Александр Дюма
   Изабелла Баварская

--------------------
Александр Дюма
Изабелла Баварская
---------------------------------------------------------------------
Alexandre Dumas. Isabel de Baviere
Дюма А. Изабелла Баварская: Роман
Перевод с французского Б.Вайсмана, Р.Родиной, 1978
Петрозаводск, МП "Петроком", 1991. - 318 с.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 октября 2003 года
---------------------------------------------------------------------
--------------------


                                   Роман


     -----------------------------------------------------------------------
     Alexandre Dumas. Isabel de Baviere
     Дюма А. Изабелла Баварская: Роман
     Перевод с французского Б.Вайсмана, Р.Родиной, 1978
     Петрозаводск, МП "Петроком", 1991. - 318 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 октября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     В   романе   французского   писателя  описываются  драматичные  эпизоды
Столетней  войны  и  кровавые  распри высшей французской знати в конце XIV -
начале XV века.


ОГЛАВЛЕНИЕ

                                Предисловие

                                Глава I
                                Глава II
                                Глава III
                                Глава IV
                                Глава V
                                Глава VI
                                Глава VII
                                Глава VIII
                                Глава IX
                                Глава X
                                Глава XI
                                Глава XII
                                Глава ХIII
                                Глава XIV
                                Глава XV
                                Глава XVI
                                Глава XVII
                                Глава XVIII
                                Глава XIX
                                Глава XX
                                Глава XXI
                                Глава XXII
                                Глава XXIII
                                Глава XXIV
                                Глава XXV
                                Глава XXVI
                                Глава XXVII
                                Глава XXVIII
                                Глава XXIX


                                Предисловие

     Одно  из завидных преимуществ историка, этого властелина минувших эпох,
состоит  в том, что, обозревая свои владения, ему достаточно коснуться пером
древних  развалин  и  истлевших  трупов,  и  перед глазами вот уже возникают
дворцы  и  воскресают  усопшие: словно подчиняясь гласу божьему, по его воле
голые  скелеты  снова  покрываются  живою  плотью  и  облекаются  в нарядные
одежды;  на  необозримых  просторах  человеческой истории, насчитывающей три
тысячелетия,   ему   достаточно   по   собственной  прихоти  наметить  своих
избранников,  назвать  их  по именам, и те тотчас поднимают могильные плиты,
сбрасывают  с себя саван, откликаясь, как Лазарь на призыв Христа: "Я здесь,
господи, чего хочешь ты от меня?"
     Разумеется,   надо  обладать  твердой  поступью,  чтобы,  не  страшась,
спуститься  в  глубины  истории; повелительным голосом, чтобы вопрошать тени
прошлого;  уверенной  рукой,  чтобы  записать  то,  что  они продиктуют. Ибо
умершие  хранят  порою  страшные  тайны,  которые могильщик закопал вместе с
ними  в могиле. Волосы Данте поседели, пока он слушал рассказ графа Уголино,
а  взгляд  его  стал так мрачен, щеки покрылись такой мертвенной бледностью,
что,  когда Вергилий вновь вывел его из ада на землю, флорентийские женщины,
догадавшись,  откуда возвращается сей странный путник, говорили своим детям,
указуя  на него пальцем: "Поглядите на этого мрачного, скорбящего человека -
он спускался в преисподнюю".
     Если  оставить  в  стороне  гений  Данте  и  Вергилия, мы вполне сможем
сравнить  себя  с  ними,  ибо  ворота,  что  ведут  в  усыпальницу аббатства
Сен-Дени  и  вот-вот распахнутся перед нами, во многом подобны вратам ада: и
над  ними  могла  бы стоять та же самая надпись. Так что, будь в руках у нас
факел  Данте,  а проводником нашим Вергилий, нам недолго пришлось бы бродить
среди  гробниц  трех  царствующих  родов,  погребенных  в склепах старинного
аббатства,  чтобы  найти  могилу  убийцы,  чье преступление было бы столь же
отвратительно,  сколь преступление архиепископа Руджиери, или могилу жертвы,
чья судьба так же плачевна, как судьба узника Пизанской башни.
     Есть  на этом обширном кладбище, в нише слева, скромная гробница, возле
которой  я  всегда в задумчивости склоняю голову. На ее черном мраморе рядом
друг  с  другом  высечены  два  изваяния - мужчины и женщины. Вот уже четыре
столетия  они  покоятся  здесь,  молитвенно  сложив  руки: мужчина вопрошает
всевышнего,  чем  он его разгневал, а женщина молит прощения за свою измену.
Изваяния  эти - статуи безумца и его неверной супруги; целых два десятилетия
умопомешательство  одного  и  любовные  страсти  другой  служили  во Франции
причиной  кровавых  раздоров,  и не случайно на соединившем их смертном ложе
вслед  за  словами:  "Здесь  покоятся  король  Карл  VI,  Благословенный,  и
королева   Изабелла   Баварская,  его  супруга"  -  та  же  рука  начертала:
"Помолитесь за них".
     Здесь,   в   Сен-Дени,  мы  и  начнем  листать  темную  летопись  этого
удивительного  царствования,  которое,  по  словам поэта, "прошло под знаком
двух  загадочных  призраков  - старика и пастушки" - и оставило в наследство
потомкам  лишь  карточную  игру,  этот  насмешливый  и горький символ вечной
шаткости империй и удела человеческого.
     В  этой  книге читатель найдет немного светлых, радостных страниц, зато
слишком  многие  будут  нести на себе красные следы крови и черные - смерти.
Ибо  богу  угодно было, чтобы все на свете окрашивалось в эти цвета, так что
он  даже  превратил  их в самый символ человеческой жизни, сделав ее девизом
слова: "Невинность, страсти и смерть".
     А  теперь откроем нашу книгу, как бог открывает книгу жизни, на светлых
ее страницах: страницы кроваво-красные и черные ожидают нас впереди.


                                  Глава I

     Двадцатого  августа  1389  года,  в воскресенье, к дороге из Сен-Дени в
Париж  с  самого  раннего  утра  стали  стекаться  толпы  людей. В этот день
принцесса  Изабелла,  дочь герцога Этьена Баварского и жена короля Карла VI,
впервые  в  звании  королевы Франции совершала торжественный въезд в столицу
королевства.
     В  оправдание всеобщего любопытства надо сказать, что об этой принцессе
рассказывали  вещи  необыкновенные:  говорили, что уже при первом свидании с
нею  - было это в пятницу 15 июля 1385 года - король в нее страстно влюбился
и  с  большой  неохотой  согласился  со  своим  дядей, герцогом Бургундским,
отложить приготовления к свадьбе до понедельника.
     Впрочем,  на  этот  брачный  союз  в  королевстве  смотрели  с  великой
надеждой;  известно  было, что, умирая, король Карл V изъявил желание, чтобы
сын  его  заключил  брак с баварской принцессой, дабы тем самым сравняться с
английским  королем  Ричардом,  женившимся  на  сестре  германского  короля.
Вспыхнувшая  страсть  юного  принца как нельзя более отвечала последней воле
его   отца;   к   тому   же   придворные   матроны,  осматривавшие  невесту,
удостоверили,  что  она  способна  дать  короне  наследника, и рождение сына
спустя  год  после  свадьбы лишь подтвердило их многоопытность. Не обошлось,
разумеется,  и без зловещих прорицателей, каковые находятся в начале всякого
царствования:   они   пророчили  недоброе,  поскольку  пятница  -  день  для
сватовства   неподходящий.   Однако   ничто  пока  еще  не  подтверждало  их
предсказаний,  и голоса этих людей, осмелься они говорить вслух, потонули бы
в  радостных  криках, которые в день, коим мы начинаем наш рассказ, невольно
рвались из тысячи уст.
     Поскольку  главные  действующие  лица  этой  исторической  хроники - по
праву  рождения  или  по  своему  положению  при  дворе - находились рядом с
королевой  или  следовали  в  ее  свите, мы, с позволения читателя, двинемся
сейчас  вместе  с  торжественным  кортежем,  уже  готовым тронуться в путь и
ожидающим  только герцога Людовика Туренского, брата короля, которого заботы
о   своем  туалете,  говорили  одни,  или  ночь  любви,  утверждали  другие,
задержали  уже  на  целых  полчаса.  Такой  способ  знакомства  с  людьми  и
событиями  хоть  и  не нов, зато весьма удобен; к тому же в картине, которую
мы  попытаемся  набросать,  опираясь  на  старые хроники*, иные штрихи, быть
может, будут не лишены интереса и своеобразия.
     ______________
     *  Авторы,  подробнее  всего  повествующие  о  въезде королевы Изабеллы
Баварской  в  Париж,  это  Фруассар,  Ювенал  Юрсен  и  монах  из  монастыря
Сен-Дени. (Здесь и далее примечания А.Дюма).

     Мы  уже  сказали,  что в это воскресенье здесь, на дороге из Сен-Дени в
Париж,  народу  собралось  такое  множество,  будто  люди  явились  сюда  по
приказу.  Дорога  была  буквально усеяна людьми, они стояли тесно прижавшись
друг  к  другу,  словно  колосья в поле, так что эта масса человеческих тел,
настолько  плотная,  что малейший толчок, испытываемый какой-либо ее частью,
мгновенно  передавался  всем  остальным,  начинала колыхаться, подобно тому,
как колышется зреющая нива при легком дуновении ветерка.
     В   одиннадцать  часов  раздавшиеся  где-то  впереди  громкие  крики  и
пробежавший  по  толпе  трепет  дали  наконец  понять  истомленным ожиданием
людям,  что  сейчас  должно  произойти нечто важное. И действительно, вскоре
показался  отряд  сержантов,  палками  разгонявших толпу, а за ним следовали
королева  Иоанна  и  дочь  ее,  герцогиня  Орлеанская,  для которых сержанты
расчищали  путь  среди  этого  людского  моря. Чтобы волны его не сомкнулись
позади  высоких  особ, за ними двумя рядами двигалась конная стража - тысяча
двести  всадников,  отобранных  из  числа  самых  знатных парижских горожан.
Всадники,  составлявшие  этот  почетный эскорт, были одеты в длинные камзолы
зеленого  и  алого  шелка,  головы  их  были  покрыты шапками, ленты которых
спадали  на  плечи  или развевались на ветру, когда его легкий порыв освежал
вдруг  знойный  воздух,  смешанный  с  песком  и пылью, поднимаемой копытами
лошадей  и  ногами  идущих.  Народ,  оттесненный стражей, вытянулся по обеим
сторонам  дороги,  так что освободившаяся ее часть представляла собою как бы
канал,  окаймленный  двумя  рядами  горожан,  и  по этому каналу королевский
кортеж  мог двигаться почти без помех, во всяком случае, куда легче, чем это
можно было предположить.
     В  те  далекие  времена  люди  выходили  встречать  своего короля не из
простого  любопытства:  они  питали  к его особе чувство почтения и любви. И
если  тогдашние  монархи  снисходили  иногда  к  народу,  то  народ  еще и в
помыслах  своих  не  осмеливался подниматься до них. Подобные шествия в наше
время  не обходятся без криков, без площадной брани и вмешательства полиции;
здесь  же  каждый старался устроиться, как мог, а поскольку дорога проходила
над  окружавшими ее полями, люди изо всех сил старались взобраться как можно
выше,  чтобы  удобнее  было смотреть. Мгновенно они заняли все деревья и все
крыши  в  округе,  так  что  не было ни одного дерева, которое от макушки до
нижних  ветвей  не  оказалось бы увешанным диковинными плодами, а в домах, с
чердака  и  до  нижнего  этажа,  появились  незваные  гости.  Те  же, кто не
осмелился  карабкаться так высоко, расположились по обочинам дороги; женщины
вставали  на  цыпочки,  дети  взбирались на плечи своих папаш, - словом, так
или  иначе,  но  каждый  нашел себе местечко и мог видеть происходящее, либо
взирая  на него поверх конных стражников, либо скромно заглядывая в просветы
между  ногами  их  лошадей.  Едва  утих  шум,  вызванный появлением королевы
Иоанны  и  герцогини  Орлеанской,  которые  ехали  во  дворец, где их ожидал
король,  у  поворота  главной улицы Сен-Дени показались долгожданные носилки
королевы  Изабеллы.  Пришедшим  сюда  людям,  как  уже  было  сказано, очень
хотелось   взглянуть  на  юную  принцессу,  которой  не  исполнилось  еще  и
девятнадцати лет и с которой Франция связывала свои надежды.
     Впрочем,  первое впечатление, произведенное ею на толпу, возможно, и не
вполне  подтверждало слух о ее исключительной красоте, который предшествовал
появлению  Изабеллы  в столице. Ибо красота эта была непривычная: все дело в
том  резком  контрасте,  который являли собою ее светлые, отливающие золотом
волосы,  и  черные  как смоль брови и ресницы - приметы двух противоположных
рас,  северной  и  южной,  которые, соединившись в этой женщине, наделили ее
сердце  пылкостью молодой итальянки, а чело отметили горделивым высокомерием
германской принцессы*.
     ______________
     *   Как   известно,  королева  Изабелла  была  дочерью  герцога  Этьена
Баварского Ингольштат и Тадеи Миланской.

     Что  же до всего остального в ее облике, то более соразмерных пропорций
для  модели  купающейся  Дианы  ваятель  не  мог бы и пожелать. Овал ее лица
отличался  тем  совершенством,  которое  два  столетия спустя стали называть
именем  великого  Рафаэля. Узкое платье с облегающими рукавами, какие носили
в  те  времена,  подчеркивало  изящество ее стана и безупречную красоту рук;
одна  из  них,  которую  она,  быть  может,  более  из  кокетства, нежели по
рассеянности,  свесила  через дверцу носилок, вырисовывалась на фоне обивки,
подобно  алебастровому барельефу на золоте. В остальном фигура королевы была
скрыта;  но при одном взгляде на это грациозное, воздушное существо нетрудно
было  догадаться,  что  нести  его  по  земле  должны  ножки  сказочной феи.
Странное  чувство,  которое  охватывало едва ли не каждого при ее появлении,
очень  скоро  исчезало,  и  тогда  пылкий и нежный взгляд ее глаз обретал ту
завораживающую  власть,  которую  Мильтон  и  другие  поэты, творившие после
него, приписывают неповторимой, фатальной красоте своих падших ангелов.
     Носилки  королевы  двигались  в  сопровождении шести знатнейших вельмож
Франции:  впереди  шли  герцог Туренский и герцог Бурбонский. Именем герцога
Туренского,  которое  поначалу  может  смутить  наших читателей, мы называем
здесь  младшего  брата  короля Карла VI, юного и прекрасного Людовика Валуа,
четыре  года спустя получившего титул герцога Орлеанского, титул, который он
столь  громко  прославил  своим  незаурядным  умом,  бесчисленными любовными
приключениями  и  выпавшими  на  его долю горестями; год назад он женился на
дочери  Галеаса  Висконти,  прелестной  девушке, воспетой поэтами под именем
Валентины  Миланской,  чьей  красоты  оказалось недостаточно, чтобы удержать
подле  себя  этого  златокрылого  мотылька.  Он и впрямь был самым красивым,
самым  богатым  и  самым  элегантным вельможей королевского двора. При одном
взгляде  на  этого человека становилось ясно, что все в нем дышит счастьем и
молодостью,  что жизнь ему дана, чтобы жить, и он действительно живет в свое
удовольствие;  что  на пути его могут встретиться и невзгоды и несчастья, но
он  всегда  сумеет  от  них  уйти; что беспечная голова этого светлокудрого,
синеглазого   юноши  не  создана,  чтобы  долго  хранить  важную  тайну  или
печальную   мысль,   ибо   как   ту,  так  и  другую  быстро  выболтают  эти
легкомысленные  и,  как  у  женщины,  розовые, уста. На нем был изумительной
красоты  наряд,  сшитый  специально  для  этого  случая,  и  носил  он его с
неподражаемым  изяществом.  Наряд  этот  представлял  собой  черный  на алой
подкладке  бархатный  плащ, по рукавам которого вилась вышитая розовой нитью
большая  ветка: на ее украшенных золотом стеблях горели изумрудные листья, а
среди  них  сверкали  рубиновые  и  сапфирные  розы,  по одиннадцать штук на
каждом  рукаве; петли плаща, похожие на старинный орден французских королей,
были   расшиты   струящейся  узорчатой  строчкой,  наподобие  цветов  дрока,
обрамленных   жемчугом;   одна   его   пола  целиком  была  заткана  золотым
изображением  лучистого  солнечного  диска,  избранного  королем  в качестве
своей  эмблемы,  заимствованной  у  него  потом Людовиком XIV; на другой же,
той,  что  была  ближе  к  носилкам  и  привлекала  взгляды  королевы, ибо в
складках  ее  явно  скрывалась  какая-то надпись, прочитать которую ей очень
хотелось,  -  на  этой  поле, повторяем, серебром был выткан связанный лев в
наморднике,  ведомый на поводке чьей-то протянутой из облака рукою, и стояли
слова:  "Туда, куда я пожелаю". Эту роскошную одежду дополнял алый бархатный
тюрбан,  в складки которого была вплетена великолепная жемчужная нить; концы
ее  свисали  вниз  вместе  с концами тюрбана, и, беседуя с королевой, герцог
одной  рукой  держал  поводья  своей  лошади, а другою, свободной, перебирал
жемчужную нитку.
     Что  до  герцога  Бурбонского,  то  задерживаться  на нем мы не станем.
Скажем  только,  что это был один из тех вельможных принцев, которые, будучи
потомками или предками выдающихся людей, вписывают и свое имя в историю.
     Позади  следовали герцог Филипп Бургундский и герцог Беррийский, братья
Карла  V  и дядья нынешнего короля. Тот самый герцог Филипп, что в битве при
Пуатье  разделил  печальную  участь короля Иоанна и его лондонское пленение,
заслужив  на поле брани и в застенке прозвание Смелого, которое дал ему отец
и  подтвердил  потом  Эдуард,  когда  однажды,  во время трапезы, виночерпий
английского  короля  налил  своему  господину прежде, чем королю Франции, за
что  юный Филипп дал виночерпию пощечину и спросил: "Кто это, любезный, учил
тебя прислуживать вассалу прежде, чем сеньору?"
     Вторым  был  герцог Беррийский, вместе с герцогом Бургундским правивший
Францией  после  того,  как  Карл  VI  лишился  рассудка,  и своею скупостью
содействовавший  разорению  королевства  не  меньше,  чем  герцог Орлеанский
своим расточительством.
     Следом  за  ними  шли  мессир Пьер Наваррский и граф д'Остреван. Но так
как   они   не   принимали  заметного  участия  в  событиях,  о  которых  мы
намереваемся  рассказать,  отошлем наших читателей, желающих познакомиться с
ними подробнее, к немногочисленным жизнеописаниям, им посвященным.
     Следом  за  королевой,  не  в носилках, а верхом на роскошно украшенном
коне,  в  сопровождении  графа  Невэрского  и  графа  де  Ла  Марш  медленно
двигалась  герцогиня  Беррийская.  И  здесь  снова  одно из двух имен затмит
собою  другое,  и  имя  менее заметное померкнет в тени более заметного. Ибо
граф  Невэрский,  сын  герцога  Филиппа  и  отец Карла, станет однажды Жаном
Бургундским.  Отца его называли Смелым, сыну дадут прозвание Отважный, а для
него самого история уже приготовила имя Неустрашимый.
     Графу  Невэрскому,  12 апреля 1385 года вступившему в брак с Маргаритой
де  Эно,  было в то время не больше двадцати - двадцати двух лет; невысокого
роста,  но  крепкого  сложения,  он был очень хорош собой: хоть и небольшие,
светло-серые,  как  у  волка,  глаза его смотрели твердо и сурово, а длинные
прямые  волосы были того иссиня-черного цвета, представление о котором может
дать  разве  что  вороново  крыло;  его бритое лицо, полное и свежее, дышало
силой  и  здоровьем. По тому, как небрежно держал он поводья своей лошади, в
нем  чувствовался  искусный  всадник:  несмотря на молодость и на то, что он
еще  не был посвящен в рыцари, граф Невэрский успел уже свыкнуться с боевыми
доспехами,  ибо  не  упускал  случая закалить себя и приучить к трудностям и
лишениям.  Суровый  к  другим  и  к  самому себе, нечувствительный к жажде и
голоду,  холоду  и  зною,  он  принадлежал к тем твердокаменным натурам, для
которых  обычные  жизненные  потребности  ровн