дабы в этом святом деле быть подле
их  сеньора  графа Жана; после этого вторичного обложения герцог получил еще
шестьдесят тысяч крон.
     Приготовления  прошли  как  нельзя  более  быстро,  к 15 мая все было в
полной  готовности,  граф  Жан  дал  сигнал к выступлению и сам отправился в
дорогу.  За  ним  последовало более тысячи рыцарей и дворян, отличавшихся не
только  знатностью,  но  и  отвагой;  среди них были коннетабль Франции граф
д'Э,  господа  Анри  и Филипп де Бар, сир де Куси, господин Ги де Ла Тремуй,
маршал  Франции  господин  Бусико,  Рено де Руа, сеньор де Сенпи и, наконец,
Жан  Венский.  На двадцатый день месяца мая армия вошла в Лотарингию, затем,
миновав   графства  Бар  и  Бургундию,  переправилась  через  Рейн,  сделала
остановку  в  Вюртемберге  и  достигла  Австрии,  где ее уже поджидал герцог
Австрии,  -  люди, составлявшие это воинство, были приняты как дорогие гости
со  всевозможными  почестями.  Там  каждый  отправился  своим путем, ибо это
облегчало поход, сговорившись предварительно о встрече в Буде, в Венгрии.
     Между  тем в Париже развертывались следующие события: из Англии прибыли
послы,  чтобы просить для короля Ричарда руки Изабеллы Французской, впрочем,
совсем  еще  юной. Это родство, если б не возраст принцессы, было желательно
со  всех  точек  зрения:  Ричард  был  королем  Англии  и мог стать надежным
союзником   Франции.   Больше   того,   оно   навсегда   положило  бы  конец
междоусобице,  которая  в  продолжение четырех столетий изнуряла два народа,
родившихся  на  одной  и  той же земле, эти две ветви одного ствола; порознь
они  были  слабы, вместе - могли бы противостоять любой буре. Итак, вопрос о
браке  был решен, Изабеллу Французскую нарекли невестой Ричарда Английского,
на  будущий  год  он  приедет за ней в Кале*, где Карл Французский отдаст ее
ему в жены.
     ______________
     *  Скрепление союза состоялось действительно в церкви св.Николая в Кале
4 ноября 1395 года.

     Предписания   мэтра   Гийома   насчет   здоровья   короля   исполнялись
неукоснительно,  особенно  когда  речь шла о развлечениях. Дня не проходило,
чтобы  не  совершалась  прогулка  верхом,  не  давался  обед  в Лувре или во
дворце,  а каждый вечер во дворце Сень-Поль устраивались танцы; приближенные
изощрялись   в   хитроумных  выдумках,  лишь  бы  угодить  королю,  и  самые
невероятные  из них тот особенно приветствовал. Что касается Одетты, то она,
скромная,  всегда  печальная,  и  так  держалась  вдали от увеселений, а тут
обнаружилось, что ее ждет святое материнство.
     Король  любил  ее  глубокой, полной признательности любовью, на которую
способны  лишь  возвышенные натуры; он ежедневно находил час, чтобы провести
его  в  обществе  своей  милой  врачевательницы, и среди празднеств, которые
заканчивались  ночью  и  возобновлялись  вечером, этот час был самым ярким в
его жизни.
     Мы  подвинули  наш  рассказ  к  тому месту, когда шевалье Вермандуа, из
свиты  короля,  задумал  жениться  на немке - приближенной королевы. Высокие
покровители  молодых,  поразмыслив,  решили  сочетать  их  браком  во дворце
Сен-Поль,   и  тут  со  всех  сторон  посыпались  предложения,  как  сделать
празднество   приятным   и   радостным,   таким,   какого   еще  не  бывало.
Предполагалось,  что  будет  устроен  костюмированный  бал, и король склонял
Одетту  принять  участие в бале, но она решительно отказалась, сославшись на
слабость и предвидя возможную опасность для ее положения.
     Приближался  день  свадьбы,  все  втихомолку  готовились к празднеству,
помышляя  лишь  об  одном:  чем бы поразить собрание. Бал открылся кадрилью,
маски   были   обычные;   но   в   одиннадцать   часов   послышались  крики:
"Расступись!",  пиковый и бубновый валеты, одетые в соответствующие костюмы,
с  алебардами  в руках, встали по обе стороны двери, и дверь почти тотчас же
отворилась,  пропустив  игру  в  пикет;  короли  шествовали друг за другом в
порядке  старшинства:  первым  шел Давид, за ним - Александр, далее - Цезарь
и,  наконец,  -  Карл  Великий.  Каждый  подавал  руку  даме своей масти, за
которой  тянулся шлейф, поддерживаемый рабом. Первый раб был наряжен как для
игры  в  мяч, второй - в бильярд, третий изображал шахматы, четвертый - игру
в  кости.  Далее следовали, составляя штат королевского двора, десять тузов,
одетых  гвардейскими  капитанами  и возглавлявших каждый девять карт. Кортеж
замыкали  трефовый и червовый валеты; они затворили двери, дав таким образом
понять,  что  все  в  сборе.  Тотчас  дали сигнал к танцам, и короли, дамы и
валеты  составили кружки по три - по четыре одинаковых фигуры, - это привело
всех  в  неописуемый  восторг,  затем  красные масти встали с одной стороны,
черные  с  другой  - и игра завершилась общим контрдансом, где смешались все
масти и люди разных полов, возрастов и рангов.
     Еще  не  смолкло  веселье, вызванное выдумкой, которую все нашли весьма
забавной,   как  в  соседней  зале  раздался  чей-то  голос,  на  варварском
французском  языке  потребовавший,  чтобы ему указали, где вход. Все решили,
что  это  новая  маскарадная  затея,  и выразили готовность поддержать ее. И
вправду,  тот,  кто  требовал  указать  ему  вход, был вождь дикого племени,
тянувший  за  веревку  пятерых  своих  подданных, привязанных друг к другу и
облаченных  в белые балахоны, на которые с помощью смолы были наклеены нити,
выкрашенные  в  цвет  волос,  -  создавалось впечатление, что мужчины наги и
волосаты,  как  сатиры. Дамы вскрикнули и отпрянули назад, а в середине залы
образовался  круг,  где  и  принялись  отплясывать  свой  дикий  танец вновь
прибывшие.  Через несколько секунд дамы осмелели до того, что приблизились к
дикарям,  только  герцогиня  Беррийская  одиноко  стояла  в  уголке. Главарь
дикарей,  чтобы  попугать  бедняжку, устремился прямо к ней. Вдруг раздались
громкие  крики:  герцог  Орлеанский  неосторожно приблизил факел к одному из
дикарей,  и  все  пятеро  тотчас  оказались  объятыми  пламенем. Один из них
бросился  к  дверям,  другой же, не помышляя о собственном спасении, забыв о
боли, кинул в залу потрясшие всех слова:
     - Спасайте короля! Небом заклинаю, спасайте короля!
     Тогда  герцогиня  Беррийская, решив, что подошедший к ней вождь дикарей
не  кто  иной,  как  сам  Карл,  обхватила его обеими руками, но он рвался к
своим  товарищам,  хотя  ничем  не  мог  им  помочь  и ему грозила опасность
сгореть  вместе  с  ними;  однако  герцогиня  крепко  держала его и звала на
помощь.  Отовсюду  неслись  крики  отчаяния,  и  все  тот  же голос тревожно
взывал:
     - Спасайте короля! Спасите короля!
     Четверо  охваченных огнем мужчин являли собой ужасное зрелище. Никто не
пытался  приблизиться  к ним: смола горячим потоком сочилась из них и капала
на  пол,  они  рвали  на себе одежду - эту тунику Нееса - и вместе с тряпьем
вырывали  куски  живого мяса; жалость и ужас брал, говорит Фруассар, слышать
вопли  и смотреть на тех, кто находился в полночный час в этой зале; двое из
четверых,  уже  мертвые,  распростерлись  на  полу  - один был герцог Жуани,
другой  -  сир  Эмери  де  Пуатье,  а  двух  других  унесли обгоревшими в их
особняки,  то  были  мессир  Анри де Гизак и побочный сын де Фуа, у него еще
достало сил, не думая о своих муках, слабеющим голосом сказать:
     - Спасайте короля! Спасайте короля!
     Пятый,  господин  де Нантуйе, тоже весь охваченный огнем, кинувшись вон
из  залы,  внезапно вспомнил о складе бутылок, мимо которого он проходил, он
видел  там огромные чаны с водой, в них обычно полоскали стаканы и кубки; он
помчался туда и бросился в воду, - присутствие духа спасло его.
     Король  заявил,  что  занят своей тетушкой герцогиней Беррийской, а та,
указав  ему на Изабеллу, лежавшую в обмороке на руках у своих дам, настояла,
чтобы  он  пошел сменить одежду; через несколько минут Карл вернулся, уже не
в  маскарадном  костюме,  а  в своем обычном платье, и страх за короля утих.
Услышав   его  голос,  Изабелла  пришла  в  себя,  но  долго  еще  не  могла
успокоиться   и  поверить,  что  действительно  видит  короля  и  что  он  в
безопасности.
     Герцог  Орлеанский  пребывал  в  отчаянии,  но  как он ни горевал, ясно
было,  что  беда  случилась  из-за его неосторожности и неблагоразумия и что
помочь  горю  нельзя.  Однако герцог продолжал яростно винить себя, он готов
был   поплатиться  за  несчастье,  он  говорил,  что  причина  всего  -  его
безрассудство  и  что  он  рад  отдать  свою жизнь, лишь бы возвратить жизнь
несчастным,   которых   он   погубил.  Король  простил  его:  ведь  то,  что
свершилось, свершилось не по злому умыслу.
     Новость  о  несчастном  случае  быстро  распространилась  по городу, но
никто  точно  не  знал,  жив  ли  король,  вот  почему  на другой день толпы
заполонили  улицы  Парижа,  народ  вслух  высказывал  недовольство  молодыми
повесами,  которые  увлекали  короля  в  подобного  рода  увеселения;  народ
требовал  отмщения,  смутно намекали на герцога Орлеанского, якобы повинного
в смерти короля, чей трон он наследует.
     Утром  во дворце Сен-Поль встретились герцоги Беррийский и Бургундский:
один  приехал из дворца Нель, другой из дворца Артуа. Им пришлось преодолеть
огромный  людской  поток,  они  слышали глухой рык разгневанного льва, - они
знали  и  боялись  его. И вот они примчались к королю, дабы посоветовать ему
сесть  на  коня и проехать по улицам Парижа; король согласился, тогда герцог
Бургундский велел открыть окно и, выйдя на балкон, громко крикнул:
     - Король жив, друзья! Вы увидите его!
     И  впрямь,  спустя  некоторое  время король в сопровождении своих дядей
вышел  из  дворца  и  проехал  верхом  через весь Париж; народ успокоился, и
король  отправился в Нотр-Дам послушать мессу и сделать пожертвования. Таким
образом,  он  исполнил  свой  долг;  король  возвращался домой, как вдруг на
улице  Садов,  по  которой  он  проезжал,  неожиданно  раздался крик, - Карл
вздрогнул  и  поднял  голову. Та, что испустила вопль, была молодая девушка,
бессильно  повисшая на руках своей служанки. Едва король узнал ее, он тут же
спрыгнул  с  коня  и,  велев  дядьям  возвращаться  домой,  бросился  к дому
девушки.  Мигом  взбежав  по  лестнице,  он  ворвался  в  комнату и в страхе
проговорил:
     - Дитя мое, что с тобой? Отчего ты так бледна и дрожишь?
     - Я  подумала,  - отвечала Одетта, - мне почудилось, будто вы умерли. И
вот теперь умираю я.


                                  Глава XI

     Произнося  эти  слова,  Одетта  и  вправду  подумала,  что умирает: она
потеряла  сознание.  Карл взял ее на руки и отнес на кровать, где она только
что  лежала.  Жанна  брызнула  ей  в  лицо  водой, Одетта открыла глаза и со
словам":  "Ах,  мой  Карл,  мой король, мой господин, так вы живы?" - обвила
руками  шею возлюбленного и вперила в него взор, в котором отразилась вся ее
ангельская душа.
     - Дорогое  мое  дитя, - сказал король, - я еще живу, затем чтобы любить
тебя.
     - Чтобы любить меня!
     - Да, да!
     - Как  сладко  быть любимой, тогда легче умереть, - печально произнесла
Одетта.
     - Умереть,  -  в  ужасе  повторил  король,  -  умереть!  Ты  уже дважды
повторила  это  слово.  Что с тобой? Ты больна, тебе нехорошо? Отчего ты так
бледна?
     - И  вы  спрашиваете? Ваше величество! - проговорила Одетта. - Разве вы
не  знаете,  что  по  городу  прошел ужасный слух, он проник и сюда, а ночью
вдруг  раздался  крик,  и  весь  Париж слышал его: "Король мертв!" Вы только
представьте  себе,  ваше  величество! Эти слова словно кинжалом пронзили мне
сердце,  я  почувствовала,  что  жизнь  оборвалась  во  мне;  я была рада, я
благословляла  бога,  что он не дал мне пережить вас; но вот теперь вы живы,
а  я  умираю,  я одна. Я еще раз благословляю бога, неиссякаема его доброта,
его милосердие беспредельно.
     - Что  ты  говоришь,  Одетта!  Ты  лишилась рассудка. Умереть? Тебе? Но
отчего? Как же это?
     - Отчего,  я  вам уже сказала, как - этого я не ведаю. Знаю только, что
душа  моя  готова  была отлететь, но когда я услышала, что вы живы, то стала
молить  бога  дозволить  мне хотя бы повидать вас, могла ли я просить, чтобы
он  и  мне  сохранил  жизнь.  И  вот  я снова вижу вас, я счастлива и готова
умереть.  Господи, прости меня, что все помыслы мои о нем одном! Карл, я так
страдаю!  Обними меня крепче, я хочу умереть в твоих объятьях. - И она снова
лишилась чувств.
     Король  подумал,  что  она  уже  отошла,  и  испустил крик отчаяния. Он
рыдал,  он  прижимал Одетту к груди, но вдруг почувствовал странный толчок -
это дитя шевельнулось в лоне матери.
     - О!  -  вскричал  Карл, который вновь обрел присутствие духа. - Жанна,
бегите  немедля  к  моему  врачу  и  приведите  его  сюда; если понадобится,
скажите,  что  король  при  смерти,  врач  должен быть здесь во что бы то ни
стало, приведите его сию же минуту. Она жива, ее, наверно, можно спасти.
     Жанна  стремглав  вылетела из комнаты и так быстро, как только позволял
ее  возраст,  добежала  до  места,  указанного  в  адресе, который ей вручил
король. Через десять минут они с врачом были уже у Одетты.
     Одетта  пришла  в  себя,  но  была  очень слаба и не могла вымолвить ни
слова.  У  Карла  на  лбу  выступил  пот.  Он стоял неподвижно и жадно ловил
взгляд девушки, а та время от времени вскрикивала.
     - О  мэтр,  скорее,  скорее!  - взволнованно произнес Карл, когда вошел
врач.  -  Идите  же  и  спасите  мне  ее.  Вы спасете нечто большее, чем моя
корона,  чем  все королевство, чем моя жизнь. Вы спасете ту, что вернула мне
рассудок,  ту,  что  бодрствовала  подле меня долгие дни и бесконечные ночи,
безответная  и кроткая, как ангел; спасите ее - и в награду вы получите все,
что  пожелаете,  пусть даже для этого понадобится могущество самого сильного
короля христианского мира.
     Одетта   смотрела   на  короля  с  невыразимой  признательностью.  Врач
приблизился к ней, пощупал пульс.
     - Эта  молодая женщина, - сказал он, - вот-вот познает страдания родов,
однако  плод еще не созрел, должно быть, она пережила какое-то сильное горе,
неожиданно потрясшее ее.
     - О  да,  -  отвечал король. - Итак, мэтр, коль скоро вы знаете причину
недуга, вы сможете спасти ее, не так ли?
     - Ваше  величество,  вам  необходимо  вернуться  в  Сен-Поль; когда все
будет кончено, вам сообщат.
     Одетта  сделала  легкое  движение,  как  бы  желая  удержать короля, но
затем, уронив руки, произнесла слабым голосом:
     - Ваше величество, доктор прав. Но ведь вы вернетесь?
     Король отвел врача в сторону и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
     - Мэтр,  вы  отсылаете меня, чтобы я не видел, как она умирает? В таком
случае  ничто  не  заставит  меня  покинуть  этот  дом. Если вы не надеетесь
вернуть мне ее живой, оставьте мне хотя бы еще минуту, еще секунду.
     Врач  подошел  к  Одетте,  снова  взял ее руку, пристально посмотрел на
больную и, обращаясь к королю, сказал:
     - Ваше  величество,  вы  можете удалиться, это дитя, вероятно, протянет
до утра.
     Король  судорожно сжал руки врача, и две крупные слезы скатились по его
щекам.
     - Значит,  она  приговорена,  -  глухо  прошептал  он,  -  она умрет! Я
потеряю  ее! Так я не уйду отсюда. Ничто не заставит меня уйти отсюда, ничто
на свете!
     - Однако,  сир,  вам  придется уйти, я скажу всего несколько слов, и вы
поймете:  ваше  присутствие  так  сильно  действует  на девушку, что кризис,
которого  мы  ожидаем,  будет  проходить  еще мучительнее, а от него зависит
все. И если есть хоть малейшая надежда, она кроется в этом.
     - Тогда я ухожу, я оставляю ее, - решительно произнес король.
     Затем, бросившись к Одетте, он прижал ее к груди и сказал:
     - Одетта,  наберись  терпения  и  будь  мужественной;  мне  не хотелось
покидать  тебя,  но  так  надо.  Береги  себя для меня, а я вернусь, вернусь
непременно.
     - Прощайте, ваше величество, - печально молвила Одетта.
     - Нет, не прощай, до свидания.
     - Да  будет  на  то  воля  божья, - прошептала девушка и, закрыв глаза,
уронила голову на подушку.
     В  отчаянии,  обливаясь слезами, возвращался король во дворец Сен-Поль;
он  заперся  у  себя  в покоях и так провел два часа, которые показались ему
вечностью;  как  ни  пытался он отвлечься, он неустанно ощущал одно и то же:
он   чувствовал   острые,  пронзающие  боли  в  голове,  перед  его  глазами
взметывались  языки  пламени;  он  обеими  руками  сжимал свой пылающий лоб,
словно  стараясь  удержать в нем рассудок; тот, едва вернувшись, снова готов
был  исчезнуть.  В  какой-то  миг  Карлу  показалось, что силы его иссякают,
тогда  он  бросился  вон  из  своих покоев и бегом пустился по направлению к
улице  Садов, но, завидев заветный дом, остановился как вкопанный и задрожал
всем  телом.  Через  минуту  Карл двинулся дальше, но таким медленным шагом,
словно  шел  за гробом. Он долго не решался переступить порог и чуть было не
повернул  обратно  в  Сен-Поль,  чтобы  там,  как было условлено, дожидаться
вестей.  Наконец он машинально взобрался вверх по лестнице, подошел к дверям
и  прислушался:  до  него  донесся  крик. Спустя несколько минут все стихло.
Жанна быстро отдернула портьеру - за ней стоял коленопреклоненный король.
     - Ну как? - с тревогой спросил он. - Что Одетта?
     - Одетта разрешилась. Она ждет вас.
     Король  бросился  в  комнату, смеясь и плача одновременно, но у постели
Одетты  резко  остановился:  она  лежала бледная, как изваяние, и держала на
руках дочь*.
     ______________
     *   Эта   девочка,  Маргарита  Валуа,  стала  впоследствии  женой  сира
Арколана, получив в приданое Бельвиль в Пуату.

     Как  ни  бледно  было  лицо  молодой матери, оно все светилось; нежная,
полная   надежды   улыбка  озаряла  его,  улыбка,  не  поддающаяся  никакому
описанию,  улыбка  матери,  предназначенная  только  ее дитяти, сотканная из
любви, мольбы и веры.
     Карл  стоял  в  нерешительности,  и  Одетта,  собрав  все силы, подняла
ребенка и протянула его королю.
     - Ваше  величество,  - сказала молодая женщина, - вот что останется вам
от меня.
     - О,  и  мать  и  дитя  будут  жить! - воскликнул Карл, схватил обеих в
охапку  и  прижал  к  груди.  - Бог оставит на стебле и розу и бутон; чем мы
прогневили его, почему он должен нас разлучить?
     - Ваше  величество,  -  произнес  врач, - бедняжка так настрадалась, ей
нужен покой.
     - О,  доктор,  умоляю,  - сказала Одетта, - мне будет покойнее, если он
будет  подле  меня.  Вы  ведь  знаете, мне, наверное, не суждено увидеть его
вновь;  чудо,  что  я  еще  жива, природа подарила мне это чудо в награду за
ребенка, которого я произвела на свет.
     При  этих  словах  она  уронила  голову  на  плечо Карла. Жанна взяла у
матери девочку, врач вышел, Одетта и король остались одни.
     - Теперь,  дитя  мое,  -  сказал  король,  - моя очередь бодрствовать у
твоего  изголовья, ведь ты так долго не смыкала глаз, сидя подле меня. Через
тебя  господь  спас меня, я менее, чем ты, достоин его доброты, но я надеюсь
на его снисходительность. Спи, а я буду молиться.
     Одетта  печально  улыбнулась,  чуть заметно сжала руку короля и закрыла
глаза.  Вскоре  по  тому,  как  ровно она дышит и как спокойно вздымается ее
грудь, король понял, что она заснула.
     Карл,  стараясь  не  двигаться, смотрел на бледное лицо, принадлежавшее
уже  другому  миру, и только ярко окрашенные губы и биение сердца указывали,
что  слабый огонек жизни еще теплится в груди Одетты. Время от времени по ее
истомленному  телу  пробегала  судорога,  и  вслед  за  тем  на лбу выступал
холодный  пот.  Приступы  стали повторяться чаще; из груди вырывались глухие
вздохи,  слабые,  едва различимые вскрики - Одетта боролась с чем-то во сне.
То был бред, и Карл, поняв это, разбудил девушку.
     Она  открыла  глаза,  ее  помутневший  взгляд  бессмыс