Мальстрем, что весьма
вероятно,  то  никакая  сила  не  могла  спасти  тех, кто был в это время на
бриге.
     - Ты меня пугаешь.
     - Нечего  пугаться,  -  продолжал старый бандит. - Вся жизнь состоит из
счастливых  и  несчастных  случайностей.  Впрочем,  если случится так, как я
говорил,  то  я  приду  к  окончательному  убеждению,  что  замок  Розольфсе
охраняют  какие-то  странные  чары.  Ведь  это  будет уже третья неудавшаяся
экспедиция  против  миллионов,  спрятанных  в  замковых  погребах. Почтенный
Пеггам  способен  будет,  пожалуй, умереть от огорчения: он до такой степени
был  уверен  в  успехе,  что  даже  посадил  на  "Ральфа" своего доверенного
человека,  желая  оградить  свою  долю  добычи  от захвата со стороны прочих
товарищей.
     - Как!  Этот  старый  болван  Ольдгам,  воображающий,  что  его везут в
Океанию!.. Неужели ты про него говоришь?
     - Про него самого.
     - А  я  думал, что капитан Ингольф случайно похитил его, чтобы привести
в порядок счетоводство на бриге.
     - Капитан  и  сам  так  думает, но эту мысль ему внушил Красноглазый по
уговору  с  Пеггамом, и почтенный Ольдгам, нарочно посланный своим хозяином,
очутился  как  раз  на  том  берегу,  где его подстерегал Ингольф. У старого
нотариуса  были,  кроме  того,  еще  и другие причины сплавить этого дурака,
который,  разумеется,  никогда  больше не увидит ни родины, ни семьи. Пеггам
подозревает,  что  его клерк был свидетелем одного совершенного им несколько
лет  назад  отчаянного  преступления.  Хотя  Ольдгам  до  сих  пор  ничем не
обнаруживал,  что он что-нибудь знает, однако нотариус, из предосторожности,
решил на всякий случай упрятать его подальше.
     - Из-за  чего  так  хлопочет  старый  злодей?  Ведь  у него и без этого
преступления  много  других  черных  дел  на душе... Не все ли равно - одним
больше, одним меньше?
     - Это  верно,  но ведь Пеггам, собственно говоря, не замешан прямо ни в
одном  из дел товарищества "Грабителей". Он всегда действовал так ловко, что
под  него  нельзя  было  подточить  иголки.  Разве  только Красноглазый, наш
Сборг,  мог  бы,  пожалуй,  вывести  его  на чистую воду, да и то вряд ли. В
Англии он пользуется репутацией безукоризненного человека.
     - Вот это очень странно.
     - Подожди,  увидишь  и  не такие странности... Но сегодня я ничего тебе
не  могу  больше  сказать. Впоследствии я расскажу тебе о таких делах, что у
самого  храброго  волосы станут дыбом... Для меня это вопрос жизни и смерти.
Мы  находимся  в  руках  общества,  девиз которого - повинуйся и молчи. Если
узнают,  что  я  тебе  рассказал  даже это немногое - я пропал. Помни это...
Итак,   заданное  нам  дело  исполнено.  Все  наши  молодцы  расставлены  на
назначенных  местах и снабжены провиантом на три дня, а в замке никто ничего
не  заметил.  Если  и  теперь  Красноглазый  не будет доволен, то чем же ему
после  этого  угодить?..  Не  говоря  уже  о  том,  что мы подглядели, как в
Розольфсе приехал незнакомый посетитель.
     Так   разговаривая,   Трумп   и   Торнвальд  дошли  до  берега  фиорда,
предполагая  следовать  им  до того места, где назначил бандитам свидание их
начальник  Надод,  высадивший  их  пять  дней  тому назад, вместе с десятком
других  таких  же  негодяев,  близ  Нордкапа  и поручивший им одно секретное
дело, результаты которого мы читателям не замедлим сообщить.
     День  давно  уже  настал,  а  бандиты продолжали быстро идти, то и дело
огибая  встречавшиеся на пути утесы. Вот уже вдали показалась голубая полоса
моря.  Вдруг,  на  одном  из  изгибов  берега, они очутились прямо на виду у
красивой  шхуны,  быстро  шедшей  вверх  по  каналу  под попутным ветром. За
шхуной  следом  шел  большой  корабль  с высокими мачтами, в котором бандиты
сейчас  же  узнали  "Ральфа"... Разбойничий бриг вступил в Розольфский фиорд
под руководством "Сусанны".
     - Спрячься  скорее!  -  сказал Торнвальд своему товарищу, ложась ничком
на землю за утесом. - Нехорошо, если со шхуны нас увидят.
     Трумп   сделал  так,  как  велел  ему  товарищ,  а  Торнвальд  радостно
продолжал:
     - Ну,  теперь розольфские миллионы, много веков хранившиеся в погребах,
от  нас  не  уйдут.  Однако,  я  не  могу понять, каким чертом удалось этому
Сборгу попасть на буксир шхуны, принадлежащей замку?..


XI

     Красноглазый  и  Вельзевул.  - Стокгольмский острог. - Ложный пастор. -
Переодевание. - Двадцать второй побег.

     Между  тем  как  оба  корабля  спокойно  шли  по  Розольфскому  фиорду,
Ингольф,  как  помнит читатель, велел позвать к себе Надода, имея надобность
поговорить   с  ним  несколько  минут.  Не  зная,  что  предпринятая  сообща
экспедиция   близится   к   цели,   он  намеревался  предупредить  Надода  о
неожиданной  задержке,  вызванной  приглашением,  полученным  от  Эдмунда  и
Олафа.  Зная  вспыльчивый  характер  своего  сообщника,  Ингольф намеревался
привести  ему  все  доводы  в  оправдание  своего поступка. Со своей стороны
Надод,  еще  не  опомнившийся  от  сюрприза, причиненного ему открытием того
обстоятельства,   что  спасители  "Ральфа"  -  сыновья  ненавистного  врага,
которому   он  всю  жизнь  собирался  мстить,  с  тревогою  спрашивал  себя,
согласится  ли  теперь  Ингольф,  при  своих  рыцарских  свойствах, помогать
Надоду  в  его мщении? Это было сомнительно, а между тем без помощи Ингольфа
Надод  ровно  ничего  не  мог  сделать. Ни один матрос на "Ральфе" не пойдет
против  своего  капитана.  Если  б  у  Надода  было  время,  то  он  мог  бы
рассчитывать,  что  постепенно  ему удастся переманить экипаж брига надеждою
на  несметную  добычу,  но  в  том-то и беда, что времени не было. Надо было
действовать  быстро,  иначе  все  пропадало. Но попробуй только Надод начать
происки  против  Ингольфа,  тот  при  малейшем подозрении застрелит его, как
собаку...
     Когда  пришел  посланный  от  Ингольфа,  Красноглазый  и  без  того уже
находился  в  самом  тревожном  расположении  духа,  а  тут  его тревога еще
возросла.  Нужно  было  сразу решиться на что-нибудь, а между тем, на случай
неуспеха,  у  Надода еще ничего не было придумано. Чтобы выиграть время и на
чем-нибудь  остановиться,  Надод  через того же посланного попросил Ингольфа
отложить  разговор до вечера, сказав при этом, что и сам он, Надод, со своей
стороны,  тоже  хочет  поговорить с Ингольфом, имея сообщить ему много очень
важных вещей.
     Сам   не  подозревая  всей  важности  предстоящего  разговора,  Ингольф
отвечал,  что ему все равно, когда ни поговорить, и успокоенный Надод улегся
в  свой  гамак,  получив  возможность на свободе обдумать и обсудить дело со
всех сторон.
     Во  всяком  случае,  он  решил  идти  на  всякую  крайность, лишь бы не
выпускать  из  рук  предоставившуюся  возможность  отомстить. Одну минуту он
даже  думал  взять  всю  экспедицию в свои руки, устранив Ингольфа, но потом
сообразил,  что  Ингольф  ни за что не отдаст ему под команду сколько-нибудь
значительную  часть  экипажа,  без  чего  дело  не могло выгореть... В конце
концов  Надод  решил  сказать  Ингольфу  все прямо, рассчитывая, что капитан
пиратов  не  устоит  против  заманчивого  соблазна  одним  ударом достигнуть
главной  своей  цели. Пора, однако, объяснить, каким образом Надод и Ингольф
сошлись  так  близко,  какие обстоятельства их свели. Читатель, конечно, уже
понял,   что  Надод  Красноглазый  -  никто  иной,  как  бывший  розольфский
крепостной,  убежавший  из  замка после перенесенного ужасного наказания. Со
времени  бегства  он  повел  такую  жизнь, которая очень скоро довела его до
тюрьмы,   где  он  довершил  свое  воровское  образование  и  после  отбытия
наказания  сделался  ужасом  всего Стокгольма. После выхода из Эльсинорского
острога   он   навербовал   целую  шайку  мошенников  и  ловко  распоряжался
действиями  ее,  но  по  доносу  одного  из  своих  подручных, подкупленного
полицией,  был пойман и приговорен к каторжным работам. Когда его привели на
эшафот,  и  палач  обнажил  его  могучие плечи, чтобы наложить установленное
клеймо,  Надод  вдруг встряхнулся и сбежал с помоста, так что его потом лишь
с большим трудом укротили при помощи целого взвода солдат.
     С  этого  дня  безобразный  урод  поклялся  в  непримиримой ненависти к
обществу  и  скоро прославился такими бандитскими подвигами, в которые можно
бы,  пожалуй,  и  не поверить, если б о них не свидетельствовали официальные
судебные документы.
     Двадцать  раз  бегал  Надод из острогов и тюрем Швеции, обращая в ничто
все  чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать его
бегству.  Всякий  раз его ловили опять, потому что исключительная наружность
мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.
     Сначала   он  только  крал  и  грабил,  но  в  конце  концов  озлобился
настолько,  что  поклялся  отомстить  судьям, беспрестанно его осуждавшим. И
вот  в  одно  прекрасное утро Стокгольм был взволнован ужасною вестью: Надод
опять  убежал  из острога, и вместе с тем пять судей, заседавших в то время,
как  разбиралось  его  последнее  дело,  найдены  были  зарезанными  в своих
постелях.
     С   этого  дня  его  никто  больше  не  видал,  но  страшная  рука  его
чувствовалась  во  всех  дерзких  кражах, грабежах и убийствах. Полиция всех
государств Европы безуспешно старалась отыскать его.
     Затеяв  свой  последний  побег,  Надод  притворился, что у него паралич
всей  левой половины тела, и пролежал целый месяц, не шевеля ни левой рукой,
ни  ногой  и ужасным образом скривив левую сторону лица. Роль свою он сыграл
с  таким  совершенством,  что тюремный врач поддался на обман и объявил, что
второй  удар  избавит  общество  навсегда от опасного врага. Накануне побега
Надоду  было,  по-видимому,  особенно  плохо,  так  что  для  него  призвали
пастора.    Тут    произошла    интересная    сцена    между    пастором   и
притворно-умирающим.
     - Зачем  вы  пришли  смущать меня в последние минуты моей жизни? - едва
внятно пролепетал Надод.
     - Раскайся,  сын  мой,  - ласково отвечал пастор, - искреннее раскаяние
искупает всякий грех.
     - Говорят  вам,  убирайтесь  вон! - с гневом прошептал больной. - Я вас
не звал. Зачем вы пришли?
     Тогда  пастор попросил позволения остаться с умирающим с глазу на глаз.
Начальству  было  доложено, и оно разрешило сторожам, не уходившим из камеры
Надода ни днем, ни ночью, выйти на некоторое время.
     - Сын  мой,  отчего  ты  не  хочешь раскаяться? - спросил пастор, когда
остался с Надодом наедине.
     - Послушай,  говорят  тебе,  убирайся!  -  отвечал, начиная выходить из
себя, закоренелый злодей.
     - Потише,  Надушка, потише! - сказал пастор несколько громче. - Шпионов
нет, незачем притворяться.
     - Кто же ты такой? - вскричал удивленный разбойник.
     - Тебе какое дело? - отвечал мнимый пастор. - Меня к тебе послали...
     - Кто послал?
     - Не знаю.
     - Стало быть, ты шпион.
     - А ты глупец.
     Надод покраснел от гнева.
     - Ну,  ну, не сердись, - продолжал неизвестный. - Если ты считаешь меня
шпионом,  зачем  же  ты все время шевелишь левой рукой, которая у тебя будто
бы в параличе?
     - И то правда, - заметил сконфуженный Надод.
     - Если  б  я был шпионом, мне бы не о чем было с тобой говорить, и я бы
ушел. Но я останусь, чтобы исполнить данное мне поручение.
     Неизвестный вытащил из-под рясы какой-то сверток и продолжал:
     - Спрячь  под  постель.  Тут все нужное для побега. И запомни то, что я
тебе  сейчас  скажу,  "Грабителям морей" нужен человек твоего закала. Хочешь
командовать   людьми,   которые  будут  исполнять  всякое  твое  приказание,
переносить  всякую  пытку, не выдавая своих братьев, и с улыбкою всходить на
эшафот?
     - О! С такими людьми я переверну весь мир!
     - В  таком случае, как только освободишься, подъезжай в Англию, в город
Чичестер, спроси там нотариуса Пеггама и скажи ему: "Я тот, кого ждут"...
     И, не меняя гона, мнимый пастор вдруг прибавил без всякого перехода:
     - Да будет с тобою мир, сын мой!
     Бандит  слегка повернул голову и понял: дверь в это время отворилась, и
посетителю снова пришлось взяться за роль пастора.
     Вошедший  сторож  объявил,  что срок, назначенный для свидания, прошел.
Пастор встал и простился с умирающим.
     - Ночи  не  проживет,  -  тихо  произнес  он  в  дверях  и  вздохнул  с
сокрушением.


XII

     Сестра  милосердия.  -  На  свободе.  -  Подвиги "Грабителей". - Олаф и
Эдмунд случайно являются свидетелями ужасной драмы.

     Предсказание   мнимого  пастора  оправдалось:  Надод  действительно  не
прожил этой ночи в тюрьме.
     По  тюремным  правилам  освещать  камеры  полагалось  только от семи до
десяти  вечера,  а  между  тем  зимою в шесть часов бывает уже совсем темно.
Сторожа  на  минуту  вышли зачем-то из камеры, а Надод этим воспользовался и
развернул  принесенный  ему  пастором  сверток. В свертке оказалась бритва и
костюм сестры милосердия.
     - Вот  оно,  оружие о двух концах! - произнес бандит, улыбаясь зловещей
улыбкой.
     Сначала  он  подумал воспользоваться сном сторожей, перерезать им обоим
горло  и  убежать, но вспомнил, что ему придется идти через гауптвахту, а уж
там  его,  конечно,  не пропустили бы. Тогда Надод придумал другое средство,
которое  именно  и  удалось  благодаря  своей крайней дерзости. Быстро обрив
себе  бороду,  он,  покуда  не  пришли  сторожа, надел на себя платье сестры
милосердия,  затем  сделал  чучело, которое положил вместо себя в постель, а
сам  встал  на  колени, как будто на молитву. В камере было темно настолько,
что обман не бросался в глаза.
     - Вот  тебе  раз!  -  сказали  в  один  голос  оба  сторожа, как только
вернулись. - Сюда кто-то пришел!
     Они подошли ближе и увидали одну из сестер общины милосердия.
     - Кто  вас сюда пропустил, мать честная? - с удивлением спросил один из
сторожей.
     Они  уже  привыкли  к  посещению  сестер  милосердия,  этих  достойных,
уважаемых женщин и девиц.
     Надод отвечал самым тихим шепотом, чтобы лучше изменить свой голос:
     - Сам  господин  директор по рекомендации того пастора, который навещал
узника.  Господин  пастор  полагает,  что  я  могу усладить последние минуты
несчастного,  но  только  узник  принял меня дурно с разным богохульством и,
отвернувшись  к стене, объявил, что не станет мне отвечать ни слова, так как
ни в каких моих заботах не нуждается.
     - Как  он сказал, так и сделает, матушка, - отвечал сторож. - Я уверен,
что вы не знаете, к кому вас прислали?
     - Нет, - чуть слышно ответил робкий голос сестры милосердия.
     - Это  знаменитый  разбойник  и  убийца Надод Красноглазый, - продолжал
особенно  значительным  голосом  сторож. - Он уже двадцать один раз бегал из
острогов  и  тюрем  и,  когда его привели к нам сюда, насмешливо сказал нам:
"Меньше  чем  через  месяц  я  убегу отсюда, и это будет мой двадцать второй
побег".  Он  мог  бы  прибавить  - и последний, так как теперь ему, как надо
полагать, придется волей-неволей удалиться из этого мира.
     - На  его  хвастовство,  -  вмешался  другой  сторож, - мы ответили ему
тогда  же,  что  во  всяком случае он не уйдет отсюда живой. Знаете, сестра,
таких  разбойников,  как  Надод,  нельзя  запереть  ни  на какой замок. Одно
средство устеречь их - это не спускать с них глаз ни на одну минуту.
     - Я  полагаю,  что мне здесь совершенно нечего делать, - сказала сестра
милосердия. - Мое присутствие неприятно ему.
     - Мы  то  же  самое думаем, - отвечал первый сторож, - потому что вы от
него  ничего  не  добьетесь.  Раз он поклялся, он уж ни слова не произнесет.
Ступайте  с  Богом.  Один  из нас проводит вас, так как вам непременно нужно
будет  пройти  через  гауптвахту.  Да,  нелегко  отсюда  выбраться узнику...
Отсюда  еще  ни  один  из них не выходил иначе как в деревянном ящике. - Эти
последние  слова  были  сказаны  с  грубым смехом. - Ступайте, сестра, я вас
провожу, а Иогансон останется здесь.
     Услыхав  эти  слова,  Надод  с  облегчением перевел дух. Во время этого
разговора  у  него  на  лбу  стояли  капли  холодного  пота.  Ночь между тем
надвигалась,  становилось все темнее и темнее. Вздумай кто-нибудь, случайно,
зажечь   лампы  на  четверть  часа  раньше,  -  и  он  бы  погиб.  Степенно,
неторопливо  сторож  выбрал  из связки большой ключ, отпер дверь и пропустил
сестру милосердия вперед.
     - Как  есть,  ни  зги  не  видно! - проворчал он досадливо. - Что бы им
зажечь  лампы?..  А  все  экономия...  Дайте  мне  вашу  руку, сестра, я вас
поведу.
     - Нет,  благодарю  вас,  я  вижу  достаточно  хорошо, - отвечал Надод с
редким присутствием духа.
     Протяни только он сторожу свою мощную длань, его сейчас же бы узнали.
     - Ну, как угодно, - равнодушно заметил сторож.
     Он  шел  по  коридору,  насвистывая  какой-то  мотив.  Надод шел сзади,
стараясь  как  можно тише ступать. Через каждые десять метров сторож отпирал
железную  дверь,  потом  каждая  из  них  захлопывалась  со  зловещим глухим
стуком.  К  счастью,  никто не попадался навстречу: большинство служащих при
тюрьме  в  это  время обедали, иначе Надод и сторож непременно бы наткнулись
на  кого-нибудь  из надзирателей, которые часто прохаживались по коридорам с
фонарем в руке.
     Вдруг Надод почувствовал, что холодеет от ужаса.
     Он  вспомнил,  что по тюремным правилам всякий посетитель должен пройти
через  канцелярию,  где  удостоверялась  его  личность  при  входе и выходе.
Канцелярия была, конечно, хорошо освещена, и Надода узнают там непременно.
     Как  и  везде,  между  служащими в тюрьме и чиновниками канцелярии была
глухая  вражда.  Как  будут  рады эти чернильные души подцепить сторожа, так
наивно  готовившегося  выпустить  на  свободу одного из заключенных - и кого
же?  -  Надода  Красноглазого,  самого  страшного  бандита!  О,  тогда такая
поднимется кутерьма...
     Все  это  разом промелькнуло в голове Надода, и он уже подумывал о том,
не  лучше  ли, во избежание скандала, открыться сторожу, который преспокойно
отведет  его  обратно  в  камеру  и  даже  будет  ему  очень  благодарен  за
избавление  от  неприятности. Из чувства признательности сторож, быть может,
сам потом поможет ему убежать...
     В  ушах  Надода заранее звучали хохот и глумленье, которые, конечно, не
замедлил  бы поднять сонм торжествующих чиновников. Да, нечего делать, нужно
этот скандал устранить.
     Надод  уже  протянул  руку,  чтобы хлопнуть сторожа по плечу, как вдруг
последний обернулся сам и с живостью спросил:
     - Скажите,  пожалуйста,  сестра:  вас директор через канцелярию провел?
Видели вас эти чернильные души?
     Сказано это было с неподражаемым презрением.
     Надоду  блеснул  луч  спасения.  Железный  этот человек волновался, как
нервная женщина.
     - Нет!  -  произнес он с усилием. - Господин директор провел меня прямо
в камеру.
     - В  таком  случае  мы  и  теперь пройдем тем же путем. Чернильные души
будут  очень  рады случаю отметить нарушение правил. Правда, они попридержат
язык  за  зубами,  потому  что сделал это сам господин директор, но все-таки
лучше  с  ними  не  связываться...  Пойдемте  сюда.  Я  вас  выведу прямо на
гауптвахту.
     Сторож  повернул  в  боковой  коридор,  отворил  дверь на гауптвахту и,
выпустив Надода, объявил:
     - По приказанию господина директора.
     - Пароль? - спросил унтер-офицер.
     - Бдительность и верность! - шепнул сторож на ухо солдату.
     - Проходите! - сказал унтер-офицер.
     Лицо Надода было совершенно закрыто покрывалом.
     Сторож проводил его до самого выхода.
     - До   свидания,  честная  мать!  -  сказал  наивный  человек  и  низко
поклонился.
     - До  свидания,  мой  друг,  -  прошептал  бандит и, не спеша, вышел на
улицу, скрестив на груди руки в широких рукавах.
     Надод был свободен.
     В  пятидесяти  шагах  о