ками, и если б у нас были деньги,
чтобы узнать новости...
     - Деньги!  А  разве,  дорогой кузен, у нас не припасены деньги для нужд
государства?
     - Они использованы, ваше величество.
     - Кем же?
     - Я  преисполнен  почтения  к  этой  персоне,  оно  не  дает  обвинению
сорваться с губ...
     - Но,  дорогой  кузен,  никто,  кроме меня, не вправе был распоряжаться
этими  деньгами,  и  никто  не мог присвоить их себе, не имея нашей печати и
подписи нашей царственной руки.
     - Государь,   лицо,   похитившее  их,  воспользовалось  вашей  печатью,
рассудив, что ваша подпись не обязательна.
     - Да,  на  меня  смотрят  уже  как  на умершего. Англичанин и бургундец
делят  мое  королевство,  а  моя жена и мой сын - мои деньги. Ведь кто-то из
них  совершил  кражу,  не так ли, кузен? А иначе как кражей не назовешь этот
акт по отношению к государству, ибо государство нуждается в этих деньгах.
     - Государь,   дофин   Карл   преисполнен   почтения  к  своему  отцу  и
повелителю, он не может без его соизволения предпринять что бы то ни было.
     - Так,  значит,  королева?.. - снова глубокий вздох. - Да, королева. Мы
повидаемся  с  ней  и  потребуем от нее вернуть деньги, и она вернет их, она
поймет.
     - Государь,   деньги   употребили   на   то,   чтобы  купить  мебель  и
драгоценности...
     - Как  же  быть,  мой  бедный  Бернар?  Придется вновь обложить налогом
народ.
     - Народ уже раздавлен.
     - Нет ли у нас каких-нибудь алмазов?
     - Только  те,  что  в  вашей  короне.  Государь,  вы  слишком  мягки  с
королевой,  она  губит королевство, а ведь отвечаете за него перед богом вы.
Народ  бедствует,  а  она  раскошествует,  и чем беднее народ, тем неистовей
она;  ее  придворные  дамы  ведут  привычный  образ  жизни,  делают огромные
расходы,  носят такие дорогие одеяния, что все только диву даются. У молодых
сеньоров,  их  окружающих,  вышивка камзола стоит годового жалованья войска.
Под  предлогом  опасностей,  которые ей якобы угрожают, королева потребовала
для   себя  охрану,  государству  это  не  нужно,  но  все  оплачивается  из
государственной  казны.  Сир  де  Гравиль  и сир де Жиак, командующие личным
войском  королевы,  беспрестанно  требуют денег и драгоценностей. Порядочные
люди ропщут, глядя на излишества, которым предаются королева и ее свита.
     - Коннетабль,  - сказал король так, как человек, понимающий, что момент
выбран  неудачно,  однако  ему  неймется  сообщить  новость, - коннетабль, я
обещал   вчера   шевалье  де  Бурдону  назначить  его  капитаном  Венсенской
крепости, вы представите его назначение мне на подпись.
     - Вы это сделали, государь?! - Глаза коннетабля вспыхнули.
     Король  прошептал  еле  различимое "да", словно ребенок, который знает,
что поступил плохо, и боится, что его станут бранить.
     Наши  путешественники  подъезжали  уже  к  Круа-Фобен,  когда  завидели
ехавшего  навстречу всадника, одетого со всей изысканностью того времени. На
нем  был  голубой  (цвет  королевы)  берет  с  длинной  лентой в виде шарфа,
элегантно  ниспадавшей  на  левое  плечо;  всадник  придерживал ленту правой
рукой  и  поигрывал  ею.  Все  оружие всадника составляла шпага из вороненой
стали,  висевшая  у  него  на  боку и настолько легкая, что казалась простым
украшением,  а не средством защиты; на нем была свободная короткая куртка из
красного  бархата,  а  под  нею,  обрисовывая гибкую талию, сверкал вышивкой
тесный  камзол голубого бархата, стянутый в талии золотой бечевой. Костюм, в
который  мог  бы облачиться самый богатый и элегантный придворный, дополняли
прилегающие  панталоны  цвета бычьей крови и черного бархата туфли с острыми
и  так  сильно  загнутыми  носками,  что  они с трудом пролезали в стремена.
Добавьте   к   этому   белокурые   девичьи   волосы,   сиявшее   радостью  и
беззаботностью  лицо,  маленькие, как у женщины, руки - и вы получите точный
портрет  шевалье  де  Бурдона,  бывшего  у королевы в фаворе, а кое-кто даже
поговаривал, что он состоял у нее любовником.
     Коннетабль  тотчас  же  узнал  его. Он ненавидел Изабеллу, она была его
соперницей  в борьбе за влияние на короля. Коннетабль знал, что Карл ревнив,
и  решил  воспользоваться  представившимся  случаем  осуществить грандиозный
план,  имевший политическое значение, а именно - добиться изгнания королевы.
Но его лицо хранило невозмутимость: он сделал вид, что не узнал всадника.
     - Я  желаю,  чтобы  вы объявили молодому человеку о новом назначении, -
добавил король.
     - Вполне вероятно, что ему уже все известно, государь.
     - Но кто же мог ему сказать?
     - Та, что с такой настойчивостью просила его у вас.
     - Королева?
     - Она  так  уверена  в  храбрости этого шевалье, что поспешила доверить
ему охрану замка: у нее не хватило терпения дождаться его назначения.
     - Не понимаю.
     - Посмотрите туда, ваше величество.
     - Шевалье де Бурдон!..
     Король побледнел, в сердце его вкралось подозрение.
     - Не  иначе, как он провел ночь в замке. Если бы он только утром выехал
из Парижа, он не смог бы сейчас возвращаться из Венсена.
     - Вы  правы,  граф;  что  говорят  у  меня  при  дворе  об этом молодом
человеке?
     - Что  он  дамский  угодник и пользуется у дам успехом. Говорят, что ни
одной еще не удалось устоять.
     - Без исключения?
     - Без исключения.
     Король  сделался  так  бледен, что граф подумал: он вот-вот упадет, - и
протянул  к  нему  руку.  Король  легонько  отстранил  ее  и  сказал упавшим
голосом:
     - Не  потому  ли  она  так настаивала, чтобы охрана замка была доверена
ему? А каков наглец? Бернар, уж не голубого ли цвета на нем шляпа?
     - Это цвет королевы.
     И  тут  как  раз  шевалье де Бурдон оказался так близко от них, что они
услышали  слова  песенки,  которую он напевал; это были стихи Алена Шартье в
честь  королевы.  Встреча  с  королем  и графом не прервала занятия молодого
человека,   ибо   он   счел   ее  недостаточным  для  этого  поводом,  -  он
удовольствовался  лишь тем, что отступил немного в сторону и легким наклоном
головы приветствовал короля.
     От  гнева  кровь  ударила графу в голову, вернув ему на мгновение былую
энергию; он резко остановил лошадь и громовым голосом вскричал:
     - А  ну-ка,  живо  на землю, несмышленыш! Так не приветствуют того, кто
представляет целое королевство! Спуститесь с лошади и приветствуйте короля!
     Вместо  того  чтобы  последовать  приказу,  шевалье де Бурдон пришпорил
коня  и в мгновенье ока оказался в двадцати шагах от короля. Тут он отпустил
поводья,  и  лошадь  побежала  мелкой рысцой, а он продолжал напевать песню,
которую прервала внезапная встреча с Карлом VI.
     Король  сказал  несколько  слов Бернару, тот, повернувшись к маленькому
отряду,  в  свою  очередь,  сказал  прево  Танги, державшему подле себя двух
стражников в полном вооружении:
     - Арестуйте этого молодого человека. Так хочет король.
     Танги  сделал  своим  людям  знак,  и они бросились догонять шевалье де
Бурдона.
     Враждебные  приготовления не ускользнули от внимания молодого человека,
хотя  он лишь изредка оглядывался и как будто не заботился ни о чем. Однако,
увидев,  что  к  нему устремились два стражника, чьи намерения не вызывали у
него  сомнений, он остановил коня и повернулся к ним лицом, - они были всего
в десяти шагах от него.
     - Эй,  уважаемые, - крикнул он, - ни шагу вперед; если вы пришли по мою
душу, то лучше бы вам было молиться за свою сегодня утром.
     Стражники молча продолжали наступать.
     - Так,  так,  господа стражники, - продолжал Бурдон, - сдается мне, что
его величество король любит турниры на больших дорогах.
     Стражники  были  уже  так  близко  от  рыцаря, что им оставалось только
протянуть руку, чтобы схватить его.
     - Прекрасно,  господа,  -  сказал  он,  понукая  своего  верного  друга
отпрянуть  назад,  -  прекрасно,  дайте мне только взять разгон, и я к вашим
услугам.
     При  этих  словах он подстегнул лошадь, и та пустилась бешеным галопом,
как  будто он вверял ей свою жизнь. Стражники от изумления застыли на месте;
провожая  Бурдона взглядом, они понимали, что преследовать его бессмысленно,
они  даже  не  крикнули  ему,  чтобы  он  остановился.  Но каково же было их
удивление,  когда  спустя минуту-другую они увидели, что шевалье развернулся
и возвращается назад.
     Шевалье   де   Бурдону   понадобилось   всего   несколько  минут,  чтоб
подготовиться  к бою; впрочем, приготовления были незатейливы: развевающийся
шарф  был намотан на левую руку и служил защитой от ударов, в правой руке он
держал  короткую  шпагу  с  позолоченными  бороздками  для  стекания  крови.
Поводья  он  натянул  и  привязал  к  луке  седла,  так  что руки оставались
свободными  -  обстоятельство,  которым он собирался сейчас воспользоваться;
лошадь,  словно разумное существо, послушно повиновалась всаднику, отзываясь
на каждое движение ног, впившихся ей в бока.
     Мгновение  стражники  колебались: стоит ли затевать бой, - ведь им было
приказано  арестовать  шевалье  де  Бурдона,  а  не убивать его, однако меры
защиты,  принятые  последним,  ясно указывали на то, что он не намерен живым
предаться  им  в  руки.  Всадник же, увидев, что они колеблются, напустил на
себя еще более решительный вид.
     - А  ну,  голубчики,  смелее, смелее, - крикнул он, - сейчас мы увидим,
да поможет нам в этом бог и святой Михаил, как прольется кровь.
     Стражники  выхватили из ножен шпаги и бросились на противника, соблюдая
некоторую  дистанцию  между  собой,  дабы каждому атаковать шевалье со своей
стороны.  А  тот,  бросив  на них стремительный взгляд и поняв, что он легко
проскочит  между  своими врагами, вонзил шпоры в бока лошади, и та понеслась
с  быстротой ветра. В нескольких шагах от себя он увидел острие шпаг, быстро
пригнулся  к шее лошади, приняв почти горизонтальное положение, словно хотел
подобрать   что-то,  и,  вцепившись  правой  рукой  в  гриву  лошади,  левой
ухватился  за  ногу  одного из своих противников, приподнял его и перебросил
через круп лошади, так что шпаги врагов проткнули лишь воздух.
     Обернувшись  назад, тот, кто проявил такие чудеса ловкости, увидел, что
повергнутого  им  стражника,  не  сумевшего  высвободить  ногу  из стремени,
волочит  за  собой  его лошадь; испуганная бряцанием оружия, подскакивающего
на  камнях,  она  прибавила  ходу; крики несчастного напугали ее еще больше.
Все  наблюдавшие  за схваткой затаили дыхание и не спускали глаз с всадника,
волочившегося  по  земле.  Они  вздрагивали всякий раз, как железо со звоном
ударялось  о  камни,  и  простирали вперед руки, словно могли остановить бег
лошади.  А  она,  вздымая  пыль,  набирала  скорость, и каждый удар железа о
булыжник  высекал  огонь.  Отрезок  пути,  который  она пробежала, был усеян
обломками  доспехов,  сверкавших  на солнце. Вскоре ужасающее лязганье стало
менее  слышным,  то ли потому, что отдалилось, то ли потому, что все доспехи
были  содраны,  осталась  одна живая плоть, - и вот всадник и лошадь, словно
видение,  исчезли  за  поворотом  дороги,  о котором уже шла речь. Все разом
вздохнули, и тут во второй раз Бернар д'Арманьяк произнес:
     - Танги Дюшатель, арестуйте этого человека, король повелевает.
     Услышав  приказ,  второй  стражник с яростью, удвоившейся из-за ужасной
смерти  товарища,  бросился  к  Бурдону;  что касается последнего, то он, по
всей  видимости,  был  поглощен зрелищем, которое мы только что описали; его
взгляд  был  устремлен туда, где за поворотом исчезли всадник и лошадь; ясно
было,  что  он  не  верит  в  серьезность  битвы, которую ему навязывали. Он
отвлекся  от  созерцания,  только лишь когда над его головой сверкнуло нечто
вроде  молнии:  то  была  шпага, которую вращал в руке второй его противник,
прежде  чем  начать  бой.  Шпага  была  на расстоянии одной ладони от головы
Бурдона,  а до смерти ему оставалось не более секунды. Одним прыжком шевалье
очутился  рядом со стражником, тот приподнялся на стременах и занес обе руки
над  головой,  готовясь  нанести  удар.  Шевалье левой рукой схватил его и с
силой,  которую  в  нем  не  подозревали, пригнул к своему плечу его голову,
сжал  ему  руки,  затем  кинул  всадника  на  круп  лошади  и обежал быстрым
взглядом  это  закованное в железо тело, чтобы найти уязвимое место. Так как
стражник  находился  в  полусогнутом  положении,  то край шлема приподнялся,
обнажив  узкую  полоску,  достаточную,  чтобы  тонкое  лезвие  шпаги шевалье
смогло  туда  проникнуть.  Шпага  прошлась  по  этому  месту  дважды, дважды
обагрившись  кровью,  и  когда  шевалье  отпустил  голову  и  руки всадника,
которые  он  придерживал  свободной  левой  рукой,  то  из-под шлема солдата
вырвался вздох, который означал, что он испустил дух.
     Бурдон  стоял  посреди дороги, повернувшись лицом к королевскому отряду
и  нагло  усмехаясь:  ведь  он  дважды  одержал  победу. Дюшатель не решался
отдать  новый  приказ  об  аресте  Бурдона, он подумывал о том, чтобы самому
выполнить  эту  миссию,  но  тут  граф д'Арманьяк, устав ждать, сделал знак,
чтобы  ему дали дорогу; гигант медленно двинулся на врага, в десяти шагах он
остановился и сказал:
     - Шевалье  де  Бурдон,  -  в  голосе  графа  нельзя  было  различить ни
малейшего  намека  на  волнение,  -  шевалье де Бурдон, именем короля - вашу
шпагу.  Вы  отказались  вручить  ее  простым  солдатам,  но,  может быть, вы
сочтете для себя не столь зазорным отдать ее коннетаблю Франции.
     - Я  отдам  ее  только  тому,  -  высокомерно  отвечал  Бурдон,  -  кто
осмелится отнять ее у меня.
     - Безумец! - прошептал Бернар.
     В  тот  же  миг  быстрым, как мысль, движением он отцепил от седла свою
увесистую  палицу,  о  которой  мы  говорили  раньше,  и,  раскрутив  ее над
головой,  метнул  во  врага.  Со  скоростью камня, брошенного из катапульты,
палица  пролетела  со  свистом  разделявшее противников расстояние и, словно
ствол   подрубленного   дерева,  опустилась  на  голову  лошади.  Смертельно
раненная,  она  встала  на  дыбы,  постояла  минуту, раскачиваясь, и рухнула
вместе с всадником, - тот бездыханный распластался на земле.
     - Подберите этого мальчишку, - сказал Бернар.
     И он спокойно вернулся на свое место подле короля.
     - Он умер? - спросил король.
     - Нет, ваше величество; кажется, он просто лишился чувств.
     Танги  подтвердил  слова  коннетабля. Он принес ему бумаги, найденные у
Бурдона;  среди  них  имелось  письмо,  адрес  на  котором был написан рукой
королевы,  король  конвульсивным  движением схватил его. Сеньоры почтительно
удалились  на  некоторое  расстояние, не спуская глаз с короля. По мере того
как  Карл VI читал письмо, лицо его менялось. Несколько раз он даже отер пот
со  лба.  Кончив  читать,  он  смял письмо, разорвал его на мелкие кусочки и
разметал их по ветру. Затем глухим голосом произнес:
     - Шевалье  -  в темницу Шатле, королеву - в Тур! А я... я отправляюсь в
аббатство святого Антония. Вряд ли у меня достанет сил вернуться в Париж.
     И  впрямь,  король  был  очень  бледен,  его  била  дрожь, казалось, он
вот-вот лишится чувств.
     Спустя  минуту, следуя приказу, свита короля разделилась на три группы,
образовав,  таким образом, треугольник: беззаветно преданный Бернару Дюпюи и
оба  капитана  повернули  к  Венсену,  чтобы  передать  королеве  приказ  об
изгнании;  Танги  Дюшатель  вместе с пленником, все еще лежавшим в обмороке,
возвращался   в   Париж,   а  король,  возле  которого  остался  д'Арманьяк,
поддерживавший  его,  чтобы  он  не упал, направился в аббатство св.Антония,
дабы испросить у монахов убежища и спокойно предаться там молитвам.


                                 Глава XVII

     В  то  время,  как двери аббатства св.Антония открываются для короля, а
двери  тюрьмы  Шатле  для  шевалье  де Бурдона; в то время, как Дюпюи делает
остановку  в  четверти  лье  от  Венсена  в  ожидании  подкрепления, которое
посылает  ему  Танги  Дюшатель,  -  перенесемся  с  читателем в замок, где в
настоящее время пребывает Изабелла Баварская.
     В  эту тревожную эпоху, когда шпаги скрещивались на балу, когда посреди
празднества   проливалась  кровь,  Венсен  был  одновременно  и  укрепленной
крепостью,  и  летней резиденцией. Обойдя вокруг крепости, мы увидим широкие
рвы,  опоясывающие  ее;  бастионы  в  каждом  углу;  подъемные  мосты  -  их
поднимают  каждый  вечер,  и  они скрежещут своими тяжелыми цепями; часовых,
стоящих  на  крепостных валах, - таков суровый облик крепости; тут ничего не
пожалели, чтобы обеспечить надежную защиту.
     Внутри  картина  меняется;  правда, на высоких внутренних стенах вы еще
заметите  часовых,  но  беззаботность,  с  какой  они  несут свою службу, их
интерес  к играм в первом внутреннем дворе, кишащем солдатами, а отнюдь не к
тому,  что  делается  вдали,  на  равнине,  где  может  появиться  враг,  их
нетерпеливое  желание  поменять  лук  и  стрелу  на  стаканчик  с игральными
костями  - все это не оставляет никаких сомнений насчет их назначения, - они
скорее   дань   заведенным   обычаям,   их   присутствие   не   продиктовано
необходимостью.  Перейдем  из  первого дворика во второй, - там уже не будет
ни  одного  солдата.  Во  втором  дворе  сокольничие высвистывают соколов да
дрессируют  собак  пажи,  иногда  пройдет  конюший  с  лошадью; слышны смех,
крики,  свистки,  снуют  проворные  и  говорливые  девицы,  пересмеиваются с
сокольничими,  дарят  улыбку  пажам  и  обещающий  взгляд конюшему и, словно
видения,  исчезают  за  низкою  сводчатою  дверью, вырубленной против двери,
ведущей  в  первый  двор  и  служащей входом в апартаменты. Проходя в дверь,
девушки  с  почтительной кокетливостью склоняют головы, но не потому, что по
обе  стороны  ее стоят скульптуры святых, а потому, что прислонившись к этим
скульптурам,  сидят, закинув ногу на ногу, два элегантных сеньора, разодетых
в  велюр  и Дамаск, - сеньор Гравиль и сеньор де Жиак, - и беседуют об охоте
и  любви.  При  взгляде  на  них вы не скажете, что эти беззаботные лица уже
отмечены  роковым  знаком,  который начертал сам перст судьбы - им уготовано
умереть  молодыми.  Астролог,  изучая  линии  на  их  белых  пухлых ладонях,
пообещал  бы  им  долгую,  беспечальную  жизнь; однако спустя пять лет копье
англичанина  пронзит  насквозь  грудь  первого, и не пройдет восьми лет, как
воды Луары сомкнутся над трупом второго.
     Оказавшись  по  ту  сторону  двери,  поднимемся  по  лестнице с резными
перилами,   отворим   овальную   дверь   на   первом  этаже  и  пройдем,  не
задерживаясь,  через  комнату,  которую  нынче  назвали  бы  прихожей; таким
образом,  идя  на цыпочках и сдерживая дыхание, подойдем к ковру, вытканному
золотыми  цветами,  отделяющему  первую  комнату  от  второй,  откинем его и
увидим  зрелище,  заслуживающее,  сколь  бы подробным ни было предшествующее
описание, особого внимания.
     В  квадратной  комнате,  образующей  первый  этаж  башни, в которой она
расположена,  на  широком  в  готическом стиле ложе с резными колоннами спит
еще  прекрасная,  хотя  и  не первой молодости женщина; на нее падает слабый
свет,  с  трудом  пробивающийся  сквозь тяжелые портьеры, затканные золотыми
цветами  и скрывающие от глаз узкие из разноцветных стеклышек окна. Впрочем,
царящий  в  комнате  полумрак  кажется скорее данью кокетству, нежели просто
случайностью.
     И  впрямь, полумрак еще смягчает округлость форм, придает матовый блеск
гладкой  коже  руки,  упавшей  с  кровати,  подчеркивает  изящество головки,
склонившейся   на  обнаженное  плечо,  и  сообщает  прелесть  распустившимся
волосам,  разбросанным  по  подушке  и  ниспадающим  вдоль  повисшей руки не
только до кончиков пальцев, но вплоть до самого пола.
     Добавим   в  нашему  описанию  имя,  и  читатель  без  труда  узнает  в
нарисованном  портрете  королеву  И