оказался бы мужем дочери убийцы! Но все это было  бы  ужасно
для них, а не для него, не для Силаса Торонталя!
   Да, конечно. Но ведь не следовало забывать о Саркани, а он не подавал о
себе вести. Вполне возможно, что он еще появится, и тогда, вероятно, вновь
завяжутся какие-то отношения между ним и его сообщником,  банкиром.  А  уж
Саркани-то, конечно, не забудет, чем они  были  связаны  в  прошлом,  если
только судьба обернется против него.
   Само собой разумеется, Силаса Торонталя постоянно занимала  мысль:  что
же сталось с его бывшим триполитанским  доверенным?  После  того  как  они
расстались в Триесте, о нем не было ни слуху ни духу, а с тех  пор  прошло
уже  целых  пятнадцать  лет.  Не  дали  никаких  результатов  и   справки,
наведенные в Сицилии, с которой Саркани был связан через  своего  приятеля
Зироне. Саркани мог появиться в любой день. Эта мысль  постоянно  страшила
банкира. Н-о, может быть, он умер? Такую новость Силас Торонталь  встретил
бы с вполне понятным удовлетворением. Тогда банкир, пожалуй, совсем  иначе
отнесся бы к мысли о возможности породниться с семьею Батори. А сейчас  об
этом нечего было и думать.
   Поэтому Силас Торонталь не стал возобновлять  разговора,  вызвавшего  у
него такой гнев. Никаких объяснений на этот счет он жене  не  дал.  Но  он
принял решение строго наблюдать за  Савой,  даже  шпионить  за  ней.  А  с
молодым  инженером  решил  держаться  высокомерно,  при  встречах  с   ним
отворачиваться, - словом, поступать так,  чтобы  у  молодого  человека  не
оставалось ни тени надежды. И банкир ясно давал ему понять, что любые шаги
с его стороны совершенно бесполезны!
   Вот  при  каких  обстоятельствах  вечером  десятого  июня  в   гостиной
Торонталя распахнулась дверь и прозвучало имя Саркани. В то утро  Саркани,
в  сопровождении  Намир,  прибыл  поездом  из  Катаро  в  Рагузу.   Наглец
остановился в одной из лучших гостиниц, оделся с особой  тщательностью  и,
не теряя ни минуты, явился в дом своего бывшего сообщника.
   Силас Торонталь принял его и распорядился, чтобы во время разговора  их
не беспокоили. Как отнесся  он  к  визиту  Саркани?  Сумел  ли  он  скрыть
волновавшие его чувства и удалось ли ему сговориться с бывшим  сообщником?
А Саркани - держал ли он себя по-прежнему нагло и вызывающе?  Напомнил  ли
он банкиру о данных ему обещаниях, об  условиях,  заключенных  между  ними
пятнадцать лет тому  назад?  Наконец,  касалась  ли  их  беседа  прошлого,
настоящего или будущего? Ответить на  эти  вопросы  нельзя,  ибо  разговор
между ними происходил с глазу на глаз.
   Но вот что последовало за этой беседой.
   Через сутки по городу уже разнеслась  сенсационная  новость.  Говорили,
что мадемуазель Сава Торонталь выходит замуж  за  некоего  триполитанского
богача по имени Саркани.
   По-видимому, банкир пошел на капитуляцию, опасаясь, как бы этот человек
не погубил его. Поэтому ни мольбы жены, ни отвращение, с каким отнеслась к
этой сделке Сава, - ничто не в силах было  поколебать  решение  Торонталя,
который  намеревался  распорядиться   судьбою   дочери   по   собственному
усмотрению.
   Теперь поясним, почему именно так хотелось Саркани заключить этот брак.
Эту причину он скрыл от Силаса  Торонталя:  Саркани  был  разорен.  Суммы,
благодаря  которой  Торонталю  удалось  поправить  дела  своей  банкирской
конторы, авантюристу Саркани еле хватило на эти  пятнадцать  лет.  Покинув
Триест, Саркани разъезжал по  Европе,  жил  на  широкую  ногу  и  бросался
направо и налево деньгами в самых  шикарных  гостиницах  Парижа,  Лондона,
Берлина, Вены, Рима. Изведав все виды  наслаждений,  он  отдался  азартной
игре и быстро проиграл остатки своего состояния  в  рулетку,  которая  еще
существовала в Швейцарии и Испании; особенно же подвизался он в  Монако  -
маленьком княжестве на границе Франции.
   Само собой разумеется, Зироне все это время был с ним неразлучен. Когда
у приятелей осталось всего-навсего несколько тысяч флоринов, они вернулись
в Восточную Сицилию, где Зироне, как  местный  уроженец,  чувствовал  себя
дома. Здесь они не сидели  сложа  руки  в  ожидании  событий,  то  есть  в
ожидании момента, когда можно будет  возобновить  отношения  с  триестским
банкиром. Правда, чего проще,  как  поправить  дела,  женившись  на  Саве,
единственной наследнице несметно богатого Силаса Торонталя? Ведь банкир не
посмеет в чем бы то ни было отказать Саркани!
   И действительно, об отказе нечего было и помышлять, и  банкир  даже  не
пытался отказать Саркани. Впрочем, может быть, эти два  негодяя  были  еще
чем-то связаны между собой, и мы узнаем об этом впоследствии? Может  быть,
это и повлияло на решение вопроса о браке?
   Однако Сава очень решительно потребовала от отца объяснений. Почему  он
так самовластно распоряжается ее судьбой?
   - Честь моя зависит от этого брака, - сказал он ей наконец.  -  И  брак
этот состоится во что бы то ни стало!
   Когда Сава передала этот ответ матери, последняя почти без чувств упала
ей на руки и в полном отчаянии залилась слезами.
   Значит, Силас Торонталь сказал правду!
   Свадьба была назначена на шестое июля.
   Можно себе представить,  что  переживал  в  течение  этих  трех  недель
несчастный Петер  Батори!  Он  был  совершенно  ошеломлен.  Им  овладевали
приступы бессильного бешенства; он то сидел взаперти  в  домике  на  улице
Маринелла, то устремлялся куда  глаза  глядят,  вон  из  этого  проклятого
города, - и госпожа Батори опасалась, что уже больше не увидит его.
   Что могла она сказать ему в утешение? Пока не было речи об этом  браке,
Петер Батори, несмотря на явную неприязнь со стороны отца Савы, все же мог
питать какую-то надежду. Но если девушку выдадут замуж - образуется  новая
пропасть, и теперь уже непреодолимая. А доктор  Антекирт,  вопреки  всему,
что он говорил, вопреки всем своим обещаниям, покинул Петера! И как могла,
- размышлял молодой инженер, - девушка,  которую  он  любит  и  о  которой
знает, что у нее твердый характер, как же она могла дать согласие на  этот
брак? Что за тайна царит в особняке на Страдоне, если там могут  твориться
такие вещи? Ах,  лучше  бы  Петер  уехал  отсюда,  лучше  поступил  бы  на
должность где-нибудь вне Рагузы,  лучше  удалился  бы  подальше  от  Савы,
которую теперь отдают какому-то чужестранцу, какому-то Саркани!
   - Нет, - твердил он. - Это невозможно! Я люблю ее!
   Итак, в домике, который  на  несколько  дней  озарился  лучом  счастья,
теперь воцарилось полное отчаяние.
   Пескад, неустанно наблюдавший за тем, что творится в  интересующих  его
семьях, прекрасно осведомленный обо всех  слухах,  носившихся  по  городу,
одним из первых узнал о намечающемся событии. Как  только  до  него  дошла
молва о женитьбе Саркани на Саве Торонталь, - он сообщил о ней  в  Катаро.
Как только он обнаружил,  в  какое  страшное  горе  повергла  эта  новость
молодого инженера, которому он всей душой сочувствовал,  -  он  немедленно
дал знать об этом доктору Антекирту.
   В  ответ  он  получил  распоряжение  продолжать  наблюдение   за   всем
происходящим в Рагузе и обо всем сообщать в Катаро.
   По мере того как  приближался  роковой  день  шестого  июля,  состояние
Петера Батори становилось все тяжелее. Матери уже  не  удавалось  хотя  бы
немного успокоить его. Ведь не было никакой возможности  изменить  решение
Силаса Торонталя! По тому, с какой поспешностью была объявлена предстоящая
свадьба я назначен срок,  можно  было  не  сомневаться,  что  дело  решено
давным-давно, что Саркани и банкир -  старые  знакомые  и  "триполитанский
богач" имеет на отца Савы совершенно исключительное влияние.
   Находясь во власти этих  неотступных  мыслей,  Петер  Батори  осмелился
написать Силасу Торонталю за неделю до предстоящего брака.
   Письмо его осталось без ответа.
   Петер попытался подкараулить банкира где-нибудь на улице...
   Это ему не удалось.
   Петер решился посетить Торонталя на дому...
   Его не приняли.
   Что же касается Савы и ее матери, то теперь они уже совсем не  выходили
из дому. Повидать их не было ни малейшей возможности.
   Зато Петеру Батори несколько  раз  случилось  встретиться  на  Страдоне
лицом к лицу с  Саркани.  На  взгляды  юноши,  полные  ненависти,  Саркани
отвечал самым дерзким презрением. У Петера Батори мелькнула мысль  вызвать
Саркани на ссору и вынудить его драться на дуэли...  Но  ради  чего  и  на
каком основании встанет Саркани у барьера накануне своей свадьбы  с  Савой
Торонталь? Это было бы не в его интересах.
   Прошло шесть дней. Вечером четвертого июля, несмотря на мольбы  матери,
несмотря на уговоры Борика, Петер ушел из  дома.  Старый  слуга  попытался
было пойти следом за ним, но вскоре потерял его из виду.  Петер  шел,  как
безумный, куда глаза глядят, по самым захолустным улицам, вдоль  городских
стен.
   Не прошло и часа, как его принесли  домой.  Он  находился  при  смерти.
Верхняя часть левого легкого была у него проколота кинжалом.
   Не было никаких сомнений: дойдя до крайнего отчаяния, Петер  сам  нанес
себе этот удар.
   Узнав о случившемся, Пескад бросился на телеграф.
   Через час доктор Антекирт уже получил в Катаро известие о  самоубийстве
молодого человека.
   Нет слов описать горе госпожи Батори, когда  она  увидела  перед  собой
сына, которому, по-видимому, оставалось жить лишь несколько, часов. Но она
быстро превозмогла женскую слабость. Прежде всего - помощь. Слезы - потом.
   Вызвали врача. Он прибыл немедленно, осмотрел раненого,  прислушался  к
его слабому, прерывистому дыханию, исследовал  рану,  наложил  повязку,  -
словом, сделал все, что было в его  силах.  Но  надежды  у  него  не  было
никакой.
   Через  пятнадцать  часов   состояние   больного   осложнилось   сильным
кровотечением,  дыхание  стало  еле   заметно,   казалось,   оно   вот-вот
прекратится.
   Госпожа Батори  опустилась  на  колени,  обращаясь  к  богу  с  горячей
молитвой сохранить сыну жизнь.
   В эту минуту дверь растворилась, и на пороге показался доктор Антекирт.
Он направился прямо к постели умирающего.
   Госпожа Батори хотела было броситься к нему - он жестом остановил ее.
   Затем он склонился над Петером  и  внимательно,  ни  слова  не  говоря,
осмотрел его. Потом он устремил на раненого какой-то особенно  пристальный
взгляд. Его глаза словно излучали некую  магнетическую  силу;  он  как  бы
хотел перелить в этот мозг, где сознание  уже  угасало,  свою  собственную
жизнь и свою собственную волю.
   Вдруг Петер приподнял голову. Веки его приоткрылись,  он  посмотрел  на
доктора и... упал бездыханным.
   Госпожа Батори бросилась к нему, вскрикнула и без сознания  рухнула  на
руки Борика.
   Доктор закрыл юноше  глаза.  Потом  он  встал  и,  выходя  из  комнаты,
прошептал изречение древнего индусского мудреца:
   - "Смерть не уничтожает человека, она только делает его невидимым!"



8. ВСТРЕЧА НА СТРАДОНЕ

   Смерть эта наделала  в  городе  много  шуму,  но  никто  не  подозревал
истинной  причины  самоубийства   Петера   Батори   и   тем   более   того
обстоятельства, что к нему в какой-либо степени причастны Саркани и  Силас
Торонталь.
   На другой день, шестого  июля,  должна  была  состояться  свадьба  Савы
Торонталь и Саркани.
   Весть о самоубийстве, совершенном при таких волнующих  обстоятельствах,
еще не дошла ни до госпожи Торонталь, ни до ее дочери. Силас  Торонталь  в
согласии с Саркани принял на этот счет строгие меры предосторожности.
   Было решено, что свадьбу отпразднуют очень скромно. В  виде  оправдания
ссылались  на  то,  что  семья  Саркани  якобы  сейчас  в  трауре.   Такая
скромность, конечно, не вязалась с тщеславными замашками Торонталя, но  он
решил, что при сложившихся  обстоятельствах  лучше  не  возбуждать  лишних
толков. Предполагалось, что молодожены пробудут в Рагузе  всего  несколько
дней, а  потом  отправятся  в  Триполи,  в  город,  являющийся  постоянным
местопребыванием Саркани.
   Чтение брачного  договора,  предусматривавшего  значительное  приданое,
должно было состояться в особняке на Страдоне  в  присутствии  лишь  самых
близких людей; обряд венчания  предполагалось  совершить  у  францисканцев
сразу же после подписания договора. Гостей в этот день приглашено не было.
   Пока в особняке Торонталь шли последние  приготовления  к  свадьбе,  на
противоположной стороне улицы прохаживались двое мужчин.
   То были Матифу и Пескад.
   Вернувшись в Рагузу, доктор Антекирт  привез  с  собою  и  Матифу.  Его
присутствия уже не требовалось в Катаро, и  можно  себе  представить,  как
друзья, или,  по  выражению  Пескада,  "близнецы",  были  счастливы  вновь
увидеть друг друга.
   Как мы знаем, доктор сразу же явился в домик на улице Маринелла;  затем
он удалился в скромную гостиницу в предместье Плоссе,  где  ожидал,  когда
состоится  свадьба  Саркани  и  Савы   Торонталь,   чтобы   приступить   к
осуществлению намеченного им плана.
   На другой день он снова пришел к госпоже Батори и собственноручно помог
уложить тело Петера в гроб. Затем он вернулся в  гостиницу,  а  Пескада  и
Матифу послал наблюдать за Страдоном.
   Пескад был весь внимание, но это не мешало ему беседовать с приятелем.
   - Ты, кажется, потолстел, друг Матифу! - говорил он,  приподнимаясь  на
цыпочки, чтобы пощупать грудь великана.
   - Да! И силы у меня поприбавилось!
   - Я это заметил по тому, как ты меня обнял.
   - Ну, а как представление, о котором ты говорил? - спросил  Матифу;  уж
очень ему хотелось сыграть обещанную роль.
   - Оно на мази, на мази. Но, знаешь ли, сюжет-то  пьесы  оказался  очень
запутанным.
   - Запутанным?
   - Да. Выходит, что это не комедия, а драма.  Но  начало  ее  прямо-таки
захватывающее.
   Пескад  замолчал.  Мимо  них  пронеслась  карета;  она  остановилась  у
особняка Торонталя.
   Ворота тотчас же распахнулись и, впустив карету,  вновь  закрылись,  но
Пескад успел рассмотреть, что в карете находился Саркани.
   - Да, очень даже захватывающее начало, - продолжал он. -  Успех,  можно
поручиться, будет огромный.
   - А предатель?  -  спросил  Матифу,  которого  этот  персонаж,  видимо,
особенно интересовал.
   - Предатель... пока что еще торжествует,  как  и  полагается  в  хорошо
написанной пьесе... Но терпение! Подождем развязки.
   - В Катаро мне уже казалось, что вот-вот...
   - Выйдешь на сцену?
   - Да, я уж совсем приготовился.
   И Матифу рассказал обо всем, что произошло на базаре в Катаро, то  есть
как его руки были уже зафрахтованы  для  похищения,  которое,  однако,  не
состоялось.
   - Ничего! Значит, еще не время было, - отвечал Пескад; для отвода  глаз
он без умолку болтал, в то же время зорко посматривая по сторонам. -  Твой
выход - не раньше как в четвертом или пятом действии. А может быть,  ты  и
вовсе появишься только в заключительной сцене. Но не беспокойся. Появление
твое будет чертовски эффектно! Можешь не сомневаться!
   В это время со стороны улицы Маринелла послышался смутный гул голосов.
   Пескад замолчал и отошел от особняка Торонталя.
   В это время с улицы Маринелла на Страдон  вышла  похоронная  процессия;
она направлялась к  францисканской  церкви,  где  должно  было  состояться
отпевание.
   За гробом следовало очень мало  народа,  ибо  похороны,  по  скромности
своей, не привлекали внимания  прохожих:  простой  гроб,  покрытый  черным
сукном, несли на руках.
   Шествие медленно продвигалось вперед, как  вдруг  Пескад,  еле  сдержав
возглас, вцепился в руку Матифу.
   - Что с тобой? - изумился Матифу.
   - Ничего! Долго объяснять!
   Среди шедших за гробом он узнал госпожу Батори. Она пожелала  проводить
сына на кладбище.
   Церковь не отказала в своих молитвах покойнику,  которого  толкнуло  на
самоубийство лишь беспросветное отчаяние, и  священник  дожидался  его  во
францисканской часовне, чтобы затем сопутствовать ему на кладбище.
   Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плавала, у нее уже не  было
сил на слезы. Ее полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по  сторонам,
то словно проникал под черный покров, скрывавший бездыханное тело ее сына.
   Старик Борик, на которого жалко было смотреть, еле брел возле нее.
   У Пескада навернулись слезы. Да, если  бы  этот  добрый  малый  не  был
обязан стоять на посту, он непременно присоединился бы к  немногочисленным
друзьям и соседям, провожавшим Петера Батори в последний путь.
   В тот момент, когда процессия поравнялась с особняком Торонталя, ворота
его вдруг растворились. Во дворе, у крыльца, стояли два экипажа.
   Первый из них выехал со двора и повернул в сторону, направляясь вниз по
Страдону.
   В этом экипаже Пескад увидел Силаса Торонталя, его жену и дочь.
   Госпожа Торонталь, подавленная горем, сидела  рядом  с  Савой,  которая
была белее своей венчальной фаты.
   Во  втором  экипаже  ехал  Саркани  с  двумя-тремя  родственниками  или
друзьями.
   Свадьба была, такая же скромная, как и похороны юноши. И тут  и  там  -
безысходная печаль.
   Но в то мгновение, когда первый экипаж показался  в  воротах,  раздался
душераздирающий крик.
   Госпожа Батори остановилась и, протянув руку к Саве, прокляла девушку!
   Крик этот вырвался у Савы. Она увидела мать, облеченную  в  траур.  Она
поняла все, что от нее скрыли. Петер умер, умер из-за нее и  ради  нее,  и
это его провожают на кладбище, в то время как свадебная карета везет ее  к
венцу.
   Сава упала без сознания. Госпожа Торонталь, вне себя от ужаса, пыталась
привести ее в чувство... Все напрасно! Девушка еле дышала!
   Силас Торонталь не в силах был сдержать своего гнева. Зато  подбежавший
Саркани быстро овладел собой.
   В  таком  состоянии  невеста  не  могла  предстать  перед   нотариусом.
Волей-неволей кучерам было приказано повернуть обратно, и ворота  особняка
снова с шумом захлопнулись.
   Саву перенесли в ее спальню, уложили в постель, но она была  недвижима.
Мать стояла на коленях возле нее. Спешно  вызвали  доктора.  Тем  временем
погребальная процессия медленно подходила к францисканской  церкви.  После
отпевания она направилась на городское кладбище.
   Пескад сообразил, что надо как можно скорее сообщить доктору  Антекирту
о неожиданном инциденте.
   - Оставайся тут и наблюдай! - сказал он Матифу.
   А сам бегом направился в предместье Плоссе.
   Доктор выслушал торопливый рассказ Пескада, не проронив ни слова.
   "Превысил ли я свои права? - размышлял он. - Нет! Я нанес удар ни в чем
не повинной девушке? Да, конечно! Но ведь она дочь Силаса Торонталя!"
   Потом он спросил:
   - Где Матифу?
   - Возле дома Торонталя.
   - Вечером вы мне оба понадобитесь.
   - В котором часу?
   - В девять.
   - Где прикажете вас дожидаться?
   - У кладбищенских ворот.
   Пескад помчался к Матифу; тот не сходил с места,  в  точности  выполняя
данное ему поручение.
   Часов в восемь вечера доктор, закутавшись в широкий плащ, направился на
рагузскую пристань. Выйдя за  городскую  стену,  налево,  он  добрался  до
небольшой бухточки, расположенной в скалах, неподалеку от порта.
   Место было совершенно пустынное. Ни домиков, ни  судов.  Рыбачьи  барки
никогда не становятся тут  на  якорь,  так  как  бухта  усеяна  подводными
камнями. Доктор остановился, осмотрелся вокруг и крикнул. Видимо,  то  был
условный знак. Почти тотчас же к нему подошел матрос.
   - Что прикажете, хозяин?
   - Лодка здесь, Пацер?
   - Да, за скалой.
   - Со всеми твоими людьми?
   - Со всеми.
   - А "Электро"?
   - Он подальше, к северу, кабельтовых в трех, за бухточкой.
   И матрос указал на длинное судно, еле видневшееся  в  темноте,  ибо  ни
единый огонек не выдавал его присутствия.
   - Когда он прибыл из Катаро? - спросил доктор.
   - Нет еще и часа.
   - И он прошел незамеченным?
   - Совершенно незамеченным, вдоль утесов.
   - Пусть все будут на  своих  местах,  Пацер,  Ждите  меня  здесь,  если
понадобится, всю ночь!
   - Слушаю, хозяин.
   Матрос направился к лодке, очертания которой