Жюль Верн.
    Матиас Шандор


   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с фр. - Е.Гунст, О.Моисеенко, Е.Шишмарева, Е.Бирукова.
   "Собрание сочинений", т.12.
   М., Государственное издательство художественной литературы, 1957.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 25 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


1. ПОЧТОВЫЙ ГОЛУБЬ

   Триест, столица Иллирии, распадается на два  совсем  непохожих  города:
богатый новый город -  Терезиенштадт,  с  прямыми,  широкими  улицами,  на
берегу залива, где с давних  пор  обосновался  человек,  и  бедный  старый
город, построенный кое-как, зажатый между широкой улицей Корсо, отделяющей
его от нового города, и склонами невысокой  горы  Карст,  вершину  которой
украшает старинная крепость.
   Триестский порт защищен молом Сан-Карло, возле которого стоят на  якоре
преимущественно торговые суда. Здесь околачивается  множество  бродяг,  не
имеющих ни кола ни двора, одетых в  драные  штаны,  жилеты  и  куртки,  не
нуждающиеся ни в каких карманах, ибо у их владельцев никогда  не  было  и,
вероятно,  никогда  не  будет,  чем  их  наполнить;  порой  эти  оборванцы
собираются в довольно многочисленные шайки,  наводящие  страх  на  местных
жителей.
   В этот день, 18 мая  1867  года,  среди  множества  бродяг  можно  было
заметить двух человек, одетых немного лучше других. Однако их тоже вряд ли
когда-либо обременяло излишнее  количество  флоринов  или  крейцеров,  для
этого им должно было бы улыбнуться счастье. И, право, эти двое готовы были
на все, лишь бы заставить его улыбнуться!
   Один из них, по имени Саркани, говорил,  что  родился  в  Триполитании.
Другой - Зироне - был выходцем из Сицилии. Спутники раз десять прошлись по
молу туда и обратно и, наконец,  остановились  на  самом  его  конце.  Они
пристально смотрели на запад в морскую даль,  как  будто  ждали,  что  там
появится судно, везущее им богатство!
   - Который час? - опросил  Зироне  по-итальянски;  его  спутник  так  же
свободно владел этим языком, как и другими наречиями, распространенными на
берегах Средиземного моря.
   Саркани не ответил.
   - Ах я дурак! - воскликнул сицилиец. - Ведь теперь  как  раз  тот  час,
когда человеку хочется есть, особенно если он забыл позавтракать!
   В  этой  части  Австро-Венгерского   государства   люди   австрийского,
итальянского и славянского происхождения так перемешались, что дружба двух
иностранцев, которые были несомненно чужаками  в  этом  городе,  не  могла
никому показаться странной. К тому же, если их карманы и были пусты, никто
не мог об этом догадаться, так  важно  они  расхаживали  в  своих  длинных
коричневых плащах.
   Младший из них, Саркани, был стройный молодой человек среднего роста, с
изящными манерами, лет двадцати пяти. Его звали Саркани  -  и  все.  Иного
имени он не имел. Вероятно, он даже не был крещен, так  как,  по-видимому,
родился в Африке - в Триполи или Тунисе; но хотя у  него  и  была  смуглая
кожа,  правильные  черты  лица  скорее  указывали  на  арабское,  чем   на
негритянское происхождение.
   Вряд ли когда-либо встречалась на  свете  более  обманчивая  внешность!
Только очень проницательный наблюдатель мог бы разгадать,  какое  глубокое
коварство таится в этом красивом лице с большими черными  глазами,  тонким
носом и хорошо очерченным ртом, опушенным темными усиками. Пожалуй,  никто
бы не разглядел в этих бесстрастных чертах тайной ненависти  и  презрения,
свидетельствующих  о  постоянных  злоумышлениях  против   общества.   Хотя
физиономисты утверждают (и в большинстве случаев справедливо), что  всякий
обманщик, несмотря на всю свою  ловкость,  когда-нибудь  да  выдаст  себя,
Саркани был несомненно исключением из этого правила. Глядя на него,  никто
не заподозрил бы, ни кто он такой, ни кем он был  раньше.  Он  не  вызывал
того невольного отвращения, какое возбуждают в нас мошенники и  воры.  Тем
он был опаснее.
   Как прошли детские годы Саркани? Этого никто не знал. Вероятно, он  был
совсем заброшенным ребенком. Кто и как его воспитывал? В какой дыре ютился
он первые годы своей жизни в Триполитании? Чьи заботы оградили мальчика от
многочисленных опасностей, подстерегавших его  в  этой  дикой  стране?  По
правде сказать, на эти вопросы никто не мог бы ответить, вероятно, даже он
сам, - родился он по воле случая, рос по воле случая и был обречен жить по
воле случая! Однако за время своей юности он  кое-чему  научился,  вернее,
приобрел практические навыки, так как ему с ранних лет  пришлось  колесить
по свету, встречаться со всевозможными людьми, пускаться на всякие уловки,
чтобы не умереть с голоду. И вот, по прихоти судьбы,  несколько  лет  тому
назад он вошел в сношения с одним из самых богатых домов Триеста - с домом
банкира  Силаев  Торонталя,  имя  которого  неразрывно  связано  с   нашим
рассказом.
   Спутник Саркани - итальянец Зироне - был  из  тех  людей  без  стыда  и
совести, которые всегда готовы участвовать  в  грязном  деле  или  оказать
любую услугу тому, кто хорошо заплатит, и тут же перейти на сторону  того,
кто заплатит еще лучше. Этому выходцу из Сицилии было  лет  тридцать;  ему
ничего не стоило  подстрекнуть  человека  на  злое  дело  или  послушаться
дурного совета и с охотой привести его в исполнение. Где он родился?  Быть
может, он бы и ответил, если бы только знал  сам.  Во  всяком  случае,  он
неохотно сообщал, где живет, даже когда у него и было жилье.  Скитаясь  по
Сицилии, он случайно встретился с Саркани. С тех пор они вместе бродили по
свету, стараясь правдами  или  неправдами  набить  себе  карманы.  Зироне,
рослый, бородатый детина, с очень смуглым  лицом  и  черными,  как  смоль,
волосами, был человеком себе на  уме;  его  врожденную  хитрость  выдавали
всегда  прищуренные  глаза  и  манера  лукаво  покачивать  головой,   Свое
коварство он пытался спрятать  под  напускной  болтливостью.  Впрочем,  он
обладал скорее веселым нравом и был настолько же развязен,  насколько  его
молодой спутник сдержан и молчалив.
   На этот раз Зироне болтал меньше,  чем  всегда.  Видно,  его  тревожила
мысль об обеде. Накануне, когда Саркани сел за карты  в  каком-то  грязном
притоне, удача окончательно отвернулась от них, и они оказались совсем  на
мели. Теперь оба не знали, за что взяться. Они могли надеяться  только  на
счастливый случай, а  так  как  этот  покровитель  босяков  не  спешил  им
навстречу на молу Сан-Карло, то они решили сами  поискать  его  на  улицах
нового города.
   Там, на проспектах и площадях, на набережных и  бульварах,  в  порту  и
прилегающих к нему кварталах, на берегах  большого  канала,  пересекающего
Триест, толпятся, снуют туда-сюда, спешат, суетятся, бегут, по своим делам
обитатели   этого   города,   насчитывающего   семьдесят   тысяч   жителей
итальянского  происхождения,  и  их  венецианский  говор   смешивается   с
многоязычным говором моряков, купцов, чиновников и разных должностных лиц,
которые вносят в этот разноголосый концерт звуки  немецкого,  английского,
французского и славянских языков.
   Но как ни богат новый город, не следует думать,  что  все  встречные  и
поперечные на его улицах непременно люди состоятельные.  Нет!  Даже  самые
зажиточные из его жителей не могут  тягаться  с  английскими,  армянскими,
греческими и еврейскими купцами, занимающими  самое  высокое  положение  в
Триесте  и  чьи  роскошные  дома   ничуть   не   уступают   лучшим   домам
австро-венгерской столицы. Но, помимо них, сколько несчастных  бедняков  с
утра до вечера бродят по богатым торговым улицам, мимо  запертых,  подобно
несгораемым шкафам, высоких зданий, где  заключают  всевозможные  торговые
сделки многие дельцы, съехавшиеся в этот порт, так удачно расположенный  в
самом  сердце  Адриатики!  Сколько   оборванцев,   которым   не   пришлось
позавтракать и вряд ли удастся пообедать, толпятся вокруг причалов, где  с
судов, принадлежащих самой могущественной  в  Европе  мореходной  компании
"Австрийский Ллойд", выгружают несметные богатства,  привезенные  со  всех
концов света! Сколько жалких бродяг,  каких  мы  видим  сотни  в  Лондоне,
Ливерпуле, Марселе,  Гавре,  Антверпене,  Ливорно,  сталкиваются  здесь  с
богатыми судовладельцами, бродя возле складов,  куда  им  вход  воспрещен,
возле Биржи, двери которой для них всегда заперты, у входа  в  Тергестеум,
где "Ллойд" разместил свои конторы и приемные и где он ведет свои  дела  в
полном согласии с Торговой палатой.
   Известно, что во всех больших портовых городах Старого и  Нового  Света
можно видеть совсем особую толпу обездоленных, встречающихся только в этих
крупных центрах. Откуда они взялись, никто не знает. Что  они  пережили  -
никому нет дела. Что с ними будет -  они  и  сами  не  ведают.  Среди  них
довольно много людей опустившихся и немало иностранцев. Железные дороги  и
торговые суда выбросили их словно тюки с  негодным  товаром,  и  они  всем
мешают, нарушая нормальную жизнь города, откуда полиция  тщетно  старается
их изгнать.
   Итак, Саркани и Зироне, последний раз окинув взглядом бухту с маяком на
мысу св.Терезы, покинули мол и, пройдя между зданием "Театро Коммунален  и
сквером, вышли на Пьяцца Гранде;  с  четверть  часа  они  прогуливались  у
подножия памятника Карлу VI возле фонтана, сложенного из  камня,  добытого
на ближней горе Карст.
   Затем они свернули  налево.  Зироне  так  внимательно  приглядывался  к
прохожим, как будто  испытывал  непреодолимое  желание  их  обобрать.  Они
подошли к громадному квадратному зданию Тергестеума как раз в час закрытия
Биржи.
   - Сейчас на бирже пусто, как у нас в  кармане!  -  воскликнул,  смеясь,
Зироне, хотя ему было вовсе не до смеха.
   Но равнодушный Саркани, казалось, даже не слышал плоской остроты своего
спутника, который поеживался и зевал от голода.
   Они пересекли треугольную площадь,  на  которой  возвышалась  бронзовая
статуя императора Леопольда I. Зироне свистнул, словно уличный  мальчишка,
и перед ним взлетела  стая  сизых  голубей,  которые  обычно  воркуют  под
портиком  старой  биржи,  подобно  серым  голубям,  живущим  под  аркадами
Прокураций на площади св.Марка в Венеции. Здесь  начиналась  улица  Корсо,
отделяющая старый Триест от нового.
   Они двинулись по этой широкой, но довольно неприглядной улице, с  бойко
торгующими,  но  безвкусно  отделанными  магазинами,  скорей  напоминающей
Риджент-стрит в Лондоне или Бродвей в Нью-Йорке, чем Итальянский бульвар в
Париже. По ней сновало множество прохожих и то и  дело  проезжали  кареты,
направляясь от  Пьяцца  Гранде  к  Пьяцца  делла  Ленья,  -  эти  названия
указывают на несомненное итальянское происхождение города.
   Саркани шел с видом человека  равнодушного  ко  всяким  искушениям,  но
Зироне, проходя мимо магазинов, бросал на них жадные взгляды, как человек,
который стремится, но не имеет возможности туда войти. А сколько там  было
вещей, в которых оба они так нуждались! Особенно соблазняли  их  лавки  со
съестными припасами или пивные, где пиво всегда льется рекой, больше,  чем
в любом другом городе Австро-Венгерского государства.
   - На Корсо есть  и  пить  хочется  еще  сильней!  -  заметил  Зироне  и
прищелкнул пересохшим языком, словно трещоткой.
   В ответ Саркани только пожал плечами.
   Они свернули в первую улицу налево, вышли  к  каналу  возле  подъемного
моста  Понто  Россо  и  направились  вдоль  набережной,  к  которой  могли
приставать даже самые  крупные  морские  суда.  Тут  приятелей  больше  не
соблазняли приманки, выставленные в витринах магазинов.  Дойдя  до  церкви
Сант-Антонио, Саркани внезапно свернул направо. Его спутник последовал  за
ним без всяких возражений. Они снова пересекли Корсо и углубились в старый
город, узкие, непроезжие улички которого карабкаются по склонам  Карста  и
расположены таким образом, чтобы их не продувал жестокий  ветер  "бора"  -
ужасный ледяной северо-восточный ветер. В старом Триесте Саркани и Зироне,
не имевшие ни гроша в кармане, чувствовали себя как  дома,  не  то  что  в
роскошных кварталах нового города.
   Действительно, приехав в столицу Иллирии,  они  поселились  в  скромной
гостинице, близ церкви Санта-Мария-Маджоре. Но так как хозяин, до сих  пор
не получивший от них ни флорина, все настойчивей  требовал  оплаты  счета,
который с каждым днем увеличивался, они обошли этот опасный риф, пересекли
площадь и некоторое время прогуливались вокруг Арко ди Рикардо.
   Однако они пришли сюда совсем не для осмотра  этого  памятника  римской
архитектуры. А так как счастливый случай все не подвертывался им и на этих
безлюдных улицах, они отправились искать его на крутых тропинках,  ведущих
к старому собору, стоявшему на террасе почти у самой вершины Карста.
   - И дернула же тебя нелегкая карабкаться наверх! - пробормотал  Зироне,
подбирая полы своего плаща.
   Но он не покинул своего молодого товарища, и снизу можно  было  видеть,
как они взбирались друг за другом на склоны Карста по  лестницам,  которые
называются здесь улицами. Десять минут спустя они  добрались  до  террасы,
еще более голодные и усталые, чем раньше.
   С этой  высокой  точки  перед  приятелями  открылся  великолепный  вид:
Триестский залив, уходящий  в  безбрежное  море;  оживленная  гавань,  где
сновали рыбачьи лодки и медленно двигались громадные пароходы  и  торговые
суда; большой город, раскинувшийся у их ног,  со  всеми  его  пригородами,
маленькими домиками, громоздившимися  по  склонам,  и  красивыми  виллами,
разбросанными на холмах. Однако это зрелище не  восхищало  приятелей.  Они
уже повидали на своем веку немало живописных мест, да к  тому  же  не  раз
гуляли здесь и раньше, спасаясь от скуки  и  безделья.  Зироне  во  всяком
случае предпочел бы слоняться перед заманчивыми витринами на Корсо. Но раз
уж они залезли так высоко  в  погоне  за  счастливым  случаем,  оставалось
только терпеливо его дожидаться.
   У самой лестницы, выходящей  на  террасу,  возле  византийского  собора
св.Юста есть огороженное место, бывшее кладбище, ставшее  музеем  старины.
Там не сохранилось могил, кругом валяются  лишь  каменные  обломки  старых
надгробных памятников: разбитые  римские  стелы  и  средневековые  столбы,
куски триглифов и разных украшений эпохи Возрождения, черепки разбитых урн
со следами пепла - все эти осколки старины лежат  вперемежку  в  траве,  у
подножия прекрасных деревьев.
   Калитка кладбища была не заперта. Саркани толкнул ее и вошел, а за  ним
и Зироне, который меланхолически заметил:
   - Вот самое подходящее место для самоубийства.
   - А что, если бы  тебе  предложили  покончить  с  собой?  -  насмешливо
спросил Саркани.
   - Ну нет, приятель, я бы отказался наотрез! Пусть у  меня  будет  всего
один счастливый день в неделю, с меня и этого довольно.
   - Ты его получишь, и даже больше!
   - Да услышат тебя  все  святые  Италии,  а  их  здесь,  клянусь  богом,
насчитывают целые сотни!
   - Ну идем!
   Они прошли по полукруглой аллее, между двумя рядами урн  и  уселись  на
лежащей в траве огромной каменной розетке.
   Сначала они молчали, что было по душе Саркани, но совсем не  устраивало
его спутника. Подавляя зевоту, Зироне вскоре сказал:
   - Черт подери! Счастливый случай что-то не торопится, а мы-то сдуру так
надеялись на него!
   Саркани промолчал.
   - Что за дурацкая затея искать его среди этих развалин! Боюсь,  что  мы
дали маху, приятель! За  каким  чертом  полезет  он  сюда  на  это  старое
кладбище? Когда души покинули свою земную оболочку, он им больше не нужен.
И когда я буду тут лежать, мне тоже будет наплевать  на  запоздавший  обед
или пропущенный ужин. Идем-ка отсюда!
   Но Саркани, погруженный в свои мысли, сидел с отсутствующим видом и  не
двинулся с места.
   Несколько минут  Зироне  молчал,  но  вскоре  на  него  напала  обычная
болтливость.
   - Саркани, - начал он, - знаешь,  в  каком  обличье  мне  больше  всего
хотелось бы повстречать счастливый случай, который, кажется,  забыл  своих
старых клиентов? В образе кассира из банка Торонталя,  который  явился  бы
сюда с портфелем,  набитым  банковыми  билетами,  и  передал  бы  нам  сей
портфель от имени упомянутого банкира, рассыпаясь в извинениях за то,  что
заставил нас ждать!
   - Слушай, Зироне, - ответил Саркани, сердито хмуря брови, - в последний
раз говорю тебе, что нам нечего больше ждать от Силаса Торонталя.
   - Ты уверен?
   - Да! Кредит, которым я у него пользовался, теперь исчерпан, и  на  мою
последнюю просьбу он ответил решительным отказом.
   - Плохо дело!
   - Очень плохо, но это именно так.
   - Ладно, допустим, что сейчас твой кредит исчерпан, но раньше  ты  ведь
пользовался кредитом? А на чем он был основан?  На  том,  что  ты  не  раз
отдавал свой ум и способности банку  Торонталя  для  выполнения  разных...
щекотливых дел. Вот почему первые месяцы после  нашего  приезда  Торонталь
был не слишком прижимист. Не может быть, чтобы ты и  сейчас  не  держал  в
руках каких-нибудь нитей, а если ему пригрозить...
   - Если бы дело стало только за этим, оно давно было бы на мази, - пожал
плечами Саркани, - и ты не бегал бы в поисках обеда! Нет, черт  возьми!  Я
не держу Торонталя в руках, но если это когда-нибудь случится, уж я  сорву
с него хороший куш и заставлю его выплатить мне  проценты  и  проценты  на
проценты с тех денег,  в  каких  он  мне  сейчас  отказывает!  Вдобавок  я
подозреваю, что дела его банка  последнее  время  немного  запутались,  он
вложил  большие  суммы  в  сомнительные  предприятия.  Несколько   крупных
банкротств, произошедших в Германии - в Берлине и Мюнхене, - отразились  и
на банках Триеста, и что бы ни говорил Силас Торонталь при нашем последнем
свидании, мне  показалось,  что  он  чем-то  встревожен.  Надо  дать  воде
замутиться, а в мутной воде...
   - Пусть так, но пока у нас  осталась  только  чистая  вода  для  питья!
Послушай,  Саркани,  мне  кажется,  надо  еще  разок   попытаться   выжать
что-нибудь из Торонталя! Последний раз постучаться в его  кассу  и  добыть
хотя бы денег на дорогу в Сицилию через Мальту...
   - А что нам делать в Сицилии?
   - Это уж моя забота! Я хорошо знаю страну  и  могу  набрать  по  дороге
шайку мальтийцев,  смелых  ребят,  без  предрассудков,  с  которыми  можно
пуститься на любые дела. Тысяча чертей! Чем тут сидеть  на  мели  -  лучше
уедем и заставим этого проклятого банкира оплатить нам  дорожные  расходы!
Хоть ты и мало знаешь о его делах, кое-что ты знаешь, и он будет рад, если
ты уберешься подальше от Триеста!
   Саркани покачал головой.
   - Черт возьми! Дальше  это  не  может  продолжаться!  Ведь  этак  можно
подохнуть с голоду!
   Он встал и сердито топнул ногой о  землю,  словно  она  была  ему  злой
мачехой и не желала его кормить.
   В эту минуту глаза  его  остановились  на  птице,  тяжело  летевшей  за
оградой кладбища. Это был голубь; он с трудом махал  усталыми  крыльями  и
постепенно опускался все ниже к земле.
   Зироне, не задумываясь над тем, к какой из ста  семидесяти  семи  пород
голубей, известных орнитологам, принадлежит эта птица,  сразу  решил,  что
она относится к разряду  съедобных.  Вот  почему,  указав  на  нее  своему
спутнику, он стал жадно следить за ней.
   Голубь, по-видимому, совсем  выбился  из  сил.  Он  пытался  отдохнуть,
присев на выступ в стене старого собора,  к  которому  примыкала  высокая,
квадратная, еще более старинная  башня.  Но,  окончательно  обессилев,  он
опустился ниже и сел на крышу  над  небольшой  нишей,  где  стояла  статуя
св.Юста; вскоре его  ослабевшие  лапки  разжались,  и  он  соскользнул  на
капитель античной колонны, стоявшей между башней и фасадом собора.
   Саркани по-прежнему сидел задумавшись и перестал следить за птицей,  но
Зироне не спускал с нее глаз. Голубь прилетел  с  севера.  Как  видно,  он
проделал далекий путь, и силы его истощились. А в  то  ж