ер  де  Краон,  ваш  враг,  -  отвечал  рыцарь, - вы нанесли мне
жестокое  оскорбление,  и  я  должен  вам  отомстить.  -  С этими словами он
поднялся  на стременах и, повернувшись к своим людям, воскликнул: - Вот тот,
кого я искал! А ну-ка!..
     И  он  бросился  на  коннетабля,  а  люди  его  стали  разгонять  свиту
Клиссона.  Хотя  мессир  Оливье  не  имел  при  себе  оружия и был застигнут
врасплох,  взять  его  оказалось  не так-то просто. Обнажив короткую, длиною
фута  в  два,  шпагу, которую он прихватил с собой больше для украшения, чем
для  защиты,  и  прикрыв  голову  левой  рукой,  он прижался вместе со своей
лошадью к стене, чтобы обезопасить себя сзади.
     - Убивать их всех, что ли? - кричали люди Пьера де Краона.
     - Всех!  -  отвечал  он,  нанося  удар  коннетаблю.  - А сейчас ко мне!
Сперва разделаемся с проклятым коннетаблем!
     Два-три  человека  отделились  от  остальных  и  подбежали  к  Пьеру де
Краону.
     Несмотря  на  силу  и ловкость Клиссона, столь неравная борьба долго не
могла  продолжаться, и в то время, как левой рукой он отражал удар, а правой
наносил  ответный,  шпага  мессира  де  Краона  вонзилась  в  его обнаженную
голову.  Клиссон  тяжко вздохнул, выронил шпагу и упал с лошади. При падении
он  толкнул  дверь  соседней  пекарни,  отчего  дверь  отворилась, и Клиссон
растянулся  на  земле,  так  что  половина  его  туловища  находилась в доме
булочника;  булочник,  пекший  в  то  время  хлеб,  услышал громкие голоса и
конский топот и отпер дверь, чтобы узнать, в чем дело.
     Мессир  Пьер де Краон хотел было въехать в пекарню верхом на лошади, но
дверь оказалась чересчур низкой.
     - Может, сойти да и прикончить его? - спросил один из людей Краона.
     Не  отвечая,  Краон  двинул лошадь прямо по ногам коннетабля. Видя, что
тот не подает признаков жизни, он сказал:
     - Нет  надобности,  с  него  и  этого довольно! Если он еще жив, то все
равно  долго не протянет. Он ранен в голову, и притом, ручаюсь вам, надежною
рукой! Итак, друзья, врассыпную! Сбор за Сент-Антуанскими воротами*.
     ______________
     *  Краон  назвал  Сент-Антуанские  ворота  потому,  что после восстания
"майотенов"  (1382  г.)  цепи  и  заграждения  у  этих  ворот  были сняты по
распоряжению самого коннетабля.

     Как  только  преступники  скрылись,  люди  коннетабля,  отделавшиеся, в
общем,  довольно  легко, собрались около своего господина. Булочник, который
его  узнал,  сразу  же  пригласил  всех  к  себе  в дом. Раненого уложили на
постель,  принесли свечи. Увидав широкую рану на лбу и столько крови на лице
и  одежде  коннетабля,  люди  его подумали, что он мертв, и подняли страшный
вопль.
     Между  тем  один  из  них  стремглав  бросился  во  дворец  Сен-Поль, и
поскольку  в  нем узнали слугу Клиссона, его провели к королю. Утомившись за
день  от  приемов и церемоний, Карл возвратился в свои покои и уже готовился
лечь  в  постель. В эту минуту к нему в спальню и вбежал бледный, испуганный
человек с криком:
     - О  ваше величество, ваше величество! Какая беда приключилась!.. Какое
несчастье!..
     - Что произошло? - встревожился король.
     - Мессир Оливье де Клиссон, ваш коннетабль, убит...
     - Кто совершил это преступление? - спросил Карл.
     - Увы,  неизвестно. Все произошло неподалеку от вашего дворца, на улице
Сент-Катрин...
     - Факелы!  Слуги,  скорее факелы! - приказал Карл. - Живым или мертвым,
но я хочу видеть моего коннетабля.
     Он  спешно набросил на плечи плащ, слуги обули его в башмаки; не прошло
и  пяти  минут, как вооруженные стражники и часовые были уже в сборе. Король
не  пожелал дожидаться лошади и вышел из дворца пешком в сопровождении одних
только  факелоносцев  и  двух  своих  камергеров - мессиров Гийома Мартеля и
Гелиона  де  Линьяка.  Шагал  он  быстро  и вскоре был уже у дома булочника.
Факелоносцы  и  камергеры  остались на улице, король же поспешно вошел в дом
и, сразу направившись к постели раненого, взял его за руку и сказал:
     - Это я, коннетабль, как вы себя чувствуете?
     - Любезный мой король... - еле слышно прошептал коннетабль.
     - Кто же изувечил вас, мой дорогой Оливье?
     - Мессир  Пьер  де  Краон  со  своими  сообщниками...  Они предательски
напали на меня, застали врасплох, когда я был безоружен...
     - Коннетабль,  -  сказал  король,  положив  ему  на  грудь свою руку, -
клянусь  вам,  ни  одного  преступника  еще  не ждала столь суровая кара. Но
сейчас надо позаботиться о вашем здоровье. Где наши врачи, где хирурги?
     - За ними послано, ваше величество, - ответил один из слуг коннетабля.
     В  эту  самую  минуту  вошли  медики. Король направился к тому, который
вошел первым, и подвел его к постели Оливье.
     - Осмотрите  моего  коннетабля,  господа, - обратился он к медикам, - и
скажите,  каково  его  положение, ибо ранение Клиссона тревожит меня больше,
чем встревожило бы мое собственное.
     Врачи  стали  осматривать коннетабля, но король был так нетерпелив, что
едва дал им время наложить повязку на рану.
     - Жизнь  его  под  угрозой?  Отвечайте  же  мне,  господа!  - поминутно
спрашивал он.
     Тогда  тот  из  врачей,  который  казался  наиболее  опытным  и умелым,
повернулся к королю и сказал:
     - Нет,  ваше  величество,  и  мы  вам ручаемся, что через две недели он
будет гарцевать на лошади.
     Король  поискал  какую-нибудь  цепочку,  кошелек,  словом,  что-нибудь,
чтобы  в  благодарность подарить этому человеку, но, ничего не найдя, просто
его поцеловал и тут же обратился к коннетаблю:
     - Надеюсь,  Оливье,  вы  слышали? Через две недели вы будете совершенно
здоровы,  как  будто  с  вами ничего и не случилось. Вы, господа, очень меня
обрадовали,  и мы не забудем вашего искусства. Теперь, Клиссон, думайте лишь
о  том,  чтобы поправиться, ибо я повторяю: ни одно преступление не каралось
так  сурово,  как  я покараю это преступление, ни один злодей не подвергался
за  свое злодейство такому жестокому наказанию, никогда за пролитую кровь не
лилось  еще столько крови, сколько прольется за вашу, Клиссон: положитесь на
меня, я отомщу!
     - Да   вознаградит  вас  господь  бог,  ваше  величество,  -  промолвил
коннетабль, - и особенно за то, что навестили меня.
     - И  не  в  последний раз, дорогой Клиссон: я хочу распорядиться, чтобы
вас поместили во дворец Сен-Поль, отсюда это ближе, чем ваш дом.
     Клиссон  уже  хотел  поднести  руку  короля  к своим губам, но Карл сам
по-братски поцеловал его.
     - Мне  пора,  - сказал он, - я жду к себе парижского прево, хочу отдать
ему кое-какие распоряжения.
     С  этими словами Карл простился с коннетаблем и вернулся во дворец, где
застал того, за кем посылал.
     - Прево,  -  начал  король, усевшись в кресло, - соберите людей: откуда
хотите,  откуда  сможете.  Посадите их на добрых коней и по полям и дорогам,
по  горам  и  долинам ищите этого предателя Краона, который нанес рану моему
коннетаблю.  Знайте:  если  вы  его  найдете,  схватите  и доставите нам, то
лучшей услуги оказать нам не сможете.
     - Государь,  я  сделаю  все,  что  в  моих силах, - заверил прево. - Но
скажите, в каком направлении он мог скрыться?
     - Ваше  дело  об  этом  справиться и все разузнать, - ответил король. -
Действуйте, да побыстрее. Ступайте.
     Прево вышел.
     Поручение  было не из легких. В ту пору четверо главных парижских ворот
не  запирались  ни днем, ни ночью: таков был приказ, отданный по возвращении
после  Розебекской  битвы, в которой король разбил фламандцев. А посоветовал
дать  такой  приказ  сам  мессир  Оливье  де  Клиссон для того, чтобы король
всегда  был хозяином в своем городе Париже, жители которого в его отсутствие
взбунтовались.  С  тех  пор  ворота  сняли  с петель, и они лежали на земле;
цепи,  преграждавшие  улицы  и  перекрестки,  тоже убрали, чтобы королевская
стража  могла  свободно  ходить  по ним в ночное время. И не удивительно ли,
что  мессир Оливье де Клиссон, хлопотавший об этом приказе, сам от него же и
пострадал?  Ибо если бы городские ворота были заперты и цепи висели на своих
местах,  Пьер  де  Краон  ни  за  что  не  осмелился бы нанести королю и его
коннетаблю  то  оскорбление,  которое он им нанес: он бы знал, что, совершив
преступление, непременно будет наказан.
     Но  ни ворот, ни цепей не было: явившись к месту сбора, Пьер де Краон и
его  сообщники увидели, что все пути им открыты. Одни говорят, что мессир де
Краон  переправился  через  Сену  по Шарантонскому мосту; другие утверждают,
будто  он  обогнул  укрепления,  миновал подножие Монмартра и, оставив слева
ворота  Сент-Оноре,  пересек реку у Понсона. Наверняка же можно сказать лишь
то,  что  часам  к  восьми он прибыл в Шартр вместе с теми из своих людей, у
кого  лошади  оказались  повыносливее;  остальные отстали по дороге: либо не
выдержали  их  лошади,  либо  они  боялись, что, прибыв столь многочисленным
отрядом,  могут  возбудить  подозрения.  В  Шартре один каноник, служивший у
Пьера  де  Краона  писарем,  добыл  ему,  сам не ведая для какой надобности,
других  лошадей,  и  через  час  тот  уже мчался по Мэнской дороге, а спустя
тридцать   часов   был   в  своем  замке  Сабле.  Только  здесь  он  наконец
остановился, ибо только здесь мог считать себя в безопасности.
     Тем   временем  по  приказанию  короля  парижский  прево  с  отрядом  в
шестьдесят  вооруженных  всадников  выехал  из  Парижа.  Он направился через
ворота  Сент-Оноре  и,  обнаружив  свежие  лошадиные следы, двигался по этим
следам  до Шеневьера. Увидев, что дальше следы ведут к Сене, прево справился
у  понсонского  сборщика  пошлины,  не  проезжал  ли кто через мост нынешним
утром.  Сборщик  ответил,  что  около  двух  часов  он  видел,  как  человек
двенадцать  на  лошадях  переехали  на  другую сторону реки, но он никого не
узнал,  потому  что  одни  были  с  ног  до головы закованы в латы, а другие
закутаны в плащи.
     - По какой же дороге они двинулись? - спросил прево.
     - По дороге на Эвре, - отвечал сборщик.
     - Так и есть, они едут прямо на Шербур! - воскликнул прево.
     И  он  направился  в Шербур, оставив дорогу на Шартр. Через три часа им
повстречался  некий  дворянин,  охотившийся  на  зайцев.  На их расспросы он
сказал,  что  утром  видел  человек  пятнадцать  всадников, которые, как ему
показалось,  были в нерешительности, куда им ехать, и в конце концов выбрали
дорогу  на  Шартр.  Дворянин этот сам проводил всадников до места, где они с
дороги  свернули в поле. Земля от недавних дождей была мягкой и рыхлой, и на
ней   действительно   виднелись  свежие  следы  проехавшего  здесь  довольно
большого  отряда.  Тогда  прево и его люди крупной рысью поскакали по дороге
на  Шартр,  но  поскольку они уже потеряли немало времени, в Шартре они были
только вечером.
     Они  узнали,  что  мессир Пьер де Краон проезжал тут поутру; им назвали
имя  каноника, у которого он завтракал и сменил лошадей, однако сведения эти
опоздали:  догнать преступника было невозможно. Поэтому прево приказал своим
людям возвращаться обратно в Париж, куда они и прибыли в субботу вечером.
     Герцог  Туренский,  со  своей  стороны, послал в погоню за своим бывшим
любимцем  мессира  Жана  де  Бар.  Тот  собрал  полсотни всадников и, выбрав
хорошую  дорогу,  отправился  в  путь вместе с отрядом через Сент-Антуанские
ворота;  однако,  не  найдя ни проводника, ни следов преступника, он свернул
вправо,  пересек  Марну  и  Сену  по  Шарантонскому мосту, прибыл в Этамп и,
наконец,  в  субботу  вечером  был в Шартре. Здесь он узнал то же самое, что
узнал  парижский  прево,  и  подобно ему, отчаявшись настигнуть того, за кем
они оба гнались, повернул обратно в Париж.
     Тем  временем  королевские  стражники,  дозором обходя деревни, нашли в
одном  селении,  неподалеку от Парижа, двух вооруженных людей и одного пажа,
которые,  загнав  своих  лошадей,  отстали  от  отряда  де Краона; их тотчас
схватили,  доставили  в  Париж и заключили в Шатле. Через два дня этих людей
отвели   на   улицу   Сент-Катрин  к  дому  булочника,  где  совершено  было
преступление,  и  там  отрубили  им  кисти  рук; затем их повели на рыночную
площадь и отрубили головы и, наконец, повесили за ноги.
     В  следующую  среду таким же образом расправились и со смотрителем дома
де  Краона:  зная  о преступлении, он не донес о нем и потому был подвергнут
той же казни, что и преступники, его совершившие.
     Каноник  же,  у  которого  мессир  Пьер  де  Краон  сменил лошадей, был
заключен  под  стражу  и предан церковному суду: У него конфисковали все его
имущество  и все доходы. По особой милости, да еще потому, что он настойчиво
утверждал,  что  ничего  не  знал  о  преступлении,  ему сохранили жизнь, но
приговорили к вечному тюремному заключению с содержанием на хлебе и воде.
     Что  касается  самого  мессира  Пьера  де  Краона,  то ему приговор был
вынесен  заочно: у него конфисковали все его владения, недвижимость передали
в казну, а земли поделили между герцогом Туренским и придворными.
     Адмирал  Жан  Венский,  которому было поручено завладеть замком Бернар,
явился  туда  ночью с вооруженными людьми; он приказал взять прямо в постели
жену  Пьера  де Краона, Жанну де Шательон, одну из красивейших женщин своего
времени,  и  вместе  с  дочерью  вышвырнуть  ее  из  замка.  Дом,  в котором
преступный  заговор  был  составлен, стерли с лица земли, даже место, где он
стоял,  перепахали  плугом,  а  участок  передали  кладбищу  Сен-Жан. Улица,
которую   де   Краон   назвал  своим  именем,  была  переименована  в  улицу
Злоумышленников, каковое имя она носит и по сию пору.
     Узнав  обо  всем этом, мессир Пьер де Краон решил, что оставаться долее
в  своем  замке  Сабле  ему небезопасно, и отправился к герцогу Бретонскому.
Последний  уже  знал,  чем  кончилась преступная затея, знал он и то, что их
общий  враг  остался  жив.  Вот  почему,  увидав  Пьера  де  Краона, который
смущенно  вошел  в  ту  самую  залу,  из  которой совсем еще недавно с таким
достоинством вышел, герцог не мог удержаться и громко крикнул ему:
     - Эх,  братец,  братец,  видать,  маловато  у  вас  силенок, если вы не
сумели убить человека, который был уже в ваших руках!
     - Ваша  светлость,  -  отвечал  Пьер  де Краон, - мне кажется, все духи
преисподней  охраняли  его  и  вырвали  из  рук моих, ибо я нанес ему шпагой
более  шестидесяти ударов. Когда он упал с лошади, то, клянусь вам, я считал
его  мертвым,  и его счастье, что дверь в пекарню была незаперта, так что он
оказался  наполовину  в  сенях,  вместо  того  чтобы  свалиться на улице. Не
случись этого, мы растоптали бы его копытами своих лошадей!
     - Да-да,  -  мрачно проворчал герцог, - но это случилось, не правда ли?
И  поскольку  вы  здесь,  я  не  сомневаюсь,  что  вскоре получу весточку от
короля.  Но что бы ни было, кузен мой, какую бы ненависть, какую бы вражду я
из-за  вас  на себя ни навлек, вам было обещано убежище в моем доме, так что
милости прошу.
     Старый  герцог  протянул  рыцарю  руку и приказал слуге принести вина и
бокалы.


                                 Глава VII

     Герцог  Бретонский  не  ошибался,  говоря об опасности, которой он себя
подвергает,  давая  приют  и  защиту  мессиру Пьеру де Краону. В самом деле,
спустя  три  недели  после  описанных  нами  событий у ворот его замка Эрмин
остановился  королевский  гонец,  именем короля спросил герцога и вручил ему
письмо, запечатанное печатью с гербом Франции.
     Письмо  это, впрочем, было обычным посланием сюзерена к своему вассалу:
от  имени  парижского  суда Карл требовал выдачи мессира Пьера де Краона как
убийцы  и  преступника и в случае отказа грозил герцогу Бретонскому, что сам
он,  Карл,  с  большим  отрядом  явится  за виновным. Герцог весьма достойно
принял  посланца  короля,  снял  с себя роскошную золотую цепь, надел ему на
шею  и  приказал  своим  слугам попотчевать гонца, пока он приготовит королю
ответ.  Через  день этот ответ был вручен гонцу вместе с новыми изъявлениями
щедрости.
     В  своем ответе герцог писал, что короля обманули, сказав, будто мессир
Пьер  де  Краон  находится  в  Бретани; что он ничего не знает ни о том, где
скрывается  этот  рыцарь,  ни  о  причинах  ненависти,  которую тот питает к
Оливье  де  Клиссону,  и  посему  просит  короля  считать  его  ни  в чем не
повинным.
     Королю  доставили ответ герцога, когда он заседал в совете. Он прочитал
его  несколько  раз, все больше и больше мрачнея, и, наконец, скомкав письмо
в руках, произнес, горько усмехнувшись:
     - Вы  знаете,  господа,  что  пишет  мне  герцог  Бретонский? Он честью
клянется,  что  и  ведать  не  ведает,  где прячется этот злодей и убийца де
Краон.  Не  кажется  ли  вам,  что  герцог  ставит  честь  свою  под угрозу?
Послушаем-ка ваше мнение.
     - Мой  славный  кузен,  -  сказал,  поднимаясь,  герцог Беррийский, - я
думаю,  герцог  Бретонский  говорит  правду и, если мессира де Краона у него
нет, отвечать за него он не может.
     - А вы, мой брат, что думаете об этом?
     - С  вашего,  государь,  соизволенья,  я полагаю, что герцог Бретонский
так ответил только для того, чтобы дать убийце время бежать в Англию и...
     Король прервал его:
     - И  вы, герцог, правы, так оно и есть на самом деле. Что касается вас,
любезный  дядюшка,  то  нам хорошо известно, что коннетабль не принадлежит к
числу  ваших друзей, и мы слышали, хотя о том вам и не говорили, что в самый
день  убийства  вас  посетил  человек,  близкий  к  де  Краону, и известил о
заговоре,   а  вы,  якобы  не  очень  поверив  его  словам  да  и  не  желая
расстраивать   праздник,  не  воспрепятствовали  этому  черному  делу.  Нам,
любезный  дядюшка,  это известно, да притом еще из верного источника. Однако
ж  у  вас  есть  средство  доказать  нам,  что  мы  заблуждается или что нас
неправильно  осведомили. Средство это - вместе с нами отправиться в Бретань,
где  мы  собираемся  вести  войну. Терпеть герцога Бретонского долее мы не в
силах.  Не  поймешь,  кто  он есть: ни англичанин, ни француз, ни визжит, ни
лает!  Бретань  не  может  забыть, что в прошлом она была королевством, и ей
нелегко  превратиться  в  провинцию.  Ну  что ж, если надо, мы нанесем такой
удар  бретонской  герцогской короне, что с нее осыплются виноградные листья,
мы  обратим ее в баронство и принесем в дар одному из наших верных слуг, как
приносим  теперь  в дар брату нашему герцогство Орлеанское вместо герцогства
Туренского.
     Герцог поклонился.
     - Да-да,  брат  мой,  -  продолжал король, - и мы вам даруем его таким,
каким  было  оно при Филиппе, со всеми приносимыми им доходами, со всеми его
землями,  так  что отныне мы более не будем называть вас герцогом Туренским,
ибо  Турень с сего дня присоединяется к владениям короны, а станем именовать
герцогом  Орлеанским, ибо отныне это герцогство принадлежит вам. Вы слышали,
любезный  дядюшка,  мы  все отправляемся в поход, и вы, разумеется, вместе с
нами.
     - Государь,  -  ответил  герцог Беррийский, - сопровождать вас повсюду,
куда  бы вы ни отправлялись, для меня радость. Однако думается мне, и нашему
кузену герцогу Бургундскому следовало бы к нам присоединиться.
     - В  чем  же дело? Мы будем просить его оказать нам такую честь, а если
этого  недостаточно,  то и прикажем. Если же и этого окажется мало, тогда мы
сами  пожалуем за ним. Вам нужно наше слово, что без герцога Бургундского мы
не  двинемся в путь? Мы вам это слово даем. Когда оскорбляют короля Франции,
оскорбляют  все французское дворянство, и если королевский герб подвергается
бесчестию,  ни  один герб не остается незапятнанным. Готовьтесь же, любезный
дядюшка, меньше чем через неделю мы выступаем.
     На  этом  король  закрыл  заседание  совета,  чтобы еще посовещаться со
своими  секретарями.  В  тот  же  день  двадцать именитых вельмож во главе с
герцогом