ленно  блуждал по
комнате,  останавливаясь  то  на  одном,  то  на другом предмете, наконец он
устремился на короля и узнал его; Одетта радостно вскрикнула:
     - О,  вы  здесь, ваше величество! Так это был только сон, мы с вами еще
не расстались?
     Карл прижал ее к своему сердцу.
     - Представьте,  -  продолжала  она,  -  едва  я смежила веки, как ангел
опустился  в  изножье  моей  кровати.  Его лоб был окружен золотым нимбом, у
него  были белые крылья, а в руках - пальмовая ветвь. Он кротко посмотрел на
меня  и  сказал: "Я пришел за тобой, бог позвал тебя к себе". Я сказала ему,
что  вы  держите  меня  в  своих объятьях и я не могу вас покинуть. Тогда он
коснулся  меня пальмовой ветвью, и мне почудилось, будто у меня тоже выросли
крылья.  А  потом  все  смешалось,  и  уже  я  бодрствую,  а вы спите. Ангел
поднялся,  а  я последовала за ним, держа вас в руках, и мы вместе поплыли к
небу.  Меня охватил восторг, я была сильная и легкая, мне легко дышалось; но
вот  вы  все  сильнее стали оттягивать мне руки, я продолжала лететь, однако
дышать  мне  было все труднее, я задыхалась. Я попробовала вас разбудить, но
не  смогла,  -  вы  крепко  спали;  я  пыталась  кричать,  в надежде, что вы
услышите  меня,  но крик застрял у меня в горле, я обратила к ангелу молящий
взор,  но  он  стоял  во  вратах неба и приглашал меня приобщиться к нему. Я
хотела  ему  сказать,  что не в силах больше двигаться, я задыхаюсь, что это
не  вас  я держу в руках, а целый мир, но ни слова, ни звука не вырвалось из
моих  уст,  руки  у  меня  затекли,  вот-вот  я  выроню  вас; еще два взмаха
крыльями  - и я достану до ангела; последним усилием я протянула руку, чтобы
коснуться  складок его платья, но моя рука погрузилась в нечто бесформенное,
лишенное  упругости,  в  пар;  а  рука,  которой я держала вас, упала, точно
неживая,  и  вы  стремительно покатились вниз. Я закричала... и вы разбудили
меня, благодарю, благодарю.
     Она  прижалась  губами к щеке Карла и, упав без сил под бременем только
что пережитого, снова закрыла глаза и уснула.
     Король  не  спускал  с  нее  глаз,  страшась, как бы ее не начали опять
мучить  кошмары. Но вот у него перед глазами комната покачнулась, окружавшие
его  предметы  словно  завертелись.  Стул,  на котором он сидел, пошатнулся;
Карл  хотел бы подняться, открыть окно, прогнать одурь, но тогда он разбудит
Одетту,  которая  спокойно  спала  в  его объятиях, кровь в ней успокоилась,
губы  слегка  побледнели,  -  два часа отдыха могли вернуть ей силы. И он не
посмел  шевельнуться. Чтобы не поддаться наваждению, он прижался лбом ко лбу
Одетты,   прикрыл  глаза,  еще  некоторое  время  видел  какие-то  странные,
неопределенной  формы предметы, оторвавшиеся от земли и плавающие в воздухе;
затем  их  заволокла  усыпанная  искрами  дымка,  потом и искры пропали, все
остановилось, настали ночь и тишина - он заснул.
     Через  час  он проснулся от ощущения холода у щеки, на эту щеку уронила
голову  Одетта, и щека была холодна. Одетта всей тяжестью своего тела давила
на  него.  Карл  хотел  поудобнее  положить ее на кровати. Щеки девушки были
бледнее  обычного,  краска  сбежала  с  ее  губ;  он  склонился над нею и не
почувствовал  дыхания.  Тогда  он  бросился  на  нее  и  стал  покрывать  ее
поцелуями; страшный крик вырвался из его груди.
     Жанна  и  врач вбежали в комнату, бросились к кровати: Одетты на ней не
было,  они  огляделись  вокруг  -  в  углу сидел Карл и прижимал к себе тело
девушки,  закутанное  в  простыни.  Глаза  Одетты  были закрыты, глаза Карла
широко  открыты  и  устремлены  в  одну  точку;  Одетта  была мертва, Карл -
безумен.
     Короля  отвели в Сен-Поль; он ничего не помнил, ничего не чувствовал и,
как  ребенок,  позволял  делать с собой все, что угодно. По дворцу тотчас же
распространился  слух  о  несчастье, постигшем короля, - все приписывали его
ночным  ужасам.  Королева узнала о случившемся, возвращаясь с улицы Барбетт,
где  она  занималась  меблировкой  небольшого  домика.  Она  быстро  вошла в
комнату  короля,  тот  сидел,  уставившись  в одну точку, но едва его взгляд
упал  на лилии, украшавшие платье королевы, как в нем вновь поднялась давняя
ненависть  к  этой  эмблеме  королевской  власти.  Испустив  крик,  подобный
рычанию  льва,  он  схватился  за  шпагу, которую неосторожно оставили у его
кресла,  вытащил ее из ножен и бросился к жене, намереваясь нанести ей удар.
Королева,  которой  страх  придал  мужества,  схватилась  голыми  руками  за
чашечку  рукоятки  -  здесь она не могла порезаться, но Карл с силой потянул
шпагу  к  себе,  и  лезвие  скользнуло  между  рук Изабеллы. Брызнула кровь,
королева,  громко  крича,  кинулась  к  дверям  и,  столкнувшись  у порога с
герцогом Орлеанским, протянула к нему свои пораненные руки.
     - Что это? - вскричал герцог, бледнея. - Кто нанес вам эти раны?
     - А  то,  что  его  величество  более  безумен и дик, чем когда-либо! -
воскликнула  Изабелла. - Он хотел убить меня, как недавно хотел убить вас. О
Карл,  Карл, - продолжала она, повернувшись к королю и простирая к нему свои
окровавленные  руки,  -  эта  кровь  падет  на  твою голову: проклятие тебе,
проклятие!


                                 Глава XII

     К  этому  времени  крестоносцы  перешли  Дунай и вступили в Турцию; они
победоносно  прошли по стране, города и укрепленные замки сдавались без боя,
и  не  нашлось  никого,  кто оказал бы сопротивление мощной армии врага. Они
подошли  к Никополю и осадили его; одна за другой следовали жестокие атаки -
город  не знал передышки. Баязета и духу нигде не было, и король Венгрии уже
слал  послание  сеньорам  Франции  -  графам Невэрскому, д'Э, де Ла Марш, де
Суассон,  сеньору  де  Куси,  баронам  и  рыцарям  Бургундии.  "Высокочтимые
сеньоры!  - говорилось в них. - Благодарение богу, удача сопутствовала нам и
на  этот раз, ибо мы славно повоевали, мы обратили в прах могущество Турции,
последним  оплотом которой был этот город: я не сомневаюсь, что мы одолеем и
его.  По  моему  разумению,  нам не следует продвигаться дальше в этом году;
если  на  то  будет  ваша  воля,  мы  свернем  наши  действия  и  удалимся в
принадлежащее   мне  королевство  Венгрию,  которое  располагает  бессчетным
количеством  крепостей,  укрепленных  городов  и  замков  и  которое  готово
принять  вас.  Этой зимой мы употребили наши усилия для подготовки грядущего
лета;  мы  отпишем  королю  Франции,  в каком состоянии наши дела, и будущей
весной   он   пошлет  нам  свежие  силы.  Возможно,  узнав,  как  далеко  мы
продвинулись  в  наших  делах, он и сам пожелает принять в них участие, ибо,
как  вам  известно, он молод, силен духом и любит ратный труд. Но будет он с
нами  или нет будущим летом, - да ниспошлет нам бог свое благословение, - мы
выгоним  неверных  из Армении; перейдем пролив Св.Георгия* и войдем в Сирию,
с  тем  чтобы  освободить  порты  Яффу  и  Бейрут, завоевать Иерусалим и всю
святую землю. Если же суданец опередит нас, то быть бою".
     ______________
     * Дарданеллы.

     Эти  планы  будоражили отважных и воинственных французских рыцарей; они
принимали  их  с восторгом и дни свои проводили в беззаботной веселости, - у
французских  солдат  это  скорее  признак не уверенности в себе, а наивного,
добродушного  доверия,  которое  они  питают к знати и военачальникам. Между
тем все должно было произойти не так, как предполагалось.
     Баязет  затаился  и,  казалось,  ничего  не  предпринимал,  чем  вводил
рыцарей  в заблуждение; на самом-то деле лето он провел, собирая свою армию.
Она  состояла  из  солдат  разных стран, к нему шли даже из самых отдаленных
районов  Персии  -  он  был  щедр  на посулы. И едва его армия обрела нужную
мощь,  как он выступил в поход, пересек Дарданеллы, используя потайные пути,
некоторое  время  провел в Адрианополе, чтобы сделать смотр своему войску, и
направился   к  осажденному  городу,  лишь  в  нескольких  лье  от  него  он
остановился.  Тогда он отрядил одного из своих наиболее отважных и преданных
ему  воинов  -  Урнуса  Бека - осмотреть местность и снестись, насколько это
казалось  бы  возможным,  с  Доган  Беком,  правителем Никополя; но лазутчик
вернулся  ни  с  чем,  ибо,  по  его  словам,  неисчислимое  войско христиан
охраняло  все  лазейки, через которые можно было бы проникнуть к осажденным.
Баязет  презрительно  улыбнулся;  с наступлением ночи он приказал, чтобы ему
привели  его  самого  быстрого  коня,  вскочил  на  спину  лошади и, легкий,
бесшумный,  как  дуновение,  промчался  через  уснувший  лагерь  противника,
взлетел  на  вершину холма, возвышавшегося против Никополя, и крикнул оттуда
громоподобным голосом:
     - Доган Бек!
     Тот,  кто  по  воле  благосклонной  на  этот  раз  судьбы,  оказался на
крепостном  валу,  узнал  окликавший его голос и отозвался. Тогда суданец на
турецком  языке  спросил  Доган Бека, в каком состоянии город, достаточно ли
съестных   припасов   и  фуража.  Доган,  пожелав  Баязету  долгой  жизни  и
процветания, ответил так:
     - Благодарение   Магомету,  двери  и  стены  города  надежны  и  хорошо
защищены,  солдаты, как видят твои священные глаза, бодрствуют днем и ночью,
а продовольствия и фуража достаточно.
     Узнав,  таким  образом,  все,  что  ему  было нужно, Баязет спустился с
холма,  да  к  тому  же  сир  Хелли,  командовавший ночным патрулем, услышал
вопрошавший  голос,  дал  сигнал тревоги, а сам устремился к холму. Внезапно
его  взору  предстал  словно  какой-то призрак, оседлавший коня; легкий, как
ветер,  он пролетел, едва касаясь земли. Сир Хелли со своим отрядом бросился
ему  вдогонку,  но  хоть  и  слыл  одним  из лучших наездников, не только не
догнал   беглеца,  но  даже  не  увидел  пыли,  взметнувшейся  из-под  копыт
царственного  коня.  Баязет  в  какой-нибудь  час  проскакал  восемь  лье, и
ворвавшись  в самую гущу своего воинства, издал клич, от которого проснулись
люди  и  тревожно  заржали лошади, - он хотел воспользоваться остатком ночи,
чтобы  как  можно  ближе  подойти  к армии христиан. От тотчас же выступил в
поход,  а  когда  настал  день,  дал приказ к бою. Будучи человеком опытным,
отдававшим  должное  мужеству  крестоносцев,  он  бросил вперед восемь тысяч
турок,  а  примерно  на  расстоянии  лье  за  ними в форме буквы V следовала
остальная  часть  армии, сам же Баязет находился в глубине этого клина; двум
флангам  этой  армии  он  приказал  окружить неприятеля, как только авангард
повернет  вспять, якобы обратившись в бегство, открыв тем самым для них поле
деятельности,  как  и  было  предусмотрено. Авангард и эти два крыла в общей
сложности составляли около ста восьмидесяти тысяч человек.
     Христианские  воины  в  это время предавались всевозможным увеселениям,
не  подозревая,  что  на  них  движется  армия, неисчислимая, как песок, все
сметающая  на  своем  пути,  словно самум; их лагерь превратился в настоящий
город,  где  спешили  навстречу  одна  другой все приятности жизни. Парусина
палаток  простых  рыцарей  была заткана золотом, все старались не отстать от
новейших  мод  во  Франции  и  даже  выдумывали  их  сами,  но от недостатка
воображения   вытаскивали   на  свет  божий  старые.  Завиток  стремени  так
увеличили,  что  нога  не  могла  свободно  пройти  в  стремя;  а  некоторые
додумались  до  того,  что  пристегнули стремя к колену золотой цепью. Такая
неумеренность  и  расслабление  духа  приводили  в изумление иноземцев; было
непостижимо,  как эти сеньоры, соединившие мечи ради защиты своей веры, сами
давали  неверным  повод  для  презрения;  как  рыцари, столь отважные в бою,
превратились  в  бездеятельные  ничтожества;  как  одни  и  те же люди могли
носить и легкие одежды, и тяжелые доспехи.
     Дело  происходило  28  сентября  -  в канун праздника святого архангела
Михаила.  В  десять часов утра все французы знатного происхождения собрались
в  палатке  графа Невэрского - тот давал большой обед. Было выпито много вин
Венгрии  и  Архипелага.  Молодежь, радостная, говорливая, строила прекрасные
прожекты,  расшивая  золотом  свое будущее. И только мессир Жак де Хелли был
удручен  и  сумрачен;  над  его  молчаливостью  смеялись; он не останавливал
насмешников,  давал  излиться  безрассудной молодости; но вот он поднял свое
чело, потемневшее под солнцем Востока, и промолвил:
     - Сеньоры,  смеяться  и  веселиться  -  хорошо.  Но  вы  спали,  пока я
бодрствовал,  и  вы  не видели и не слыхали того, что видел и слышал я: этой
ночью,  когда  я  осматривал  лагерь,  мне  вдруг  явилось  чудо небесное, я
услышал  человеческий  голос,  и  в  страхе  я  подумал  -  земля  и небо не
предвещают нам ничего хорошего.
     Рыцари  веселились,  зубоскалили  по  поводу  отсутствия Аморат-Бакэна,
некоторые   уверяли   даже,   что  неверный  пес  не  осмелится  напасть  на
христианских рыцарей.
     - Король  Базаак*  -  неверный,  все  так, - отвечал сир де Хелли, - но
этот  первый  среди  неверных  человек  полон  искренней  преданности  своей
неправой   вере,   и   он   следует   заветам  своего  лжепророка  столь  же
неукоснительно,  сколь  мало  рвения  в  нас,  что  служат истинному богу. В
храбрости  его  не  усомнится  никто,  кто видел его в бою, как я. Вы зовете
его, не щадя горла, ну что ж, он и придет, если уже не пришел.
     ______________
     * Под этим именем значится в Хрониках Баязет.

     - Мессир  Жак,  -  сказал,  поднимаясь  со стула, граф Невэрский; одной
рукой  он  то  ли  из дружеского расположения, то ли от боязни не устоять на
ногах,  опирался  на плечо маршала Бусико. - Вы уже немолоды, это ваша беда;
вы  невеселы,  это  порок,  но  вы  хотите и нас заставить горевать, а это -
преступление.  Однако вы многоопытный и бесстрашный рыцарь, скажите нам, что
вы  видели  и  слышали.  Я  возглавляю  священный поход и желаю услышать ваш
доклад.  -  Затем, взяв свой стакан и обращаясь к виночерпию, граф сказал: -
Налейте  нам  кипрского вина; коль уж это последнее, так пусть будет доброе.
-  И,  подняв  кубок,  провозгласил:  -  Во славу господа бога и за здоровье
короля Карла!
     Все  поднялись,  осушили  свои  кубки и сели каждый на свое место. Один
только мессир Жак де Хелли остался стоять.
     - Мы  слушаем,  -  произнес  граф  Невэрский,  поставив локти на спинку
стула и упершись подбородком в крепко сжатые кулаки.
     - Сеньоры,  как  я  уже  сказал  вам, я обходил дозором наш лагерь, как
вдруг  где-то  на  востоке услышал идущие с неба голоса, и то не были голоса
людей.  Обернувшись на крики, я увидел, так же, как и все мои люди, огромную
звезду,  на  которую  неслись пять маленьких; с той стороны, где разыгралась
эта  странная  битва,  и  донеслись до нас крики, а донесло их до наших ушей
чудное  дуновение, которое, достигнув границ лагеря, как бы растаяло, словно
ему  не  было  нужды  проникать  вглубь,  ибо  бог,  послав  с  ним  грозное
предзнаменование,  предназначал  его  лишь  нам  одним.  Перед этой огромной
звездой   все   время   проходили   какие-то  тени,  очертаниями  похоже  на
вооруженных  людей,  тени  все  сгущались,  пока  наконец совсем не погасили
звезду,  а  вместе  с  ней  потухли  две  маленькие  -  ее враги; другие три
соединились,  образовав  треугольник,  и  эта  символическая фигура сияла до
утра.  Мы  шли,  каждый  во  власти  увиденного чуда, пытаясь найти ему хоть
какую-то  разгадку,  и тут, когда мы проходили по лощине, отделявшей гору от
стены  города, мы услышали голос, - на сей раз это был человеческий голос, -
он  несся  с холма и, пролетев над нашими головами, затухал в городе. Тотчас
же  ему  ответил  другой  голос,  с  крепостного  вала. Они переговаривались
некоторое   время,  а  мы,  вперив  глаза  в  темноту,  пытались  разглядеть
человека,  говорившего  на  чужом  наречии посреди нашего лагеря. Наконец мы
заметили,  как  тень,  будто  облако, скользнула вдоль холма; мы бросились к
ней  и  разглядели  в  нескольких шагах от себя вполне реального человека из
плоти  и  крови.  Солдаты,  увидев на нем белые одежды, решили было, что это
призрак  в белом саване, но я-то узнал бурнус арабского всадника и кинулся в
погоню.  Вы,  сеньоры,  конечно,  знаете  моего  коня  Тадмора:  он арабской
породы,  которая  уступает  только  породе Аль Боралка. Так вот, в несколько
прыжков  лошадь  незнакомца  оторвалась от Тадмора и оставила его так далеко
позади,  как  Тадмор  оставил  бы  ваших  коней.  Поскольку  владеет  такими
лошадьми  лишь  Баязет,  то  я утверждаю, что тот всадник - не кто иной, как
один  из его генералов, которому он одолжил это бесценное животное; а скорее
всего, сеньоры, то был ангел-губитель, Антихрист, сам Базаак.
     Сир  Жак сел, воцарилось долгое молчание: он говорил с таким жаром, что
убедил  всех. У некоторых из молодых рыцарей еще играла на губах усмешка, но
умудренные  опытом бойцы - коннетабль, сир де Куси, маршал де Бусико, мессир
Жан  Венский - сурово нахмурили брови, и видно было по их лицам: они так же,
как и мессир Жак де Хелли, полагают, что армию подстерегает большая беда.
     В  то  же  время  створки палатки раздвинулись, и весь покрытый потом и
пылью гонец крикнул с порога:
     - Скорее,  сеньоры,  трубите  сбор  и  вооружайтесь, да не застанут вас
врасплох,  на  нас  движется  конная и пешая армия турок, их восемь - десять
тысяч. - И он исчез, чтобы сообщить весть другим военачальникам.
     При  этом  известии все разом поднялись, и пока в растерянности глядели
друг  на  друга,  граф  Невэрский  подбежал  к  выходу  из палатки и крикнул
громко, так, чтобы всем было слышно:
     - К оружию, сеньоры! К оружию! Враг близко.
     Вскоре этот крик эхом отозвался во всех уголках лагеря.
     Пажи  спешили  седлать  лошадей,  рыцари  звали  оруженосцев,  и хотя в
головах  еще  бродил  хмель, все бросились к оружию. Так как молодым рыцарям
из-за  лишнего  завитка  не  удавалось  сунуть ногу в стремя, граф Невэрский
подал  пример  и  отрубил шпагой это украшение на своем стремени. В один миг
люди,  одетые  в  бархат,  оказались закованными в железо. Оседлали коней, и
каждый  встал  под свой флаг. Развернули знамя с изображением божьей матери,
оно  заплескалось  на  ветру,  и граф Невэрский вручил его адмиралу Франции,
мессиру Жану Венскому.
     Вдруг  все увидели, что к ним во весь опор мчится рыцарь, держа в руках
знамя  с  вышитым  на  нем  серебряными  нитями  гербом  и вдавленным черным
крестом;  остановившись  перед знаменем с изображением божьей матери, вокруг
которого уже собралась чуть ли не вся знать Франции, он громко крикнул:
     - Я,  Анри  д'Эслен  Лемаль,  маршал  короля  Венгрии, послан к вам его
величеством.  Его  величество  предупреждает вас об опасности и предписывает
не  начинать  битву,  прежде чем не подоспеют новые части. Он опасается, что
наши  дозорные  плохо  разглядели  и что армия врага гораздо больше, чем вам
донесли.  Он  выслал  навстречу  ей  конников, которые подойдут к ней ближе.
Делайте,  как  я  вам  сказал,  сеньоры, таков приказ короля и его совета; а
теперь я возвращаюсь обратно, ибо не могу дольше оставаться здесь.
     И он исчез так же внезапно, как и появился.
     Граф  Невэрский  спросил у сеньора де Куси, что, по его мнению, следует
предпринять.
     - Надо  последовать  совету короля Венгрии, - ответил сир Ангерран, - в
нем есть здравый смысл.
     Но  графа  д'Э,  подошедшего  в  это  время  к графу Невэрскому, сильно
задело, что спросили сперва не его мнения, а сира де Куси, и он сказал:
     - Все  так, монсеньер; только король Венгрии хочет первым сорвать нынче
цветы  славы;  то в авангарде были бы мы, а теперь будет он. Пусть кто хочет
повинуется ему, я же отказываюсь.
     Вытащив  из  ножен,  украшенных  лилиями,  свою  шпагу  коннетабля,  он
приказал рыцарю, несшему его знамя:
     - Знамя  вперед!  Именем  бога  и  святого  Георгия, вперед! Так должен
вести себя сейчас настоящи