ожил  ей  поводья  на  шею, взял в обе руки
тяжелую  секиру  и,  как  молотильщик  на гумно, устремился в ряды дофинцев,
валя  с  ног  людей  и  лошадей,  сокрушая  ударами  тех,  чью  броню ему не
удавалось разрубить, - настоящий гомеровский герой!
     Что  до  Ксантрая,  то  он  открыл  перед собою железную стену, которая
тотчас  закрылась  за  ним, но это его мало обеспокоило: длинный широкий меч
сверкал  и  свистел  в  его  руках,  подобно  мечу  ангела смерти. Видя, что
Ксантрай  вторгся  в  ряды  Бургундцев,  Жан де Люксембург направил коня ему
наперерез  в  надежде  его  остановить,  но  ударом  своего  страшного  меча
Ксантрай  разрубил  ему  каску  и  раскроил  поперек  лицо чуть пониже глаз.
Бургундский  военачальник рухнул, подобно статуе, низвергнутой с пьедестала.
Ле  Мор,  воин, следовавший за Ксантраем, уже захватил Жана де Люксембурга в
плен,  но  на  помощь подоспел сир де Вифвиль и попытался вырвать его из рук
противника.  Ксантрай  бросился  на  смельчака, вознамерившегося отнять у Ле
Мора  его  пленника,  и  первым  же  ударом  меча  отсек  ему  правую  руку,
защищенную  кирасой. Сир де Вифвиль упал рядом с тем, кого попытался спасти,
и  Ле  Мор,  которому  с  двумя пленными трудно было бы справиться, умертвил
Вифвиля, вонзив ему под нагрудник кинжал.
     Тем  временем,  видя,  какое замешательство внес Ксантрай в первые ряды
бургундцев,  рыцарь Жан де Виллен двинулся было на него, но толпа, в которую
устремился  дофинец, сомкнулась за ним, изгладив даже его след, подобно тому
как  морская  волна стирает след корабля на водной глади. Однако, разя своей
страшной  секирой,  Жан де Виллен то и дело вставал на стремена и возвышался
над окружающими, так что Ксантрай его заметил.
     - Ко  мне, дофинец! Ко мне! - кричал ему рыцарь, нанося перед собой все
более  могучие  удары  и  каждым ударом поражая еще одного вражеского воина.
Ибо  если  оружие  его  не  рубило, как секира, то оно валило с ног, подобно
дубине.
     Ксантрай  пустил  своего  коня  против  того, кто бросал ему вызов, но,
увидав  перед собой целые ряды павших воинов, исковерканные доспехи и каски,
рассеченные  исполинской  рукой,  он с прямодушием истинно храброго человека
сознался,  что на одно мгновение сердце его обуял страх. Он не хотел идти на
верную  гибель,  и поскольку в это время как раз приближался Филипп де Савез
с  намерением  напасть  на  дофинцев с фланга, Ксантрай устремился прямо ему
навстречу.  Филипп  его заметил и тотчас приготовил копье. Так как в руках у
Ксантрая  был  только  меч, Филипп нацелил острие своего копья в самую грудь
его   лошади;  железный  наконечник  вонзился  в  нее  до  самого  конца,  и
смертельно  раненное  животное  опрокинулось на всадника, придавив ему ногу;
Ксантраю оставалось лишь сдаться в плен и назвать свое имя.
     Эта  атака  бургундцев  решила  исход дела. Дофинцы, видя, что Ксантрай
упал,  сочли,  что  он  уже  не  сможет  подняться, и потому повернули своих
лошадей   и   обратились   в  бегство.  Герцог  Бургундский  почти  два  лье
преследовал  их  буквально  по  пятам,  так  что  и его самого можно было бы
принять  за  беглеца,  если  бы  он  с  такою жестокостью не разил бежавших.
Господа  де  Лонгеваль  и  Ги д'Эрли сопровождали его на расстоянии примерно
длины копья.
     Победа  в  этот  день  осталась  за  бургундцами.  Они  потеряли  всего
тридцать  человек,  дофинцы же убитыми и ранеными потеряли человек четыреста
или  пятьсот.  Вместе  с Ксантраем в плен попали многие весьма знатные люди.
Сражение  это  вошло  в  историю  под  названием  "стычки при Монс-ан-Виме":
несмотря  на  его  размах и последствия, оно не получило наименования битвы,
только по той причине, что в нем не развевались королевские знамена.
     Тем  временем  по  условиям  договора английский король вступил в город
Дре  и,  приказав  изготовить  в  Ланьи-сюр-Марн  все  необходимые для осады
орудия,  с  двадцатичетырехтысячным  войском  отправился  осаждать город Мо.
Комендантом  был  там побочный сын Ворюса, а в гарнизоне насчитывалось около
тысячи человек.
     Во  время  этой осады, продолжавшейся семь месяцев, Генрих V узнал, что
королева,  его  супруга,  родила  сына;  младенец, которого она произвела на
свет,  через  полтора  года  был  провозглашен  королем  Франции  под именем
Генриха VI.
     Город  Мо  оказывал очень упорное сопротивление. Незаконный сын Ворюса,
оборонявшийся  в  его стенах, был человек жестокий, но отличался беззаветной
храбростью.  Однако  помощь,  которую  он  ждал  от господина д'Оффемона, не
подоспела,  и  сопротивляться  далее  гарнизон  уже  не  мог: город был взят
приступом.  Осажденные бились за каждую улицу, за каждый дом. После того как
их   выбили   из  одной  части  города,  они  переправились  через  Марну  и
обосновались   на   противоположном  ее  берегу.  Английский  король  и  там
продолжал  их упорно преследовать, не давая им ни передышки, ни отдыха, пока
всех  не  перебил  или  не  взял  в  плен:  вся  земля  сплошь  была  усеяна
многочисленными обломками копьев и другого оружия.
     В  числе пленных оказался и де Ворюс, столь мужественно защищавший свой
город.  Король  Генрих  приказал отвести его к подножию вяза, около которого
сам  де  Ворюс  совершил  не  одну казнь и который крестьяне назвали "вяз де
Ворюса".  Там,  безо всякого суда, пользуясь лишь своим правом сильнейшего и
преимуществом   победителя,   король   приказал  отрубить  пленнику  голову,
повесить  его  тело,  привязав  за  сук  руками,  и,  воткнув  ему в шею его
штандарт,  насадить на этот штандарт отрубленную голову. Даже среди англичан
многие  роптали  по  поводу такой жестокости, ибо считали, что столь храбрый
рыцарь недостоин подобной кары.


     Примерно   в  это  же  время  господин  де  Люксембург,  в  стычке  при
Монс-ан-Виме  освобожденный  бургундцами, овладел крепостями Кенуа и Эрикур;
получив  весть  об этих победах, город Креспи в Валуа, а также замки Пьерфон
и Оффемон, в свою очередь, сдались бургундцам.
     И  вот  как  раз  тогда,  когда  со  всех  сторон  к королю Генриху шли
известия  о  новых  успехах,  самого  его  в  замке Венсен постигла болезнь.
Развивалась  она  очень  стремительно,  и  английский король был первым, кто
счел  эту  болезнь смертельной. Он призвал к своему ложу дядю своего герцога
Бедфорта, графа Варвика и мессира Луи де Робертсера и сказал им:
     - Богу,  как  видно,  угодно, чтобы я расстался с жизнью и покинул этот
мир...
     Потом он продолжал:
     - Милый  брат  мой  Иоанн,  зная  вашу верность и вашу любовь ко мне, я
прошу  вас  быть  всегда  преданным моему сыну Генриху, вашему племяннику, и
умоляю,  пока  вы живы, не заключать с нашим врагом Карлом де Валуа никакого
договора,  который  мог  бы  ослабить зависимость герцогства Нормандского от
Англии.   Если  шурин  мой,  герцог  Бургундский,  пожелает  стать  регентом
королевства,  я  советую  вам ему уступить, если же нет, оставьте регентство
за  собой.  А  вас,  дорогой  дядя,  -  обратился Генрих к вошедшему герцогу
Эксетеру,  -  вас  одного я назначаю правителем английского королевства, ибо
знаю,  что вы умеете управлять. Что бы ни случилось, не возвращайтесь больше
во  Францию,  будьте наставником моего сына и из любви, которую вы питали ко
мне,  чаще навещайте его. Что касается вас, дорогой Варвик, я хочу, чтобы вы
стали  его  учителем,  всегда жили вместе с ним, им руководили и обучали его
военному  искусству.  Выбирая  вас,  я делаю самый лучший выбор. И еще очень
прошу  не  затевать  никаких  споров  с  моим шурином, герцогом Бургундским.
Запретите  это от моего имени и моему зятю Хемфри, ибо если между ним и вами
будет   какое-либо  несогласие,  дела  королевства,  идущие  для  нас  столь
успешно, могли бы понести от этого ущерб.
     И,  наконец, не освобождайте из тюрьмы нашего орлеанского кузена, графа
д'Э,  господина  де  Гокура,  равно как и Гишара де Шэзе до тех пор, пока не
подрастет мой сын. С остальными же поступайте, как вам заблагорассудится.
     Каждый  обещал  королю  исполнить  то, что он просил, после чего Генрих
велел  оставить  его  одного.  Едва  только  все удалились, он позвал к себе
врачей  и  спросил  у  них,  сколько приблизительно времени ему еще остается
жить.  Сперва  врачи решили было вселить в него некоторую надежду и сказали,
что  вернуть  ему здоровье - во власти божьей. Король печально улыбнулся, но
потом  потребовал  открыть  ему  всю  правду, даже самую суровую, обещая при
этом  выслушать  ее, как подобает королю и воину. Тогда врачи отошли в угол,
и, посовещавшись, один из них опустился перед королем на колени и сказал:
     - Ваше  величество,  подумайте  о  душе своей, ибо, если не будет на то
божьей милости, нам кажется, вы не проживете более двух часов.
     Король  приказал  позвать своего духовника и священнослужителей и велел
им  читать псалмы. Когда они дошли до слов: "Воздвигни стены Иерусалима", он
остановил  их  и  громко  сказал, что близкая смерть помешала его намерению,
умиротворив   Францию,  отправиться  для  завоевания  гроба  господня  и  он
совершил  бы  это, если богу угодно было бы продлить его век; потом он велел
им   продолжать,  но  уже  в  конце  следующего  стиха  внезапно  вскрикнул.
Песнопения  были  прерваны, король испустил еще слабый вздох. Вздох этот был
последним.
     Смерть короля наступила 31 августа 1422 года.
     На  другой  день  его  внутренности  были  погребены в церкви монастыря
Сен-Мор, а набальзамированное тело положили в свинцовый гроб.
     Третьего   сентября   траурное  шествие  двинулось  в  Кале.  Гроб  был
установлен  на  колеснице,  запряженной  четверкой  превосходных  лошадей, и
покрыт   изображением   короля,   исполненным   в  натуральную  величину  на
вываренной  коже:  лицо  было  обращено  к  небу,  в  правой  руке находился
скипетр,  в левой - держава. Покровом этого смертного одра служило червленое
сукно,  шитое  золотом.  Когда  процессия  проходила через какой-либо город,
четыре  человека,  шедшие  по  углам  колесницы,  несли  над  нею  роскошный
шелковый  балдахин,  какой  в  день святого причастия носят обычно над телом
Иисуса Христа.
     За  гробом  следовали  принцы  королевской  семьи,  рыцари и оруженосцы
двора;  справа  и слева колесницу сопровождало множество священнослужителей,
которые,  верхом  ли,  шагом  ли  или во время остановки, не переставая пели
заупокойные  молитвы  и  служили  обедни  во  всех  церквах,  где  проходила
процессия.  Кроме  уже  перечисленных  ее участников, десять человек в белых
одеждах,  образуя кольцо вокруг колесницы, все время несли зажженные факелы,
распространявшие благовонья.
     В  Руане  погребальное  шествие  встретилось  с  королевой  Екатериной,
которая  как  раз  следовала во Францию к своему супругу. Она не знала о его
кончине,  и  эта  новость  повергла ее в глубокое горе. Королева не пожелала
расставаться  с  покойным  и  поехала  вслед  за его гробом в Кале, а оттуда
морем  до Дувра. Из Дувра шествие двинулось в Лондон, куда и прибыло ночью в
праздник святого Мартина.
     Пятнадцать  епископов, облаченных в первосвященнические ризы, множество
аббатов  в  митрах, большое число священнослужителей и толпа горожан ожидали
тело  короля  за  городскими  воротами.  Они  тотчас окружили его и с пением
заупокойных  молитв  проводили  траурный  кортеж  через  Лондонский мост, по
Ломбардской  улице  до  кафедрального  собора  св.Павла.  Колесница, которая
везла  гроб,  была  запряжена четверкой роскошных вороных лошадей. На хомуте
одной  лошади  висел английский герб, на хомуте другой были изображены гербы
Франции  и  Англии, разделенные на четыре части так, как король носил их при
жизни  на  своей  груди;  на  хомуте  третьей  висел один герб Франции, и на
хомуте  четвертой  -  герб  непобедимого  короля Артура. Этот последний герб
представлял  собой  три  золотые  короны  на  лазурном  поле.  Затем,  после
отпевания,  тело усопшего поместили в Вестминстерской церкви рядом с другими
королями Англии.
     Так  исчез  с  лица  земли столь шумно прославившийся на ней английский
король  Генрих  V,  прозванный  Завоевателем.  Он  проник во Францию гораздо
глубже,  нежели  кто-либо  другой  из  его  предшественников.  Генрих V взял
Париж,   который  никому  еще  не  удавалось  захватить;  он  оставил  своим
наследникам  титул  короля  Франции,  и  они сохраняли его до тех пор, пока,
спустя  четыре  столетия,  Наполеон  острием своей шпаги не начертал на щите
английского  герба три французские лилии. Он умер, прожив лишь половину того
срока,  какой  господь  бог  обычно  назначает  человеку.  Это  был  один из
храбрейших  рыцарей  своего  времени,  однако  слишком  неколебимый  в своих
намерениях и чересчур высокомерный в своих помыслах.
     Едва  успел  герцог  Бедфорт  отдать  Генриху  последние  почести,  как
посланец,  прибывший  из Парижа, известил его о том, что его уже ожидают для
других похорон: умер французский король Карл VI.
     Несчастный  безумец отдал богу душу 22 октября 1422 года. Последний час
его  был  печален  и одинок, какою была и вся его жизнь. Рядом с ним не было
ни  королевы  Изабеллы,  ни дофина Карла, ни хотя бы кого-нибудь из пятерых,
еще  остававшихся  у него детей; не было при нем и принцев его семьи: герцог
Беррийский  умер,  герцоги  Орлеанский, Бурбонский и Бретонский находились в
плену,  герцог  Бургундский не осмеливался принять последний вздох того, чье
королевство  он  бессовестно  продал. Не было возле него ни единого друга!..
Междоусобица   развеяла   их  или  уже  удерживала  около  дофина.  Когда  в
последний,  смертный  час,  в  тот час, когда разум, прежде чем навсегда нас
покинуть,  обретает  всю  свою  силу,  подобно  лампе,  что вспыхивает ярким
пламенем  перед тем, как погаснуть вовсе, - когда в этот час немощный король
обрел  на время рассудок, зрение и дар речи и, бледный и умирающий, опершись
на  постель,  поднялся и в ветхой и мрачной зале стал искать вокруг себя, на
ком  бы  остановить свой последний взгляд, кому бы сказать последнее прости,
он  увидел  лишь  безучастные  лица  канцлера  и  камергера,  стоявших у его
смертного  одра  по  велению  служебного  долга. Тогда он с глубоким вздохом
снова  лег,  так  и  не произнеся тех последних слов, что утешают человека в
его  смертных  муках, и закрыл глаза. Ибо только закрыв их, Карл вновь видел
перед  собою  румяное  лицо своего юного наследника, который - он был в этом
уверен  -  сердцем  не  покинул  отца,  и лицо юной Одетты, преданной королю
девушки, чья нежность, если не любовь, принесла ему чуточку счастья.
     Так,  за  неимением  близких  людей,  бог послал к его ложу двух добрых
ангелов,  чтобы  помочь  несчастному  старику  умереть,  не  изведав  хулы и
отчаяния.   Люди   же,  которые  при  нем  находились,  были  к  нему  столь
безучастны,  что  хотя  они  и заметили, что король умер, сказать, в котором
часу душа разлучилась с многострадальным телом, они не могли.
     Царствование   короля   Карла   VI,   царствование   в   нашей  истории
единственное  и  необычайное,  отмеченное  безумием  монарха,  прошедшее под
знаком  двух  сверхъестественных  видений  - старика в лесу у Ле-Мана и юной
пастушки  из Домреми, - было для Франции одним из самых злополучных, а между
тем  смерть этого государя вызвала глубочайшую скорбь; имя "Благословенный",
данное  ему  народом,  утвердилось  за Карлом VI более прочно, чем прозвание
"Безумный",  которое  дали  ему вельможи. Насколько неблагодарна была к нему
его  семья,  настолько  же  верным остался ему народ: в молодости он покорял
всех  своим  мужеством  и  своей  приветливостью;  в  старости  он  пробудил
всеобщее  сочувствие  своей  жалкой,  печальной  участью.  Всякий раз, когда
болезнь   ненадолго   оставляла   короля  в  покое,  он  брал  в  свои  руки
государственные  дела,  и всякий раз, чувствуя улучшение своей участи, народ
понимал,  что  это  его  забота.  Он  был  словно  солнце,  время от времени
светившее  сквозь  мрачные  тучи,  и  сколь  бы  слабы ни были его лучи, они
радовали души французов.
     На  другой  день  после  смерти  Карла  VI  пышные королевские почести,
которыми  не  слишком  баловали  его при жизни, были возданы ему, покойному.
Тело  короля  положили в свинцовый гроб, и рыцари и оруженосцы перенесли его
в  церковь  дворца  Сен-Поль,  где  в  окружении  горящих свечей, оно стояло
двадцать  дней  до  возвращения  герцога  Бедфорта, и двадцать дней в церкви
служили   обедни,   как   это   делали  при  жизни  короля.  Монахи  четырех
нищенствующих  парижских орденов ежедневно приходили совершать богослужения,
и каждый мог свободно войти в церковь и помолиться у гроба.
     Наконец  8 ноября прибыл герцог Бедфорт. Видя, что он очень опаздывает,
парламент  уже  принял  кое-какие  меры  касательно  похорон короля. Так, из
дворца  Сен-Поль  пришлось  продать мебель, настолько была пуста королевская
казна.  10-го  числа  тело  Карла VI перенесли в собор Парижской богоматери;
навстречу  ему  вышли  священники  всех церквей и депутация от университета.
Священнослужители  в  ризах  двигались  по  правую  руку, доктора и риторы в
своих  одеждах  -  по  левую.  Гроб  несли:  с правой стороны - оруженосцы и
придворные  королевского  дома,  а с левой - купеческие старшины и воины. Он
был  поставлен  на  роскошные  носилки  и  осенен  шатром из голубого сукна,
расшитого  золотом  и  лилиями.  Поверх гроба лежало очень точно выполненное
изображение   короля  с  золотой  короной  на  голове,  в  белых  перчатках,
украшенных   драгоценными   перстнями   и  с  двумя  монетами  -  золотой  и
серебряной.  Король  был  изображен  в алого цвета суконном платье с золотым
шитьем,  в  такой  же  мантии,  отделанной  горностаем,  черных  чулках  и в
башмаках   из   голубого  бархата,  усеянных  золотыми  лилиями.  Покрывало,
скрывавшее  бренные  останки,  несли  служащие парламента, за ними следовали
пажи,  и,  наконец,  на некотором удалении, один, весь в черном, ехал верхом
герцог  Бедфорт,  регент  королевства. Грустно было видеть, что на похоронах
несчастного  французского  короля,  познавшего  измену при жизни, брошенного
после  своей  смерти,  нет  ни  одного  принца  королевской  фамилии  и  что
погребением  его  распоряжается  англичанин:  междоусобная  война  и война с
чужеземцами  двенадцать  лет  бушевала  в королевстве с неистовой силой, так
что  ураган  ее  сорвал с королевского древа и далеко разметал все листья до
единого.
     За  герцогом Бедфортом шли пешком канцлер Франции, судейские чиновники,
чиновники  казначейства,  нотариусы,  богатые  горожане  и,  наконец,  такое
несметное  множество  простого  парижского  люда,  какого в подобных случаях
никто еще не видывал.
     Так  было  совершено  перенесение  тела  Карла  VI  в  собор  Парижской
богоматери.  Войти  в собор могла лишь голова процессии - толпа была слишком
велика.  Обедню служил константинопольский патриарх; когда служба кончилась,
погребальный  кортеж направился в Сен-Дени - идти пришлось через мост Менял,
потому что мост Нотр-Дам был забит народом.
     На  половине  дороги  до  Сен-Дени  парижские мерильщики соли, каждый с
золотой  лилией  на  груди  -  право носить ее было старинной привилегией их
цеха,  -  приняли  тело  короля  из  рук  оруженосцев и воинов и понесли его
дальше,  до  креста,  находившегося  на  расстоянии  трех  четвертей пути от
Парижа.   Здесь  уже  ждал  аббат  из  Сен-Дени,  а  вместе  с  ним  монахи,
духовенство,  горожане  и  народ  с  зажженными  факелами  в  руках, ибо тем
временем  совсем  стемнело.  В церкви Сен-Дени снова отслужили обедню, и так
как  погребение  было  назначено  лишь  на  другой  день,  останки покойного
поставили  на клиросе. Затем был совершен обряд приношения даров, на который
герцог Бедфорт отправился один.
     Утром  снова  отслужили  обедню за упокой души короля. Всю ночь цер