и
ногами  стали на французскую землю, ибо владели теперь двумя пограничными ее
областями:  Гиенью,  присягнувшей  англичанам на верность, и завоеванной ими
Нормандией.  Двум  вражеским  армиям  довольно было двинуться навстречу друг
другу,  чтобы,  соединившись, пройти всю Францию, насквозь, подобно тому как
шпага  проходит  сквозь  сердце. Весь позор за взятие Руана полностью лег на
герцога  Бургундского, который видел падение нормандской столицы, и хотя ему
достаточно  было протянуть руку, чтобы ее спасти, он этого не сделал. Друзья
герцога  просто не находили слов для его непостижимого бездействия, враги же
назвали  такое  бездействие  изменой.  Окружение  дофина  нашло в этом новое
оружие  против  герцога,  ибо  если  сам  он  и не вручил англичанам ключей,
открывавших  им  ворота к Парижу, он по меньшей мере позволил врагу овладеть
этими  ключами;  ужас,  объявший  людей,  был  столь  велик, что при вести о
взятии  столицы  двадцать  семь  городов Нормандии открыли перед англичанами
свои ворота*.
     ______________
     *  На  правом  берегу Сены это были: Кодебек, Монтивилье, Дьепп, Фекан,
Арк,  Нефшатель,  Деникур,  Э,  Моншо. На левом берегу: Вернон, Мант, Гурна,
Онфлер,  Пон-Одемер,  Шато-Молино,  Ле-Трэ,  Танкарвиль,  Абрешье,  Молеври,
Водлемон,    Белленкомбр,    Невиль-Фонтэн,    Ле-Бур-Прео,   Нугон-Дурвиль,
Лонжанирэ,  Сен-Жермен-сюр  Кальи,  Боземон, Брэ, Вильтер, Шатель-Шениль, Ле
Буль, Галинкур, Ферри, Фонтэн-ле-Бэк, Крепен и Факвиль.

     Когда  парижане  увидели  все это, когда они узнали, что враг находится
не  далее  чем  в  тридцати  лье  от  их  города,  парламент,  университет и
парижские  граждане  направили  посольство  к  герцогу Жану; они просили его
возвратиться  вместе с королем, королевой и всем его войском, чтобы защищать
столицу  королевства.  Единственный  ответ  герцога  состоял  в  том, что он
послал  им  своего  пятнадцатилетнего племянника Филиппа, графа де Сен-Поль,
наделив  его  правами  наместника короля и поручив руководить всеми военными
делами  в  Нормандии, Иль-де-Франсе, Пикардии, в округах Санлис, Мо, Мелен и
Шартр.  Когда  парижане увидели этого ребенка, посланного для их защиты, они
поняли,  что  брошены  на  произвол судьбы точно так же, как были брошены их
руанские  братья.  Это  тоже  послужило  поводом  к тому, что против герцога
Бургундского поднялся ропот недовольства.


                                 Глава XXV

     В  одно погожее весеннее утро - было это в начале мая следующего года -
по  реке  Уазе  с помощью десяти гребцов и маленького паруса, словно водяная
птица,  плыла  изящная лодка, нос которой был сделан в виде лебединой шеи, а
корма  скрыта  шатром,  украшенным геральдическими лилиями и флагом с гербом
Франции.  Занавески  шатра  с  солнечной  стороны  были  распахнуты, так что
первые  лучи  утреннего  майского  солнца, первое теплое дуновение душистого
животворного  воздуха  весны  проникали к особам, которых скрывал шатер. Под
его  алым  пологом,  на  богатом,  шитом  золотом  голубом  бархатном ковре,
опершись  на  такие  же  бархатные  подушки,  сидели  или,  вернее  сказать,
возлежали две женщины, а позади них в почтительной позе стояла третья.
     Во  всем  королевстве трудно было бы найти еще трех женщин, равных этим
по  своей  красоте,  наиболее  законченные  и  несхожие  типы которой случаю
угодно  было  соединить  вместе  на  этом небольшом пространстве. Старшая из
трех  уже  знакома  читателю по описанию, сделанному нами выше. На бледном и
гордом  ее  лице играл багряно красный отсвет, отбрасываемый алой тканью, на
которую  падали лучи солнца, и это сообщало ему какое-то странное выражение.
Женщина эта была Изабелла Баварская.
     Девочка,  что  лежала  у  ног королевы, положив головку ей на колени, и
чьи  маленькие  ручки  Изабелла  держала  в  своей  руке, - темные, убранные
жемчугом  крупные  локоны  ребенка выбивались из-под златотканой шапочки, ее
бархатистые,  как  у  итальянок,  глаза в едва заметной улыбке бросали такие
кроткие  взоры, что они казались несовместимыми с их чернотой, - девочка эта
была  юная  принцесса  Екатерина,  нежный и чистый голубок, которому суждено
было  вылететь  из  гнезда, чтобы принести двум враждующим народам оливковую
ветвь мира.
     Женщина,  стоявшая  позади,  склонив  на полуобнаженное плечо белокурую
головку,  была  госпожа  де  Тьян,  супруга де Жиака. Вся воздушная, с такой
тонкой   талией,   что,  казалось,  она  готова  переломиться  от  малейшего
дуновения, с ротиком и ножками ребенка, женщина эта походила на ангела.
     Против  нее,  опершись  о  мачту и касаясь одной рукой эфеса шпаги, а в
другой  держа  бархатную шапку на куньем меху, стоял мужчина и взирал на эту
картину в стиле Альбани: то был герцог Жан Бургундский.
     Сир  де  Жиак  пожелал  остаться в Понтуазе; он принял на себя заботы о
короле,  который хоть и выздоравливал понемногу, но не мог еще участвовать в
предстоящих  вскоре  переговорах. Впрочем, несмотря на сцену, описанную нами
в  одной  из  предшествующих глав, в отношениях герцога, сира де Жиака и его
жены  ничто  не  изменилось,  и  оба любовника, в молчании устремившие глаза
друг  на  друга,  поглощенные  мыслью  о своей любви, не подозревали, что их
любовная  связь  была  открыта  в  ту  самую ночь, когда сир де Жиак исчез в
Бомонском лесу, увлекаемый Ральфом, который несся по следам незнакомца.
     В  ту  минуту, в которую мы привлекли внимание нашего читателя к лодке,
плывшей  вниз  по  Уазе,  лодка  эта  почти совсем приблизилась к месту, где
должна  была  высадить своих пассажиров, и оттуда на небольшой равнине между
городом  Меленом и рекой уже можно было видеть множество палаток, отмеченных
либо  флагами  с  гербами Франции, либо штандартами с английским гербом. Эти
палатки  были поставлены друг против друга на расстоянии сотни футов одна от
другой,  так что они заслоняли собою два лагеря. В середине пространства, их
разделявшего,   возвышался  открытый  павильон,  две  противоположные  двери
которого  были обращены к двум входам в парк, запиравшийся крепкими воротами
и  окруженный  сваями  и  широкими  рвами.  Парк  этот скрывал от взоров оба
лагеря,  и  каждая  из  его  застав  охранялась отрядом в тысячу человек, из
которых   один   принадлежал  французской  и  бургундской  армии,  а  другой
английской.
     В   десять   часов   утра   ворота  парка  с  обеих  сторон  отворились
одновременно.  Заиграли  трубы, и с французской стороны вошли особы, которых
мы  уже  видели  в  лодке,  а  навстречу  им, с противоположной стороны, шел
король   Генрих  V  Английский  в  сопровождении  своих  братьев  -  герцога
Глочестера   и  герцога  Кларенса.  Две  эти  небольшие  царственные  группы
двигались   к   павильону,   чтобы   встретиться  под  его  сводами.  Герцог
Бургундский  шел  с  королевой  Изабеллой  по  правую  руку  и  с принцессой
Екатериной  -  по  левую;  короля  Генриха  сопровождали  его братья, а чуть
позади шел граф Варвик.
     Войдя   в   павильон,  где  должно  было  состояться  свидание,  король
почтительно  поздоровался  с королевой Изабеллой и поцеловал в обе щеки ее и
принцессу  Екатерину. Герцог же Бургундский чуть преклонил колено, но король
тотчас  протянул  ему руку, поднял его, и два могущественных властелина, два
отважных  рыцаря,  сойдясь  наконец  лицом  к  лицу,  некоторое  время молча
смотрели  друг на друга с любопытством людей, не раз желавших встретиться на
поле  сражения. Каждый из них хорошо знал силу и могущество руки, которую он
в  эту  минуту  пожимал:  недаром  один удостоился прозвания Неустрашимый, а
другой был прозван Победителем.
     Между  тем  вскоре  король  обратил  все  свое  внимание  на  принцессу
Екатерину,  чье  прелестное  лицо  поразило  его еще тогда, когда под Руаном
кардинал  Юрсен  впервые представил ему ее портрет. Он проводил принцессу, а
также  королеву  и  герцога к местам, которые были для них приготовлены, сел
против  них  в  подозвал  графа  Варвика, чтобы тот служил ему переводчиком.
Подойдя, граф опустился на одно колено.
     - Государыня   королева,   -   начал  он  по-французски,  -  вы  желали
встретиться  с  нашим  всемилостивейшим  государем  королем  Генрихом, чтобы
обсудить  с  ним  возможности  заключения  мира  между  двумя королевствами.
Желая,  как  и  вы,  этого  мира,  его  величество  немедленно согласился на
свидание  с вами. И вот вы встретились друг с другом, судьба обоих народов в
ваших   руках.   Говорите  же,  государыня  королева,  говорите,  милостивый
государь  герцог,  и  да поможет господь вашим царственным устам найти слова
примирения!
     По  знаку  королевы герцог Бургундский встал с места и, в свою очередь,
сказал:
     - Мы  получили  условия  английского  короля.  Они состоят в следующем:
выполнение  договора, заключенного в Бретиньи*, отказ французов от Нормандии
и  абсолютный  суверенитет  английского  короля  в отношении земель, которые
отойдут  к  нему  по  договору.  Вот  какие  возражения  к этому имеет совет
Франции.
     ______________
     * По этому договору король Иоанн был выпущен на свободу.

     С этими словами герцог передал пергамент графу Варвику.
     Король  Генрих  попросил  день сроку, чтобы ознакомиться с возражениями
французов  и  сделать  свои замечания. Потом он встал, подал руку королеве и
принцессе  Екатерине  и  проводил  их  до самого шатра, выказывая почтение и
нежнейшую  вежливость,  красноречиво  говорившие  о  том  впечатлении, какое
произвела на него дочь французских королей.
     На  другой день состоялась новая встреча, но принцесса Екатерина на ней
не  присутствовала.  Король  Генрих,  казалось,  был  недоволен.  Он  вернул
герцогу  Бургундскому  пергамент,  полученный от него накануне. Встреча была
короткой  и  прошла  весьма  холодно.  Под каждым возражением совета Франции
английский   король   собственноручно  вписал  столь  тяжкие  дополнительные
условия,  что  ни  королева,  ни  герцог  не  осмелились  взять  на  себя их
принятие*.  Они отправили эти условия королю в Понтуаз, настойчиво прося его
на  них согласиться, поскольку мир любой ценою, говорили они, - единственное
средство спасти королевство.
     ______________
     *  Ниже  приводятся  возражения  французов  и  дополнительные  условия,
вписанные английским королем.
     1. Английский король откажется от французской короны.
     Король  согласен  при  условии, что будет добавлено: это не относится к
тому, что отойдет к Англии по договору.
     2.  Он  откажется  от  Турени,  Анжу,  Мэна  и  от верховной власти над
Бретанью.
     Этот пункт король отклоняет.
     3.  Он  примет  обязательство,  что ни он сам и никто из его преемников
никогда  не  допустят  передачи  французской  короны ни одному лицу, которое
претендовало бы на то, что имеет на это право.
     Король  согласен,  однако при том условии, что и другая сторона сделает
то же самое по отношению к областям и владениям Англии.
     4.  Он  запишет  свои  отказы,  обещания и обязательства в той форме, в
какой король Франции и его совет пожелает, чтобы это было сделано.
     Этот пункт король не принимает.
     5.  Взамен  Понтье  и  Монтрея  королю Франции будет позволено уступить
что-либо  равноценное  в  том  месте  его  королевства,  в  каком  он сочтет
удобным.
     Этот пункт король отклоняет.
     6.  Поскольку  в  Нормандии  остаются  еще  различные крепости, которые
английский  король  не  захватил,  но которые должны быть ему уступлены, он,
приняв  это во внимание, откажется от всех других завоеваний, сделанных им в
других  местах;  каждый  вернется в свои владения, где бы они ни находились;
кроме того, между обоими королями будет заключен союз.
     Король  одобряет  это  при  условии,  что шотландцы и бунтовщики в этот
союз включены не будут.
     7.  Английский  король  возвратит  600000  экю, данных королю Ричарду в
приданое  за  принцессой  Изабеллой,  и  400000  экю  в возмещение стоимости
драгоценностей принцессы, оставшихся в Англии.
     Король  согласен  удовлетворить  это  требование,  выплатив то, что еще
остается  уплатить  за  выкуп  короля  Иоанна,  но  он  просит  учесть,  что
драгоценности  принцессы  Изабеллы  не  стоят и четвертой части того, что за
них требуют.

     Король   Франции   находился   как  раз  в  том  состоянии  умственного
просветления,  которое  можно  сравнить  с  предрассветными сумерками, когда
дневной  свет,  еще  не  победив  ночного  мрака,  позволяет  различить лишь
смутные  и  зыбкие  очертания  предметов, когда лучи солнца осветили вершины
только  самых  высоких  гор,  но  долина  еще тонет во тьме. Так и в больном
мозгу  короля  Карла  первые  проблески  разума коснулись своими лучами лишь
самых   несложных  мыслей,  самых  простых  побуждений;  к  соображениям  же
государственным,  к  рассуждениям  о  политической  выгоде  его  помраченное
сознание  было  не  способно.  Такие  минуты, обычно следовавшие у короля за
периодами  глубокого  физического упадка, всегда сопровождались вялостью ума
и  воли,  и  тогда  старый  монарх уступал любым требованиям, пусть даже они
вели  к  результатам,  совершенно несообразным с его собственными интересами
или  с  интересами  королевства. В такие минуты просветления король нуждался
прежде  всего  в  ласке  и  покое,  и  только  они могли дать его организму,
подорванному  междоусобными  распрями,  войной,  народными возмущениями, тот
целительный  отдых,  в  котором  так  нуждалась  его  до времени наступившая
старость.  Конечно,  если бы он был обыкновенным парижским горожанином, если
бы   до   того   состояния,  в  котором  он  находился,  довели  его  другие
обстоятельства,  то  тогда  любящая  и любимая семья, душевный покой, уход и
забота  могли  бы  еще на многие годы продлить жизнь этого слабого существа.
Но  он  был  королем!  Соперничающие партии рыкали у подножия его трона, как
львы  вокруг  пророка  Даниила.  Из  трех  его сыновей, составлявших надежду
королевства,   двое  старших  преждевременно  умерли,  и  он  даже  не  смел
доискиваться  причин  их смерти; один только младший, белокурый мальчуган, и
остался  у него. И часто, в припадках безумия, среди злых демонов, терзавших
его  воспаленный  мозг,  младший  сын  чудился  Карлу,  словно ангел любви и
утешения.  Но  и  этого сына - последнее дитя его, последний отпрыск старого
корня,  сына,  который  тайком,  по ночам приходил иногда в мрачную одинокую
комнату   отца,   покинутого   слугами,   забытого  королевой,  презираемого
могущественными  вассалами, и утешал старика ласковым словом, дыханием своим
согревал  его  руки,  поцелуями стирал морщины с его чела, - этого сына тоже
безжалостно  увлекла  и  разлучила  с  ним  междоусобная  война. И с тех пор
всякий  раз,  если  случалось,  что  в борьбе души и тела, разума с безумием
разум  одерживал  верх,  все  как  бы  стремилось к тому, чтобы сократить те
недолгие  минуты  просветления,  когда  король снова брал бразды правления в
свои  руки  из  рук  людей,  злоупотреблявших  доставшейся  им  властью;  и,
напротив,  едва  только не до конца побежденное безумие одолевало разум, оно
сразу  же  находило  себе  верных  помощников и в королеве, и в герцоге, и в
вельможах,  и  в  слугах  -  словом,  во всех тех, кто управлял королевством
вместо короля, ибо сам король управлять им уже не мог.
     Карл  VI в одно и то же время чувствовал и беду, и свое бессилие помочь
ей;  он  видел,  что  королевство раздирают три партии, совладать с которыми
может  лишь  твердая  рука;  он понимал, что здесь необходима воля короля, а
он,   несчастный,  безумный  старик,  едва  ли  был  даже  тенью  настоящего
правителя.  Как  человек,  внезапно  застигнутый землетрясением, Карл видел,
что  рядом  с  ним рушится огромное здание феодальной монархии; и, сознавая,
что  у  него  нет  ни  сил  поддержать  его  свод, ни возможности бежать, он
покорно опустил свою седую голову и, смирившись, ожидал гибели.
     Ему  подали  послание  герцога  и  условие  английского  короля,  слуги
оставили  его одного в комнате; что же до придворных, то их у него давно уже
не было.
     Карл  прочитал  роковые  слова,  вынуждавшие  законное  право  идти  на
соглашение  с силой. Он взял в руки перо, чтобы поставить свою подпись, но в
ту  минуту,  когда  он  уже  готов  был  написать те несколько букв, которые
составляют  его  имя,  он вдруг подумал о том, что каждая из этих букв будет
стоить  ему  французской  провинции.  Тогда  он  отбросил  перо,  в отчаянии
схватился за голову и горестно воскликнул:
     - Милосердный боже! Смилуйся надо мною!..
     Около  часа  уже  его  одолевали бессвязные мысли; среди них он пытался
ухватиться   за  что-то,  хотя  бы  напоминающее  определенное  человеческое
желание,  но его возбужденный мозг не в силах был ни на чем сосредоточиться:
одна  мысль,  ускользая  от него, будила тысячи новых мыслей, никак с нею не
связанных.  Карл  чувствовал,  что  в  этом  кошмарном  бреду остатки разума
вот-вот  покинут  его,  и он сжимал голову обеими руками, словно силился его
удержать.  Земля  уходила  у  него  из-под  ног,  в  ушах  шумело, перед его
закрытыми  глазами  мелькали огни; он чувствовал, как на его лысеющую голову
обрушивается адское безумие и уже грызет череп своими беспощадными зубами.
     В  эту  страшную для Карла минуту дверь, охранять которую было доверено
сиру  де  Жиаку,  тихонько  отворилась,  и  в  комнату  бесшумно,  как тень,
проскользнул  молодой  человек. Опершись на спинку кресла, где сидел старик,
он  сочувственно  и с почтением посмотрел на него, потом склонился к его уху
и прошептал всего два слова:
     - Отец мой!..
     Слова  эти  произвели  магическое  действие  на  того,  к кому они были
обращены;  при  звуках  знакомого  голоса  Карл  широко  распростер руки, не
разгибаясь,   приподнял   голову,   губы   его   задрожали,  глаза  смотрели
неподвижно:  он  не смел еще обернуться назад, так он боялся, что голос этот
ему только почудился и что на самом деле ничего не было.
     - Это  я, отец мой, - снова произнес ласковый голос, и молодой человек,
обойдя вокруг кресла, тихо опустился на колени у ног старика.
     Король  какое-то время смотрел на сына блуждающим взором, потом вдруг с
криком  обвил  его  шею  руками,  прижал его голову к своей груди и прильнул
губами к белокурым кудрям с любовью, походившей на неистовство.
     - О!..  О  мой сын, дитя мое, мой Карл!.. - шептал старик прерывающимся
от  плача  голосом,  и  слезы лились у него из глаз. - Любимое мое дитя, это
ты,  ты!..  В  объятиях  старого  отца  твоего!.. Да правда ли это?.. Правда
ли?.. Говори же еще, говори...
     Потом,  отодвинув  обеими руками голову сына, он вперил свой блуждающий
взгляд  в его глаза. Юноша, который тоже не в силах был вымолвить слова, так
душили  его  слезы, улыбаясь и плача одновременно, сделал отцу знак головою,
что он не ошибается.
     - Как  ты  сюда  попал?  Какими путями добирался? - спрашивал старик. -
Каким  опасностям  подвергал  себя  ради  того,  чтобы меня увидеть? Будь же
благословен,  дитя  мое,  за  твое  сыновнее  сердце.  Да  благословит  тебя
господь, как благословляет тебя твой отец!
     И несчастный король снова покрыл сына поцелуями.
     - Отец,  - сказал ему дофин, - мы были в Мо, когда узнали о переговорах
для  обсуждения  мирного  договора  между  Францией  и  Англией. Но нам было
известно также, что из-за болезни вы не могли принять в них участия.
     - Как же ты узнал об этом?
     - Через  одного  друга,  преданного  и вам и мне, отец мой, через того,
кому поручено охранять по ночам эту дверь...
     И юноша указал на дверь, через которую вошел.
     - Через  сира  де  Жиака?  -  в  испуге  спросил  король.  Дофин сделал
утвердительный знак головою.
     - Но  ведь этот человек приверженец герцога! - продолжал король едва ли
не  в  ужасе.  -  Быть  может,  он и впустил-то