забеллу, на лице которой годы наслаждений
оставили не столь глубокий след, как годы скорби на челе ее мужа.
     Спустя  мгновение  губы  красавицы разомкнулись и причмокнули, словно в
поцелуе;  ее  большие  черные  глаза  открылись,  и  на  миг в них появилось
выражение   мягкости,  вместо  обычной  жестокости,  каковое  обязано  было,
очевидно,  какому-нибудь  воспоминанию,  а  точнее,  воспоминанию о любовном
свидании.  Слабый  свет дня отразился в ее утомленных глазах яркой вспышкой.
Она  тотчас  же  прикрыла  их,  приподнялась  на локте, пошарила в изголовье
кровати,   нашла   зеркальце   из   полированной  стали  и  с  удовольствием
посмотрелась  в  него,  затем,  поставив его на стол на расстоянии вытянутой
руки,  взяла  серебряный  свисток  и  дважды  извлекла из него нежные звуки;
словно  утомленная  этим усилием, она откинулась на подушки, испустив вздох,
свидетельствовавший не столько о грусти, сколько об усталости.
     При  звуке  свистка  ковровую  портьеру,  закрывавшую  вход  в комнату,
откинули,   и  в  дверь  просунулась  головка  девушки  лет  девятнадцати  -
двадцати.
     - Ее  величество  королева  спрашивала меня? - сказала девушка кротким,
испуганным голоском.
     - Да, Шарлотта, войдите.
     Девушка  ступила  на  пушистую,  тонкого  плетения  циновку, заменявшую
ковер,  и,  едва касаясь пола ногами, засеменила к королеве; видно было, что
для  нее  это  привычно,  ибо  ей  не  раз приходилось хлопотать возле своей
прекрасной и властной повелительницы, когда та спала.
     - Вы точны, Шарлотта, - сказала королева, улыбаясь.
     - Это мой долг, сударыня.
     - Подойдите поближе.
     - Государыня желает встать?
     - Нет, просто немножко поговорить.
     Шарлотта  покраснела от удовольствия, так как хотела попросить королеву
об  одной  милости,  и  как  раз  сейчас  ее  повелительница  была  в добром
расположении духа, а в такие минуты сильные мира сего бывают милостивы.
     - Что это за шум во дворе? - продолжала королева.
     - Это пересмеиваются пажи и конюшие.
     - Но я слышу и другие голоса.
     - Это сир де Жиак и сир де Гравиль.
     - А нет ли с ними шевалье де Бурдона?
     - Нет, ваше величество, он еще не приезжал.
     - И ничто нынешней ночью не нарушило покоя замка?
     - Ничто.  Только  незадолго  до рассвета часовой заметил какую-то тень,
скользнувшую  вдоль  стены.  Он  крикнул:  "Кто  идет?"  Человек  -  это был
действительно  человек  -  спрыгнул  по  другую сторону рва, хотя расстояние
было огромное, а стена высока; тогда часовой выстрелил из арбалета.
     - И что же? - сказала королева.
     Краска с ее щек тотчас же сошла.
     - О!  Раймон  так  неловок.  Он  промахнулся. А утром он увидел стрелу,
пущенную им, в ветвях дерева, в лесу.
     - А!  -  протянула  королева  и  облегченно вздохнула. - Сумасшедший! -
сказала она, обращаясь сама к себе.
     - Да,  не  иначе  как  безумец  или  шпион,  ведь  девять  из десятерых
оказываются  убитыми.  Особенно  удивительно, что это уже в третий раз. Мало
приятного для тех, что живут в этом замке, не так ли, сударыня?
     - Да,  дитя  мое.  Но когда управителем замка станет шевалье де Бурдон,
такого больше не случится.
     Чуть  приметная  улыбка  скользнула  по  губам  королевы,  кровь,  было
отхлынувшая  от  щек,  постепенно  возвращалась к ним, видимо, эта бледность
была вызвана глубоким волнением.
     - О! - продолжала Шарлотта. - Сир де Бурдон - храбрый рыцарь.
     Королева улыбнулась.
     - Так ты любишь его?
     - Всем сердцем, - простодушно отвечала девушка.
     - Я скажу ему, Шарлотта, он будет горд.
     - О  государыня, не надо, не говорите. У меня к нему одна просьба, но я
никогда не осмелюсь...
     - У тебя?
     - Да.
     - Что это за просьба?
     - О! Сударыня...
     - Смелее, скажи мне.
     - Я хотела бы... Но нет, не могу.
     - Да говори же.
     - Я хотела бы испросить у него место конюшего.
     - Для себя самой? - сказала, смеясь, королева.
     - О!.. - произнесла Шарлотта, покраснев и опустив глаза.
     - Но твой пыл вполне может ввести в заблуждение. Так для кого же?
     - Для одного молодого человека...
     Шарлотта говорила так тихо, что ее едва было слышно.
     - Вот как! Кто же он?
     - Бог мой... ваше величество... Вы никогда не удостаивали...
     - Да кто же он, наконец? - с оттенком нетерпения повторила Изабелла.
     - Мой жених, - поспешно ответила Шарлотта.
     Две слезы задрожали на ее темных длинных ресницах.
     - Ты  любишь  его,  дитя  мое? - спросила королева так мягко, как может
только мать спросить дочь.
     - О да... на всю жизнь...
     - На  всю жизнь! Ну что ж, Шарлотта, я беру на себя твою заботу, я сама
испрошу  это  место  для твоего жениха, так он всегда будет рядом с тобой. Я
понимаю, как сладко ни на миг не разлучаться с тем, кого любишь.
     Шарлотта  бросилась перед королевой на колени и стала целовать ей руки.
На  лице королевы, обычно таком высокомерном, появилось выражение ангельской
кротости.
     - О!  Как  вы добры! - говорила Шарлотта. - Как я вам благодарна. Пусть
отведет  от вас всякую беду десница господа бога и святого Карла. Благодарю,
благодарю...  Как  он  будет  счастлив!..  Позвольте мне сообщить ему добрую
новость.
     - Так он здесь?
     - Да,  -  сказала  Шарлотта, кивнув головой. - Да, я сказала ему вчера,
что,  вероятно,  шевалье  будет  назначен  управителем  Венсена; он всю ночь
держал  в  голове  эту  мысль,  а  наутро прибежал ко мне рассказать о своем
намерении.
     - Где он сейчас?
     - За дверью, в передней.
     - И вы осмелились?..
     Черные  глаза Изабеллы сверкнули; бедная Шарлотта, стоявшая на коленях,
заломила руки и откинула голову назад.
     - О, простите, простите, - шептала она.
     Изабелла размышляла.
     - А будет ли этот человек преданно служить нам?
     - После  того  что  вы  мне обещали, государыня, он пройдет ради вас по
горячим угольям.
     Королева улыбнулась.
     - Позови его, Шарлотта, я хочу его видеть.
     - Сюда?   -   спросила   бедная   девушка,  у  которой  страх  сменился
удивлением.
     - Сюда, я хочу говорить с ним.
     Шарлотта  сжала  обеими руками голову, словно желая удостовериться, что
она  на месте, потом медленно поднялась, с удивлением посмотрела на королеву
и по знаку своей повелительницы вышла из комнаты.
     Королева  сдвинула занавески, закрывавшие кровать, просунула между ними
голову  и перехватила ткань под подбородком, уверенная в том, что ее красота
не  поблекнет  от  света,  который  отбрасывала  ей на щеки пылающая красным
пламенем материя.
     Едва  она проделала этот маневр, как дверь отворилась, и вошла Шарлотта
в сопровождении своего возлюбленного.
     Это  был  красивый  молодой  человек  лет  двадцати  - двадцати двух, с
открытым   бледным   лицом,  широким  лбом,  с  живыми  голубыми  глазами  и
каштановыми  волосами.  Он  был одет в камзол из зеленого драпа, оставлявший
руки  открытыми по локоть, так что были видны рукава рубашки; панталоны того
же  цвета  плотно обтягивали мускулистые ноги, на поясе из желтой кожи висел
стальной  кинжал  с  широким  клинком,  рукоятка  кинжала  была отполирована
благодаря  привычному движению, которым обладатель оружия хватался за нее; в
другой руке он держал фетровую шапочку, похожую на наши охотничьи фуражки.
     Сделав  два  шага,  он  остановился.  Королева  бросила на него быстрый
взгляд:   знай   она,   что   перед  ней  человек,  коему  предначертано  за
какой-нибудь  час изменить лицо нации, она бы не ограничилась столь коротким
осмотром.  Но  сейчас  ничто  не  говорило  о  необычном назначении юноши, и
королева  увидела  в нем лишь красивого молодого человека, бледного, робкого
и влюбленного.
     - Как вас зовут? - спросила королева.
     - Перине Леклерк.
     - А кто ваш отец?
     - Эшевен Леклерк, хранитель ключей от ворот заставы Сен-Жермен.
     - А вы чем занимаетесь?
     - Я продавец оружия в Пти-Пон.
     - И  вы  хотите  оставить  ваше  занятие,  чтобы  поступить на службу к
шевалье де Бурдону?
     - Я готов от всего отказаться, лишь бы видеть Шарлотту.
     - А вы справитесь с новой службой?
     - Ни  с  одним  из  видов  оружия, которое я продаю, будь то палица или
кинжал,  арбалет  или  копье,  я  не  управляюсь  так  хорошо, как с хорошей
лошадью.
     - А  если  я  добьюсь  для  вас  этого места, будете ли вы мне преданы,
Леклерк?
     Молодой человек, глядя прямо в глаза королеве, твердо сказал:
     - Да,  государыня, если это не будет противно моему долгу перед богом и
его величеством королем Карлом.
     Королева слегка нахмурилась.
     - Отлично, - произнесла она, - можете считать, что дело сделано.
     Влюбленные обменялись взглядом, полным несказанного счастья.
     Но тут до них донесся невообразимый шум.
     - Что это? - спросила королева.
     Шарлотта и Леклерк бросились к окну, выходящему во двор.
     - О боже! - вскричала девушка в страхе и одновременно с удивлением.
     - Да что там? - вновь проговорила королева.
     - О  ваше  величество!  Двор  полон  стражников,  они  разоружили  весь
гарнизон. Сир де Жиак и сир де Гравиль пленены.
     - Это, видимо, дело рук Бургундцев? - сказала королева.
     - Нет, - отвечал Леклерк, - судя по белому кресту, это Арманьяки.
     - О!  -  сказала  Шарлотта, - да вот их вожак - мсье Дюпюи. А с ним два
капитана.  Они,  должно  быть,  спрашивают,  где  апартаменты  королевы:  им
показывают на эти окна. Они направляются сюда... вошли, поднимаются наверх.
     - Прикажете  их  арестовать? - спросил Леклерк, наполовину вынув кинжал
из ножен.
     - Нет,  нет,  -  с  живостью  ответила  королева.  -  Молодой  человек,
спрячьтесь  в  этой  комнате,  возможно, вы мне понадобитесь, если никому не
известно, что вы здесь, в противном случае - вы погибли.
     Шарлотта  подтолкнула  Леклерка  к  полутемной каморке, находившейся за
изголовьем  ложа  королевы.  Королева спрыгнула с кровати, набросила на себя
просторное   платье   из   парчи,  отделанное  мехом,  и,  не  имея  времени
подпоясаться,  обхватила  талию  руками;  ее  волосы,  как  мы уже говорили,
падали  с  плеч  и спускались ниже пояса. В тот же миг Дюпюи, сопровождаемый
двумя  капитанами, вошел в комнату и приподнял портьеру. Не снимая головного
убора, он сказал, обращаясь к Изабелле:
     - Ваше величество королева, вы - моя пленница.
     Изабелла  издала возглас, в котором ярость смешалась с удивлением, ноги
у  нее  подкосились, и она без сил села на кровать. Затем, взглянув на того,
кто  осмелился  адресовать  ей  столь непочтительные слова, она произнесла с
язвительной усмешкой:
     - Да вы с ума сошли, Дюпюи.
     - К  несчастью,  рассудок  потерял его величество наш король, - отвечал
Дюпюи,  -  иначе,  сударыня,  я  бы  уже  давно сказал вам то, что вы только
сейчас услышали.
     - Я  могу  быть  пленницей,  но  я  пока  еще  королева, да и не будь я
королевой,  я  женщина,  так  снимите же шляпу, мессир, ведь сняли бы вы ее,
разговаривая  с вашим повелителем - коннетаблем, ибо это, конечно, он послал
вас сюда.
     - Вы  не  ошиблись, я явился по его приказу, - отвечал Дюпюи, медленно,
как это делают по принуждению, стаскивая с головы свой головной убор.
     - Пусть  так, - продолжала королева, - однако с минуты на минуту должен
явиться король, и мы посмотрим, кто тут хозяин - он или коннетабль.
     - Король не приедет.
     - А я говорю, что вот-вот приедет.
     - На полпути он повстречал шевалье де Бурдона.
     Королева вздрогнула, Дюпюи заметил и улыбнулся.
     - Так что ж? - сказала королева.
     - Так  вот.  Эта  встреча  изменила  его  планы,  а  также, вероятно, и
намерения  шевалье:  он  намеревался  вернуться  в  Париж один, а сейчас его
сопровождает  целый  эскорт; он рассчитывал остановиться во дворце Сен-Поль,
а его препровождают в Шатле.
     - Шевалье в тюрьму! Но за что?
     Дюпюи улыбнулся.
     - Вы должны это знать лучше, чем мы, ваше величество.
     - Но его жизнь в безопасности, надеюсь?
     - Шатле рядом с Гревской площадью, - сказал, усмехаясь, Дюпюи.
     - Вы не осмелитесь его убить.
     - Ваше  величество  королева,  -  произнес  Дюпюи, высокомерно глядя на
королеву  немигающим  взглядом, - вспомните о монсеньере герцоге Орлеанском:
он  был  первым  в  королевстве  после  его  величества  короля; у него было
четверо  слуг,  освещавших  ему  дорогу, два оруженосца, несших копье, и два
пажа,  несших  шпагу,  когда он шел в свой последний вечер по улице Барбетт,
возвращаясь  с  ужина,  который  давали  вы...  Между столь высокой особой и
жалким   шевалье   огромная   разница.  Раз  оба  совершили  одно  и  то  же
преступление, почему же им не понести одно и то же наказание?
     Королева  вскочила, ее лицо пылало от гнева, казалось, кровь брызнет из
жил;  она  протянула  руку  к  дверям,  сделала  один  шаг и хриплым голосом
произнесла лишь одно слово: "Вон!"
     Обескураженный Дюпюи отступил на шаг.
     - Хорошо,  государыня,  -  сказал  он,  - но прежде чем выйти, я должен
добавить  еще  кое-что  к  сказанному:  воля  короля и монсеньера коннетабля
повелевает вам без промедления отправиться в Тур.
     - В вашем обществе, разумеется?
     - Да, ваше величество.
     - Так  это  вас выбрали мне в тюремщики? Завидная должность и очень вам
к лицу.
     - Человек,  который  задвинет  задвижку за королевой Франции, - немалое
лицо в государстве.
     - Вы  полагаете,  -  проговорила Изабелла, - что палач, который отрубит
мне голову, заслуживает дворянства?
     Она  отвернулась,  всем своим видом показывая, что сказала достаточно и
дальше говорить не желает.
     Дюпюи скрипнул зубами.
     - Когда вы будете готовы, государыня?
     - Я дам вам знать.
     - Я уже сказал, что вашему величеству следует поторопиться.
     - А я вам сказала, что я королева и хочу, чтобы вы вышли.
     Дюпюи  чуть слышно пробормотал какие-то слова: все в государстве знали,
какое  влияние имела Изабелла на старого монарха, и он вздрогнул, представив
себе,  что  будет,  если она, оказавшись вблизи от короля, вновь заберет над
ним  власть,  лишь на миг выскользнувшую из ее рук. Поэтому Дюпюи поклонился
с  почтительностью, которую он не выказывал до сих пор, и, повинуясь приказу
королевы, вышел.
     Едва  портьера  опустилась  за  ним и двумя сопровождавшими его людьми,
как  королева рухнула в кресло, а Перине Леклерк выскочил из своего укрытия;
Шарлотта рыдала.
     Леклерк  был бледнее обычного, но не страх был тому причиной, а сильный
гнев.
     - Должен  ли  я  убить  этого человека? - сказал он королеве и, стиснув
зубы,  положил  руку  на  рукоять  кинжала.  Королева  горестно  улыбнулась;
Шарлотта, плача, кинулась к ее ногам.
     Удар, нанесенный королеве, поразил и обоих молодых людей.
     - Его  убить! - воскликнула королева. - Ты полагаешь, что для этого мне
нужна  была бы твоя рука и твой кинжал?.. Его убить!.. Для чего?.. Взгляни в
окно: двор полон солдат... Убить... Разве это спасет Бурдона?
     Шарлотта  плакала  навзрыд:  ей  было  жаль свою повелительницу, но еще
более  себя:  королева  теряла  счастье  любить  и  быть любимой, Шарлотта -
надежду на любовь. Поэтому ее должно было жалеть сильнее.
     - Ты  плачешь,  Шарлотта, - сказала королева. - Ты плачешь!.. Тот, кого
ты  любишь,  покидает  тебя, но вы расстаетесь не надолго!.. Ты плачешь! А я
поменяла  бы  свою судьбу, хоть я и королева, на твою... Ты плачешь!.. Ты не
знаешь,  что  я  любила Бурдона, как ты любишь этого молодого человека, но у
меня  нет  слез.  Слышишь?  Они  убьют его, ведь они не прощают. Тот, кого я
люблю  так  же,  как  ты своего возлюбленного, будет убит, а я ничем не могу
помочь  ему,  я  даже  не узнаю, когда они вонзят ему в грудь кинжал; каждая
минута  моей  жизни отныне станет мигом приближения смерти, я все время буду
думать:  может  быть,  он  зовет  меня  сейчас,  окликает по имени, бьется в
агонии,  залитый  своей  кровью;  а  я, я не с ним и ничего не могу, но я же
королева,  королева  Франции!..  Проклятие!  Я  даже  не  плачу,  у меня нет
слез...
     Королева  ломала  руки,  она  царапала себе лицо; молодые люди плакали,
теперь уже не над своим несчастьем, а над горем королевы.
     - О! Что мы можем сделать для вас? - говорила Шарлотта.
     - Приказывайте, - вторил ей Леклерк.
     - Ничего,  ничего!..  О,  все муки ада в этом слове. Желать отдать свою
кровь,  свою жизнь, чтобы спасти любимого, и ничего не мочь!.. О, если б они
были  в  моих  руках, эти люди, которые дважды воткнули клинок в мое сердце!
Но  я  ничего  не  могу  сделать,  ничем  не  могу помочь ему. Однако я была
могущественна:  когда  король  был  в  беспамятстве,  я  могла  бы  дать ему
подписать  смертный приговор коннетаблю, но я не сделала этого. О, безумица!
Я  должна  была  это  сделать!..  Сейчас  в  темнице был бы д'Арманьяк, а не
Бурдон!..  Он так красив и так молод! Он же ничего им не сделал!.. Боже, они
убьют  его,  как  убили  Людовика  Орлеанского,  который  тоже  ничего им не
сделал.  А  король...  король,  который  видит  все  эти злодейства, который
ступает  по крови, - стоит ему поскользнуться, как он хватается за убийцу!..
Безумный  король!  Глупый король!.. О боже, боже, сжалься надо мной... Спаси
меня!.. Отомсти за меня!..
     - Пощади! - молила Шарлотта.
     - Проклятье! - вскричал Леклерк.
     - Мне...  уехать!..  Они  хотят,  чтобы  я  уехала!  Они  думают, что я
уеду!..  Нет,  нет...  Уехать, ничего не зная о нем?.. Им придется по кускам
отдирать  меня  отсюда!.. Увидим, осмелятся ли они коснуться своей королевы.
Я  вцеплюсь  в  эти вещи обеими руками, зубами... О! Пусть они скажут, что с
ним,  или я сама пойду, лишь станет смеркаться, к нему в темницу. (Она взяла
сундучок  и  открыла  его).  Видите,  у  меня  есть золото, его хватит - вот
драгоценности,  жемчуга,  на  них  можно скупить все королевство. Так вот, я
отдам  все  это  тюремщику  и  скажу ему: "Верните мне его живым, и чтобы ни
один  волос  не  упал с его головы, а все это, все - видите: золото, жемчуг,
алмазы  -  все это вам... потому что вы подарили мне больше, и я еще в долгу
перед вами, я вас еще вознагражу".
     - Ваше  величество, - сказал Леклерк, - не угодно ли вам послать меня в
Париж?.. У меня есть друзья, я соберу их, и мы пойдем на Шатле.
     - О  да,  -  с  горечью  сказала  королева,  -  ты  только ускоришь его
смерть...  Если  даже  вам  удастся проникнуть в тюрьму, вы найдете там лишь
бездыханное  тело,  еще  теплое  и  сочащееся  кровью:  ведь для того, чтобы
вонзить  клинок  и проткнуть сердце, достаточно секунды, вам же и всем вашим
друзьям  потребуется  куда больше времени, чтобы взломать с десяток железных
дверей...  Нет,  нет,  силой тут ничего не добьешься, мы его только погубим.
Иди,  езжай,  проведи  день, если надо ночь, перед дверями Шатле, и если они
повезут  его,  живого, в другую тюрьму, проводи его до самых дверей, если же
они  убьют  его, проводи его тело до самой могилы. Так или иначе, вернись ко
мне: я должна знать, что с ним и где он.
     Леклерк направился к двери, но королева остановила его.
     - Сюда, - сказала она, приложив палец к губам.
     Она  отворила  дверь  кабинета, нажала на пружину, стена отодвинулась и
открыла ступеньки потайной лестницы.
     - Леклерк, следуйте за мной, - сказала Изабелла.
     И  гордая королева, ставшая просто дрожащей от волнения женщиной, взяла
за  руку  скромного продавца оружия, в котором сейчас сосредоточились все ее
надежды,  и  повела  за собой - по узкому, темному коридору, оберегая юношу,
чтобы  он не стукнулся о какой-нибудь выступ в стене, и нащупывая ногою пол.
За  одним  из поворотов Леклерк увидел свет дня, он просачивался сквозь щель
в  двери.  Королева  приоткрыла  дверь,  которая  выводила  в безлюдный сад,
замыкавшийся   каменной   оградой.   Она   проследила  взглядом