сливались  с  прибрежными
скалами.
   Доктор Антекирт подождал еще немного. Он, вероятно, хотел,  чтобы  тьма
еще более сгустилась. Время от времени он начинал стремительно расхаживать
по берегу. Потом останавливался. Скрестив руки, молчаливый и  неподвижный,
он устремлял взгляд в морскую даль, словно хотел поведать  Адриатике  свои
тайны.
   Ночь была темная, без луны, без звезд. Чувствовалось  легкое  дуновение
ветерка, ненадолго подымающегося по вечерам.  Высокие,  но  густые  облака
обволокли небо до самого горизонта; на западе уже растаяла светлая полоска
тумана.
   - Пора! - проговорил, наконец, доктор.
   Он снова пошел к городу и, придерживаясь городской стены, направился на
кладбище.
   Там у ворот его дожидались Пескад и Матифу. Они спрятались за  деревом,
так что их никто не мог бы увидать.
   В этот час кладбище было уже заперто. В домике сторожа только что погас
огонек. Больше уже никто не мог прийти сюда до утра.
   Доктор, по-видимому, отлично знал план кладбища. Он не собирался  войти
туда через калитку, ибо то, что он задумал сделать, должно было остаться в
полной тайне.
   - Следуйте за мной, - сказал Антекирт Пескаду и его приятелю, когда они
подошли к нему.
   И они втроем стали крадучись пробираться вдоль стены.
   Пройдя минут десять, доктор остановился.
   - Сюда, - сказал он, указывая  на  отверстие  в  стене,  образовавшееся
после обвала кирпичей.
   Он первым скользнул в брешь, Пескад и Матифу последовали за ним.
   На кладбище, под густыми деревьями, осенявшими могилы, было еще темнее.
Но доктор не колеблясь направился по одной из дорожек,  потом  свернул  на
Другую, которая вела в верхнюю часть кладбища. Кое-где  вспорхнули  ночные
птицы, испуганные его появлением. Но, если не считать этих  сов  и  сычей,
вокруг памятников, возвышавшихся над кустами,  не  было  ни  единой  живой
души.
   Вскоре  все  трое  остановились  перед  скромным  надгробием   в   виде
часовенки; замка на ее ограде не было.
   Доктор толкнул калитку, потом  нажал  кнопку  электрического  фонарика,
заслонив свет таким образом, чтобы его не было видно снаружи.
   - Входи, - сказал он Матифу.
   Матифу вошел в склеп и оказался перед стеной, в  которую  были  вделаны
три мраморные плиты.
   На одной из них, средней, значилось:

   ИШТВАН БАТОРИ
   1867

   На левой плите ничего не было написано. На  правой  же  надпись  вскоре
должна была появиться.
   - Отодвинь плиту, - сказал доктор.
   Матифу легко поднял еще не зацементированную плиту. Он  положил  ее  на
землю, и в образовавшемся отверстии можно было разглядеть крышку гроба.
   Это был гроб с телом Петера Батори.
   - Вытащи гроб, - приказал доктор.
   Матифу вытащил тяжелый гроб, даже не прибегнув к помощи Пескада.  Выйдя
из склепа, он поставил гроб на землю.
   - Возьми отвертку, - сказал доктор Пескаду, подавая ему инструмент, - и
отвинти крышку гроба.
   На это потребовалось лишь несколько минут.
   Доктор Антекирт откинул белый саван, покрывавший тело, и приложил ухо к
груди  покойника,  как  делают  врачи,  выслушивая  больного.   Потом   он
выпрямился и обратился к Матифу:
   - Вынь тело.
   Матифу повиновался. Ни он, ни Пескад ни слова не сказали, хотя дело шло
об извлечении трупа, а это строго запрещено законом.
   Когда тело Петера Батори было положено на землю, Матифу  вновь  обернул
его саваном,  поверх  которого  доктор  накинул  свой  плащ.  Затем  снова
завинтили крышку, поставили гроб на место и закрыли отверстие плитой.
   Доктор погасил  электрический  фонарик,  и  все  кругом  погрузилось  в
темноту.
   - Возьми тело, - приказал доктор Матифу.
   Матифу без всякого усилия взял  труп  юноши  на  руки,  словно  то  был
ребенок, и пошел вслед за доктором по аллее, выводившей прямо к  отверстию
в стене. Пескад замыкал шествие.
   Минут через  пять  они  миновали  брешь  и,  обогнув  городскую  стену,
направились к морю.
   В пути они не проронили ни слова. В голове  послушного  гиганта  мыслей
было не больше, чем в любой машине, зато какой вихрь догадок и соображений
проносился в мозгу Пескада!
   По дороге от кладбища  до  моря  доктор  Антекирт  и  его  спутники  не
встретили ни души. Но когда они подходили к бухточке, где их ждала  шлюпка
с "Электро", они заметили  таможенного  надсмотрщика,  который  расхаживал
взад и вперед у прибрежных утесов.
   Однако они продолжали идти, не обращая на него внимания.  Доктор  снова
крикнул, и на его зов появилась лодка, которой до сих  пор  совершенно  не
было видно.
   По знаку доктора Матифу стал спускаться со скалы.
   В ту минуту, как он уже занес ногу в шлюпку, к ним подошел надсмотрщик.
   - Кто вы такие? - спросил он.
   - Люди как люди,  и  мы  предоставляем  вам  на  выбор:  либо  двадцать
флоринов наличными, либо кулак этого господина... тоже наличный, - отвечал
Пескад, указывая на Матифу.
   Надсмотрщик не стал раздумывать: он предпочел флорины.
   - Отчаливай, - скомандовал доктор.
   Через мгновение шлюпка исчезла во тьме. Минут пять спустя они причалили
к судну, совершенно не заметному с берега.
   Шлюпку подняли на борт, машина "Электро" неслышно заработала,  и  судно
вскоре вышло в открытое море.
   Матифу перенес тело Петера Батори в узкую каюту,  иллюминаторы  которой
были тщательно занавешены, чтобы наружу не пробился ни единый луч света.
   Оставшись наедине с трупом,  доктор  склонился  над  ним  и  приложился
губами к бледному лбу покойника.
   - Теперь, Петер, очнись! - сказал он. - Я так хочу!
   И Петер тотчас же открыл глаза, словно  он  только  спал  магнетическим
сном, похожим на смерть.
   Когда он увидел доктора Антекирта, лицо его передернулось.
   - Вы? - прошептал он. - Ведь вы покинули меня!
   - Да, это я, Петер!
   - Но кто же вы такой?
   - Мертвец... как и ты!
   - Мертвец?
   - Я граф Матиас Шандор.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


1. СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ

   "Средиземному  морю   придают   неизъяснимую   прелесть   гармонические
очертания его берегов, прозрачность воздуха и обилие света... Оно на  диво
закаляет человека.  Оно  укрепляет  его  мускулы,  делает  его  стойким  и
жизнеспособным, оно порождает наиболее крепкие расы".
   Эти  прекрасные  слова  принадлежат  Мишле.  К  счастью  для  человека,
природа, за отсутствием  Геркулеса,  сама  раздвинула  утесы  Гибралтар  и
Сеуту, так что образовался Гибралтарский пролив  [по  античным  сказаниям,
эти  утесы  были  раздвинуты  Геркулесом,  который  тем   самым   соединил
Средиземное  море  с  океаном;  отсюда  древнее  название   Гибралтара   -
"Геркулесовы столбы"]. Можно предположить вопреки мнению многих  геологов,
что  пролив  этот  существует  с  древнейших  времен.  Иначе  не  было  бы
Средиземного моря. В самом деле: в этом море воды испаряется  в  три  раза
больше, чем ее поступает из впадающих в  него  рек,  и  если  бы  не  воды
океана,  мощным  потоком  вливающиеся  в  него  через  Гибралтар,  -   оно
давным-давно превратилось бы в своего рода Мертвое море, а между тем его с
полным правом можно назвать морем Живым.
   В одном из самых глухих, наименее исследованных уголков этого обширного
средиземного озера и укрылся граф Матиас Шандор, чтобы пользоваться  всеми
преимуществами, какие давала ему  мнимая  смерть,  причем  до  намеченного
срока, до полного осуществления своей жизненной задачи он хотел оставаться
доктором Антекиртом.
   На земном шаре есть два средиземных моря: одно в Старом Свете, другое -
в  Новом.  Американское  Средиземное  море  -  это   Мексиканский   залив;
поверхность его равняется в круглых числах четырем с  половиной  миллионам
километров. Латинское же Средиземное  море  занимает  всего  два  миллиона
восемьсот  восемьдесят  пять  тысяч  пятьсот   двадцать   два   квадратных
километра,  то  есть  половину  поверхности  Мексиканского  залива;   зато
Средиземное море разнообразнее по своим очертаниям,  богаче  обособленными
водоемами   и   бухтами,   богаче    гидрографическими    подразделениями,
заслужившими названия морей. Например: Греческий архипелаг. Критское  море
севернее одноименного острова, Ливийское море - южнее него,  Адриатическое
море  между  Италией,  Австрией,  Турцией  и  Грецией,  Ионическое   море,
омывающее Корфу, Закинф, Кефаллинию и прочие острова. Тирренское  море  на
западе от Италии, Эолическое море вокруг Липарских  островов,  Лигурийское
море, заливы Лионский, Прованский,  Генуэзский,  Габес,  бухты  тунисского
побережья, залив Большой Сирт, глубоко врезавшийся в  африканский  материк
между Киренаикой и Триполитанией.
   Какой же неведомый уголок этого моря, иные из  островков  которого  еще
мало известны, избрал для себя доктор Антекирт? В этом  огромном  бассейне
острова насчитываются сотнями, островки - тысячами. Мысов и  бухточек  его
не  перечесть.  Сколько  народов,  различных  по  происхождению,   нравам,
политическому  устройству,  теснится  на  этом  побережье,   где   история
человечества оставляет свои следы уже в течение двадцати  веков!  Здесь  и
французы, и итальянцы, и испанцы, и австрийцы, и турки, и греки, и  арабы,
и египтяне, и триполитанцы, и  тунисцы,  и  алжирцы,  и  марокканцы,  даже
англичане - в Гибралтаре, на Мальте и Кипре. Средиземное море омывает  три
великих материка: Европу, Азию  и  Африку.  Где  же  граф  Матиас  Шандор,
принявший имя доктора Антекирта, -  имя,  столь  дорогое  всем  обитателям
Востока, - где же решил он обосноваться, чтобы  в  тишине  и  безвестности
разработать план новой жизни? Все  это  Петер  Батори  вскоре  должен  был
узнать.
   Открыв на краткий миг глаза, Петер снова впал  в  оцепенение,  в  каком
находился в Рагузе, когда его сочли умершим. В тот  день  доктор  применил
внушение - психическое воздействие, возможность которого теперь уже  никто
не отрицает. Доктор был наделен исключительной гипнотической силой, и  ему
удалось, не прибегая к вспышке  магния  и  даже  не  пользуясь  каким-либо
блестящим  металлическим  предметом,   -   одной   только   силою   своего
пронизывающего   взгляда   привести   умирающего   юношу    в    состояние
гипнотического сна и заменить  его  волю  своею.  Обессилевший  от  потери
крови, Петер казался мертвым, но  на  самом  деле  он  только  спал,  и  в
надлежащее время доктор пробудил его от сна. Но теперь надо  было  сберечь
эту едва не оборвавшуюся жизнь. Задача не из легких: требовался тщательный
уход,  и  необходимо  было  применить  все  средства,  какими  располагает
врачебное искусство. Доктор решил преодолеть все эти трудности!
   - Он будет жить! Я хочу, чтобы он жил! - твердил он себе. - Ах,  почему
я не осуществил в Катаро свой первоначальный план? Как досадно, что приезд
Саркани в Рагузу помешал мне вырвать Петера из этого проклятого города! Но
я спасу его! В дальнейшем Петер Батори должен стать правой  рукой  Матиаса
Шандора!
   Действительно, уже целых пятнадцать лет доктор Антекирт  только  и  жил
одной мыслью: покарать и вознаградить. Еще больше, чем о  самом  себе,  он
думал о своих соратниках Иштване Батори и Ладиславе Затмаре. Теперь пробил
час решительных действий; поэтому-то  "Саварена"  и  доставила  доктора  в
Рагузу.
   За эти долгие годы доктор сильно  изменился,  и  узнать  его  было  уже
невозможно. Волосы его, подстриженные бобриком, поседели, цвет  лица  стал
матово-бледным. Он принадлежал к числу тех мужчин,  которые  к  пятидесяти
годам  еще  сохраняют  всю  силу  молодости,  приобретя  в  то  же   время
спокойствие и холодок зрелого возраста. Ни  пышная  шевелюра,  ни  румяное
лицо, ни рыжая, как у венецианца, борода молодого графа Шандора - ничто не
могло уже вспомниться человеку,  который  смотрел  теперь  на  сурового  и
замкнутого доктора Антекирта. Закалившись в испытаниях, приобретя огромный
опыт, он оставался все тем же железным человеком,  при  одном  приближении
которого к магнитной стрелке, она, казалось, должна была бы  заколебаться.
Так вот: сына Иштвана Батори он намеревался перевоспитать  и  сделать  его
своим сподвижником.
   Следует также иметь  в  виду,  что  доктор  Антекирт  был  единственным
представителем некогда многочисленной семьи Шандоров. Читатель помнит, что
у доктора был ребенок, дочка,  которую  после  его  ареста  поручили  жене
Ландека, управляющего замка Артенак. Эта девочка, которой тогда было всего
два  года,  являлась  единственной  наследницей   графа.   По   достижении
восемнадцатилетнего  возраста  она  должна  была  вступить   во   владение
половиной отцовского  состояния,  согласно  судебному  приговору,  который
предусматривал смертную  казнь  заговорщика  и  конфискацию  половины  его
имущества. Ландек  был  назначен  управляющим  неконфискованной  половиной
состояния графа и остался вместе со своей женой и дочкой графа в  замке  в
Трансильвании; эти преданные слуги решили посвятить  свою  жизнь  ребенку,
оставленному на их попечении. Но, казалось, злой рок  тяготел  над  семьей
Шандоров,  единственным  отпрыском  которой  была  теперь  эта  двухлетняя
малютка. Через несколько месяцев после осуждения триестских заговорщиков и
вызванных  этим  событий  девочка  исчезла,  и  все  розыски  ее  остались
безуспешными.  Был  найден  только  ее   капор   на   берегу   одного   из
многочисленных ручьев, которые, сбегая с окрестных гор,  текут  по  парку.
Итак, не оставалось сомнений в том, что крошку унесло течением в  одну  из
тех пучин, куда впадают бурные карпатские потоки.  Никаких  других  следов
девочки,  кроме  капора,  обнаружить  не  удалось.  Рожена  Ландек,   жена
управляющего, была так потрясена  этим  несчастьем,  что  через  несколько
недель скончалась. Однако правительство  не  внесло  никаких  изменений  в
ранее принятое  решение.  Половина  состояния  графа  Шандора  по-прежнему
оставалась под секвестром и должна была  поступить  в  казну,  лишь  после
того, как смерть наследницы графа будет официально установлена, и только в
том случае, если к назначенному сроку наследница не объявится.
   Таков  был  последний  удар,  постигший   семейство   Шандоров;   после
исчезновения младшего отпрыска этого благородного и  могущественного  рода
ему грозило полное прекращение. Но со  временем  об  исчезновении  девочки
забыли, как забыли и о  других  обстоятельствах,  связанных  с  триестским
заговором.
   Весть о смерти дочери застала Матиаса Шандора в Отранто,  где  он  жил,
соблюдая строгое  инкогнито.  С  исчезновением  дочери  исчезло  все,  что
оставалось у него от графини Рены, которая так мало времени  сопутствовала
ему в жизни и которую он так горячо любил.  Немного  спустя  он  уехал  из
Отранто, уехал таким же никому не известным человеком, как и прибыл  сюда,
и никто не мог бы сказать, куда он направился, чтобы начать жизнь сызнова.
   Через пятнадцать лет,  когда  граф  Матиас  Шандор  вновь  появился  на
житейском поприще, никому и в голову не могло прийти, что он  играет  роль
доктора Антекирта и скрывается под этим именем.
   С тех пор Матиас Шандор  всецело  посвятил  себя  осуществлению  своего
плана. Теперь он был один во всем мире и на нем лежал долг, долг,  который
он считал священным. Много лет спустя после отъезда из Отранто он приобрел
могущество, какое дает человеку несметное богатство; о происхождении этого
богатства мы  скоро  узнаем.  Всеми  забытый  и  защищенный  непроницаемым
инкогнито, он пустился по следам тех людей, которых поклялся  наказать,  и
по следам тех, кого поклялся вознаградить. Он решил привлечь Петера Батори
к справедливому делу, которому посвятил свою жизнь.  В  различных  городах
средиземноморского побережья им были наняты соответствующие агенты. Доктор
щедро оплачивал их и обязал хранить порученное им дело в строжайшей тайне;
все они сносились непосредственно с доктором либо при помощи известных нам
быстроходных судов, либо по подводному  кабелю,  который  соединял  остров
Антекирту с Мальтой, а через Мальту - со всей Европой.
   Таким путем доктору удалось напасть на  след  всех  тех,  кто  прямо  и
косвенно  был  причастен  к  заговору  графа   Шандора.   Доктор   получил
возможность издали наблюдать за этими лицами, знал об их поступках и,  так
сказать, следовал за ними шаг  за  шагом,  особенно  в  течение  последних
четырех-пяти лет. О Силасе Торонтале он знал, что банкир покинул Триест  и
поселился с женою и дочерью в Рагузе, в особняке на Страдоне.  За  Саркани
он наблюдал в различных городах Европы,  где  авантюрист  проматывал  свое
богатство; затем в Сицилии и в восточных странах, где  Саркани  вместе  со
своим приятелем Зироне пытался затеять какое-нибудь  предприятие,  которое
вновь поставило бы их на ноги. Относительно Карпены доктор  знал,  что  он
уехал из Ровиня, покинул Истрию и жил,  ничего  не  делая,  в  Италии  или
Австрии, пока еще не растратил денег, полученных за  донос.  Доктору  было
известно,  что  Андреа  Феррато  отбывал  каторгу  в  Штейне,  в   Тироле,
расплачиваясь за великодушие, проявленное к беглецам из Пизино;  доктор  с
радостью помог бы ему бежать, но  смерть  освободила  честного  рыбака  от
каторги через несколько месяцев после его осуждения.  Его  дети,  Мария  и
Луиджи, тоже уехали из Ровиня  и,  потеряв  отца,  вероятно,  прозябают  в
горькой нужде и лишениях.  Но  они  так  тщательно  где-то  укрылись,  что
напасть на их след не удавалось. А госпожу Батори, поселившуюся в Рагузе с
сыном Петером и с Бориком,  старинным  слугою  Ладислава  Затмара,  доктор
никогда  не  терял  из  виду,  и  нам  уже  известно,  что  он  послал  ей
значительную сумму  денег,  которая,  однако,  была  отвергнута  гордой  и
мужественной женщиной.
   И вот настал, наконец, час, когда доктор мог приступить к осуществлению
своей трудной задачи. Будучи вполне уверенным, что после пятнадцатилетнего
отсутствия его никто не узнает (ведь его считали  умершим),  он  прибыл  в
Рагузу. И прибыл как раз вовремя, ибо сын Иштвана  Батори  и  дочь  Силаса
Торонталя оказались связанными взаимной любовью, и любовь эту  нужно  было
во что бы то ни стало разбить.
   Читатель помнит, что последовало за приездом доктора в Рагузу:  помнит,
как в дело вмешался Саркани, какие последствия  имело  это  вмешательство,
как Петера Батори  принесли  к  матери  почти  без  признаков  жизни,  что
предпринял при этом доктор Антекирт, как и при  каких  обстоятельствах  он
вернул юношу к жизни и предстал перед ним под своим настоящим именем,  как
граф Матиас Шандор.
   Теперь надо было вылечить юношу, поставить его в известность обо  всем,
чего он еще не знал, иначе говоря - рассказать ему, как Иштвана  Батори  и
двух его единомышленников погубил  гнусный  донос,  и  назвать  ему  имена
предателей;  наконец,  надо  было  приобщить  его   к   делу   неумолимого
правосудия, которое доктор собирался осуществить,  не  прибегая  к  помощи
правосудия людского, поскольку сам он явился жертвою последнего.
   Итак,  прежде   всего   необходимо   было   излечить   Петера   Батори,
перевезенного на остров; этой задаче он решил посвятить все внимание и все
силы.
   В течение первой недели Петер находился в  полном  смысле  слова  между
жизнью и смертью. Не говоря уже о том, что рана его была очень опасна,  он
пребывал в  крайне  тяжелом  моральном  состоянии.  Воспоминание  о  Саве,
которую он  считал  уже  замужем  за  Саркани,  мысль  о  матери,  которая
оплакивает его, наконец воскресение графа  Шандора,  живущего  под  именем
доктора Антекирта, воскресение этого преданного друга его отца -  все  это
не могло не потрясти душу, и без того уже исстрадавшуюся.
   Доктор не отходил от Петера ни днем, ни ночью. Он слышал, как  юноша  в
бреду шепчет имя Савы Торонталь. Он понял, насколько глубока эта любовь, и
представлял себе, какие  муки  причиняло  несчастному  замужество  любимой
девушки. Он даже задумывался над вопросом: а что, если эта  любовь  устоит
при всяких обстоятельствах, что, если Петер  не  перестанет  любить  Саву,
даже узнав, что она дочь человека,  который  выдал,