько  дней  в  тюремную  больницу.  Намир
напрасно бродила по улицам, проникнуть в больницу ей  так  и  не  удалось.
Одно ее утешало: если она не может видеть Карпену, то доктору Антекирту  с
друзьями  это  тоже  недоступно.  Итак,  думала  Намир,   непосредственной
опасности пока еще нет. Ведь побега Карпены нечего опасаться, пока  он  не
работает на дорогах колонии.
   Но Намир ошибалась. Доктору  было  как  раз  на  руку,  что  Карпена  в
больнице, ибо это сулило успех его замыслам.
   Вечером  двадцать   второго   сентября   "Феррато"   бросил   якорь   в
Гибралтарской бухте, открытой восточным и юго-западным ветрам. Яхта должна
была пробыть в Гибралтаре всего один  день  -  субботу  двадцать  третьего
сентября. Высадившись утром на берег, доктор и Петер тотчас же отправились
в почтовое отделение на Мэйн-стрит, где их ждали письма до востребования.
   Одно из них, адресованное доктору Антекирту, было послано  его  агентом
из Сицилии; этот человек писал, что со времени отплытия "Феррато"  Саркани
не появлялся ни в Катании, ни в Сиракузах, ни в Мессине.
   Второе письмо, на имя Петера Батори, было от Пескада, он  сообщал,  что
чувствует себя гораздо лучше и что рана его совершенно зарубцевалась.  Как
только доктор Антекирт пожелает, он сможет воспользоваться услугами  обоих
друзей.  Матифу,  этот  провансальский  Геркулес,  прекрасно  отдохнул   и
свидетельствует свое почтение доктору и Петеру Батори.
   Наконец третье письмо, на имя Луиджи, было от Марии. Строки эти  дышали
глубокой нежностью, почти материнской любовью.
   Если бы доктор и Петер Батори прибыли в Гибралтар на полтора дня раньше
и вздумали прогуляться по его прекрасному парку, они, конечно, встретились
бы там с Саркани и Намир.
   Весь день двадцать третьего сентября пополняли запасы угля  в  бункерах
"Феррато": уголь доставляли на яхту с помощью грузовых  габар,  забиравших
его с плавучих складов на рейде. Запаслись также пресной водой для  котлов
и для нужд экипажа, наполнив ею водяные цистерны. Все уже  было  готово  к
отплытию, когда, пообедав в отеле на Коммерческом бульваре, доктор и Петер
вернулись на борт  "Феррато".  Как  раз  в  ту  минуту  раздался  пушечный
выстрел, возвещавший о закрытии  городских  ворот.  Надо  сказать,  что  в
Гибралтаре царит не менее  суровая  дисциплина,  чем  на  норфолкской  или
кайенской каторге.
   Однако в этот вечер "Феррато" не снялся с якоря.  Такому  быстроходному
судну требовалось не более двух часов, чтобы пересечь пролив, и оно  вышло
в море лишь в восемь часов  утра  на  следующий  день.  "Феррато"  миновал
английские  батареи,  проводившие  учебную  стрельбу,  и  на  всех   парах
направился к Сеуте, благополучно избежав падавших в воду снарядов, так как
при виде яхты  артиллеристы  соблаговолили  изменить  прицел.  В  половине
десятого "Феррато" уже находился у подножия горы Эль-Хорра,  но,  так  как
ветер  был  северо-западный,  яхта  не  бросила  якорь   на