ндизи, в то время как для всех Матиас Шандор был мертв.
   Но следовало поскорее покинуть Бриндизи. Это  всего-навсего  транзитный
порт. Отсюда  отправляются  в  Индию,  здесь  высаживаются  приезжающие  в
Европу. Обычно порт этот  пустынен,  за  исключением  одного-двух  дней  в
неделю,   когда   прибывают   пакетботы,   преимущественно   принадлежащие
"Peninsular and Oriental Company". Поэтому беглеца из Пизино  легко  могли
опознать. За жизнь свою он уже не опасался, но, как говорилось  выше,  ему
крайне важно было, чтобы его считали умершим.
   Об этом-то и размышлял доктор на другой день после прибытия в Бриндизи,
прогуливаясь возле террасы, над которой возвышается колонна Клеопатры, - в
том самом месте, где начинается древняя Аппиева дорога. План новой жизни у
него уже созрел. Он решил отправиться на Восток, чтобы составить там  себе
состояние и вместе с  богатством  -  могущество.  Но  ехать  на  одном  из
пароходов, совершающих рейсы в Малую Азию,  вместе  с  пассажирами  разных
национальностей, ему не хотелось, - там он был бы слишком  на  виду.  Надо
было найти какой-нибудь другой способ передвижения, а в Бриндизи это  было
невозможно. Поэтому он в тот же вечер  отправился  по  железной  дороге  в
Отранто.
   Через полтора часа поезд доставил его в этот городок, расположенный  на
самом "каблуке" итальянского "сапога", возле узкого  пролива,  ведущего  в
Адриатическое море. Здесь, в глухом порту, доктор сторговался  с  хозяином
трехмачтового парусника, собиравшимся плыть в Смирну, куда он вез  табунок
албанских лошадок, не нашедших покупателей в Отранто.
   На другой день парусник  вышел  в  море,  и  доктор  с  удовлетворением
наблюдал, как скрывается за горизонтом маяк Пунта ди Лука,  крайней  точки
Италии. А с другой стороны в тумане исчезали горы. Спустя несколько  дней,
не ознаменованных никакими событиями, парусник миновал мыс Матапан,  южную
оконечность Греции, и прибыл в смирнский порт.
   Доктор вкратце рассказал Петеру и об этой части своего  путешествия,  а
также о том, как он узнал из  газет,  что  его  дочка  неожиданно  умерла;
теперь у него не оставалось уже ни одной родной души в целом свете!
   - Наконец, - продолжал он, - я очутился в  Малой  Азии,  там,  где  мне
суждено  было  прожить  в  неизвестности  столько  лет!  Медицина,  химия,
естественные науки, которые я в юности изучал в  Венгрии,  где  твой  отец
преподавал их с таким успехом, стали для меня источником существования.
   Мне посчастливилось, и  я  выдвинулся  даже  скорее,  чем  рассчитывал.
Сначала я жил в Смирне, где за семь-восемь лет занял положение выдающегося
врача - это было не так трудно, ибо в  тех  местах  медицина  находится  в
самом плачевном состоянии. Мне  удалось  вылечить  кое-кого  от  болезней,
считавшихся неизлечимыми, что  позволило  завязать  отношения  с  местными
богачами. Потом я решил уехать из Смирны. Подобно ученым былых времен, я и
лечил и обучал врачебному искусству, и сам изучал неведомую  нам  медицину
малоазиатских талебов и индийских пандитов. Я объездил  все  эти  области,
останавливаясь где на несколько недель, где - на несколько  месяцев;  меня
вызывали и приглашали и в Карахисор, и в Биндун, и в Адану, и в Халеб, и в
Триполи, и в Дамаск - и всюду мне предшествовала молва, все более и  более
громкая, а вместе со славою росло и мое богатство.
   Но я не довольствовался этим. Мне  надо  было  приобрести  безграничную
власть, вроде той, какой обладал бы какой-нибудь индийский раджа, будь его
знания равны его богатству.
   Такая возможность представилась.
   В Хомсе, в Северной Сирии, был человек, погибавший от  недуга,  который
мало-помалу  подтачивал  его  организм.  Ни  одному  врачу  не   удавалось
определить характер этой болезни. Следовательно, нельзя было  и  применить
соответствующее  лечение.  Человек  этот,  по  имени  Фаз-Рат,  занимал  в
Оттоманской империи очень высокий пост. В ту пору  ему  было  всего  сорок
пять лет; ему не хотелось расставаться с жизнью, тем  более  что  огромное
состояние позволяло ему наслаждаться всеми земными благами.
   До Фаз-Рата дошли слухи  о  моих  познаниях,  ибо  к  этому  времени  я
пользовался уже очень широкой известностью.  Он  просил  меня  приехать  в
Хомс, и я исполнил его желание.
   - Доктор, - сказал он мне, - если ты вернешь  меня  к  жизни,  половина
моих сокровищ - твоя.
   - Оставь эту половину себе, - отвечал я. - Я буду тебя лечить  и,  если
на то будет воля господня, исцелю тебя!
   Я стал внимательно изучать болезнь  этого  человека,  от  которого  уже
отступились все врачи. Они считали, что ему осталось  жить  самое  большее
несколько месяцев. Но мне удалось поставить верный диагноз. Три  недели  я
не отходил от Фаз-Рата, наблюдая за действием назначенного  мною  лечения.
Он совершенно  выздоровел.  Когда  он  захотел  расплатиться  со  мной,  я
согласился принять лишь то, что казалось мне справедливым. Затем  я  уехал
из Хомса.
   Три года спустя Фаз-Рат погиб от несчастного случая на охоте. Ни прямых
наследников, ни родственников у него не  было,  а  в  своем  завещании  он
назначал   меня   единственным   наследником   всего   своего   состояния,
достигавшего в общей сложности  пятидесяти  с  лишним  миллионов  флоринов
[около ста двадцати пяти миллионов франков (прим.авт.)].
   Прошло уже тринадцать лет с тех пор, как беглец укрылся в малоазиатских
провинциях. Имя доктора Антекирта, ставшее легендарным,  гремело  по  всей
Европе. Итак, я достиг желаемого. Теперь оставалось  осуществить  основную
задачу моей жизни.
   Я решил вернуться в Европу или обосноваться в  каком-нибудь  отдаленном
уголке Средиземного моря. Я объехал все африканское побережье и,  наконец,
за очень высокую цену приобрел порядочный остров,  цветущий,  плодородный,
где можно было основать небольшую колонию - остров Антекирту. Там,  Петер,
я царю, там я полновластный хозяин; я король без подданных, зато я окружен
людьми, которые преданы мне душою и  телом;  я  изобрел  могущественные  и
грозные  способы  обороны,  и   остров   мой   укрепляется;   я   применил
усовершенствованные  средства  связи,  что  позволяет  мне   сноситься   с
различными пунктами Средиземного моря; я построил столь быстроходный флот,
что море стало, так сказать, моей вотчиной.
   - А где находится остров Антекирта? - спросил Петер Батори.
   - В районе Большого Сирта, который еще со времен античности  пользуется
весьма дурной славой; это самая недоступная часть моря, потому  что  из-за
северных ветров она чрезвычайно опасна даже для современных судов;  остров
расположен в самой глубине залива Сирт, который врезается в материк между,
Триполитанией и Киренаикой.
   Да, здесь, к северу от группы Сиртских островов,  и  расположен  остров
Антекирта. За несколько  лет  перед  тем  доктор  объездил  все  побережье
Киренаики, посетил Сусу, древний порт Кирену, область Барка,  все  города,
возникшие на месте древних Птоломеиса, Береники, Адрианополиса, -  словом,
всю античную Пентаполиго, некогда греческую, затем  македонскую,  римскую,
персидскую, сарацинскую и т.д., а ныне арабскую и входящую в  триполийский
пашалык. Пришлось ему побывать  (ибо  он  ездил  всюду,  куда  бы  его  ни
вызывали)  на  многочисленных  островах,  разбросанных  вдоль   ливийского
побережья, - на Фаросе и  Антироде,  на  "близнецах"  Плинтина,  Энезипте,
Тиндарийских скалах, Пиргосе, Платее, Илосе, Ифалосе, Понтийских, Белых и,
наконец, на Сиртских островах.
   Здесь, в заливе Большой Сирт, в тридцати милях к юго-западу от вилайета
Бенгази, который расположен вблизи  побережья,  внимание  доктора  привлек
остров Антекирта.  Его  прозвали  так  потому,  что  он  расположен  перед
группами Сиркитских, или Киртитских островов  ["Анте"  по-латыни  означает
"перед", "до"]. У доктора сразу же возникла  мысль  сделать  остров  своим
поместьем, и, еще  прежде  чем  вступить  во  владение  островом,  он  уже
присвоил себе имя Антекирт, - имя, слава  которого  вскоре  разнеслась  по
всему Старому Свету.
   Доктор  выбрал  этот  остров  по  двум  причинам.  Во-первых,  он   был
достаточно обширен - его  окружность  равнялась  восемнадцати  милям,  это
позволяло разместить всех, кого доктор намеревался сюда пригласить, а холм
высотою в восемьсот футов, венчающий остров, доминировал  над  заливом,  и
оттуда были видны даже берега Киренаики; остров орошался источниками и был
достаточно плодороден, так что  тут  могло  прокормиться  несколько  тысяч
жителей. Вдобавок остров был  расположен  в  глубине  залива,  знаменитого
своими штормами, которые в доисторические времена оказались  роковыми  для
аргонавтов. Аполлоний Родосский,  Гораций,  Вергилий,  Пропорций,  Сенека,
Валерий Флакк, Лукиан и многие другие, уже не поэты, а географы - Полибий,
Саллюстий,  Страбон,  Мела,  Плиний,   Прокопий   -   отметили   гибельные
особенности  этого  моря,  воспев  или  описав  Сирты,  вполне  заслуженно
прозванные "завлекающими".
   Именно такое владение и требовалось доктору. Он приобрел его за  весьма
значительную сумму, приобрел в  полную  собственность,  не  взяв  на  себя
никаких феодальных или иных обязательств. Купчая была утверждена  султаном
и предоставляла владельцу Антекирты все права полновластного хозяина.
   Уже целых три года доктор жил на  этом  острове.  Около  трехсот  семей
европейцев и арабов, которых  он  пригласил  сюда,  обещав  им  счастливую
жизнь, образовали небольшую колонию, в которой  насчитывалось  около  двух
тысяч человек. То были не рабы и даже не подданные, а просто люди, всецело
преданные своему начальнику и полюбившие уголок земного шара, который стал
их новой отчизной.
   Мало-помалу  было  организовано  постоянное  управление   с   милицией,
предназначенной  для  защиты  острова;  образовалась  группа   чиновников,
избранных из  числа  самых  почтенных  граждан;  но  чиновникам  почти  не
приходилось пользоваться своими полномочиями. Затем по  чертежам,  которые
доктор выписал с лучших верфей Англии, Франции  и  Америки,  был  построен
превосходный флот  -  пароходы,  моторные  яхты,  катера,  или  "электро",
предназначенные для спешных выездов в различные пункты Средиземного  моря.
Одновременно на Антекирте приступили к сооружению  укреплений,  но  работы
эти еще не были окончены, хотя доктор и очень торопился с ними,  имея  для
этого серьезные основания.
   Значит, у Антекирты был в районе Сирта какой-то  враг,  которого  можно
было опасаться? Да, был. Некая грозная секта, вернее, объединение пиратов,
с завистью и неприязнью наблюдала, как неведомый пришелец создает  колонию
неподалеку от ливийских берегов.
   Это   было    мусульманское    братство,    созданное    Сиди-Мохамедом
Бен-Али-эс-Сенуси. В тот год, тысяча трехсотый год хиджры,  братство  было
особенно могущественно и насчитывало  около  трех  миллионов  сторонников.
Этим движением был охвачен целый ряд вилайетов,  мощные  отряды  сенуситов
можно было встретить в Египте, в европейской и азиатской части Оттоманской
империи, в областях Баеле и Тубу,  в  Восточном  Судане,  Тунисе,  Алжире,
Марокко,  в  независимой  Сахаре  -  вплоть  до  Западного  Судана.  А   в
Триполитании и Киренаике секта была еще могущественнее.  Она  представляла
постоянную  угрозу  для  всех  европейских   предприятий   и   учреждений,
находящихся в Северной  Африке,  угрозу  для  чудесного  Алжира,  которому
суждено стать богатейшей в мире страной, и в  особенности  -  для  острова
Антекирты,  как  читатель  скоро   убедится.   Поэтому   необходимо   было
вооружиться всеми современными средствами обороны.
   Вот что узнал Петер из рассказа доктора; но это было еще  не  все.  Его
перевезли на остров  Антекирту,  в  залив  Большой  Сирт,  далекий  уголок
Старого Света, отделенный сотнями лье от Рагузы,  где  Петер  покинул  два
существа, которых он никогда не забудет: мать и Саву Торонталь.
   Потом доктор кратко рассказал о своей жизни на острове. Принимая  меры,
чтобы  обезопасить  остров   от   нападений,   стараясь   по   возможности
использовать  богатства  почвы,  стараясь  удовлетворить  материальные   и
духовные потребности колонистов, он в то же время  внимательно  следил  за
судьбой своих старых друзей, которых он никогда не терял из  вида,  в  том
числе и госпожу Батори, ее сына и Борика, которые переселились из  Триеста
в Рагузу.
   Теперь Петер узнал,  почему  яхта  "Саварена"  прибыла  в  Гравозу  при
обстоятельствах, возбудивших у местных жителей такое  острое  любопытство,
почему доктор нанес  визит  госпоже  Батори,  узнал  о  том,  что  деньги,
предложенные госпоже Батори, были ею отклонены, узнал, как доктор подоспел
вовремя, чтобы вырвать Петера из могилы, где он спал магнетическим сном.
   - Да, сын мой, я спас тебя,  когда  ты,  окончательно  потеряв  голову,
пошел на самоубийство!
   Услыхав это слово, Петер в порыве негодования приподнялся на постели.
   - Самоубийство? - вскричал он. - Неужели вы поверили, что я  сам  нанес
себе рану?
   - А что же, Петер... в минуту отчаяния...
   - Отчаяние! Да, я был в отчаянии! Я думал,  что  даже  вы,  друг  моего
отца, покинули меня, покинули после того, как дали мне обещания, которых я
не просил у вас! Да, я был в отчаянии! Да, я и сейчас в отчаянии. Но  даже
и впавшим в отчаяние господь запрещает самоубийство. Он велит  им  жить...
для того чтобы отомстить!
   - Нет! Чтобы наказать, - поправил его доктор. - Но кто же ранил тебя?
   - Человек, которого я ненавижу, - отвечал Петер, - человек, которого  я
случайно встретил в тот вечер на безлюдной дороге у городской стены. Может
быть, он подумал, что я сам брошусь на него... Но он опередил  меня...  Он
нанес мне удар... человек этот - Саркани, это...
   Петер не в силах был договорить. При мысли  об  этом  негодяе,  который
стал мужем Савы, разум его помрачился, глаза  закрылись,  и  казалось,  он
вот-вот умрет, словно рана его вновь раскрылась.
   В одно мгновение доктор привел его в чувство и, глядя  на  несчастного,
прошептал:
   - Саркани! Саркани!
   После перенесенного нервного потрясения  Петеру  следовало  бы  немного
отдохнуть, но ему было не до отдыха.
   - Доктор, - сказал он. - Вы мне обещали, что сначала расскажете историю
доктора Антекирта с того момента, как граф Матиас Шандор бросился в  волны
Адриатики...
   - Да, Петер.
   - А потом расскажете о графе Матиасе Шандоре то,  что  мне  о  нем  еще
неизвестно.
   - У тебя хватит сил меня выслушать?
   - Говорите!
   - Хорошо! - ответил доктор. - Лучше покончить с этими тайнами,  которые
ты имеешь право знать, покончить с теми ужасами, которыми  полно  прошлое,
чтобы больше уже никогда не возвращаться к  ним!  Петер!  Неужели  ты  мог
подумать, что если я уехал из Гравозы, значит я бросил  тебя?  Слушай  же!
Потом суди обо мне сам!
   Тебе известно, Петер, что  накануне  того  дня,  когда  была  назначена
казнь, я с товарищами сделал попытку бежать из крепости Пизино.  Но  в  ту
минуту, когда Ладислав  Затмар  собирался  последовать  за  нами,  он  был
схвачен тюремщиками. А нас с твоим отцом унес бурный поток, и нас не могли
догнать.
   Чудесным образом миновав водовороты Фойбы, мы вышли на  берег  Лемского
канала, но тут мы попались  на  глаза  одному  негодяю,  который  поспешил
продать наши головы, ибо правительство назначило за них  крупную  награду.
Нас настигли в Ровине в тот самый час,  когда  рыбак,  давший  нам  приют,
собирался нас перевезти на другую сторону Адриатики; твоего отца  схватили
и  снова  заключили  в  Пизино.  Мне  же  посчастливилось  ускользнуть  от
преследователей. Все это тебе уже известно, но кое-чего ты еще не знаешь.
   Еще  до  того,  как  этот  испанец  -  его  зовут  Карпена  -  совершил
предательство, стоившее жизни рыбаку Андреа Феррато, двое негодяев продали
властям тайну триестского заговора.
   - Их имена? - вскричал Петер Батори.
   - Спроси сначала, как удалось разоблачить  этих  предателей,  -  сказал
доктор.
   И он описал все,  что  произошло  в  тюремной  камере,  рассказал,  как
благодаря своеобразному эффекту акустики он узнал имена двух доносчиков.
   - Назовите их, доктор! - снова  вскричал  Петер  Батори.  -  Вы  должны
назвать мне их!
   - Я и назову.
   - Кто же это?
   - Один из них - счетовод, который проник в качестве  соглядатая  в  дом
Ладислава Затмара. Это человек, который покушался на тебя. Это Саркани.
   - Саркани! -  воскликнул  Петер,  у  которого  хватило  сил  подойти  к
доктору. - Саркани! Этот подлец! И вы все это знали! И  вы,  друг  Иштвана
Батори, вы, предлагавший его сыну свое  покровительство,  вы,  которому  я
доверил тайну моей любви, вы, поддержавший  эту  любовь,  -  вы  позволили
этому мерзавцу войти в дом Силаса Торонталя,  когда  вам  достаточно  было
сказать одно слово, и двери особняка закрылись бы перед ним!  И  вы  своим
молчанием поощряли преступление... да, преступление, в результате которого
несчастная девушка стала добычей Саркани!
   - Да, Петер, я сделал это!
   - Почему же?
   - Потому что она не могла стать твоей женой.
   - Не могла? Почему?
   - Потому что, если бы Петер Батори женился на Саве Торонталь, это  было
бы еще более ужасным преступлением!
   - Но почему? Почему? - повторял Петер в полном отчаянии.
   - Потому что у Саркани был сообщник! Да, мерзкие козни,  из-за  которых
погиб твой отец, они затеяли  вдвоем...  И  этот  сообщник...  Тебе  надо,
наконец, узнать, кто это такой... Это триестский банкир Силас Торонталь!
   Петер слышал. Петер понял. Ответить  у  него  не  было  сил.  Уста  его
судорожно сомкнулись. Охваченный ужасом и отвращением, он замер на  месте.
Его глаза с расширенными зрачками, казалось, созерцали бездонный мрак.
   Это продолжалось  лишь  несколько  секунд,  в  течение  которых  доктор
сомневался - выживет ли пациент, подвергнутый им такой страшной операции.
   Но Петер Батори был человеком несокрушимой воли. Ему  удалось  подавить
все обуревавшие его порывы. Несколько слезинок  скатилось  по  его  щекам.
Потом, опустившись в кресло, он покорно положил  руки  в  протянутую  руку
доктора.
   - Петер! - сказал тот ласково и многозначительно. - Для всего света  мы
с тобою оба умерли. Теперь я одинок в мире, у меня нет больше друзей,  нет
больше потомства... Хочешь быть мне сыном?
   - Да... отец! - ответил Петер Батори.
   И они обнялись, как отец и сын.



3. ЧТО ПРОИСХОДИЛО В РАГУЗЕ

   Пока  на  Антекирте  совершались  описанные  выше  события,   вот   что
происходило в Рагузе.
   Госпожи Батори уже не было в этом городе. После смерти ее сына Борику и
кое-кому из их друзей удалось увезти ее из Рагузы. В первые дни можно было
опасаться, что несчастная мать потеряет с горя рассудок. И  действительно,
эта энергичная женщина стала проявлять признаки умственного  расстройства,
тревожившие докторов. При таких обстоятельствах госпожу Батори  по  совету
врачей, увезли в деревушку Винтичелло, к другу  ее  семьи.  Здесь  ей  был
обеспечен прекрасный  уход.  Но  что  могло  утешить  несчастную  женщину,
лишившуюся и мужа и сына?
   Старый слуга решил не покидать ее. Поэтому дом на улице  Маринелла  был
наглухо заколочен, и верный Борик последовал за госпожой Батори.
   Имя  Савы  Торонталь,  которую  мать  Петера  Батори  прокляла,  в   их
разговорах никогда не упоминалось. Они  даже  не  знали,  что  ее  свадьба
отложена на неопределенный срок.
   Девушка находилась  в  таком  состоянии,  что  ее  пришлось  уложить  в
постель. Ужасный и к тому  же  неожиданный  удар  сразил  ее.  Любимый  ею
человек умер... умер несомненно от  отчаяния!..  Это  его  тело  везли  на
кладбище  в  тот  час,  когда  она  выезжала  из  дому,  чтобы   заключить
ненавистный ей союз!
   Целых десять дней, то есть до шестнадцатого  июля,  Сава  находилась  в
тяжелом состоянии. Мать не отходила от больной. Но  госпоже  Торонталь  не
суждено было долго ухаживать за  дочерью,  ибо  сама  она  немного  спустя
с