что мне делать?.. Как выйти из этого
ужасного положения?
     Голова  Ингольфа  была  как в огне, он задыхался. Чтобы подышать свежим
воздухом,  он  подошел  к  окну  каюты  и  отворил  его. Перед ним отчетливо
рисовались   берега   фиорда  с  их  зубчатыми  скалами,  а  вдали  выступал
безмолвный  силуэт  замка  на  фоне  звездного  неба. Вдоль берега светились
красные  и  белые  огни:  то вассалы готовились к защите древних розольфских
вольностей,  созванные  Черным  герцогом.  Но  кругом  все  было тихо, и эта
тишина  подействовала  на  Ингольфа  успокоительно. Мысли его приняли другое
направление.  Поглядев  несколько минут на этот пейзаж, он опять повторил то
восклицание, которое уже слышал от него однажды Надод.
     - Странно! - воскликнул он. - Очень странно!
     Дело  в  том,  что  Ингольф  с  некоторых  пор стал испытывать какое-то
необъяснимое  ощущение.  Вся розольфская местность - фиорд, скалы, корабли в
гавани,  самый  замок,  наконец,  необозримый  ског  -  казались  ему чем-то
знакомыми,  как будто он уже все это видел когда-то, а между тем, он отлично
помнил, что никогда здесь раньше не бывал.
     Это его бесконечно удивляло.
     - Положительно,  я  помню эту местность, - говорил он сам с собою, - но
почему - совершенно не понимаю.
     В  недоумении  он  продолжал  любоваться  пейзажем.  Вдруг его внимание
привлек  огромный  столетний  дуб,  росший  метрах в ста от замка. Очевидно,
этот  дуб  долго  боролся  с суровостью климата, но крепкая натура, наконец,
превозмогла, и он широко разросся, покрыв своей тенью большое пространство.
     Увидав  дуб, Ингольф вдруг вспомнил одно обстоятельство своей жизни. Он
вспомнил,  что  в  раннем  детстве  играл  точно  под  таким же дубом, подле
которого стояла каменная статуя, изображавшая рыцаря с копьем.
     Каково  же  было  его  удивление,  когда,  вглядевшись  пристальнее, он
увидал   подле  розольфского  дуба  совершенно  такую  же  статую!  Наконец,
слышанный  им  крик  белой  совы тоже напомнил ему одно из ярких впечатлений
детства, хотя Надод потом и объяснил ему, что это только подражание...
     Где   мог  слышать  Ингольф  раньше  этот  крик?  Белая  снеговая  сова
прилетает  в  Норрланд  только  зимою, а в это время года Ингольф не бывал в
тех краях.
     Несмотря  на приближение драматической развязки, Ингольф невольно думал
обо  всех  этих  обстоятельствах  и  чем  больше думал, тем больше терялся в
догадках...  Как  могло остаться у него такое впечатление от детских лет? Он
хорошо  помнил,  что  в  детстве  ездил  со  своим отцом только во Францию и
Испанию, а в Норвегию не ездил.
     Среди  этих  размышлений  Ингольф  вдруг  услышал голоса, донесшиеся до
него  с  "Сусанны",  стоящей  недалеко  от  "Ральфа".  Разговаривал с кем-то
Черный  герцог,  только  что сделавший смотр всем своим кораблям и заехавший
на   минутку   на  "Сусанну",  с  которой  он  собирался  следить  за  ходом
предстоящего сражения.
     Гостиная  яхты  имела  небольшой  круглый  балкон,  на который герцог и
вышел, так как ночь была необыкновенно теплая и приятная.
     Герцог был не один, и вот какие слова услыхал от него Ингольф:
     - Какая  славная  ночь, Анкарстрем!.. А все-таки мне хочется, чтобы она
прошла  скорее,  так  как  меня терзает нетерпение узнать, до каких пределов
дойдет наглость англичан.
     Разговаривающие  не  заметили Ингольфа, несмотря на то, что яхта и бриг
стояли  друг к другу очень близко. Ингольф, не желая подслушать какую-нибудь
тайну,  уже  собирался  обозначить  чем-нибудь  свое присутствие - например,
зажечь  в  своей  каюте  лампу,  как  вдруг  его  поразил ответ Анкарстрема.
Услыхав  этот  странный  ответ, Ингольф переменил намерение и облокотился на
окно.
     Ответ Анкарстрема был такого рода:
     - Позвольте  мне,  герцог, не разделять вашего нетерпения. Я, напротив,
с  прискорбием  отношусь  к  тому,  что  теперь здесь происходит, и отдал бы
десять  лет жизни за то, чтобы помешать столкновению. В то время, когда сейм
собирается  пригласить  вашего  сына  Эдмунда  на  престол Швеции, я не могу
смотреть с легким сердцем на то, как он рискует своей драгоценной жизнью.
     - Если  Эдмунд  не  сумеет  защитить  герцогство  своего отца, каким же
охранителем будет он для своего королевства? - возразил герцог.
     - А  что,  если  он  падет  в  битве?.. Подумайте, ведь дни Густава III
сочтены, а заговорщики только и рассчитывают...
     Конец фразы был произнесен так тихо, что Ингольф его не расслышал.
     Но вот Анкарстрем опять повысил голос:
     - К  счастью, у меня есть надежда, что со стороны англичан все это одна
фанфаронада и что они удалятся, получив ваш энергичный протест.
     - Мне  тоже  хочется  этого, - сказал герцог, - но если они не уйдут, я
решился защищаться до последней крайности.
     Слова   эти   были   произнесены   с  энергией,  обличавшей  в  герцоге
непреклонный характер.
     Ингольф узнал достаточно. От окна он отошел уже несколько успокоенный.
     Ему,   пирату,   сделавшемуся  офицером  королевского  флота,  хотелось
получить  доказательство,  что  Биорны  действительно  участвуют в заговоре.
Доказательство  это  он  получил,  услыхав его из уст самого герцога. Тем не
менее  положение  все-таки  было презатруднительное. Он понимал, что теперь,
как  офицер  королевского  флота, он должен действовать против герцога, если
только не намерен прямо отказаться от чина и предоставить все Надоду...
     Но  мог  ли он спасти обитателей Розольфсе, даже если б желал? У него у
самого  был  отец,  который  тосковал  о нем, хотя в его приключении не было
ничего позорного.
     Ингольфа,  когда  он  был  еще  мичманом, тяжко оскорбил один армейский
штаб-офицер;  молодой  мичман  кинул  оскорбителю  в  лицо перчатку, вызывая
оскорбителя  на  дуэль... За этот проступок Ингольфа исключили из службы. Во
время  войны  он  получил крейсерский корабль и своими подвигами прославился
на  всю Европу, но после заключения мира с ним опять обошлись несправедливо,
не  дав  ему  обещанного  чина. И вот Ингольф поднял знамя бунта, - но тогда
был  такой  уж  дух  -  это  было  в  нравах  тогдашней эпохи и не считалось
позорным.  Вчерашний  корсар  сплошь  и  рядом  превращался  в  адмирала или
полковника,  и  Конде  с  Тюреннем  безнаказанно  могли  переходить  с одной
стороны  на другую, смотря по тому, куда склонялся их личный интерес. За это
с  них  не  взыскивали  и  не подвергали бесчестью. Теперь времена, конечно,
изменились.  В  настоящее время корсар не может сделаться адмиралом, но зато
и  адмирал,  как  прежде,  не  запишется с легким сердцем в грабители морей.
Сознание  долга  по  отношению к родине развилось, сделалось отчетливее, и в
настоящее время Ингольфам нет места ни на земле, ни на море.
     Ингольф,  сделавшись  корсаром,  не  опозорил  себя  по  понятиям  того
времени;  но  если б он, назначенный офицером королевского флота, перешел на
сторону  заговорщиков,  против  которых  был послан действовать, это было бы
уже  изменой,  и на прощение нечего было бы рассчитывать. Мог ли после этого
Ингольф  поступить  подобным  образом?  Имел  ли  он  право до такой степени
огорчить   своего  старика  отца,  который  со  своей  стороны  беспрестанно
хлопотал  о  том, чтобы его сыну вернули эполеты?.. Нет, благодарность имеет
свои  границы, а честь положительно требует теперь, чтобы он строго выполнил
свой  долг.  Не  может  же  он  жертвовать  собой  и своим отцом ради людей,
затеявших  заговор против отечества и против короля, который, хотя и поздно,
все  же загладил свою первоначальную несправедливость и наградил Ингольфа за
прежнюю  службу.  Да,  он,  Ингольф исполнит свой долг, хотя в то же время и
сделает  все  возможное для того, чтобы спасти Гаральда и его сыновей. Он не
отдаст  их  в  руки  Красноглазому,  он  отвезет  их  в Стокгольм в качестве
пленников, а там уж их сторонники позаботятся доставить им способ убежать.
     Остановившись  на таком решении, Ингольф прилег на диван отдохнуть, так
как  уже более суток был на ногах. Диван был турецкий, очень покойный, и шел
по  стенам  вокруг  всей  каюты.  Как только Ингольф прилег, так сейчас же и
заснул крепким сном.
     По  прошествии  часа  Ингольфа  вдруг  разбудил  страшный  шум,  крики,
ругань.  Вскочив  с  дивана, он расслышал чей-то громкий голос, гудевший как
труба и покрывавший собою весь прочий гул. Голос кричал по-английски:
     - Первого, кто сунется, рубить прямо по голове!


XVII

     Неожиданное  зрелище. - Прижат к стене. - Ингольф в плену у англичан. -
Приговор. - Имя Пеггама заставляет английского адмирала побледнеть.

     Ингольф бросился вон из каюты - и обомлел, увидав ужасное зрелище.
     Человек  пятьсот  англичан,  войдя  в  шлюпках  в  фиорд, окружили бриг
"Ральф"  и ворвались на его палубу, прежде, чем вахтенный успел это заметить
и дать знать начальству.
     На каждого матроса брига пришлось по пяти англичан.
     Нападение   совершено  было  так  неожиданно  и  так  искусно,  что  не
пролилось  ни  капли  крови.  Альтенс был бледен как смерть и до крови кусал
себе губы.
     Палуба   была   освещена   как   днем.  Рядом  с  английским  офицером,
руководившим атакой, стояли Черный герцог и его сыновья.
     Ингольф  с  первого взгляда понял все, или, во всяком случае, по-своему
объяснил  себе  происходящее.  Он  подумал,  что ему изменили те самые люди,
ради  которых  он  только  что  собирался  жертвовать  собою,  и  вся  кровь
бросилась  ему  в  голову... Скрестив на груди руки, он остановился в гордой
позе  у дверей каюты и кинул презрительный взгляд на розольфцев. Случись все
это  вчера,  он  схватился  бы  за  оружие и дорого продал бы свою жизнь; но
теперь  у него был в кармане патент на чин капитана 1-го ранга, делавший его
неприкосновенным. Поэтому он мог спокойно ждать, что будет дальше.
     - Вы  должны  сдаться!  -  сказал  ему  английский  офицер,  делая знак
четырем матросам, чтобы они приблизились к Ингольфу и взяли его.
     - Извольте! - остановил офицера старый Гаральд.
     - Ведь вам известно, что ваш начальник мне обещал.
     Офицер  велел  матросам  остановиться. Гаральд выступил вперед и сказал
Ингольфу:
     - Капитан!  Я буду называть вас так, пока мне не будет доказано, что вы
на  это  не  имеете  права.  -  В ответ на мой ультиматум английский адмирал
Коллингвуд  лично  явился  ко  мне  и представил ряд документов, доказавших,
во-первых,  что  вы  никто  иной,  как знаменитый пират по прозвищу "капитан
Вельзевул";  во-вторых,  что  вы  вступили  в  разбойническое  товарищество,
именующее  себя  "Обществом  Морских  Грабителей"  и  поставившее себе целью
разрушение   и   ограбление  замка  Розольфсе  и,  наконец,  в-третьих,  что
недостойный  Гинго, министр Густава III, заранее заплатил вам за мою смерть,
а  также  за  смерть сыновей моих патентом на чин капитана 1-го ранга. Ввиду
таких  серьезных фактов я разрешил капитану арестовать временно ваш корабль,
но  с  тем,  чтобы на вашей голове не был тронут ни один волос, покуда вы не
ответите  мне  на  мои  вопросы.  Я  жду.  Кто бы вы ни были, я вижу, что вы
вполне  джентльмен,  и  с  меня  довольно  будет  вашего слова. Если адмирал
Коллингвуд  сказал  правду,  то  вы не поставите мне, надеюсь, в вину, что я
предоставил  свободу  действия  тем,  которые  явились на защиту моего дома,
моей  семьи.  Если  же  адмирал  ошибается, то, опять-таки, повторяю, одного
вашего  слова будет для меня довольно, и вы получите свободу вместе с вашими
матросами,  а  господа  англичане  удалятся,  произведя  на прощание салют в
качестве  извинения...  Таково,  капитан,  условие, заключенное между мной и
адмиралом. От вас зависит, который из пунктов этого условия будет исполнен.
     Старый  Гаральд  произнес  эту  речь с замечательным благородством, так
что Ингольф невольно почувствовал восторг.
     - Я  тоже,  в  свою очередь, поставлю один вопрос, - отвечал он, - и по
получении  на  него  ответа  немедленно  отвечу  сам. Впрочем, нет; я ответа
ожидать  не  буду,  я  только поставлю вопрос и затем отвечать буду за себя.
Правда  ли,  что  Гаральд  Биорн,  герцог  Норрландский,  вступил в заговор,
имеющий  целью убийство Густава III, короля Швеции, и замещение его на троне
Эдмундом,  старшим  сыном  упомянутого  герцога?..  Я  не  умею, не способен
лгать.  Да,  я  действительно "капитан Вельзевул", но даю честное слово, что
никогда  не  намеревался  грабить  и  разрушать  замок  Розольфсе  и убивать
герцога  Норрландского  и его сыновей. Даю честное слово, что я лишь недавно
узнал  о  производстве меня в капитаны шведского флота, получив вместе с тем
приказ  арестовать  вас  троих  за  государственную  измену,  доказательство
которой  я,  между  прочим,  вижу  в  том, что в данную минуту в Розольфском
замке  находится  один  из самых деятельных главарей заговора, нити которого
протянуты между Стокгольмом и Розольфсе.
     - Довольно,  милостивый государь! - возразил, нахмурясь, Черный герцог.
-  Итак,  вы  с  легким  сердцем  готовились  арестовать двух молодых людей,
которые  за  несколько  часов  перед  тем  вас  спасли,  кинувшись  в пучину
Мальстрема!..  Вы  забыли  долг  благодарности, забыли также, что герцогство
Норрландское  -  независимая страна, что мой род дал уже Швеции двух королей
и  что  я  никому  не  обязан  отчетом  в своих действиях. В государственной
измене  можно обвинять лишь подданного, я же в подданстве у шведского короля
не состоял и не состою.
     - Прекрасно,  -  с  живостью возразил капитан, - но шведский король, во
всяком случае, имеет право защищаться от своих врагов.
     - Не  оспариваю  у  него этого права, которое и мне принадлежит в такой
же мере, - сказал герцог.
     - Шведский  король  поручает  свою  защиту  капитану  Вельзевулу,  а  я
поручаю  свою  адмиралу Коллингвуду. Вы - пленник адмирала, а так как прежде
всего вы пират, переменивший кожу лишь по случаю...
     - Если только его патент не поддельный, - заметил английский офицер.
     - Одним  словом, - докончил Черный герцог жестким, повелительным тоном,
- вы ответите за свои поступки перед военным судом.
     Четыре  матроса подошли к Ингольфу и взяли его за воротник. Пират хотел
было  оттолкнуть  их  всех и швырнуть в фиорд, но сообразил, что этот грубый
поступок  не  принес  бы ему никакой пользы, и спокойно дал себя арестовать,
не сказав ни слова.
     В  эту  минуту  глаза его встретились с глазами Эдмунда и Олафа, и в их
взглядах  он  прочел  самое  недвусмысленное сочувствие к себе. Проходя мимо
молодых людей, он сказал им:
     - Мне  очень  грустно,  господа, терять ваше уважение. Но могу заверить
вас,  что  все,  сказанное  мною  вашему  отцу, - чистая правда. За два часа
перед  этим  я  еще  не  знал,  что  арестовать  мне поручено именно герцога
Норрландского  и его сыновей, и если я принял это поручение, то лишь потому,
что  вы неминуемо погибли бы, если бы его исполнил кто-либо другой; я же дал
себе  клятву  спасти вас во что бы то ни стало. Прощайте, господа. Вы можете
поверить  слову  человека,  у  которого, бесспорно, много грехов на душе, но
который еще ни разу в жизни не солгал...
     - Отец! - воскликнули умоляюще молодые люди.
     - Оставьте!  -  сурово  остановил их Черный герцог. - Правосудие должно
совершиться.
     - Я   должен  вам  заметить,  милостивый  государь,  -  сказал  Ингольф
английскому  офицеру, - что вы арестуете штаб-офицера шведского королевского
флота.
     И он подал ему свой патент.
     - Я  исполняю  лишь  полученный  приказ, - возразил офицер, отказываясь
принять бумагу. - Дело это разберет военный суд.
     Час  спустя  военный  суд, под председательством самого адмирала, вынес
резолюцию:  Ингольфа  и  весь  его  экипаж  подвергнуть смертной казни через
повешение за морской разбой и за покушение на ограбление замка Розольфсе.
     Осужденным  дали  двадцать  четыре часа для того, чтобы написать письма
своим  семействам,  сделать последние распоряжения и приготовиться к смерти.
Исполнение  приговора  назначено  было  на  следующий  день,  рано утром, на
восходе солнца.
     Для  исследования прошлой жизни матросов "Ральфа" была назначена особая
комиссия.  Предполагалось  собрать сведения об их происхождении и возрасте и
предложить  герцогу  помилование  некоторых  из  них.  При этом заранее было
оговорено,  что  офицеры  и  матросы,  поступившие  на бриг "Ральф" с других
кораблей, ни в коем случае помилованию не подлежат.
     Стали  проверять  корабельный  список  и  не  досчитались двух человек:
бухгалтера Ольдгама и казначея Надода.
     Красноглазый  числился  на "Ральфе" под титулом казначея, чтобы матросы
не делали лишних догадок.
     Несмотря  на  самые  тщательные  поиски, казначея и бухгалтера нигде не
нашли   и  даже  не  могли  определить  хотя  бы  приблизительно  момент  их
исчезновения.
     Странное  совпадение: около того же времени Черный герцог хватился двух
своих  служителей,  Гуттора  и  Грундвига,  -  и точно также никто не мог их
нигде найти.
     Мы  впоследствии  увидим,  какое  отношение  было  между  исчезновением
Ольдгама с Надодом, с одной стороны, и Гуттора с Грундвигом, с другой.
     С  тех  пор как Ингольф превратился в вольного корсара, кинувшего вызов
всей  Европе,  он  взял с боя и разрушил одиннадцать английских кораблей, из
которых  каждый  был  значительно сильнее его брига. Легко поэтому понять, с
какою злобой готовились англичане ему отомстить.
     Очевидно,   в   среду   "Грабителей"   замешался  предатель,  сделавший
англичанам  самый  обстоятельный  донос  о  целях  и  намерениях экспедиции,
предпринятой  Ингольфом и Надодом. Адмирал Коллингвуд шел наверняка и прибыл
как раз вовремя, чтобы спасти замок Розольфсе и его обитателей.
     По  объявлении  резолюции  суда  Ингольфа отделили от прочих офицеров и
матросов  и  заперли в одной из комнат Южной башни. Комната освещалась одним
квадратным  окошком,  а  дверь  была крепкая, обитая железом, и не позволяла
даже думать о побеге.
     Внизу   под   этой   комнатой   находилось  помещение  Магнуса  Биорна,
пропавшего  брата Гаральда. В эти комнаты с тех пор никто ни разу не входил.
Магнус,  уезжая в путешествие, формально запрещал входить туда без него, а в
последний   свой  отъезд  особенно  настойчиво  подтвердил  это  запрещение.
Впрочем,  Черному  герцогу  не  приходилось даже и следить за тем, чтобы это
запрещение  соблюдалось: доступ в эту часть замка достаточно строго охраняла
существовавшая  таинственная  легенда,  способная  расхолодить  самое пылкое
любопытство.
     В  этих комнатах некогда повесился один розольфский управляющий, причем
никто  так и не мог доискаться причины этого отчаянного поступка. После того
шепотом   стали   рассказывать,  что  приведение  управляющего  каждую  ночь
является  в  тех апартаментах, болтаясь на веревке и возобновляя каждую ночь
сцену самоубийства. При этом будто бы раздавались стоны и стук костей.
     Комната,  в  которой  заперли  приговоренного  Ингольфа,  находилась на
самом  верху башни и выходила на четырехугольную террасу, которая шла кругом
всех  четырех стен старого замка. Не будь этой террасы, никто из розольфской
прислуги  не  решился  бы  провести Ингольфа в верхнюю комнату, потому что в
таком  случае  им  пришлось бы пройти через заповедные покои. При всем своем
высоком  умственном  развитии, Гаральд и его сыновья были все же люди своего
века  и,  хотя  не  верили  суеверным  россказням  прислуги,  однако  все же
чувствовали  непобедимое  отвращение к помещению, в котором Магнус, бывший в
своей  семье  свободным  мыслителем,  хранил  свои многочисленные коллекции.
Впрочем,  Черному  герцогу  однажды  ночью послышались в Магнусовых комнатах
какие-то  странные звуки и померещился какой-то зловещий свет в окнах, и это
было  вскоре  после  исчезновения  Магнуса... Больше ничего и не требовалось
дл