лость,  - залепетал слуга, - разумеется, они не позволят...
я  полагаю,  что  нет...  впрочем, припоминаю, они изволили отбыть в ског на
оленью охоту.
     - Нескладно  рассказываешь,  Грундвиг:  путаницу несешь, строго заметил
герцог. - Сказывай правду: где молодые господа?
     - Ваше  высочество! Надо полагать, они меня провели, намекнув, что едут
в ског охотиться, потому что "Сусанны" нет в фиорде.
     - Ах,  они  безумцы,  безумцы!..  Вечно  в  море,  во всякую погоду! Уж
проглотит оно их когда-нибудь, как проглотило их дядю Магнуса.
     - Моих  советов  они  не  изволят  слушать, - с горечью произнес старый
слуга,  и лишь сторонятся меня все больше и больше. Бывало, ни шагу без меня
не делали, а теперь говорят, что для мореплавания я слишком стар...
     Верный Грундвиг смахнул навернувшуюся слезу и продолжал с усилием.
     - Умоляю  вас,  ваша светлость, не поручайте мне больше руководить ими.
Мне   с   ними  не  справиться.  Извольте  сами  посудить:  погода  ужасная,
Мальстрем,  наверное,  развоевался,  а  они  в море - и я не с ними, не могу
помочь  им  своею опытностью. Если с ними случится беда, я не переживу... О,
ваша  светлость!  Ради  самого  Бога  запретите  вы  им  сами  так  шутить с
опасностью...  Когда  я  не  буду  мешать  им  своими  советами,  они станут
обращаться  со  мной  по-прежнему,  и  я  буду  сопровождать  их  всюду, как
Гуттор... Счастливец!
     Грундвиг  мог  сколько угодно говорить в этом тоне: герцог все равно не
обращал  внимания  на  жалобы  своего  старого слуги, горе которого было тем
сильнее,  что  он завидовал своему товарищу Гуттору. Оба они не расставались
с  молодыми  барчатами  с  самой  их колыбели и были очень любимы ими. Когда
молодые  люди  были  на  службе  во  Франции,  Гуттор  и Грундвиг находились
безотлучно при них.
     С  некоторых  пор  Гаральд  приказал  Грундвигу наблюдать за Эдмундом и
Олафом,  чтобы они не подвергали себя так часто опасности. Молодым людям это
не  понравилось.  Почтительные  увещевания Грундвига надоели им, и они стали
скрывать  от  него  свои  поездки по морю в дурную погоду. Гуттор, напротив,
постоянно был с ними.
     Покуда  Грундвиг  произносил  свои  жалобы,  старый герцог бормотал про
себя с гордостью.
     - Да,  сейчас  видно  потомков  древних  викингов,  которые царствовали
здесь  много  веков.  С  ними случится лишь то, что угодно Богу: никто своей
судьбы не избежит...
     Последние слова Грундвига он, однако, расслышал.
     - Я  не  могу,  - возразил он, - запретить моим сыновьям эти поездки по
морю,  потому  что  если  я приказываю, то всякий должен повиноваться. - При
этих словах лицо герцога приняло суровое выражение.
     - Да  и,  наконец,  я  вовсе не против того, чтобы они упражняли в себе
энергию  духа  и  тела:  ничто так не закаляет человека, как борьба с морем.
Мне  бы  только  хотелось, чтобы они вели себя поосторожнее и без надобности
не  рисковали  бы  жизнью...  Тебе, Грундвиг, мои планы известны; ты знаешь,
какую  роль  призваны  играть  эти  благородные  принцы. Приближается время,
когда  от  них  потребуются  и  смелость,  и  энергия. Мне именно и хотелось
всегда,  чтобы  эти  качества  в них как можно больше развивались. Поэтому я
возвращаю тебе свободу действий.
     Сопровождай  их  всюду  -  и в море, и в степь, руководи ими, умеряй их
пыл  и  постарайся, чтобы семье нашей не пришлось опять надеть траур. Помимо
той  высокой  участи,  которая их ожидает, попомни, что отец их двадцать два
года оплакивает своего малютку сына и не перенесет новой потери.
     - Никогда  я  не верил в смерть вашего сына, ваша светлость, - возразил
Грундвиг, качая головой.
     - Ты опять за старые бредни?
     - Нет,  ваша  светлость, это не бредни... Надод плавал, как рыба, в тот
день  море  было  совершенно спокойно. Никогда бы не дал он дитяти утонуть и
уж,  во всяком случае, выловил бы его труп. Извольте также припомнить, что у
входа в фиорд видели тогда какой-то чужой корабль.
     - Ну,  да,  я  знаю,  ты ведь сочинил по этому поводу целый роман. Но я
помню  только,  что  Нада  допрашивали  и  его  родители,  и я сам. Ему было
обещано  прощение  и  даже  огромная  награда,  а между тем он твердил свое:
мальчик  упал  в  воду и пошел ко дну, я не успел его поймать. Почему бы ему
не  сказать  правду?.. Может быть, я наказал его слишком строго, но ведь ему
запрещено  было брать Фредерика в море... Я и мать чуть с ума не сошли тогда
от  горя... Не будем больше об этом говорить, Грундвиг: старая рана и до сих
пор у меня не зажила и болит при малейшем прикосновении.
     - Извините  меня,  ваша светлость, но я никогда не перестану так думать
-  до  самой  смерти.  Вот  уже  двадцать два года я ищу по всему свету, ищу
всякий  раз,  когда  получаю от вашей светлости отпуск, и буду это делать до
последнего  вздоха.  Верьте  мне, ваша светлость, это последнее мое слово, и
я,  из  уважения к вам, никогда больше говорить не буду, - но я убежден, что
Надод  отправился  за  наградой,  потому  что многим было выгодно уничтожить
мужское  потомство герцогов Норрландских. Разве теперяшняя шведская династия
может  забыть,  что  вы  происходите  от  древних  королей  и  что  на сейме
голштинская  партия  одержала  верх  над биорнской всего только большинством
пяти  голосов?..  Нет,  ваша светлость, как вам угодно, но мальчика украли и
воспитали  где-нибудь  в  низкой доле, надеясь, что его никогда не отыщут...
Но только ведь у него есть на груди ваш биорнский знак...
     - Если  бы  твои предположения были хоть сколько-нибудь основательны, -
перебил  герцог,  -  то  ведь  и  после  того, наверное, делались бы попытки
украсть и прочих моих сыновей...
     - А вы разве уверены, ваша светлость, что таких попыток не было?
     - Ты  что-нибудь  знаешь  такое,  чего мне не говорил, - сказал герцог,
вдруг побледнев, как мертвец.
     - Спросите,  сударь,  у Гуттора, - отвечал зловещим тоном слуга. - Вода
фиорда не возвращает шпионов, которых в нее бросают.
     Герцог вздрогнул.
     Тем  временем  буря  усилилась.  Сделалось  еще  темнее. Ночь наступила
окончательно. Вдали слышен был рев моря.
     - Какая  ужасная ночь! - вздохнул герцог. - Как только вспомню, что они
отправились на самом легком из наших кораблей!..
     - Это  очень  хорошо,  ваша  светлость,  что на самом легком, - заметил
Грундвиг.  -  "Сусанна",  как  пробка, может легко взлететь на самую высокую
волну  и  безопасно  спуститься.  Кроме  того,  ваша  светлость, не извольте
думать,  что  ваши сыновья пустятся в плавание при такой погоде: они слишком
для этого хорошие моряки. Наверное, они укрылись в каком-нибудь фиорде.
     - Дай Бог, Грундвиг, дай-то Бог!
     Вдруг  Черный герцог вздрогнул: ему послышался вдали как бы слабый звук
рога.
     Что это такое? Сигнал или просьба о помощи?
     Герцог  прислушался.  Тот  же  звук  послышался опять несколько раз, но
хорошо расслышать еще нельзя было.
     - Это,  должно  быть,  пастух,  сзывающий  рассеянное  бурею  стадо,  -
заметил Грундвиг.
     - Нет,  вернее,  это  кто-нибудь  погибает  в скоге, - возразил герцог,
подумав  несколько  минут.  -  Слышишь, звук не делается ни тише, ни громче.
Это значит, что кто-то не решается идти ни вперед, ни назад.
     Вдруг раздался выстрел, за ним сейчас же другой. Потом все стихло.
     На  этот  раз сомневаться было нельзя. Очевидно, в степи кто-то погибал
и звал отчаянно на помощь.
     - Скорее  на  коня,  Грундвиг!  Вели Гуттору взять четверых вооруженных
людей и ехать с нами.
     Меньше  чем  через  три  минуты Гаральд и его свита, пригнувшись к шеям
своих  коней,  чтобы  представлять  как  можно  меньше  сопротивления ветру,
мчались в ту сторону, откуда слышались сигналы.
     Ночь  была  так  темна,  что  впереди  ничего нельзя было разглядеть, и
только   благодаря  привычным  к  степи  лошадям  всадники  могли  совершить
подобную  экспедицию. Благородные кони, воспитанные в приволье скога, быстро
неслись по густой степной траве, как по самой гладкой дороге.
     Всадники  вскоре  услыхали  радостный крик и увидали высокого человека,
который  стоял  возле  своей  лошади и тщетно старался успокоить ее, так как
она испуганно билась.
     Грундвиг  сейчас  же  узнал  того  таинственного  незнакомца, который в
последнее время несколько раз появлялся на короткое время в Розольфсе.
     Увидав  его,  Черный  герцог  сделал  ему  чуть заметный знак и, быстро
повернувшись к свите, произнес своим отрывистым, повелительным голосом:
     - Гуттор, поезжай домой со своими людьми. Мне вы больше не нужны.
     Конвой моментально повернул коней и скрылся в ночной темноте.
     - Черт  возьми!  -  сказал незнакомец, узнав Гаральда и Грундвига. - Вы
поспели очень кстати, хотя чуть-чуть не опоздали... Вот, посмотрите.
     При  свете  фонаря,  который  они с собой захватили, Гаральд и Грундвиг
увидали   в  нескольких  шагах  от  себя  громаднейший  экземпляр  пещерного
медведя,  которые  изредка  попадаются  в  Северной Норвегии и Швеции до сих
пор. Он лежал в луже дымящейся крови, и, очевидно, только что издох.
     - Ловкий  удар!  -  сказал  Гаральд,  рассматривая кинжал, вонзенный по
самую  рукоятку  в  грудь зверя. - Вы счастливо отделались: ведь эти медведи
необыкновенно свирепы и сильны.
     - Я  рассчитывал приехать в замок еще засветло, - продолжал незнакомец,
-  но  меня  застигла буря, и я заблудился в степи, время от времени подавая
сигналы  рогом  в  надежде,  что  из  замка  их  услышат.  Вдруг  лошадь моя
остановилась  и,  как я ее ни понукал, ни за что не хотела идти. В темноте я
услыхал  глухое  рычание  и  понял,  в  чем  дело. Моментально я спрыгнул на
землю,  зажав  в  руке  свой  широкий  норвежский кинжал. Увидав прямо перед
собой  темную  массу,  я отпрыгнул в сторону и всадил медведю кинжал в самую
грудь. Зверь упал, и я добил его двумя выстрелами из пистолета.
     - Узнаю молодца Анкарстрема!
     - По  совести  говоря, герцог, я не заслуживаю похвалы. Ведь что же мне
было  больше  делать? Отступать нельзя было, приходилось защищать свою жизнь
волей-неволей.  Мне  даже  раздумывать  не  было  времени:  все  кончилось в
какие-нибудь две секунды.
     - Вот  этому-то  хладнокровию  и  этой находчивости я и радуюсь в тебе,
Анкарстрем. Ты человек незаменимый... Какие новости ты мне привез?
     - Очень важные, герцог... Можно ли говорить?
     - В степи никого нет, услыхать некому.
     - Но мы не одни.
     - Это мой верный Грундвиг. От него у меня секретов нет.
     - Мера   переполнилась,  герцог.  Время  действовать  наступило.  Народ
изнемог  под  тяжестью  налогов  и  не  хочет  их  платить. Не довольствуясь
попранием  дворянских  привилегий,  Немец,  занимающий  трон Биорнов и Ваза,
распустил  дворянский  гвардейский  полк,  которым  командовал ваш зять граф
Горн.  До  той  минуты  граф был в числе нерешительных, но теперь примкнул к
национальной лиге.
     - Не может быть!
     - Я вам привез доказательство.
     - А как армия?
     - Армия ждет только сигнала...
     - Ваша  светлость,  -  вмешался  Грундвиг,  -  не разговаривайте здесь,
послушайтесь  старого  слуги!  Есть  вещи,  которых не следует доверять даже
ветру,  дующему  в  степи. Вспомните Сверра и Эйстена, умерших на эшафоте...
Вспомните вашего родителя, павшего под ножом неизвестного убийцы!
     - Ну,  кто  отважится  прийти  в  ског  в  такую ночь? - отвечал Черный
герцог.  -  Слышишь,  какой вой там вдали? Это волки. Они растерзают всякого
шпиона,  который осмелится забраться в ског. Они - самые надежные охранители
Розольфского замка.
     - Это  верно,  ваша  светлость,  но  я  сегодня  ночью  слышал какие-то
странные звуки... Да вот, извольте прислушаться сами.
     Со стороны моря послышался какой-то жалобный крик.
     - Изволили слышать? - спросил, понизив голос, Грундвиг.
     - Так вот какие звуки тебя беспокоят, Грундвиг! Крик белой совы!
     Едва  герцог  произнес  эти  слова,  как другой такой же крик, словно в
ответ первому, раздался вдали откуда-то слева.
     - Это довольно странно, - задумчиво произнес Гаральд.
     - Тем  страннее,  ваша светлость, что белая сова летом улетает от нас в
Лапландию.
     - Есть  над  чем  думать!  - продолжал, помолчав немного, герцог. - Это
какая-нибудь  запоздавшая  пара.  Вот они и перекликаются ночью... Во всяком
случае  нам  нужно  вернуться  домой:  я  горю  нетерпением  узнать поскорей
новости.  Отложим,  Анкарстрем, разговор до более удобного момента. В стенах
замка  можно  будет  говорить  уже  вполне безопасно: оттуда ничто не выйдет
наружу.
     - Так-то  лучше,  ваша  светлость,  -  сказал  Анкарстрем  и  прибавил,
понизив  голос: - Немец догадывается, что недовольные вспомнили о Биорнах, и
потому  нет ничего мудреного, если он разослал всюду шпионов. Негодяй Гинго,
его  друг  и  наперсник,  организовал их целую армию. Я вам советую, герцог,
быть осторожнее.
     - На  коней!  -  сказал  Гаральд,  сознавая  справедливость  всех  этих
доводов. Едемте домой.
     Действительно,  несмотря  на  малую  вероятность  того, что посторонние
люди  могли  забраться  в ског, все-таки лучше было пока не продолжать этого
важного разговора.
     Между  тем  буря  дошла до самого сильного разгара. Ветер проносился по
степи  с  такою  силою,  что  всадники  вынуждены были крепко прислоняться к
лошадям, чтобы не быть опрокинутыми наземь.
     - В такую погоду - и вдруг мои сыновья в море! - сказал Гаральд.
     - Может ли это быть, ваша светлость?
     - Ах,  Анкарстрем,  ты  их  еще  не  знаешь,  но  завтра  я тебя с ними
познакомлю. Им любо среди бушующих волн и рева бури; настоящие викинги...
     Тут  герцогу вспомнился страх своего доверенного слуги, он рассмеялся и
сказал:
     - Едемте же, едемте скорее, а то мой храбрый Грундвиг боится сов.
     - Господин  мой!  -  мрачно возразил Грундвиг. - Тридцать пять лет тому
назад  была  точно такая же ночь и точно также у меня было предчувствие, что
в  скоге  происходят  странные  вещи. Так же точно кричали зловещие птицы...
Ваш  родитель,  благородный  герцог  Эрик, не послушал меня тогда и уехал на
охоту, а домой его привезли пронзенного семью кинжалами.
     - Это  правда, - печальным тоном произнес Черный герцог, - и смерть его
еще не отомщена, несмотря на данную мною клятву.


X

     По  дороге  в замок. - Два соглядатая. - Трумп и Торнвальд. - На берегу
фиорда.

     Три всадника стрелой полетели в замок Розольфсе.
     Дорогой  они  почти  не  разговаривали  между  собой, но, приближаясь к
замку,  старый  герцог все-таки не утерпел и, наклонясь к скакавшему рядом с
ним Анкарстрему, сказал тихим голосом:
     - Я  опять  принялся  за  свое  старинное занятие и недавно мне удалось
открыть то, чего в шутку просил у меня мой зять граф Горн.
     - А   чего   он  у  вас  просил?..  Беззвучного  пороха  и  безударного
пистолета?.. Да?
     - Вот именно.
     - И вы изобрели такой порох и такой пистолет?
     - Да.
     - Ну, теперь, Немец, берегись!
     - Я думал, что заговорщики удовольствуются его отречением.
     - Нет. Слишком уж много крови им пролито.
     - Послушай, неужели ты?
     - Да, мне достался жребий!..
     Положив  руку  на круп Гаральдовой лошади, гигант Анкарстрем наклонился
к самому уху герцога и шепотом продолжал:
     - Дни  Немца  сочтены.  В  насмешку над дворянством он через две недели
дает   костюмированный  бал-маскарад,  на  который  приказано  явиться  всем
дворянам.  Графу Горну будет одному известен тот костюм, в который нарядится
король.  Граф  укажет  мне  на  него  тем,  что  подойдет к королю и скажет:
"Здравствуй, прекрасная маска!" После этих слов Немец падет мертвый.
     - Убийство! - с отвращением прошептал Гаральд и вздрогнул.
     - А  вашего  отца  разве не убили, не заманили в гнусную западню? Разве
кровь нашего лучшего дворянства не вопиет к небу о мщении?
     Точно  сговорившись,  герцог  и  Анкарстрем  задержали  своих  коней  и
поехали тише.
     - Я  сомневаюсь,  чтобы  мои  сыновья  согласились  принять  участие  в
заговоре, имеющем целью...
     - Тише, ради Бога! - вскричал Грундвиг, все время бывший настороже.
     Словно  в  подтверждение  его  опасений  шагах  в двадцати от всадников
снова  раздался  где-то в темноте крик белого филина. Черный герцог невольно
вздрогнул.  Теперь  и ему самому показался странным этот крик зловещей птицы
полярных ночей.
     - О,  чтоб  тебе  черт  шею  свернул,  проклятая  птица!  -  выбранился
Анкарстрем.
     - Это   не  птица,  -  пробурчал  Грундвиг,  которого  невозможно  было
разубедить в том, что он однажды вбил себе в голову.
     И,  не  дожидаясь  приказа,  старый  слуга громко затрубил в рог, давая
знать в замок о прибытии своего господина.
     До  замка  было  уже  недалеко.  Всадники отдали поводья своим коням, и
кони, подстрекаемые утренним холодком, живо умчались в Розольфсе.
     Едва  успел  снова подняться, пропустив приезжих, опускной мост, как из
кустов,  группами  разбросанных по долине, выскочили какие-то два человека и
со всех ног побежали к берегу моря.
     - Какая  неосторожность,  -  сказал один из них. - А Сборг еще особенно
наказывал  нам  не делать ничего такого, что могло бы возбудить подозрение в
жителях замка.
     - Ну,  вот!  Мне  только  хотелось  поинтриговать  этого  старого плута
Грундвига, - отвечал другой. - И это мне, ты сам видел, удалось.
     - Да,  удалось...  навести  его на наш след. И добро бы ты не знал, что
это  за  человек!  С ним шутить опасно... Впрочем, что ж? Я тут ни при чем и
умываю  руки,  но  предупреждаю тебя, что если дело примет другой оборот, то
уж ведайся с разгневанным Сборгом сам, как знаешь.
     - Честное   слово,  дружище  Трумп.  Ты  слишком  все  преувеличиваешь.
Поверь,  ничего  из  этой шутки не выйдет... К тому же мы несем Сборгу такие
интересные  вести, что он не прогневается на нас за небольшие отступления от
его  приказа.  Да, наконец, все отлично умеют подражать крику белого филина,
перья  которого очень ценятся, так как идут для офицерских плюмажей. Поэтому
Грундвиг  самое  большое  может  заподозрить,  что  какие-нибудь неизвестные
охотники  охотились  в  скоге  на  белых  филинов  и,  чтобы  приманить  их,
подражали  их крику. Видно, что ты не здешний житель, иначе это было бы тебе
известно.
     - Ну, да уж ладно, ладно... У тебя на все найдется ответ, Торнвальд.
     - Да,  наконец,  -  кто  знает?  -  быть может, твой Сборг утонул нынче
ночью вместе с проклятым капитаном Вельзевулом.
     - Ты все балагуришь, Торнвальд. Смотри, не накличь этим беды на себя!
     - Это  только  значит, Трумп, что у меня веселый характер. Проживи ты с
мое  -  и сам убедишься, что в жизни ни к чему не стоит относиться серьезно.
Это  и  почтенный  Пеггам  говорит...  Шестьдесят  уж  лет подряд он ворует,
грабит,  режет,  душит  -  и  все  с улыбочкой да со смешком... Ты у нас еще
новобранец,  Трумп,  потому  тебя  и  прикомандировали  ко  мне, травленному
волку,  учиться  уму-разуму.  Чтобы  научиться  работать  как  следует, тебе
придется  расстаться со многими иллюзиями. Знай, во-первых, вот что: всякий,
вступающий  в общество "Грабителей морей", должен каждую минуту быть готовым
ко  всяким  мукам  и ко всякому роду смерти. Всеми этими любезностями грозят
тебе  люди, не разделяющие образа мыслей нашего уважаемого товарищества и не
одобряющие  его  поступков.  Быть  ко  всему готовым - самое лучшее средство
беспечально  пройти  долину  слез,  как  называет  земную  жизнь  все тот же
почтенный  Пеггам...  Все это, Трумп, я говорю тебе в назидание. Знай также,
что  я  вовсе  не  шутил,  когда  говорил,  что  Сборга,  нашего знаменитого
начальника,  мы,  быть может, уже не увидим. Ты не моряк и не понимаешь всей
силы  того  урагана,  который  бушевал  нынешнею  ночью,  да и теперь еще не
совсем  утих. Если буря подхватила "Ральфа" и унесла в