о  достиг  зрелого  возраста  и, как все
молодые  животные,  очень  любил игру. Что такое с ним делалось? Желал ли он
присоединиться  к  моржам  и порезвиться вместе с ними, или в нем проснулась
природная  кровожадность, заглохшая от постоянного общения с добрыми людьми?
Быть  может,  и  то, и другое... Как бы то ни было, но через несколько минут
он  окончательно не выдержал и, прыгнув с корабля, как бомба, свалился среди
играющих.  Сначала  он  погрузился в воду, но сейчас же выплыл, глухо ворча.
Он  был сыт и, по-видимому, не имел никаких свирепых намерений. Эдмунд, зная
его  отлично,  положительно  утверждал,  что медведь просто желал поиграть с
моржами.
     Но  моржи  понимали  это  иначе.  Они  не видели разницы между медведем
диким  и  прирученным.  Вследствие  этого  друг  Фриц,  как только вынырнул,
сейчас же получил ужасный удар клыком.
     Моржи  окружили  его  и  сердито надвигались. Бедный медведь совершенно
растерялся  от  такого приема и даже не пробовал защищаться. Между тем морж,
нанесший  ему  удар,  ожидал  ответа, после которого должно было последовать
общее нападение на медведя.
     Пора  было  матросам  вмешаться,  иначе разъяренные моржи растерзали бы
его  в клочья. По приказанию Эдуарда, человек двадцать матросов, столпившись
у кормы, подняли громкий крик. Испуганное стадо сейчас же рассеялось.
     Избавленный  от опасности медведь вернулся на палубу при громком хохоте
матросов. Он был очень сконфужен своим приключением и низко опустил голову.
     Однако  другу  Фрицу  предстояла  впереди  суровая  жизнь,  от  которой
суждено  было проснуться его природным инстинктам, до этого времени спокойно
дремавшим в нем.
     Между  тем  Фредерик  Биорн торопил приготовления к отъезду. Шел густой
снег,  предвестник  больших  холодов,  хотя  на  дворе  стоял  только  конец
сентября.  Появились  первые  перелетные птицы, отдельными небольшими стаями
направляясь  на  север  к  тому  свободному  ото  льда морю, в существовании
которого нет ни малейшей возможности сомневаться.
     Стаи  птиц  все  увеличивались  и,  наконец,  стали заслонять небо, как
тучи.  Куда же именно они летели? К какому-то месту до сих пор неизвестному,
но,   несомненно,  лежащему  между  магнитным  полюсом,  который  совершенно
произвольно  предполагается  на 70o, но в действительности находится гораздо
выше  и  между  полюсом  холода.  Птицы  тянутся  туда  двумя дорогами: одна
проходит  между  Гренландией  и  Шпицбергеном,  другая  -  между  Алеутскими
островами  и  Беринговым  проливом.  Невозможно  же  допустить,  чтобы птицы
нарочно  летели  для  того,  чтобы  погибнуть  от  холода  в ледовитом краю;
очевидно,  там  есть  страна  с  умеренным  климатом,  в котором можно жить.
Наконец,  с  наступлением  лета  они  все  возвращаются  -  это  тоже  всеми
подмеченный факт.
     Все  это  исстари  наводило многих и многих на мысль о существовании на
крайнем  севере  свободного  моря, для открытия которого еще с прошлого века
предпринимались полярные экспедиции.
     Франклины,  Ламберы  и  Белло  рисковали  жизнью  для  разрешения  этой
благородной  задачи.  Норденшильд сделал тоже немало. Если задача не решена,
это еще не значит, что она и не будет решена.
     Направление,  которого  держались  птицы,  подсказало  Фредерику  и его
брату,  что  они выбрали кратчайший путь к полюсу. Когда пролетели последние
стаи,  начались  холода. Показания на термометре быстро падали и скоро дошли
до  18o ниже нуля. Появились крупные льдины, начался ледоход. Со дня на день
ожидалось,  что лед окончательно станет, и "Дядя Магнус" будет изолирован от
остального мира.
     Однажды   вечером   перед   закатом  вахтенный  матрос,  меланхолически
прохаживавшийся вдоль борта, вдруг встрепенулся и вскрикнул:
     - Парус слева!
     Все  выбежали  на палубу, и впереди всех Фредерик и Эдмунд, подумавшие,
что вахтенный сошел с ума.
     Но  нет,  к  удивлению,  он  оказался в здравом уме и твердой памяти. В
бухту  действительно входила хорошенькая небольшая яхта, салютуя клиперу. На
мостике  яхты  стоял  человек  высокого  роста,  махавший шляпою и кричавший
"ура!",  которое дружно подхватывали матросы. Фредерик Биорн ответил тем же,
и восемьдесят норрландских матросов тоже гаркнули "ура!".
     Яхта грациозно поравнялась с клипером и бросила якорь рядом с ним.
     Фредерик  сейчас  же пригласил капитана яхты к себе на борт. Капитан не
заставил себя просить два раза и ловко перебрался на клипер.
     - Здравствуйте,  джентльмены, - сказал он Фредерику и Эдмунду, шедшим к
нему  навстречу. - Эдуард Пакингтон, - прибавил он, кланяясь. - Чистокровный
янки, родом из Нью-Йорка.
     - А  я  -  Фредерик  Биорн, - отвечал герцог Норрландский, пожимая руку
американцу, - а это мой брат Эдмунд.
     Американец пожал Эдмунду руку так, что едва не вывихнул ее.
     Североамериканский   гражданин   был  рослый  мужчина  средних  лет,  с
открытым  и  приятным  лицом,  которое  сразу располагало в его пользу, хотя
черты  далеко  не  отличались  правильностью:  англосаксонский  рот до ушей,
круглые  навыкате  глаза  и  огромный,  мясистый,  красный,  угреватый  нос,
обличавший  не  совсем  умеренную  склонность к спиртным напиткам. Волосы на
голове и бороде были красно-рыжие.
     В   нравственном  отношении  Эдуард  Пакингтон  был  человек  смелый  и
решительный,  не  останавливающийся ни перед чем. Он был старший сын бедного
методистского  пастора, обремененного, как почти все пасторы, многочисленным
семейством.  Начавши  буквально ни с чего, он к тридцати пяти годам сделался
одним  из  богатейших  арматоров Нью-Йорка, обеспечил престарелых родителей,
принял  к  себе  в компанию двух своих братьев и, предоставив им заведование
делами  фирмы,  решился  посвятить часть своего времени на исполнение одного
плана, задуманного им давно.
     В  войне  за  независимость штатов Эдуард Пакингтон принимал деятельное
участие  и пожертвовал на борьбу не один миллион. По признании независимости
колонии  он  был  выбран  одним  из первых сенаторов. Вообще, он был человек
добрый,  отзывчивый на все хорошее и всегда готовый оказать помощь ближнему.
Сограждане любили его и уважали.
     По  окончании  срока  службы  по  первым выборам Пакингтон отказался от
вторичного избрания, так как решил приняться за осуществление своего плана.
     Таков был человек, с которым судьба свела братьев Биорнов.
     Обменявшись первыми приветствиями, словоохотливый янки заговорил:
     - Джентльмены,  если знакомиться, так уж знакомиться как следует. Одних
имен мало. Позвольте вам рассказать, что я за человек.
     И Эдуард Пакингтон скромно, но правдиво изложил свою биографию.
     - И  вот,  господа,  - заключил он, - во время одного из своих плаваний
по  северным  морям на китоловном судне я заметил, что птицы при наступлении
зимы  перелетают  с  юга  на  север. Это навело меня на мысль, что на севере
существует земля с умеренным климатом и свободное море.
     Фредерик  и  Эдуард  переглянулись,  но янки в пылу рассказа не заметил
этого.
     - Я  решил снарядить экспедицию, запасся всем необходимым и, как только
личные  дела  позволили мне это, отправился, как видите, к Северному полюсу.
В  Исландии  я  нанял  двух  эскимосов,  которые,  как  я узнал, уже служили
проводниками  каким-то европейцам, тоже предпринимавшим полярную экспедицию,
но  погибшим  от  голода  и  холода.  Каково же было мое удивление, когда по
приходе  в эту бухту я увидал ваш корабль... Джентльмены, вы, вероятно, тоже
отправляетесь к Северному полюсу?
     Благородная,  добродушная  откровенность янки побудила Фредерика Биорна
отплатить  ему  тем  же.  Почтенный  мистер  Пакингтон чрезвычайно удивился,
когда  узнал,  что  видит  перед  собою  наследного  владетеля  независимого
герцогства.  В  те  времена звания и титулы производили на американцев такое
же  магическое  действие,  как  и  в  наши дни. Но еще больше удивился янки,
когда Фредерик Биорн так закончил свой ответ:
     - Конечно,   мы   не  можем  быть  нечувствительными  к  тому,  что  вы
оспариваете  у  нас славу открытия свободного моря, но мы охотно уступим вам
всю  честь открытия, потому что вы имеете в виду исключительно научную цель,
а  мы не можем сказать того же о себе. Нами руководит, главным образом, один
личный  мотив,  без  которого  мы,  по  всей  вероятности, не двинулись бы с
места.
     - О,  я  так  не  желаю! - протестовал янки. - Это будет несправедливо.
Честь открытия мы разделим пополам.
     Упрямый янки стоял на своем, и пришлось с ним согласиться.
     Когда  Фредерик Биорн сообщил Пакингтону свой план, американец пришел в
восторг.
     - Нет,  вы  только представьте себе, - сказал он, - ведь мне и в голову
не  пришло  устанавливать  эти вспомогательные пункты, до которых додумались
вы.  Ведь  это  прекрасно!.. Это великолепно!.. Теперь, соединившись вместе,
мы наделаем с вами чудес!.. Ура!.. Ура!..
     Молодые  люди невольно улыбнулись восторгу почтенного янки, в котором -
они чувствовали - для них нашелся новый друг.
     Когда  первый восторг американца поостыл, он осведомился, каким образом
Фредерик Биорн рассчитывает устраивать эти пункты.
     - Очень  просто,  -  отвечал  Фредерик,  -  мы не будем ставить никаких
палаток,  а  просто,  на  манер  эскимосов,  будем вырубать топором пещеры в
ледяных  массах.  На каждом пункте мы будем оставлять гарнизон из нескольких
человек эскимосов и европейцев.
     - Браво,  господин  герцог! - вскричал американец. - Да ведь этак у нас
с вами будет не экспедиция, а увеселительная прогулка.
     В   эту   минуту  на  палубе  яхты  показались  два  эскимоса,  нанятые
американцем.  Они  с  любопытством  глядели  на  огромный  клипер.  По  всей
вероятности, им еще ни разу не случалось видеть такой огромный корабль.
     Эскимосы  были  одеты  в свою толстую зимнюю одежду, которая закутывала
их  с головы до ног, оставляя отверстие лишь для зрения и дыхания. Лиц их не
было  никакой  возможности  разглядеть; издали эти неуклюжие фигуры ничем не
отличались от друга Фрица.
     Один  из  эскимосов был высок ростом и отличался широкою костью, другой
- коренаст и приземист.
     Фредерик  и Эдмунд удивились, что эти эскимосы уже одеты по-зимнему, но
не придали этому обстоятельству никакого значения и не сказали ничего.
     Что  бы  сказали  они,  если бы знали, что эскимосы закутались так лишь
после  того,  как  с яхты заметили "Дядю Магнуса"? Быть может, это навело бы
обоих братьев на некоторые размышления.
     Однако  на  борту  клипера  находился  человек,  которого тоже поразила
подробность,  лишь  вскользь  замеченная герцогом и его братом. Этот человек
был Грундвиг, питавший недоверие решительно ко всему и ко всем на свете.
     По  обыкновению,  он делился своими тайными думами с Гуттором, а затем,
в один прекрасный день, изъявил Пакингтону желание осмотреть яхту.
     Пакингтон  с  удовольствием  согласился  показать  им  свой хорошенький
кораблик.  Грундвиг  и  Гуттор отправились. Главной их целью было посмотреть
поближе  на  эскимосов,  и потому они очень обрадовались, когда увидали, что
последние помещаются на яхте совершенно отдельно от американских матросов.
     Этот  визит  не привел ни к чему. Грундвиг не открыл ничего такого, что
подтвердило бы его подозрения против эскимосов, но тем не менее он решил:
     - Хотя  я  не  нашел  доказательств,  что  эскимосы  - мошенники, но, с
другой  стороны,  ничто  не свидетельствует мне о том, что они люди честные.
Поэтому я буду считать их подозрительными и следить за ними.
     Это было не совсем логично, но Грундвигу казалось вполне убедительным.
     Посетители   удалились  на  свой  корабль.  А  между  тем  в  помещении
эскимосов происходил следующий разговор:
     - Иорник, видел ли ты двух посетителей, приходивших сюда?
     - Видел, господин.
     - На этой неделе ты должен избавить меня от них. Способ выбирай сам.
     - Слушаю, господин.
     - Ты  знаешь,  что  за  смерть  каждого  из них будет заплачено по пяти
тысяч пиастров?
     - Знаю, господин. Через несколько дней Иорник будет очень богат.
     - То-то же!
     - Могу я сказать еще одно слово, господин мой?
     - Говори.
     - Я  убью  не  только  этих  двух, но всех, кого ты велишь. Только я не
желаю, чтобы меня повесили на рее.
     - Само собой разумеется.
     - Поэтому  я убью их тогда, когда мы уже двинемся в экспедицию. На суше
я приму меры, чтобы даже трупы их не были найдены.
     - Хорошо,  но  помни: если ты попадешься, я тут ни при чем. Действуй на
собственный  страх и риск. Я не желаю поплатиться за твою неловкость. Уговор
дороже денег.
     - Иорник знает. Иорник принял этот уговор...


IX

     Полярная буря. - Иорник и Густапс. - Часы бесед. - Почему?

     В  эту  самую  ночь  разразилась страшная буря, свирепствовавшая подряд
трое суток.
     Пакингтон,  явившись  на  клипер  с двумя своими эскимосами Густапсом и
Иорником,  которых  пожелал  видеть и расспросить Фредерик Биорн, не мог все
три  дня возвратиться на свою яхту. Несмотря на то, что ртутный столбик упал
до 36o ниже нуля, океан не замерзал - ему мешала буря.
     Почтенный  янки  по-своему  боролся  с  ветром  и холодом: он постоянно
тянул  стаканами  то  виски,  то  джин,  то бренди, то херес. Этот прилежный
труженик,  как  и  большинство  американцев  того времени, не умел ни на что
больше употреблять свой досуг, как на то, чтобы пить и пить.
     В  течение  трех  суток,  покуда  продолжалась полярная буря, он только
этим и занимался.
     На  вопросы, обращенные к эскимосам, Густапс и Иорник отвечали, что лет
девять  или  восемь  тому  назад они провожали одного европейца со свитой до
ледяной  стены,  через  которую еще не переступил ни один человек. Эскимосов
послали  обратно  за  помощью,  которую  европейцы просили у их племени, но,
когда  они  возвратились,  европейцев  уже  не  было в живых никого: все они
погибли  от  голода и холода. Впоследствии, правда, Густапс и Иорник слышали
от  других  эскимосов,  что  двое  или трое из членов экспедиции перебрались
все-таки   через  ледяную  стену,  за  которою  действительно  лежит  земля,
свободная  ото  льда,  куда  улетают  водяные  птицы;  но  эта  земля так же
холодна,  как  и соседние страны, и потому те два или три европейца тоже, по
всей вероятности, погибли, как и их товарищи.
     Ответы  эскимосов  не  только  не  разъяснили,  но скорее даже запутали
вопрос.
     Живя  на  клипере,  эскимосы ничем не возбудили против себя подозрений.
Иорник  выказывал  себя очень услужливым и распорядительным; мысль Фредерика
учреждать  по  дороге  промежуточные  пункты  он  одобрил вполне. Скоро даже
Готшальк  и Рескиавик прониклись уважением к его опытности, и без его совета
на клипере не делалось уже ничего.
     Таким  образом,  негодяй создал себе прочное и почетное положение среди
членов экспедиции, облегчавшее исполнение его гнусных замыслов.
     Иорник  говорил обыкновенно за себя и за Густапса, своего родственника.
Последний  играл  роль  немого и так удачно, что никогда ничего не говорил -
по  крайней  мере  при  других. Со своей стороны, Густапс начал ухаживать за
старым  Грундвигом  и всячески подлаживался к нему. Заметив слабость старика
к  табаку, он подарил ему несколько пачек самых разнообразных сортов. Старик
умилился и сказал однажды своему другу Гуттору:
     - Знаешь,  этот  эскимос, по-видимому, вовсе не дурной человек... Очень
часто  нам с первого взгляда кажутся несимпатичными люди, в сущности честные
и... и...
     - И  имеющие очень хороший табак, - договорил не без злорадства Гуттор,
насмешливо поглядывая на друга.
     На   этот   раз  враги  Биорнов  выбрали  для  исполнения  своих  целей
чрезвычайно ловких людей.
     Эти  люди  умели  ждать,  а это всегда имеет очень большое значение для
успеха задуманных дел.
     - Что, какой я? Каких молодцов нанял!
     Грундвиг  дряхлел.  Это  был уже не прежний Грундвиг, угадывавший все с
первого  взгляда. Конечно, он не утратил еще своей обычной проницательности,
но  зато действовал с меньшим тактом и вечно твердя и повторяя одно и то же,
начиная  надоедать  своим  господам.  Почти  все  на корабле, за исключением
одного Гуттора, говорили про старика:
     - Он завирается!
     Таким  образом,  Густапс  и  Иорник - читатели уже догадались, конечно,
что  это  были  переодетые  агенты  "Грабителей" - почти не имели на клипере
серьезных противников.
     При  таких  условиях опасность, грозившая норрландцам, была чрезмерна и
едва ли отвратима.
     Буря  утихла.  Льдины  быстро  спаялись  и  образовали сплошное ледяное
поле.  Солнце появилось на горизонте лишь на самое короткое время. Наступила
пора покинуть корабли и двинуться в путь.
     Оставалось   докончить   последние  приготовления,  удостовериться,  не
позабыто ли что-нибудь, и окончательно установить маршрут.
     Однажды  после  обеда, когда все прочие ушли, за столом остались братья
Биорны, Пакингтон и Гуттор с Грундвигом.
     Разумеется, беседа шла, как и всегда, о предстоящей экспедиции.
     - Итак, - сказал Пакингтон, - солнце скроется здесь на целые полгода.
     - Любезный  Пакингтон, вы ошибаетесь, - возразил герцог Норрландский. -
В  этой  части Гренландии полярная ночь продолжается только три месяца, да и
то она озаряется северным сиянием.
     - Господа,  - сказал янки, - у меня есть идея... Не позволите ли вы мне
сообщить ее вам?
     - Говорите, пожалуйста. Мы вас слушаем.
     - Что  касается  до  меня,  -  так  начал янки, - то я очутился здесь в
такую  пору совершенно случайно, потому, главным образом, что мне подсказали
эту  мысль  нанятые  мною  в  Исландии  проводники.  Но вы - другое дело. Вы
готовились  к  экспедиции  заранее,  вы  заранее  выработали  план. Скажите,
пожалуйста, почему вы выбрали именно это время года?
     - Очень  просто,  любезный  Пакингтон,  мы  хотели  вступить в борьбу с
суровым  климатом  в  то  время,  пока  мы  еще  полны  сил  и  не истомлены
путешествием.  Мы  имели  в  виду  встретить  все трудности в самом начале и
победить  их.  Затем,  когда  мы  уже порядком утомимся и измучаемся, солнце
вернется, а с ним возвратятся к нам и утраченные силы.
     - Боже  мой,  какое простое и в то же время глубоко верное рассуждение!
- вскричал Пакингтон, искренно пораженный ответом норрландца.
     - Все  прежние  путешественники,  -  продолжал  герцог  Норрландский, -
поступали  как  раз  обратно  и в конце концов что же выходило? Истратив все
свои  силы,  они натыкались на препятствия и погибали, не будучи в состоянии
ни  превозмочь  их,  ни вернуться назад. Мы же обеспечили себе и возможность
борьбы, и свободное отступление на случай неудачи.
     - Если  после  этого  мы  не  достигнем  цели,  -  вскричал  в восторге
Пакингтон, - то я уж и не знаю, кому удастся ее достигнуть когда-нибудь.
     Несколько  минут  еще  продолжалась  беседа  на  ту  же  тему,  наконец
собеседники разошлись по своим каютам и легли спать.


X

     Густапс   и   Иорник.  -  Два  злодея.  -  Придворный  куроед  великого
курфирста. - Ночное покушение. - Северное сияние. - На оленях.

     Одновременно  с этой беседой, происходившей в кают-компании клипера, на
американской яхте велся разговор между двумя эскимосами Пакингтона.
     Густапс и Иорник обсуждали вместе свои злодейские планы.
     - Вполне  ли  надежно  устройство твоей машины? - говорил Густапс. - Ты
ведь  знаешь,  что клипер не должен взорваться ранее, как через десять дней,
потому  что  именно  такой  срок  нужен тебе на уничтожение четырех человек,
которых я тебе указал: Грундвига, его товарища и обоих Биорнов.
     - Это  правда,  что  вы  дадите  мне  двадцать  тысяч пиастров за обоих
братьев?
     - Я дал тебе слово, Иорник.
     - Ладно. Я их скоро заработаю.
     - Затем  ты  должен  сделать  так,  чтобы остальные норрландцы лишили