последовал ряд взрывов и взбудоражил
крыс.
     Достаточно  было,  чтоб двинулась с места одна стая: за нею должны были
подняться и все остальные.
     Как  только раздался крик: "Запирайте дверь!", Гуттор поспешно задвинул
засовы.   С  этой  стороны  не  было  никакой  опасности:  дверь  запиралась
герметически.  Наскоро  заткнув  чем попало, отверстия бойниц, все бросились
снова  на  вышку  поглядеть на ужасающее зрелище живой волны, со всех сторон
надвигавшейся  на  башню.  Каждый  помнил, как во время последнего нашествия
леммингов  погибали  целые  деревни: крысы безжалостно уничтожали и людей, и
животных...
     Первые  прибежавшие на вышку в один голос вскрикнули от ужаса. Неровные
камни  старой  башни представляли крысам множество опорных пунктов для того,
чтобы ползти вверх.
     Вот  они  влезли  и  уже покрыли сплошным мехом весь нижний этаж. Глаза
страшных  маленьких  хищников  горели,  как  миллионы  искр,  а  щелканье их
челюстей,  вследствие  их  многочисленности,  производило громкий и зловещий
шум.
     Каждый  понял всю неизмеримость опасности: если крысы ворвутся в башню,
то  оттуда  не спасется ни один человек. Все погибнут ужасною смертию: крысы
впустят в них свои зубы, съедят, обгложут их живьем...
     Это  было  ужасно  и, что всего хуже, - почти неизбежно. На спасение не
было надежды.
     Каждый   наскоро  вооружился  -  и  не  саблями,  а  длинными  шестами,
принесенными  из  кладовой. Этими шестами можно было очищать стену от лезших
на нее крыс. Гуттор взял на себя одного целую сторону башни.
     Лемминги  надвигались.  Они  миновали уже первый и второй этажи, тщетно
попытавшись  влезть  в крепко запертые окна, добрались до третьего, и борьба
началась.
     Первое   время   защищаться   было  легко  при  малейшем  ударе  шестом
сбрасывались  вниз  целые  ряды  хищников.  Но эти ряды сейчас же заменялись
новыми  рядами  до  самого  того  места,  до которого достигали спускаемые с
вышки  шесты.  Лемминги  лезли  на  башню  с ожесточением. Теперь они видели
перед собою упорных противников, и это озлобляло их еще больше.
     В  таком  положении  дело  находилось  в  течение  нескольких часов без
малейшей  перемены  в  чью-либо  пользу.  Впрочем,  осажденные  начинали уже
уставать,  и  надежда  на благополучный исход все более и более ослабевала у
них.  Они тоскливо переглядывались между собою, чувствуя, что им недолго уже
осталось жить.
     С  самого  начала  нападения  грызунов  друг  Фриц, в крайнем перепуге,
убежал  в  замок,  и  осажденные надеялись, что возвращение его поднимет там
тревогу.  Но  кто  же  догадается  созвать  вассалов  и двинуть их на помощь
осажденным?  Ведь  в  замке не оставалось никого из начальствующих и даже из
сколько-нибудь догадливых лиц. Кто же догадается поджечь ског?
     Надежда на это была так слаба, что лучше уж было совсем не надеяться.
     Так  прошел  день, а к вечеру осажденными овладело глубокое, безмолвное
отчаяние, которое невозможно описать словами.
     Наступила  минута,  когда  все  окончательно  выбились  из сил, - кроме
Гуттора, который еще мог держаться на своем посту.
     - Держитесь,  не  уступайте,  -  сказал он Эдмунду и Грундвигу, - я вас
спасу.
     Отекшие,  окостеневшие  руки  защитников  башни  отказывались  служить.
Несчастные  розольфцы  бросили  защищаться,  -  и  миллионы  крыс ворвались,
наконец,  в  башню... Эти маленькие, злобные создания вышли победительницами
из борьбы.
     Настала  темная  ночь,  в  тишине  которой  раздавались  стоны  и вопли
несчастных жертв.
     Надод за себя отомстил!
     На  следующий  день  явился  Фредерик  Биорн  во  главе своих моряков и
собранных  вассалов  замка.  Он  поджег степь, прогнал леммингов и побежал в
Сигурдову башню, даже не дожидаясь, чтоб земля остыла после пожара.
     Еще издали он увидал на вершине башни странное зрелище.
     На  самом  верху  флагштока  башни висела какая-то большая бесформенная
масса, напоминавшая тела казненных людей.
     Старший   в   роде   Биорнов   подбежал   и  среди  ужасного  бедствия,
обрушившегося  на его голову, нашел некоторое утешение: его брат Эдмунд жив,
привязанный к флагштоку.
     Богатырь  Гуттор, когда увидел, что больше нет никакой надежды отразить
нападение  крыс,  взял  Эдмунда  на  свои  могучие  плечи  и,  забравшись на
флагшток,  крепко  привязал  его  к  самой верхушке. Потом он проделал то же
самое   с  Грундвигом  и,  наконец,  повис  на  флангштоке  сам,  все  время
притягиваясь  на руках. В таком положении он пробыл до утра, покуда пожар не
очистил ског от леммингов.
     Таким  образом при этих трагических обстоятельствах Гуттор обнаружил во
всем блеске свою необычайную, сверхъестественную мускульную силу.
     Эдмунд был в обмороке, но его скоро удалось привести в чувство.
     По  какому-то  странному  случаю,  трупы  Гаральда и Олафа, лежавшие на
столе в зале нижнего этажа, не были съедены леммингами.
     Бывший  пират  не пролил ни одной слезы. Он ощущал внутри себя какой-то
внутренний  жар,  который  его  поддерживал  и  ободрял. Он простер руку над
телами брата и отца и глухим голосом произнес:
     - Спите  мирно,  благородные  жертвы!  Я  устрою вам кровавую тризну. В
этом клянется вам сам капитан Вельзевул!..
     Анкарстрем  уехал  из  замка  еще  накануне  этих событий, а две недели
спустя  король  шведский  Густав  III  пал  от его руки во время придворного
маскарада.
     Сейм  по  первому  голосованию  предложил  корону старшему сыну герцога
Норрландского.
     История  Фредерика  Биорна, бывшего пирата Ингольфа, сделалась известна
всем  шведам.  По  всей Швеции ходил рассказ о том, как старый Розевель, под
видом  привидения,  спас  приговоренного  к  казни  Ингольфа  через потайную
дверь,  и  как  тот  же  старик,  похожий  на  мумию, открыл тождество между
Ингольфом  и  старшим сыном Черного герцога. Читатели, конечно, не забыли ту
патетическую  сцену, когда Розевель показал Ингольфу печать с гербом Биорнов
и их девизом Sursum corda.
     Когда  послы  от  сейма  явились в замок Розольфсе и сообщили Фредерику
Биорну,  что  его  зовут  на  престол,  молодой  герцог  Норрландский дал им
следующий ответ:
     - Моя  жизнь  уже  мне  не принадлежит. Я дал клятву отомстить за своих
убитых  родственников  и  отыскать  в  полярных  льдах  останки  моего  дяди
Магнуса. Но ты, дорогой Эдмунд...
     - Я хочу быть подле тебя и помогать тебе, - отвечал молодой человек.
     - Разлетелись   прахом   все   мечты  покойного  герцога!  -  прошептал
Грундвиг.
     Слеза  набежала на ресницы старого розольфца. Он смахнул ее и тихо-тихо
сказал, так что лишь один Гуттор мог расслышать:
     - Над  старым  замком  носится  веяние смерти. Знаешь, Гуттор, я боюсь,
что  скоро  придется  навеки  запереть  семейный  склеп  Биорнов, написав на
камне:
     "Здесь находится прах последнего в роде".
     Несколько  времени спустя сейм провозгласил французского генерала Карла
Бернадота наследником престола Сигурдов, Биорнов и Ваза.


                                Часть вторая

БЕЗЫМЯННЫЙ ОСТРОВ


I

     Цена  крови.  - Лондонское City. - Трактир "Висельник". - Мистер Боб. -
Два посетителя.

     Вечерело.  Над  Лондоном,  словно  балдахин  над  гробом, повис тяжелый
густой  туман, весь пропитанный черным дымом из фабричных и домовых труб. На
улицах  было  уже  темно,  и  стоял  неопределенный,  смутный  гул,  который
производила  толпа,  стремившаяся  по  ним  из деловых центров города в свои
жилища  на более или менее далеких окраинах. В те времена Лондон по ночам не
освещался,  только у королевских дворцов и у домов знатных лордов зажигались
фонари.  Поэтому  каждый житель спешил возвратиться домой засветло, чтобы не
подвергнуться  неприятностям, так как по ночам лондонские улицы превращались
в  арену  для  всевозможных  ночных  деятелей, которые с незапамятных времен
взимали дань с запоздалых прохожих.
     Полицейскими  правилами  предписывалось обывателям не выходить по ночам
из  домов  иначе,  как группами в несколько человек и непременно с фонарями,
но  ночные  джентльмены  тоже  действовали  не  в  одиночку,  а шайками, и в
большинстве   случаев   сила   оказывалась  на  их  стороне.  Они  незаметно
подкрадывались,  разбивали  и тушили фонари и грабили прохожих, весьма часто
отнимая  у  них  буквально  все и оставляя их в том костюме, в котором ходил
Адам до грехопадения.
     По  указу  короля  Георга III при всех полицейских постах были устроены
склады  одеял,  чтобы  укутывать  ограбленных  и  в таком виде доставлять их
домой, после чего одеяло относилось обратно на пост.
     Мало-помалу  шум в городе затих и, когда часы на Тауэре пробили восемь,
на  улицах  остались  одни  голодные  собаки,  да  изредка проходил патруль,
совершавший  свои  обходы  с такою аккуратностью, что ночные деятели могли с
полной  безопасностью  обделывать  свои  делишки  в  одном  участке,  покуда
патруль  находился  в  другом.  Таким  образом  все  были довольны, исключая
ограбленных  обывателей,  являвшихся  голыми на полицейские посты с просьбою
прикрыть наготу одеяльцем.
     Та  часть  Лондона,  которая  называется  Сити,  в  конце прошлого века
пользовалась  особенно  дурной  репутацией.  Ночью  туда положительно нельзя
было  показаться без того, чтобы безрассудного смельчака не ограбили дочиста
и  не  избили,  так  как  тамошние  ночные джентльмены были особенно азартны
вследствие  того,  что  Сити  еще  со  времен  короля  Этельреда пользовался
привилегией  держать  всю  ночь открытыми кабаки и трактиры. Добряк Этельред
выдал  эту привилегию с той целью, чтобы "несчастные обыватели, преследуемые
жуликами,  могли  находить себе убежище во всякое время", но в конце концов,
эти кабаки и трактиры превратились в самые гнусные и опасные притоны.
     В  самом центре Сити, на улице Ред-Стрит, что в переводе значит Красная
улица,  стоял  один  из таких притонов, называвшийся трактиром "Висельника".
Это  и  был  излюбленный  притон  "Грабителей  морей",  одна из шаек которых
постоянно  оставалась  на  дежурстве  в  Лондоне,  чтобы доносить заправилам
преступной ассоциации о всякой наклевывающейся там добыче.
     Эта  шайка,  само  собой  разумеется, не теряла на суше времени даром и
грабила  частные дома, магазины, лавки, после всякого преступления скрываясь
на  каком-нибудь  из  своих  кораблей,  где,  конечно,  пропадал всякий след
грабителей и где их уже совершенно нельзя было найти.
     В  описываемый  вечер  в  таверне, вопреки обыкновению, было очень мало
народу.  Лишь  в  глубине скудно освещенной залы, в темном уголке, сидели за
столом  два  человека,  выбравшие,  должно  быть нарочно, такое место, чтобы
быть  подальше  от  света.  Один  из  них  был  мужчина богатырского роста и
сложения,  невольно  поражавший своими громадными формами всякого при первом
же  взгляде.  Богатырь,  очевидно,  знал,  в каком притоне сидит он со своим
другом,  но  знал  он также свою силу, и потому не мудрено, если держал себя
спокойно  и  самоуверенно.  Его  товарищ  тоже  не  обнаруживал  ни малейшей
робости.
     Собеседники  пили  белое  шотландское  пиво, наливая его себе в стаканы
прямо  из  крепкого  дубового  бочонка,  который  они велели поставить перед
собою тут же на столе. Богатырь всякий раз выпивал весь стакан залпом.
     Мистер  Боб,  хозяин таверны, далеко не был так беззаботно спокоен, как
его  два  случайных  посетителя.  Зная причину, почему грабители в тот вечер
запоздали  прийти в трактир, он знал также, что в десять часов эти почтенные
джентльмены  ворвутся  в  таверну  и  станут требовать, чтобы все те, кто не
принадлежит   к   их  шайке,  немедленно  удалились.  Принимая  во  внимание
богатырскую   фигуру   одного   из   посетителей,  мистер  Боб  основательно
предполагал,   что   требование   "Грабителей"  будет  исполнено  далеко  не
беспрекословно, и бормотал сквозь зубы:
     - Ну,  дружище  Боб,  у тебя непременно выйдет неприятность, если ты не
примешь заранее мер, чтобы предотвратить ее.
     Несчастный   трактирщик  смущенно  похаживал  около  двух  посетителей,
которые  продолжали  спокойно  беседовать  на каком-то иностранном языке, не
обращая ровно никакого внимания на хозяина.
     Между  тем  нужно  же было принять какие-нибудь меры, иначе "Грабители"
вышвырнут, без дальних разговоров обоих посетителей за дверь.
     Мистер  Боб  подходил  к  столу все ближе и ближе, описывая все более и
более  тесные  круги  и  беспрестанно  покашливая,  но посетители продолжали
показывать вид, что не замечают его.
     Трактирщик   всячески  подбадривал  себя,  даже  пристукивал  ногою  по
паркету, но все еще не решался заговорить.
     Положение  его  было,  в сущности, пренеприятное. Ведь как бы вежливо и
дипломатично  ни  составил он фразы, все-таки смысл ее мог быть только один:
"Заплатите,   господа,   за   то,   что  вы  скушали  и  выпили,  и  уходите
подобру-поздорову".
     Несколько раз он пробовал начать:
     - Гм!.. Кхе, кхе!.. Почтенные джентльмены!.. Кхе, кхе!..
     Но  "почтенные  джентльмены"  по-прежнему  делали вид, что не слышат, и
все  красноречие  мистера  Боба  разом  пропадало.  Он  был, вообще, человек
крайне  трусливый,  и  при малейшем затруднении душа у него уходила в пятки.
Чтобы  себя  подбодрить, он выпивал в таких случаях стаканов шесть джина, но
так  как  и  голова у него была довольно слабая, то мысли начинали путаться,
слова  не  шли  на язык, и мистер Боб бормотал что-то непонятное. Злые языки
говорили  тогда,  что  мистер  Боб  сделался  пьян,  но разумеется, это была
неправда.
     В   данном   случае   мистер   Боб,  желая  сохранить  ясность  мыслей,
ограничился  тремя  стаканами  и,  действительно,  почувствовал бодрость без
излишнего   возбуждения.   Медленными   шагами  подошел  он  к  посетителям,
тщательно  обдумывая  свою  речь и решившись во что бы то ни стало отклонить
прискорбное столкновение, грозившее разразиться в его почтенном доме.
     - Чего  от  нас  нужно  этому  дураку?  - спросил собеседник гиганта. -
Посмотри,  как он все время похаживает вокруг нас и мечется, точно медведь в
клетке.
     - Я  только  что хотел сказать тебе это же самое, - отвечал богатырь. -
Впрочем,  не  стоит  этим  заниматься;  мы  узнаем, что ему нужно, когда он,
наконец, решится заговорить.
     Затем, возобновляя прерванный разговор, гигант прибавил:
     - Итак, ты вполне уверен, что он не может нас узнать?..
     - Уверен вполне.
     - Относительно  тебя  я  нисколько не сомневаюсь: ты так сумел изменить
свою  наружность,  что  тебя  невозможно  узнать.  Я  бы  сам  способен  был
ошибиться,   хоть  мы  прожили  неразлучно  сорок  лет.  Честное  слово,  ты
положительно  неузнаваем...  Но  послушай,  Грундвиг,  скажи  по совести: не
ошибаешься  ли  ты? С лица я, действительно, стал совершенно не тот, но зато
мой рост, мое сложение... Ведь Красноглазый Надод - тонкая шельма.
     - Это  верно,  и  твои  опасения были бы совершенно справедливы, если б
нам  предстояло вступить с ним в разговор. Но здесь, в этой таверне, которая
сию  минуту  наполнится  всяким  сбродом,  Надод  на нас не обратит никакого
внимания.  Ему  не до нас, у него много разных других забот, да, наконец, он
ведь и не знает, что мы в Лондоне.
     - По крайней мере, уверен ли ты, что он сюда придет?
     - Я  ж  тебе говорил: его случайно встретил на улице Билль, плававший с
ним  на  "Ральфе".  Надод  сейчас  же  узнал  его и предложил ему вступить в
общество   "Грабителей".   Наш   матрос  притворился,  что  предложение  ему
понравилось,  и  Красноглазый  назначил ему здесь в трактире свидание, чтобы
окончательно условиться с ним.
     - Понимаю,  но  во  всяком  случае  Надод  такой  человек... С ним надо
постоянно быть настороже.
     - Для чего же бы стал он приглашать Билля сюда в таверну?
     - Он  прехитрый  злодей  и  прековарный.  Вообрази,  что  ему  пришло в
голову,  не  остался ли Билль на службе у Фредерика Биорна, бывшего капитана
Ингольфа,  а ныне герцога Норрландского и старшего в роде Биорнов. Разве он,
в  таком  случае,  не  способен  заманить  Билля  в  западню,  чтобы  узнать
намерения герцога относительно убийцы его отца и брата?
     - Ну, слава Богу, додумался, наконец! - засмеялся Грундвиг.
     - Да  ведь я ж это самое и толкую тебе вот уже битый час, объясняя, для
чего мы сюда пришли.
     - Ты говорил все намеками какими-то... Сказал бы прямо, сразу...
     - Я  боялся,  что  ты  сочтешь  предприятие слишком опасным, - возразил
Грундвиг,   отлично   знавший,  каким  способом  можно  довести  Гуттора  до
желаемого диапазона.
     Богатырь слегка покраснел.
     - Слишком  опасным? - повторил он, поглядывая на свои громадные кулаки.
-  Да знаешь ли ты, что для меня расправиться со всеми этими грабителями, не
исключая  и их Красноглазого Надода, все равно, что выпить вот этот стакан с
пивом!
     С  этими  словами  богатырь  наполнил стакан до краев и выпил его одним
духом.


II

     Совет  мистера  Боба.  -  Цистерна.  -  Грабители.  - Мистер Ольдгам. -
Красноглазый  Надод.  -  Трое  против  пятидесяти.  -  Бегство.  -  Подвал в
трактире "Висельник".

     После   трагической  смерти  отца,  сделавшись  герцогом  Норрландским,
Фредерик   Биорн  энергично  принялся  за  дело  отмщения  убийцам.  Корабли
розольфской  эскадры,  под  личным  его начальством, а также под начальством
его  брата Эдмунда, деятельно выслеживали "Грабителей" и специально адмирала
Коллингвуда.  Но  адмирал  всегда  плавал в сопровождении целой эскадры, и о
нападении  на  него  открытою  силой нечего было и помышлять, поэтому герцог
Фредерик  решился  перенести  театр  своей деятельности в Лондон. Его агенты
выследили  Коллингвуда, а затем напали и на след Надода, благодаря случайной
встрече  последнего  с  Биллем,  бывшим  лейтенантом брига "Ральф", а теперь
командиром корабля "Олаф", присланного герцогом в Лондон.
     Гуттор  и  Грундвиг,  переговорив  с  Биллем,  решили  прийти в таверну
"Висельник"  и  попытаться,  нельзя  ли будет им схватить Надода и доставить
его  герцогу.  Вот  почему мы и застали их там, сидящими за столом и пьющими
пиво.
     - Однако,  что  мы  будем  делать,  если  Надод  нас  узнает? - спросил
Гуттор, которому эта мысль не давала покоя.
     Разумеется, богатырь тревожился не за себя, а за исход дела.
     - Это  будет  очень  неприятно,  потому что он не преминет натравить на
нас  всю свою шайку, - отвечал Грундвиг. - Нам придется силой пробивать себе
путь.
     - За это я берусь, - сказал богатырь.
     - Все-таки  это  будет  очень  досадно,  потому  что  Надод,  наверное,
увернется  от  нас  опять,  тем  более,  что  он, как мне сказал Билль, стал
совершенно неузнаваем.
     - Кстати,  что  же  это  наш  молодой  капитан так долго не приходит? Я
думал, что он должен был прийти одновременно с нами.
     - Он придет. Ведь еще рано: десяти часов нет.
     Эти  слова  были  сказаны как раз в тот момент, когда к разговаривающим
во второй раз приблизился мистер Боб, видимо желавший им сказать что-то.
     Грундвиг  догадался  об  этом  и  был  настолько добр, что поспешил ему
помочь.
     - Что  вам  угодно,  почтенный  хозяин?  -  спросил  он. - Вы как будто
собираетесь нам что-то сообщить.
     - Совершенно  верно,  джентльмен,  -  отвечал  Боб,  ободренный словами
Грундвига.
     Дальше,  однако,  он  не  мог  продолжать,  запнувшись  и  потеряв нить
придуманной речи.
     - Что  же  вы?  Говорите,  пожалуйста,  мы  вас  слушаем,  -  настаивал
Грундвиг.
     Часовая  стрелка  двигалась  до  ужаса быстро, и скоро в трактир должны
были  нагрянуть  "Грабители". Сознание грозящей опасности побудило, наконец,
почтенного мистера Боба собраться с духом, и он заговорил:
     - Гм!..  Гм!..  Я бы желал, почтенные джентльмены... Видите ли... Гм!..
Я  бы  желал  дать  вам  один  добрый совет...