озримое пространство покрылись громадною толпою,
среди  которой  происходил оживленный обмен мнениями. Составлялись пари за и
против  успеха.  Откуда-то  даже  появились  случайные букмеры, записывавшие
ставки, как на скачках. Большинство ставок оказывалось против.
     Особенно  азартные  пари  заключались около самой верфи, где неподвижно
стоял "Дядя Магнус", готовый к спуску.
     Неподалеку  стояло  ландо,  а  в  ландо  сидел  мулат,  лицо которого с
грубыми,  неприятными  чертами  было  почти  сплошь  закрыто  густою  черною
бородою.  Благодаря  своему  высокому  росту  и тому, что он сидел в высоком
экипаже, мулат значительно возвышался над толпою.
     Вдруг он вскричал:
     - Сто соверенов за успех!
     Эти  слова заставили всех обернуться на него. Грундвиг, прохаживавшийся
неподалеку  в  оживленной  беседе  с главным инженером, невольно вздрогнул и
обернулся.   Внимательно   поглядев  на  мулата,  он  как  бы  успокоился  и
прошептал:
     - Слава Богу! Это не он.
     - Что с вами? - спросил Грундвига собеседник. - Как вы побледнели!
     - Нет, ничего, это я так, - отвечал Грундвиг. И прибавил про себя:
     - Мне послышалось, как будто говорит умерший.
     Пробило одиннадцать часов.
     Минута наступила.
     В   толпе   поднялось   чрезвычайное   волнение.   Отдельные  разговоры
прекратились,   пари  закончились.  Каждый  желал  не  пропустить  ни  одной
подробности грядущего события.
     Заведующий   оснасткой   отдавал  последние  распоряжения.  Руководство
окончательными  маневрами переходило к нему. Он следил за постройкой корабля
от  киля  до  верхушки мачт и, вручив его заказчику, должен был покинуть его
последним.
     В  парадном  костюме,  то  есть  в треуголке, вышитом золотом кафтане и
ботфортах,  этот  почтенный  человек волновался не меньше других и постоянно
подбегал  с  вопросами к главному инженеру, который, улыбаясь, советовал ему
успокоиться.
     Но  вот инженер сделал ему знак, означавший: "Последние подпорки сняты.
Можете двигаться".
     Толпа замолкла, как бы замерла. Сто тысяч сердец тревожно забились...
     Затем раздался звучный голос заведующего оснасткой:
     - Смирно!.. Готовься!..
     Двадцать  четыре  топора  поднялись как один. Головы обнажились. Затаив
дыхание, толпа не сводила глаз с колоссального корабля.
     Что-то будет?
     Неужели  таинственные  враги,  два раза уже помешавшие спуску, испортят
все дело и в третий раз?
     Большинство   думало,   что   испортят.   Многие   опасались  взрыва  и
отодвинулись  от  корабля подальше. Только мулат, голос которого так напугал
Грундвига,  спокойно остался в своем ландо. Он стоял, спокойно скрестив руки
и как бы изображая из себя статую презрения.
     Заведующий продолжал громко, отчетливо командовать:
     - Канаты прочь!
     Толпа вздрогнула и сдержанно ахнула.
     Сквозь  толпу  протеснились  шестьдесят  матросов  с  офицерами и молча
встали полукругом около корабля.
     Двадцать   четыре   топора   опустились   как   один,   с  механической
правильностью.
     Канаты порвались...
     "Дядя  Магнус", словно по волшебству, без шума, без толчка опустился на
воду.  Вода  под  его  давлением  всколыхнулась  и вскинулась вверх высокими
волнами.
     Успех  был  несомненный.  Матросы  гаркнули  восторженно  "ура!".  Крик
подхватила   стотысячная   толпа,   приветствуя   самый  громадный  корабль,
когда-либо построенный в Глазго.
     Бартонов  приветствовали и поздравляли все, даже их конкуренты. Тут уже
не  было места зависти. Каждый житель Глазго считал, что успех местной фирмы
делает честь всему городу.
     В   эту  минуту  Грундвиг,  стоявший  на  носу  корабля,  увидал  отряд
матросов,  приближающийся  под  командой  герцога  Норрландского и его брата
Эдмунда,  чтобы  вступить во владение "Дядей Магнусом". В один скачок верный
слуга  подбежал  к  своему господину, и целуя руку, протянутую ему герцогом,
радостно вскричал:
     - Я  вас  ждал,  ваша  светлость,  но,  не видя вас все утро, уже начал
думать, что вы не прибудете.
     - Ну  что,  милый  мой Грундвиг? Достигли ли мы, наконец, цели?.. То-то
вот  и есть. Золото все двери отворяет. Я в этом был так твердо убежден, что
привез  с собой не только матросов для "Дяди Магнуса", но всю провизию, всех
своих  эскимосов,  оленей  и  собак,  чтобы  уже  больше  не  возвращаться в
Розольфсе.  Мы прибыли сюда на "Леоноре", лучшем корабле нашего флота. Стоит
только сделать перегрузку, и мы поплывем к Северному полюсу.
     - Откуда  ни  один  из  вас не вернется, - произнес вдруг чей-то голос,
тихий, как дуновение ветерка.
     Оба  собеседника  вздрогнули и быстро обернулись, желая узнать, кто это
говорит.  Но их окружала такая густая толпа, что можно было лишь подозревать
всех  вообще  и  никого  в  частности. Грундвиг обратил внимание, что мулат,
державший  пари  за  успех  спуска,  в  настоящее время занят был расчетом с
теми,  кто  принял  предложенное  им  пари.  Думать,  что таинственные слова
произнес он, не было ни малейшего основания.
     - Это мне не нравится, - задумчиво произнес старый слуга.
     - Опять  предчувствия,  добрый  Грундвиг? - сказал герцог. - Что же тут
удивительного,  если  какому-нибудь  шутнику,  подслушавшему  наш  разговор,
захотелось нас поинтриговать немножко, попугать зловещим предсказанием?
     - Хорошо, если за этим больше ничего не кроется, ваша светлость.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Неужели,  ваша  светлость,  вы считаете ни во что двукратную неудачу,
постигшую первые две фирмы?
     - Нет,   не   ни   во   что,   но  я  убежден,  что  месть  неизвестных
злоумышленников  была направлена не против нас, а именно против той и другой
фирмы.  Лучшее  тому доказательство, что "Дядя Магнус" в конце концов спущен
на  воду,  тогда  как его легко было уничтожить и в третий раз, ведь Бартоны
не принимали никаких особых предосторожностей.
     - Это верно, ваша светлость.
     - Откуда  у нас взяться новым врагам?.. Знаешь, Грундвиг, на твои нервы
подействовало  продолжительное  пребывание  в тревоге. Вот вся причина твоих
дурных  предчувствий.  Ну, скажи, пожалуйста, разве ты не видел собственными
глазами бездыханные тела Пеггама, Коллингвуда и Надода?
     - Видел,  ваша светлость, и с удовольствием удостоверился, что все трое
отправились прямо в ад.
     - Так  из-за  чего  же  ты  боишься?  Ведь  у  них  не  могло  остаться
наследников!
     - Мщение  мертвых  бывает  часто  ужаснее, чем месть живых, - прошептал
глухой, тихий голос, как бы вышедший из земли.
     Герцог  и Грундвиг слегка побледнели и опять оглянулись, но не заметили
и в этот раз ничего особенного.
     - Пускай  себе! - сказал герцог с легким раздражением и нарочно громко,
чтобы  неизвестный  шутник слышал его слова. - Нам не страшны ни мертвые, ни
живые.
     - Сознайтесь,  однако,  ваша  светлость,  - тихо сказал Грундвиг, - что
все это по меньшей мере странно.
     - Ну,  вот  еще!  - возразил герцог. - Ничего нет странного. Кто-нибудь
из   прежних  участников  товарищества  "Грабителей"  спрятался  в  толпе  и
злобствует  на  нас,  но  отсюда еще очень далеко до действительной борьбы с
нами.
     Впрочем,  герцог  произнес  эти  слова  без  особенной  уверенности. Он
нахмурился,  сознавая,  что  во  всяком  случае  тут  кроется не одна только
шутка.
     Грундвиг  молчал.  Верному  слуге  вспомнился сон, виденный им двадцать
лет  назад.  В  этом  сне ему привиделось, что последний из Биорнов погибает
насильственной  смертью  на  развалинах  своего  древнего  замка...  Подавив
слезу, Грундвиг вздохнул и прошептал:
     - Увы!  Страшная  рука  судьбы  легла  на  Биорнов... Рок еще не сказал
своего последнего слова.
     В  это  время к норрландцам подошел Самуил Бартон, не помнивший себя от
радости,  что  спуск  окончился  благополучно,  и  что фирма получит миллион
премии.  Представленный  герцогу,  он  тут  же  передал ему корабль из рук в
руки, спеша поскорее сложить с себя бремя ответственности.
     Молодой  капитан  Билль, которому предстояло быть помощником герцога по
командованию   "Дядей   Магнусом",  оставался  на  "Леоноре"  с  Эдмундом  и
Гуттором.
     Грундвиг  дал  себе  слово  поделиться  с товарищем своими опасениями в
надежде,  что  им  вдвоем  удастся отвести от герцога и его брата опасность,
угрожавшую им во время их новой экспедиции.


III

     Пир  у  Бартонов.  -  Отплытие.  -  Таинственная  записка.  - Среди нас
изменник! - Выстрел ночью. - Перекличка.

     Грундвигу  невольно  мерещилась какая-то связь между странным мулатом и
таинственными предостережениями, возвещавшими какую-то новую опасность.
     - Во  что  бы то ни стало я узнаю, кто этот человек и отчего он был так
уверен  в  успешном  спуске  корабля,  -  говорил  он сам себе. - Сегодня же
вечером  мы  с  Гуттором  переоденемся  и  обойдем  все  таверны, посещаемые
иностранцами. Где-нибудь уж мы, наверное, его встретим и сумеем выспросить.
     Час   спустя   "Дядя   Магнус"   благополучно   вышел   из  бассейна  и
величественно  поплыл  по  Клайду  в  глазговскую гавань, где его дожидалась
"Леонора".
     Вечером  Бартоны  устроили  роскошный  банкет  и  -  странное  дело!  -
таинственный  мулат  сидел за столом рядом с герцогом Норрландским, сидевшим
на почетном месте.
     А  Гуттор  и  Грундвиг  тем  временем  безуспешно  бродили  по  городу,
отыскивая мулата...
     На  следующий  день  "Дядя  Магнус"  вышел  из  Глазго,  взяв  курс  на
Шпицберген.  С  ним шла "Леонора", которой герцог приказал стоять в Исландии
и  четыре раза в год возобновлять припасы для "Дяди Магнуса" в течение всего
времени, покуда будет продолжаться экспедиция.
     Вскоре  мы  увидим,  как  удачно  была  задумана и как превосходно была
обставлена эта экспедиция.
     Смотреть  на  отплытие  кораблей  собралась  на  пристани  густая толпа
народа,  восторженно кричавшая "ура!" и махавшая шляпами. Все от души желали
счастливого успеха смелым пионерам, шедшим открывать шестую часть света.
     Погода  была  чудная. Герцог нарочно выбрал весеннее время для отъезда,
чтобы  в  ледовитые  страны  прибыть  летом  и достигнуть ближайшей к полюсу
территории.  Свежий  юго-западный ветер надувал паруса обоих кораблей; океан
отливал золотом и пурпуром под лучами заходящего солнца.
     Стоя  у  борта, Фредерик и Эдмунд делились друг с другом впечатлениями,
поглядывая иногда на шотландский берег, постепенно исчезавший в тумане.
     - Доволен  ли  ты,  брат? - спросил вдруг Эдмунд, беря Фредерика за обе
руки.
     - Очень  доволен,  Эдмунд,  -  отвечал  молодой  человек  с улыбкой, от
которой  все  лицо  его  озарилось самой безмятежной радостью. - Знаешь, эта
клятва  камнем  лежала  у меня на сердце, и не было ни одной ночи, чтобы мне
не  представлялся  мой  дядя  -  больной,  голодный, истощенный, среди льда,
тщетно  ожидающий  помощи,  которая  все  не  приходит...  Уверяю  тебя, я с
радостью  жертвую  своей  жизнью,  и меня смущает лишь одно: имею ли я право
подвергать опасности твою жизнь и жизнь наших товарищей.
     - Довольно,  брат!  Я  не  хочу  больше  слышать  ничего  подобного!  -
возразил  Эдмунд.  -  Все  мы  идем  с тобой совершенно добровольно. У наших
товарищей  нет  ни  жен,  ни  детей,  которые  бы стали о них плакать, а что
касается  до  нашей жизни, то кто же из нас не готов с радостью пожертвовать
ею  для  благородного  дела?  Быть  может,  тебе  суждено сделаться Колумбом
полярного материка, тогда и на нас отразится частичка твоей славы...
     Рассеянно  глядя  в  пространство,  Фредерик  Биорн судорожно сжал руку
брата,  и  оба  простояли  так  несколько  часов,  думая  о  будущем,  о тех
ледовитых странах, которые им предстояло посетить.
     Ночь  давно наступила, когда зазвонил колокол к ужину. Братья уселись в
кают-компании  за  стол  вместе  с  теми  из  товарищей, которые допускались
обедать  с герцогом и его братом, как вдруг Фредерик вскрикнул от удивления:
беря  салфетку,  он  стряхнул  с  нее к себе на тарелку записочку, сложенную
вчетверо.   Быстро   развернув,   он   прочитал   ее  и  страшно  побледнел.
Присутствующие  с  удивлением  уставились  на  него  глазами, не зная, что и
думать.  Эдмунд  уже хотел обратиться к нему с вопросом, но герцог заговорил
сам, бросив записочку на стол.
     - Господа,  -  сказал  он,  -  между нами есть изменник. Надо будет его
открыть и примерно наказать... Прочтите, господа!
     Эдмунд взял таинственную записку и прочел вслух:
     "Кровь  требует  крови.  Фредерик  Биорн! Когда я был ребенком, меня за
тебя  били  и наказывали. Взрослым я постоянно встречал тебя на своей дороге
и  постоянно  ты  мне мешал. Наконец, ты окрасил свои руки моей кровью... Но
час возмездия скоро пробьет! Призрак Красноглазого".
     Эдмунд  кончил читать среди всеобщего смущения. Из всего экипажа только
он  и  его  брат  не  способны  были  верить  в то, что это записка написана
покойником.
     - Наша  экспедиция  проклята Богом, Гуттор, - прошептал Грундвиг своему
товарищу.  -  С мертвыми бороться нельзя... Меня предчувствие ни разу еще не
обманывало.
     - Да,  -  повторил  Фредерик  Биорн  с  мрачным  видом, - надо наказать
негодяя,  который  осмеливается  становиться  между  нами  и тем благородным
делом, за которое мы взялись. Я буду к нему беспощаден...
     Вдруг  дверь  с  силою  отворилась, и ворвавшийся ветер заколебал пламя
ламп,  висевших  над  столом.  Гуттор  и  Грундвиг  затрепетали  и вскочили,
ожидая,  что  вот-вот в комнате появится кто-нибудь из джинов, в которых так
крепко веровали все норрландцы.
     - Кто  это  смел?  -  заговорил  было  Фредерик грозным тоном, но в это
время  в  кают-компанию,  подпрыгивая,  вбежал  друг  Фриц,  качая направо и
налево  своей  огромной  головою и как бы напоминая, что без него не принято
садиться за стол.
     Герцог   невольно   улыбнулся   испугу   верных  слуг,  обыкновенно  не
бледневших  ни  перед  какою  опасностью,  но  ко  всему сверхъестественному
питавших ребяческий страх.
     Друг   Фриц  тихо  положил  свою  добродушную  голову  Эдмунду,  своему
любимцу,  на колени, напрашиваясь на ласку, и ужин пошел своим чередом, хотя
на  этот  раз монотонно, мрачно. Все молчали, и каждый думал более или менее
невеселую думу.
     Когда  все, кроме Эдмунда, жившего с братом, собрались уходить из залы,
Фредерик  Биорн  поднял голову, которую несколько времени держал, склонив на
руки, и сказал повелительным тоном:
     - Господа,  прошу  вас  зорко  наблюдать  за  всеми матросами на борту.
Очевидность  измены  исключает  в данном случае всякую щепетильность с нашей
стороны.  В особенности же не извольте говорить матросам ни слова о том, что
случилось.
     Офицеры и боцманы поклонились и вышли.
     - Уверен  ли  ты  в  том  единственном иностранце, который находится на
борту  у  нас?  -  спросил  своего  брата  Фредерик,  как  только дверь залы
затворилась.
     - В   нашем  марсовом,  в  бретонце  Ле-Галле?  -  переспросил  молодой
человек. - Ты на него что ли намекаешь?
     - Да, на него.
     - Я  в  нем  уверен,  как в себе самом. Он поехал за мной и за покойным
братом,  когда  мы  оставили  французскую службу. Ты еще не успел хорошенько
оценить  его, потому что не видал его в деле, но ты скоро увидишь, какой это
превосходный  человек  и  моряк  во всех отношениях. Он честен и неподкупен,
храбр,  как  лев, самоотвержен и нисколько не заражен суеверием, которое так
портит наших норрландских матросов.
     - Хорошо.  Пришли  его ко мне завтра после утреннего рапорта. Мне стоит
десять минут поговорить с человеком, чтобы узнать, каков он.
     Становилось  поздно. Братья разошлись, так как Эдмунду предстояла вахта
и он нуждался в отдыхе.
     Фредерик Биорн остался один.
     Он   взошел  на  мостик,  чтобы  подышать  чистым  воздухом,  напоенным
ароматом  океана.  "Дядя  Магнус"  быстро  шел,  направив компас на полярную
звезду.  На  борту не было слышно ничего, кроме перекликания вахтенных. Луна
не  успела  взойти,  и  потому было очень темно, так что в пяти шагах ничего
нельзя  было  рассмотреть.  С четверть часа Фредерик ходил по мостику, думая
свои  думы,  потом нагнулся через корму и стал смотреть на борозду, бежавшую
за  кораблем.  Звезды  отражались в волнах, как золотая пыль; порою с резким
криком  пролетали  стаи  морских  птиц,  или  на  вершине волны показывались
резвые  стаи  морских  коров.  Как истый моряк Фредерик Биорн всем существом
своим наслаждался поэзией ночи на море.
     Вдруг  ему  показалось,  что  вдоль наружного борта скользнула какая-то
тень и скрылась где-то сзади под кормою.
     Фредерик  знаком подозвал к себе вестового, состоявшего при нем всегда,
когда он выходил на палубу, и приказал ему:
     - Поди разбуди моего брата. Скажи, что мне нужно с ним поговорить.
     Матрос  побежал  исполнять  приказание,  а  герцог  достал  из-за пояса
пистолет,  взвел  курок  и стал ждать, не спуская глаз с того места, где ему
привиделась тень.
     Узнав  от  брата  о  случившемся, Эдмунд побежал в матросскую спальню и
убедился,  что  все  недежурные спали на своих местах. Затем молодой человек
вернулся  на  палубу, заперев за собою дверь вниз, чтобы никто не мог оттуда
выйти.  Сделав  перекличку  вахтенным,  он убедился, что и они все находятся
налицо.
     Все это Эдмунд сделал чрезвычайно проворно.
     - Хорошо,   -  сказал  Фредерик  Биорн.  -  Мне,  должно  быть,  только
показалось... А между тем я так отчетливо видел!..
     Он  не успел договорить. Тень снова появилась, но не с той стороны, где
ее  видел  герцог  в  последний  раз,  а с противоположной. Фредерик схватил
брата  за руку, и оба стали следить за тенью, которая беззвучно двигалась по
карнизу, шедшему вдоль наружной обшивки корабля.
     Два  раза  Фредерик  хватался  за  пистолет,  порываясь  выстрелить, но
Эдмунд удерживал его.
     - Подождем,  -  шептал  младший  Биорн,  -  ведь  он все равно не уйдет
скоро.
     Странная   фигура  прошла  почти  вдоль  всего  борта  и  достигла  уже
основания  бушприта,  когда  герцог,  не  в силах будучи далее сдерживаться,
быстро прицелился и выстрелил.
     Сливаясь   с  треском  выстрела,  раздался  пронзительный  крик,  затем
послышался  глухой  звук падения тела в воду и чей-то голос, от которого оба
молодые человека вздрогнули, прокричал:
     - Будь ты проклят, капитан Вельзевул!
     Затем снова настала глубокая тишина.
     - Что ты сделал? - сказал Эдмунд, весь дрожа от волнения.
     - Что  следовало!  -  отвечал  герцог.  -  Теперь  мы  узнаем,  кто нам
изменял.
     - Может  быть!  -  возразил  молодой  человек,  с  детства знавший всех
матросов,   которые   были   прирожденными   розольфскими  вассалами,  и  не
допускавший  измены  с  их стороны. Что же касается бретонца Ле-Галля, то за
него он ручался, как за самого себя.
     - Все наверх! - приказал Фредерик Биорн.
     Приказ  был  немедленно  исполнен,  потому что пистолетный выстрел всех
перебудил и встревожил.
     Гуттор  и  Грундвиг  прибежали  первые,  и  Эдмунд  в нескольких словах
сообщил им, в чем дело.
     - Мы  ничего  не  найдем,  -  сказал  Грундвиг.  -  Герцог  выстрелил в
привидение.
     - Свистите сбор! - лаконично приказал Фредерик.
     Резко  засвистел  свисток  старшего  боцмана  Гаттора,  а,  как  только
матросы собрались, Гуттор приступил к перекличке:
     - Здесь!  Здесь!..  -  получался  ответ всякий раз, когда произносилось
чье-нибудь имя.
     Все матросы оказались налицо.
     - Сделаем  теперь по-другому, - сказал герцог, желая удостовериться, не
было   ли   тут   какой-нибудь   фальши   и  не  ответил  ли  кто-нибудь  за
отсутствующего.   -  Пусть  каждый  вызванный,  откликнувшись,  перейдет  со
штирборта на бакборт.
     Произведенный при таких условиях опыт дал те же самые результаты.
     Матросы  совершенно  не  понимали  этой  сцены, послед