о  ничего  не значат. Гордый и
заносчивый  со  знатными  и  всегда приветливый с людьми простого звания, он
неизменно  внушал  ненависть  себе  равным  и был любим теми, кто стоял ниже
его;  подверженный  самым  бурным  страстям,  но  умеющий прятать их в своей
груди,  а грудь прикрывать латами, этот железный человек был непроницаем для
людских  взглядов,  и  в душе его клокотал вулкан, казалось бы, потухший, но
снедавший  его  изнутри; когда же он считал, что подходящий момент наступил,
он  неудержимо  устремлялся  к  цели,  и горе тому, кого настигала рокочущая
лава  его  ярости.  В  этот  день  -  только  для того, разумеется, чтобы не
походить  на  Людовика  Туренского, - наряд графа Невэрского был подчеркнуто
прост:  он  состоял  из  более  короткого,  чем  предписывала мода, лилового
бархатного  камзола  без  украшений  и  вышивки,  с  длинными,  с  разрезами
рукавами,  перетянутого  на  талии стальным сетчатым поясом с сияющей на нем
шпагой;  на  груди  между  отворотами  виднелась  голубого  цвета  рубашка с
золотым  ожерельем  вместо  воротника;  на  голове у него был черный тюрбан,
складки    которого   скрепляла   булавка,   украшенная   одним-единственным
бриллиантом,  но  зато  это  был  тот самый бриллиант, который под названием
"Санси"  составил впоследствии одну из величайших драгоценностей французской
короны*.
     ______________
     *  Этот  бриллиант,  находившийся  во время Грансонского сражения среди
сокровищ  Карла  Отважного,  попал  в руки швейцарцев, в 1492 году в Люцерне
был  продан  за  5000  дукатов  и оттуда попал в Португалию, в собственность
дона    Антонио,   настоятеля   монастыря   де   Крато.   Будучи   последним
представителем  ветви  Брагансов,  потерявшей  трон,  дон  Антонио  прибыл в
Париж,  где  и  умер. Бриллиант был куплен Никола Арле де Санси (1546-1629),
откуда  и  пошло  его  название.  Помнится,  в  последний  раз его оценили в
1820000 франков.

     Мы  столь подробно описали двух этих знатных вельмож, которых неизменно
будем  видеть  возле  короля, ибо наряду с печальной и поэтической личностью
Карла  и  с  пылкой  и  страстной  Изабеллой, они являлись главными фигурами
этого  несчастного  царствования.  Ради них одних Франция раскололась на две
враждующие  партии и обрела как бы два сердца, из которых одно билось во имя
герцога  Орлеанского,  а  другое  -  герцога  Бургундского:  каждая  партия,
разделяя  любовь  и  ненависть  того,  кого она избрала своим предводителем,
знала  только  его  любовь  и его ненависть, забыв при этом все остальное, в
том  числе и своего короля, который был их общим господином, и саму Францию,
бывшую их общей матерью.
     По  краю  дороги,  чуть  в  стороне,  на  белой  лошади  ехала  госпожа
Валентина,  которую  мы  уже  представляли читателю в качестве супруги юного
герцога  Туренского; она покинула свою родную Ломбардию и впервые прибыла во
Францию,  где  ей  все  было  ново и все поражало блеском роскоши. Справа ее
сопровождал  мессир  Пьер  де  Краон,  любимый фаворит герцога Туренского, в
одежде,  которая  напоминала  наряд герцога и которую этот последний заказал
для  него  в  знак особой к нему дружбы. Мессир Пьер был с герцогом примерно
одних  лет,  так  же  хорош  собою  и так же, как герцог, выглядел веселым и
беспечным.  Однако достаточно было взглянуть на него чуть пристальнее, чтобы
в  темных его глазах заметить отблеск страстей неукротимых и понять, что это
одна   из   тех   волевых  натур,  которые  всегда  добиваются  своей  цели,
продиктована  она  ненавистью  или  любовью,  и  что немного проку сулит его
дружба, тогда как вражды его следует опасаться.
     По  левую  руку  от  герцогини  шел  коннетабль  Франции, сир Оливье де
Клиссон,  в  железных  доспехах,  которые  он  носил с такою же легкостью, с
какой  другие  сеньоры  носили свой бархатный наряд. Сквозь поднятое забрало
его  шлема  виднелось  открытое, честное лицо старого воина, и длинный шрам,
пересекавший  его  лоб,  кровавый  след сражения при Орэ, свидетельствовал о
том,  что  своею шпагой, украшенной лилиями, человек этот обязан не интригам
и  не  чьему-то  благорасположению,  но  верной и доблестной службе. В самом
деле,  Клиссон,  родившийся  в  Бретани,  воспитание  получил  в  Англии, но
восемнадцати  лет  возвратился  во  Францию  и  с  тех  пор отважно и храбро
сражался в рядах королевской армии.
     Познакомив  читателя  с обрисованными выше лицами, остальных участников
свиты  мы  назовем  лишь  по  имени: то были герцогиня Бургундская и графиня
Невэрская,  которых  сопровождали  мессир  Анри  де Бар и граф Намюрский. За
ними  следовала  герцогиня  Орлеанская  верхом  на роскошно украшенном коне,
которого  вели  под  уздцы  мессир  Жак  Бурбонский и мессир Филипп д'Артуа.
Далее  ехали  герцогиня  де  Бар  с  дочерью, сопровождаемые мессиром Карлом
д'Альбрэ  и  сеньором  де  Куси,  одно  имя  которого наверняка пробудило бы
множество  воспоминаний,  даже если бы мы и не поспешили напомнить здесь его
девиз:  "Ни  принц,  ни  граф  я, боже упаси: зовусь я господином де Куси" -
самый  скромный,  а  быть  может, и самый горделивый из девизов вельмож того
времени.
     Мы  не  станем  перечислять  сеньоров,  дам  и девиц, которые следовали
позади,  одни  верхом,  другие в закрытых экипажах: достаточно сказать, что,
когда  голова  процессии, где находилась королева, уже вступила в предместье
столицы,  пажи  и  оруженосцы,  составлявшие  ее хвост, еще даже не вышли из
Сен-Дени.  На  всем  пути  юную королеву встречали ликующими рождественскими
возгласами,  которыми  народ  обычно  приветствовал  своих королей, ибо в те
времена,  в  эпоху  глубокой  веры,  люди  не  находили  иных  слов,  полнее
выражавших  радость,  чем  слова,  напоминавшие  о  рождении Спасителя. Нет,
пожалуй,  надобности  добавлять,  что взоры мужчин были прикованы к Изабелле
Баварской  и  Валентине  Миланской,  а взоры женщин - к герцогу Туренскому и
графу Невэрскому.
     Подойдя  к воротам Сен-Дени, процессия остановилась: здесь для королевы
было  приготовлено  первое место отдыха - нечто вроде синего шелкового шатра
с  куполом,  наподобие  небесного  свода, усеянного золотыми звездами. Среди
плывущих  облаков  сидели  переодетые  ангелами  дети и тихо напевали нежные
мелодии,  услаждая  слух  красивой молодой девушки, изображавшей богородицу.
На  коленях  она  держала  мальчугана  -  как  бы младенца Христа, - который
вертел  в  своих  ручонках крестик, выточенный из крупного ореха, а небо над
ними,  украшенное  гербами  Франции  и Баварии, озарялось лучами сверкающего
золотом  солнца,  которое,  как  мы  уже  сказали, являлось эмблемой короля.
Королева  была  восхищена  этим  зрелищем  и  очень хвалила его устроителей.
Когда  же ангелы окончили свои песнопения и она вдоволь на все насмотрелась,
двери   в   глубине   шатра   неожиданно  распахнулись,  и  взору  предстала
превращенная  в  огромный  шатер широкая улица Сен-Дени, со всеми ее домами,
украшенными  полотнищами  из  камплота и шелка, так что можно было подумать,
говорит  Фруассар,  что ткани эти не стоили ни гроша, словно дело происходит
в Александрии или Дамаске.
     Королева  на  мгновение замешкалась; казалось, она не решается вступить
в  столицу,  ожидавшую ее с таким нетерпением и встречавшую с такой любовью.
Быть  может,  некое  тайное предчувствие подсказывало этой юной и прекрасной
женщине,  чье  прибытие праздновалось сейчас столь торжественно и пышно, что
настанет  день  -  и  труп  ее  с отвращением и проклятиями вынесет из этого
города  какой-то  лодочник,  которому  смотритель  дворца  Сен-Поль прикажет
передать останки Изабеллы Баварской насельникам монастыря Сен-Дени...
     Как  бы  то ни было, она продолжала свой путь; заметно было только, что
она  слегка  побледнела,  вступая  на  эту  длинную  улицу, кишащую народом,
которому  стоило  чуть  податься  вперед, чтобы раздавить королеву вместе со
всей ее свитой.
     Однако  ничего этого не случилось, горожане оставались на своих местах,
и  вскоре  процессия  подошла  к  фонтану  под  голубым пологом, расписанным
золотыми  лилиями; вокруг него на высоких колоннах были вывешены гербы самых
знатных   французских   фамилий;  вместо  воды  из  фонтана  широкой  струей
изливалось  чудесное  вино,  сдобренное  редчайшими заморскими пряностями, а
возле  колонн  стояли  молодые  девушки,  держа  в  руках  золотые  кубки  и
серебряные  чаши,  в  которых  они  подносили  вино  Изабелле и вельможам ее
свиты.  Желая  приветить  одну  из  девушек,  королева  взяла  у  нее кубок,
поднесла  ко  рту  и  тотчас  отдала обратно; тогда герцог Туренский, быстро
выхватив  у  девушки  этот  кубок,  казалось,  нашел то самое место, где его
касались  губы  Изабеллы,  и,  прижав  кубок  к своим губам, разом проглотил
напиток,  к  которому прикоснулись уста королевы. Побледневшие щеки ее сразу
вспыхнули,  ибо  выходка герцога была совершенно недвусмысленной, и хотя все
произошло  очень  быстро, она не осталась незамеченной. Действительно, в тот
же  вечер при дворе люди самых различных мнений сходились на том, что герцог
поступил  весьма  дерзко,  позволив  себе  подобную  вольность  в  отношении
супруги  своего  короля  и  повелителя,  а  королева  выказала редкую к нему
снисходительность, в знак неудовольствия только слегка покраснев.
     Впрочем,  впечатление, произведенное этим случаем, вскоре было рассеяно
новым  зрелищем:  королевский  кортеж  прибыл к воротам монастыря Св.Троицы,
где  заранее  воздвигли  помост  в  форме амфитеатра, на котором должна была
быть  разыграна битва христиан с султаном Салаад-дином. Христиане уже стояли
строем  по  одну  сторону,  сарацины - по другую, и в каждой группе нетрудно
было  узнать  участников  этого знаменитого сражения: актеры были облачены в
доспехи  XIII  века с гербами и девизами тех, кого они изображали. В глубине
помоста  сидел  французский  король  Филипп-Август,  а  вокруг  него  стояли
двенадцать  пэров  его  королевства.  В  ту  минуту,  когда носилки королевы
остановились  перед  помостом,  король  Ричард  Львиное Сердце вышел вперед,
преклонил  колено  перед  Филиппом-Августом и спросил у него позволения идти
сражаться  против  сарацин. Филипп-Август милостиво дал ему свое королевское
согласие.  Ричард  тотчас  встал, направился к своим воинам, построил их для
боя  и  тут  же  повел  на  неверных.  Завязалась  жаркая схватка, в которой
сарацины  были  побеждены  и  обратились в бегство. Часть беглецов спаслась,
воспользовавшись  тем,  что  окна соседнего монастыря были на одном уровне с
помостом  и  что  их нарочно оставили открытыми. Это не помешало победителям
захватить  еще и много пленных. Король Ричард подвел их к королеве Изабелле,
которая  попросила  даровать  им  свободу  и,  сняв  с руки золотой браслет,
отдала его в награду победителю.
     - О,   -  воскликнул  при  этом  герцог  Туренский,  склонившись  перед
королевскими  носилками, - если бы знать, что эта награда достанется актеру,
я никому не уступил бы роли короля Ричарда!..
     Изабелла  взглянула  было  на свой второй браслет, сверкавший на другой
ее  руке,  но  тотчас спохватилась, поняв, что выдает свои мысли, и сказала,
обращаясь к герцогу Туренскому:
     - Не   слишком  ли  вы  легкомысленны,  герцог?  Играть  подобную  роль
пристало шуту или клоуну, но брату короля она не к лицу.
     Герцог  Туренский  хотел что-то ответить, однако Изабелла подала знак к
отправлению  и,  повернувшись  к  герцогу  Бурбонскому, заговорила с ним, ни
разу  не  взглянув  на  своего  деверя  до тех пор, пока кортеж не прибыл ко
вторым  воротам  Сен-Дени,  носившим  название  Порт-о-Пэнтр и разрушенным в
царствование  Франциска  I.  Тут  были  установлены  декорации, изображавшие
великолепный  замок  и  так  же,  как  у  первых  ворот,  усыпанный звездами
небосвод,  на  котором  величественно восседала святая троица: бог отец, бог
сын  и  бог  дух  святой;  дети  вокруг  пели хором торжественные гимны. При
появлении  королевы  распахнулись  райские  врата,  и  оттуда выпорхнули два
прелестных  ангелочка  с нарисованными крылышками - один в голубом платьице,
другой  в розовом. На головках у них сияли золотые венки, а ножки были обуты
в  башмачки, расшитые серебром. Ангелы держали в руках пышную золотую корону
с  вкрапленными в нее драгоценными каменьями. Приблизившись к королеве, они,
возложили эту корону ей на голову, напевая:

                Живущая в цветах лилей!
                Зовет вас госпожой своей
                Париж и весь французский край -
                Так пусть об этом знает рай!

     С  этими  словами прелестные ангелы вознеслись на небо, и врата за ними
закрылись.
     Между  тем  по  другую сторону ворот королеву ожидали новые лица, о чем
ее  потихоньку  предупредили,  ибо без этой меры предосторожности вид их мог
бы,  пожалуй,  и  напугать  ее.  То  были  несшие  балдахин  депутаты  шести
купеческих  гильдий;  они  издавна  пользовались правом при въезде королей и
королев  Франции  в  Париж  сопровождать  их от ворот Сен-Дени до дворца. За
депутатами  следовали  выборные  от  различных  ремесленных  цехов, одетые в
причудливые   костюмы   и  изображавшие  семь  смертных  грехов  -  Гордыню,
Сребролюбие,  Блуд,  Гнев,  Зависть,  Чревоугодие,  Леность,  - а также семь
христианских   добродетелей:  Веру,  Надежду,  Любовь,  Мудрость,  Мужество,
Справедливость,  Воздержание. Чуть поодаль, образуя отдельную группу, стояли
Смерть,  Чистилище,  Ад  и  Рай. Хотя королева и была заранее предупреждена,
маскарад   этот   подействовал   на   нее  столь  неприятно,  что  она  даже
зажмурилась.  Герцог  Туренский,  в  свою очередь, был весьма недоволен тем,
что  ему  приходится  покинуть место рядом с Изабеллой, но выборные от цехов
не  желали  уступать своего права сопровождать королеву от ворот Сен-Дени до
дворца, шествуя по обе стороны ее носилок.
     Герцог  Бурбонский  и  другие  вельможи  тем временем уже успели занять
свои  места  в  свите.  Видя, что герцог Туренский упорно от нее не отходит,
Изабелла сказала ему:
     - Не  угодно  ли  вам будет, ваша светлость, самому уступить место этим
почтенным людям или же вы ждете моего приказания удалиться?
     - Да,  ваше величество, - отвечал герцог, - я жду его... я жду взгляда,
который дал бы мне силы вам повиноваться!
     - Милостивый  государь, - шепнула Изабелла, ближе наклонившись к своему
деверю,  -  не знаю, увидимся ли мы сегодня вечером, однако не забудьте, что
с  завтрашнего  дня  я  не  только  королева Франции, но еще и королева всех
турниров и ристалищ и что браслет мой будет наградой победителю.
     Герцог  низко поклонился Изабелле. Те, что стояли в отдалении от места,
где  происходила  описанная  сцена, увидели в этом поклоне не более чем один
из  тех  знаков  уважения,  оказывать  которые своей королеве обязан всякий,
будь  он даже принцем крови; тем же немногим, кто находился ближе и взглядом
мог  проникнуть  в  узкий  просвет  между  королевскими  носилками и лошадью
герцога,  показалось, что его губы, коснувшись невесткиной руки, прижались к
ней  чуть  более  пылко  и  задержались  чуть дольше, чем это было дозволено
этикетом.
     Как  бы  то  ни  было,  но  герцог  приподнялся в седле, лицо его сияло
восторгом  и  счастьем.  Изабелла,  опустив  на  глаза  вуаль, украшавшую ее
головной  убор,  в  последний  раз  взглянула через эту прозрачную завесу на
герцога;  он  же  пришпорил  коня и направился к своей супруге, чтобы занять
подле  нее  место  коннетабля  Клиссона.  В  это  время  шесть  депутатов от
купеческих  гильдий  с  двух сторон подошли к королевским носилкам, по три с
каждой   стороны,   и   подняли   над  Изабеллой  роскошный  балдахин;  семь
христианских  добродетелей  и  семь  смертных грехов проследовали за ними, а
позади,  с  приличествующей  им важностью, выступали Смерть, Чистилище, Ад и
Рай.  Процессия  торжественным  шагом  тронулась  в путь, но очень скоро это
чинное шествие было нарушено довольно странным образом.
     На  углу улицы Ломбардцев и улицы Сен-Дени показались два всадника; они
сидели  верхом  на  одной  лошади  и что-то громко кричали; народа собралось
такое  множество,  что  можно  было  только  дивиться  тому,  как этим людям
удалось  сюда  проникнуть;  они  не  обращали  никакого внимания на угрозы и
брань  людей,  которых  буквально  сбивали с ног; дерзость их дошла до того,
что  они не подчинялись даже полицейским сержантам и стоически сносили удары
плетьми,  с  помощью которых те пытались их задержать, - ни угрозы, ни побои
их   не  останавливали:  они  продолжали  протискиваться  вперед,  отбиваясь
направо  и налево. Лошадь их рассекала грудью толпу, как корабль носом своим
рассекает  морские  волны,  и  медленно, но неуклонно прокладывала себе путь
сквозь   людское   скопище.   В   конце   концов  всадники  достигли  самого
королевского  кортежа,  и все надеялись, что тут они остановятся и пропустят
его.  Но  в  ту самую минуту, когда мимо них проследовала королева Изабелла,
один  из  всадников,  казалось,  дал  своему  товарищу,  державшему поводья,
какое-то  приказание.  Торопясь это приказание выполнить, всадник тотчас - и
притом  почти  разом  - ударил двух лошадей вооруженных стражников палкой по
крупу  и  по  голове.  Одна лошадь рванулась вперед, другая отпрянула назад,
так  что  между  ними  образовалось свободное пространство. Воспользовавшись
этим,  всадники  мигом  устремились  к процессии, проскочили в двух шагах от
герцогини   Туренской,   лошадь   которой,   испугавшись   столь  внезапного
вторжения,  наверняка  сбросила  бы  с  себя герцогиню, если бы сир де Краон
вовремя  не  схватил  животное  за  удила,  и  кинулись к королеве Изабелле,
сбивая  с  ног  и  опрокидывая  наземь  Смерть  и  Чистилище, Ад и Рай, семь
смертных  грехов  и  христианские  добродетели.  Приняв  двух  всадников  за
злоумышленников  или бесноватых, толпа подняла крик, а всадники тем временем
успели  уже  приблизиться  к  королевским  носилкам,  преследуемые герцогами
Туренским  и  Бурбонским,  которые,  опасаясь  дурных  намерений  со стороны
неизвестных, приготовились в случае чего защитить королеву.
     Изабеллу  тоже  изрядно встревожил поднявшийся шум. Причина его было ей
еще  неведома,  когда между депутатами от купечества, несшими над ее головой
балдахин,  она  вдруг  заметила  виновников  возникшего беспорядка. Изабелла
откинулась  на  своем  сиденье,  но  в  эту  минуту  один из двух всадников,
сидевший  позади,  на  крупе  лошади, шепнул ей что-то вполголоса, приподнял
шляпу,  достал большую золотую цепь, украшенную крупными бриллиантами в виде
лилий,  быстро  повесил ее на шею королевы, которая любезно поблагодарила за
подарок,  и,  пришпорив  коня, стремглав поскакал прочь. Почти в то же самое
время  возле королевы появились герцог Туренский и герцог Бурбонский. Ничего
не  видя, кроме того разве, что к королеве вплотную подъехала лошадь с двумя
всадниками,   они   обнажили   шпаги   и   стали  кричать:  "Смерть,  смерть
изменникам!"   Народу  вокруг  было  такое  множество,  что  в  поимке  двух
неизвестных  можно  было  не  сомневаться,  тем  паче  что выбраться с улицы
Сен-Дени  всадникам стоило не меньшего труда, чем в нее проникнуть: все были
настороже  и  ждали  катастрофы.  И  тут  королева,  поняв,  что происходит,
приподнялась на подушках, простерла руки к обоим герцогам и закричала:
     - Постойте, что вы делаете? Ведь это же король!..
     Герцоги  мгновенно  остановились.  Боясь, как бы с королем не случилось
ничего  худого,  они едва не встали на стременах и вытянули обнаженные шпаги
в  сторону  толпы  с  громкими  возгласами: "Это король, это король!" Потом,
сняв шляпы, воскликнули: "Честь и слава королю!"
     Король  -  ибо  это  был действительно Карл VI, сидевший на коне позади
мессира  Карла  де Савуази, - в ответ на приветствия откинул свой капюшон,