е  время  инстинкт
толкал его вперед, к какой-то отдаленной цели; поэтому он  снова  взлетел,
но, описав в воздухе дугу, вынужден был  опуститься  и  скрылся  в  ветвях
одного из деревьев кладбища.
   Тут Зироне решил его поймать и осторожно  пополз  по  траве  к  дереву.
Вскоре он добрался до подножия толстого, узловатого  ствола,  по  которому
мог бы легко вскарабкаться на вершину. Он застыл на  месте,  молчаливый  и
неподвижный, как собака на стойке, ожидая, когда дичь взлетит на дерево  и
спрячется в ветвях у него над головой.
   Голубь не заметил Зироне и попытался продолжать полет,  но  силы  вновь
покинули его, и он упал на землю, в нескольких шагах от дерева.
   Броситься вперед, протянуть руку и схватить птицу  было  для  сицилийца
делом одной секунды. Он собирался  тут  же  задушить  бедняжку,  но  вдруг
вскрикнул от удивления и вернулся к Саркани.
   - Почтовый голубь, - сказал он.
   - Ну что ж! Этот почтальон, видно, совершил свое последнее путешествие!
   - Конечно, и тем хуже для тех, кому он нес эту записку под крылом!
   - Записку? - воскликнул Саркани. - Погоди, Зироне,  погоди!  Если  так,
дадим ему отсрочку.
   И  он  остановил  руку  своего  товарища,  собиравшегося  уже  свернуть
пленнику шею. Затем, взяв мешочек,  который  Зироне  достал  из-под  крыла
птицы, открыл его и вынул шифрованную записку.
   В записке было всего  восемнадцать  слов,  написанных  в  три  колонки,
следующим образом:

   зцифну исйтчу оехивр
   сигдкн ыуелмс иоеттж
   оишевк ониввп ошзяаг
   взааиь лнаода риевйо
   кзтяси тлнсго смпвси
   еонрам сиупвс еаднжр

   Откуда была послана записка и кому  она  предназначалась?  Об  этом  не
говорилось ни слова.  А  разве  можно  разгадать  эти  восемнадцать  слов,
состоящих из равного количества букв, не зная шифра? Вряд  ли!  Для  этого
надо быть очень ловким отгадчиком; к  тому  же  неизвестно,  можно  ли  ее
вообще расшифровать!
   Саркани  был  очень  разочарован  и   в   замешательстве   смотрел   на
криптограмму,  в  которой  ничего  не  понимал.  Быть  может,  в   записке
содержатся важные и даже  компрометирующие  кого-нибудь  сведения?  Весьма
вероятно, судя по тому, какие предосторожности были приняты, чтобы  ее  не
могли прочесть, если она попадет в чужие руки. Уж если записку не захотели
доверить  ни  почте,  ни  телеграфу,  а   воспользовались   необыкновенным
инстинктом почтового голубя, чтобы ее переслать, значит речь шла  о  деле,
которое хотели сохранить в абсолютной тайне.
   - А вдруг в этой записке  содержится  такая  тайна,  которая  могла  бы
принести нам богатство, - заметил Саркани.
   - Так, значит, счастливый случай, за  которым  мы  гонялись  все  утро,
прилетел к вам в виде этого голубя! - воскликнул Зироне. - Черт возьми!  А
я-то чуть его не задушил! Впрочем, самое главное - захватить  послание,  а
посланца можно с успехом сварить...
   - Не спеши, Зироне, - ответил Саркани, еще раз спасая голубю  жизнь,  -
птица поможет нам  узнать,  кому  послана  записка,  если,  конечно,  этот
человек живет в Триесте.
   - Ну, а потом? Она не поможет тебе ее прочесть!
   - Нет.
   - И ты не узнаешь, откуда ее послали.
   - Конечно. Но если мне удастся найти одного  из  корреспондентов,  быть
может, я смогу разыскать и второго. Значит, вместо того чтоб  убивать  эту
птицу,  надо  помочь  ей  восстановить  свои  силы  и  долететь  до  места
назначения.
   - С запиской?
   - Да, с запиской. Но сперва я сниму с нее точную копию и спрячу до того
времени, когда она сможет мне пригодиться.
   Саркани,  вынув  из  кармана  записную  книжку  и  карандаш,  тщательно
переписал записку. Зная, что в  криптограммах  нельзя  упускать  ни  одной
мелочи, он постарался точно  сохранить  расстановку  слов  я  букв.  Затем
спрятал копию в карман, а записку вложил в мешочек и  снова  привязал  под
крылом голубя.
   Зироне следил за ним, по-видимому,  не  разделяя  надежд,  которые  его
товарищ возлагал на этот неожиданный случай.
   - А теперь? - спросил он.
   - Теперь позаботься о посланце и помоги ему оправиться.
   В самом деле, голубь обессилел скорее  от  голода,  чем  от  усталости.
Крылья его были невредимы, на них не видно было ни переломов,  ни  ушибов,
значит его слабость не была вызвана ни свинцовой  дробинкой  охотника,  ни
камнем, брошенным скверным мальчишкой. Он просто хотел есть, а еще  больше
пить.
   Зироне нашел на земле  несколько  червяков,  насекомых  и  зернышек,  и
голубь с жадностью их проглотил; затем, подобрав черепок старинной урны, в
котором осталось несколько капель воды после дождя, Зироне напоил его.  Не
прошло и получаса, как отдохнувший  и  подкрепившийся  голубь  был  уже  в
состоянии продолжать свое прерванное путешествие.
   - Если ему предстоит далекий путь, - заметил Саркани,  -  и  место  его
назначения где-то за пределами Триеста, тогда нам все  равно,  долетит  ли
он, или свалится по дороге, ведь мы скоро потеряем его из виду. Если же он
летит в один из триестских домов, то у него хватит сил до него  добраться,
ибо ему осталось лететь всего одну-две минуты.
   - Ты совершенно прав, - ответил Зироне. - Но сможем ли мы проследить за
ним до того места, где он сядет, даже если он не улетит за пределы города?
   - Ну что ж, постараемся сделать все, что в наших силах.
   И вот что они сделали.
   К романскому собору, имевшему два  придела,  посвященные  Богоматери  и
покровителю Триеста св.Юсту, примыкает высокая башня; она стоит вплотную к
фасаду, где под большим  круглым  окном,  с  резным  каменным  переплетом,
находится главный вход в здание. Эта башня господствует над всей Карстской
возвышенностью, и город раскинулся под ней словно рельефная карта. С  этой
высокой точки легко  разглядеть  многочисленные  крыши  города,  от  самых
склонов горы до берегов бухты. Значит, если выпустить  голубя  с  верхушки
башни, может быть, удастся проследить за его полетом и разглядеть, в какой
дом он опустится, если только он летит в Триест, а не в какой-либо  другой
город на Иллирийском полуострове.
   Возможно, что они добьются успеха. Во всяком случае, стоило попытаться.
Оставалось только выпустить голубя на свободу.
   Саркани и Зироне покинули старое кладбище, пересекли небольшую  лужайку
перед церковью и направились к башне. Одна из маленьких стрельчатых дверей
под античным карнизом - та, что находилась под нишей со статуей св.Юста, -
была открыта. Войдя в нее, они  стали  подниматься  по  крутым  ступенькам
винтовой лестницы.
   Минуты через три они очутились под самой крышей башни; наверху не  было
открытой площадки, но два окна в стенах башни позволяли охватить  взглядом
весь горизонт - и холмы и море.
   Саркани и Зироне стали перед окном, выходившим на  северо-запад;  внизу
раскинулся Триест.
   В эту  минуту  часы  на  башне  старинного  замка  шестнадцатого  века,
стоявшего на вершине Карста позади собора, пробили четыре. Было еще совсем
светло. Воздух был чист и прозрачен, солнце  только  начало  склоняться  к
водам Адриатики, и городские дома, обращенные фасадами к башне, были  ярко
освещены.
   Итак, все складывалось как нельзя лучше.
   Саркани взял в руки голубя, покровительственно погладил его  напоследок
и выпустил на волю.
   Птица забила крыльями,  но  сперва  стала  быстро  опускаться  вниз,  и
казалось, что воздушный гонец закончит свой путь ужасным падением.
   Несдержанный сицилиец невольно вскрикнул с досады.
   - Нет! Он поднимается! - возразил Саркани.
   И в самом деле, над землей голубь выровнял свой полет и, описав  петлю,
устремился к северо-западной части города.
   Саркани и Зироне следили за ним, не отрывая глаз.
   Выбрав  нужное  направление,   птица,   подчиняясь   своему   чудесному
инстинкту, летела без всяких колебаний." Чувствовалось, что она  стремится
прямо к цели, туда, где она была бы уже час тому назад,  если  бы  не  эта
вынужденная остановка под деревьями старого кладбища.
   Саркани и его приятель продолжали  следить  за  голубем  с  напряженным
вниманием. Они спрашивали себя, не собирается  ли  он  вылететь  за  черту
города, что расстроило бы все их планы.
   Но этого не случилось.
   - Я его вижу! Я его вижу! - восклицал Зироне,  обладавший  на  редкость
острым зрением.
   - Главное, надо приметить, куда  он  сядет,  и  точно  определить,  где
находится это место.
   Через несколько минут голубь опустился на крышу дома с  высоким  острым
коньком, среди группы  деревьев,  в  той  части  города,  где  расположена
больница и городской сад. Он тут же исчез в слуховом окне мансарды, хорошо
заметном издали, так как над ним поднимался ажурный металлический  флюгер,
который, будь Триест фламандским городом, наверняка оказался бы  творением
Квентина Метсу.
   Теперь, установив  основное  направление,  они  думали,  что  будет  не
слишком трудно отыскать по резному флюгеру высокий конек крыши со слуховым
окном, а затем и дом, где жил человек, которому предназначалось послание.
   Саркани и Зироне сразу  двинулись  в  путь  и,  спустившись  по  склону
Карста, углубились  в  переулочки,  ведущие  к  Пьяцца  делла  Ленья.  Они
старались не сбиться с направления и  выйти  к  группе  домов,  образующих
западный квартал города.
   Дойдя  до   пересечения   двух   крупных   городских   артерий:   улицы
Корса-Стадион,  ведущей  к  городскому  саду,   и   Акведотто,   красивой,
обсаженной деревьями аллеи,  выходившей  к  большому  ресторану  Боскетто,
приятеля остановились, в нерешительности. Куда теперь свернуть  -  направо
или налево? Они инстинктивно выбрали правую улицу,  решив  обследовать  на
ней один за другим все дома, пока не найдут того,  над  которым  приметили
флюгер, поднимающийся над группой деревьев.
   Так шли они по Акведотто, внимательно разглядывая крыши домов,  но  все
не находили той, которую искали, пока не дошли до самого конца улицы.
   - Вот она! - воскликнул вдруг Зироне.
   И он указал на крышу, над которой  торчал  на  железном  шпиле  флюгер,
скрипевший на ветру; под ним виднелось слуховое окно, с  летающими  вокруг
голубями.
   Тут не могло быть ошибки. Именно сюда спустился почтовый голубь.
   Небольшой скромный дом стоял среди группы домов в  самом  начале  улицы
Акведотто.
   Саркани навел справки у лавочников по соседству и вскоре разузнал  все,
что ему было нужно.
   Этот дом уже много  лет  принадлежал  жившему  в  нем  графу  Ладиславу
Затмару.
   - Кто такой граф Затмар? - спросил Зироне, которому это имя  ничего  не
говорило.
   - Как кто? Граф Затмар!
   - Но ведь мы могли бы расспросить...
   - Потом, Зироне, незачем спешить!  Выдержка  и  спокойствие.  А  теперь
пойдем к себе в гостиницу.
   - Да! Теперь как раз время обеда для  тех,  кто  может  себе  позволить
сесть за стол! - иронически заметил Зироне.
   - Если мы сегодня и не пообедаем, то  весьма  возможно,  что  пообедаем
завтра.
   - У кого?
   - Как знать, Зироне, быть может, у графа Затмара!
   Они отправились не торопясь - к чему спешить? - и вскоре пришли в  свою
дешевую и все же слишком роскошную для них гостиницу, раз  им  нечем  было
заплатить за ночлег.
   Какой их ожидал сюрприз! На имя Саркани только что прибыло письмо.
   В конверт был вложен кредитный билет на двести флоринов  и  коротенькая
записка, всего несколько слов:

   "Больше вы от меня ничего не получите. Этих  денег  вам  хватит,  чтобы
добраться до Сицилии. Уезжайте, и чтобы, я никогда о вас не слышал.
   Силас Торонталь".

   - Ура! - крикнул Зироне. - Банкир все-таки  одумался  и  очень  кстати!
Право, никогда не надо отчаиваться, если имеешь дело с денежными тузами!
   - И я так думаю, - ответил Саркани.
   - Значит, теперь у нас есть деньги, и мы можем уехать из Триеста?
   - Нет, мы можем остаться.



2. ГРАФ МАТИАС ШАНДОР

   Венгры, или мадьяры, поселились в Венгрии в IX веке христианской эры. В
настоящее время они составляют третью часть всего населения страны - более
пяти миллионов человек. Являются ли венгры потомками испанцев, египтян или
татар, произошли ли они от гуннов Аттилы  или  северных  финнов  -  вопрос
спорный. Да нам это и не важно. Однако следует  подчеркнуть,  что  они  не
славяне и не немцы и, по-видимому, вовсе не желают онемечиваться.
   В XI веке венгры приняли католичество, которому остались верны  до  сих
пор, и не раз показали себя ревностными католиками. Говорят они  на  своем
древнем языке, на мягком, благозвучном языке  своих  предков,  так  хорошо
передающем всю прелесть поэзии, и хотя он менее богат, чем немецкий,  зато
более  краток  и  энергичен;  в  XIV  и  XVI  веках  он  заменил   латынь,
употребляемую в законах и уложениях, и вскоре стал национальным языком.
   Но 21 января 1699 года по Карловицкому договору Венгрия и Трансильвания
были присоединены к Австрии.
   Двадцать лет спустя было торжественно объявлено, что  Австро-Венгерское
государство останется навеки  неделимым.  За  неимением  сына  наследницей
престола могла стать дочь, по праву первородства. Благодаря  этому  новому
закону в 1749 году на трон взошла Мария-Тереза, дочь Карла VI,  последнего
отпрыска мужской ветви Австрийского дома.
   Венгры были вынуждены склоняться перед силой; однако и  полтораста  лет
спустя во всех слоях общества встречалось немало людей, не признававших ни
объединения с Австрией, ни Карловицкого договора.
   В эпоху, к которой относится наш рассказ, в Венгрии жил  мадьяр  весьма
знатного рода, которым всю жизнь владели два чувства: ненависть  ко  всему
немецкому и надежда вернуть родине ее  былую  независимость.  Он  был  еще
молод,  не  раз  встречался  с  Ко  шутом,  и   хотя   вследствие   своего
происхождения и воспитания придерживался других политических взглядов,  он
искренне восхищался мужеством великого патриота.
   Граф Матиас Шандор жил в Трансильвании, в округе Фагараш,  в  старинном
феодальном замке. Этот замок, построенный на  северных  отрогах  Восточных
Карпат, отделяющих Трансильванию от Валахии, гордо возвышался над отвесной
горной грядой во всей своей дикой красоте и казался неприступным  убежищем
заговорщиков, где они могли защищаться до последнего вздоха.
   Хозяин замка  Артенак  получал  крупные  доходы  от  умелой  разработки
близлежащих рудников, богатых железной и  медной  рудой.  В  его  владения
входила часть округа Фагараш, в котором насчитывалось не менее  семидесяти
двух тысяч жителей. Население области - и  горожане  и  крестьяне  -  были
преданы графу Шандору душой и телом и  бесконечно  благодарны  ему  за  то
добро, что он делал для всей округи. Вот почему его  замок  находился  под
особым  наблюдением  Венской  канцелярии  по  венгерским  делам,   которая
действовала совершенно независимо от других министерств империи. В высоких
сферах знали о свободолюбивых идеях Шандора и были ими  встревожены,  хотя
до поры до времени его и не трогали.
   К  этому  времени  Матиасу  Шандору  исполнилось  тридцать  пять   лет.
Широкоплечий,  выше  среднего  роста,  с  гордо  посаженной  головой,   он
отличался крепким  сложением  и  обладал  большой  физической  силой.  Его
смуглое лицо, со слегка  выдающимися  скулами,  представляло  собой  чисто
мадьярский тип. Живость движений, четкость речи, спокойный  и  решительный
взгляд, горячая кровь, струившаяся в его жилах и  проявлявшаяся  в  легком
трепете ноздрей и губ, часто мелькавшая улыбка - верный  признак  доброты,
энергия, сквозившая и в словах и  в  жестах,  -  все  свидетельствовало  о
прямой и великодушной натуре. Не раз замечали, что в характерах мадьяра  и
француза немало общих черт. Граф Шандор подтверждал это наблюдение.
   Следует отметить еще одну важную черту графа Шандора: он  был  довольно
снисходителен, когда затрагивали его интересы, и легко забывал причиненное
ему зло, но никогда не прощал и не мог забыть оскорблений, нанесенных  его
друзьям. На редкость справедливый, он ненавидел всякое вероломство. Тут он
проявлял необыкновенную стойкость и непреклонность. Граф был  не  из  тех,
кто предоставляет лишь богу наказывать виновных на этом свете.
   Добавим, что Матиас Шандор получил весьма солидное образование.  Он  не
любил бездельничать, хотя его состояние вполне ему позволяло это;  у  него
были другие вкусы, и он занялся физикой, химией и медицинскими науками. Из
него вышел бы замечательный  врач,  если  бы  ему  пришлось  ухаживать  за
больными, но он предпочел стать химиком и  пользовался  большим  уважением
среди ученых. Он прошел курс наук в  Пештском  университете,  Пресбургской
академии, Хемницком горном училище и  Темешварском  высшем  педагогическом
училище и всюду выделялся своими  успехами.  Скромная  жизнь  и  усиленные
научные занятия развили  и  укрепили  его  природные  дарования.  Он  стал
человеком в самом высоком смысле этого  слова.  Вот  почему  все  знакомые
графа  так  ценили  его,  особенно  профессора  многих  учебных  заведений
Австро-Венгрии, которые на всю жизнь остались его друзьями.
   В  прежние  годы  в  замке  Артенак   царило   веселье   и   оживление.
Трансильванские  охотники  любили  встречаться  на  этих  суровых  отрогах
Карпатских гор. Они устраивали шумные и опасные  облавы,  в  которых  граф
Шандор проявлял весь свой воинственный пыл, так как не принимал участия  в
политической борьбе. Он держался в  стороне  от  политики,  но  пристально
следил за ходом событий. Казалось, что  жизнь  графа  проходит  в  научных
занятиях и светских развлечениях. В эти годы графиня Рена Шандор была  еще
жива. Она была душой веселых собраний в замке Артенак. За полтора года  до
начала нашего рассказа жизнь графини внезапно  оборвалась;  она  умерла  в
полном расцвете молодости  и  красоты,  оставив  маленькую  дочь,  которой
теперь исполнилось два года.
   Граф Шандор был глубоко потрясен этой утратой и никогда не  мог  с  ней
примириться. Замок затих и опустел. С той поры его владелец, погруженный в
свое горе, вел жизнь  отшельника.  Он  жил  только  для  маленькой  дочки,
которую поручил заботам  Рожены  Лендек,  жены  управляющего  замком.  Эта
преданная, еще не старая  женщина  посвятила  всю  свою  жизнь  наследнице
Шандора и заботилась о ней как родная мать.
   Первые месяцы после смерти жены Матиас  Шандор  не  покидал  замка.  Он
искал уединения и жил воспоминаниями о прошлом. Но через  некоторое  время
мысли о бедствиях угнетенной родины отвлекли его от собственного горя.
   Франко-итальянская война 1859 года нанесла  страшный  удар  Австрийской
империи.  А  спустя  семь  лет,  в  1866  году,   последовал   еще   более
сокрушительный удар - разгром при Садове. Теперь Венгрия была прикована  к
дважды побежденной Австрии, которая не только лишилась  своих  итальянских
владений, но и попала в зависимость  от  Германии.  Национальная  гордость
венгров была оскорблена - такие чувства  не  повинуются  голосу  рассудка,
здесь говорит голос крови. Венгры считали, что одержанные Австрией  победы
при Кустоцце и Лиссе не могли возместить поражения при Садове.
   Граф Шандор за этот год  тщательно  изучил  политическую  обстановку  и
решил, что борьба за отделение Венгрии может увенчаться успехом.
   Итак, настало время действовать.  3  мая  1867  года,  расцеловав  свою
дочурку и оставив ее  на  попечение  верной  Рожены  Лендек,  граф  Шандор
покинул замок Артенак и  отправился  в  Пешт,  где  встретился  со  своими
друзьями и единомышленниками, чтобы принять важные решения;  затем,  через
несколько  дней,  он  переехал  в  Триест,  где  собирался  развить   свою
деятельность.
   Здесь  должна  была  находиться  штаб-квартира   заговорщиков.   Отсюда
протянутся во все стороны нити, сосредоточенные в руках графа  Шандора.  В
этом городе руководители восстания будут не слишком на виду и  смогут,  не
вызывая подозрений, пользуясь большей свободой и не подвергаясь опасности,
осуществить свой великий замысел.
   В Триесте жили два самых близких друга Матиаса Шандора.  Они  разделяли
его убеждения и тверд