а XXVIII

     На   другой   день   после   смерти  герцога  Бургундского  отряд  его,
размещенный  накануне  в  крепости Монтеро, сдал крепость дофину с условием,
что  воинам будет сохранена жизнь и имущество их останется неприкосновенным.
Во главе отряда стояли рыцари Жувель и Монтегю.
     В  тот  же  день дофин собрал большой совет, на котором были составлены
послания  городам Парижу, Шалону, Реймсу и другим. Дофин объяснял в них свое
поведение,  чтобы  его  не  обвинили  в том, что он нарушил мир и не сдержал
своего  королевского  слова. Покончив с делами, он удалился в Бурж вместе со
своими  пленниками,  оставив  комендантом  города  Монтеро  мессира Пьера де
Гитри.
     Когда  в Париже узнали о рассказанном нами событии, оно было воспринято
там  с  чувством глубокой скорби. Юный граф де Сен-Поль, парижский наместник
короля,  тотчас  созвал  канцлера  Франции,  парижского  прево, предводителя
купечества,  всех  советников  и  офицеров  короля,  а  вместе с ними многих
дворян  и  горожан.  Он объявил им об убийстве герцога Бургундского и взял с
них  клятву  не  вступать  ни в какие соглашения с изменниками и убийцами, а
также  разоблачать  и  предавать  суду  всех  тех,  кто  вздумал бы помогать
сторонникам дофина.
     Об  убийстве  в  Монтеро  Филипп  де  Шароле,  единственный сын герцога
Бургундского, узнал в Генте. Он со слезами бросился в объятия супруги.
     - Мишель,  Мишель,  -  сказал  он  ей,  - ваш брат дофин приказал убить
моего отца...
     Нежданная  весть  очень  опечалила  и взволновала бедную принцессу, ибо
она опасалась, как бы это не повлияло на любовь к ней со стороны мужа.
     Когда  горе  графа  де  Шароле  немного  утихло, он торжественно принял
титул  герцога  Бургундского,  обсудил  на  созванном им совете, как следует
поступить  с  жителями Гента, Брюгге и Ипра, и вступил во владение графством
Фландрия.  Потом  он спешно отправился в город Малин, где совещался со своим
кузеном,  герцогом  Брабантским,  своим  дядей, Жаном Баварским, и с теткой,
графиней  де  Эно.  Все  трое  были  того  мнения,  что  необходимо сразу же
заключить  союз  с  английским королем Генрихом, для чего епископ Аррасский,
мессир  Атис  де Бриме, и мессир Ролан де Геклекерк были посланы в Руан, где
английский король принял их весьма любезно.
     В  союзе, предложенном новым герцогом, Генрих видел средство вступить в
супружество  с  принцессой  Екатериной  Французской,  о  которой он сохранил
самое  живое  воспоминание;  с  другой  же  стороны,  с этим браком для него
связывались далекие политические расчеты.
     Итак,   английский  король  ответил,  что  в  самом  недалеком  будущем
направит  к  герцогу Филиппу послов с условиями мирного договора, и поспешил
такой  договор  составить.  И  вот  ко  дню св.Андрея епископ Рочестер, граф
Варвик  и  граф  Кент от имени короля Генриха отправились в город Аррас, где
герцог Филипп устроил им самый великолепный прием.
     Вот  условия,  которые  предлагал  английский  король  и  для  принятия
которых  герцогу Бургундскому пришлось употребить все свое влияние на короля
Карла  и  его  советников; читатель увидит, насколько увеличились притязания
Генриха  с  тех пор, как из-за непостижимого бездействия герцога Жана в руки
к  англичанам  попали  города  Руан  и  Понтуаз,  эти  ворота Парижа, владея
которыми  английский  король  уже  как  бы  носил  на  своем  поясе ключи от
столицы.
     - Итак:
     1.  Английский  король  предлагает  брачный  союз  принцессе Екатерине,
ничего не требуя при этом от французского королевства.
     2.   Он   оставляет   королю  Карлу  его  корону  и  пожизненное  право
пользования доходами с королевства.
     3.  После  смерти  короля Карла французская корона навсегда переходит к
королю Генриху и к его наследникам.
     4.   По   причине   болезни  короля,  мешающей  ему  заниматься  делами
управления, английский король принимает на себя титул и полномочия регента.
     5.   Французские  принцы,  вельможи,  все  французские  коммуны  и  все
граждане  присягнут  английскому  королю как регенту и поклянутся, что после
смерти короля Карла признают его своим государем.
     Герцог  Филипп  обязался  склонить  французского  короля подписать этот
договор  с  условием,  что английский король, в свою очередь, примет и будет
соблюдать следующие обязательства:
     1. Один из братьев Генриха заключит брак с одной из сестер герцога.
     2.  Король  и герцог будут любить друг друга и помогать друг другу, как
братья.
     3.  Они  вместе  будут  стремиться  к  наказанию  дофина и других убийц
герцога Жана Бургундского.
     4.  Если  дофин  или  кто-либо  другой  из названных убийц будет взят в
плен, то ему не дадут возможности выкупиться без согласия герцога Филиппа.
     5.   Английский   король   назначит   герцогу   и  его  супруге  земли,
обеспечивающие   двадцать   тысяч   ливров   дохода,   которыми  они  смогут
распоряжаться.
     Из  сказанного  выше  видно,  что  в этом обоюдном соглашении, решавшем
судьбу   Франции   и   грабившем   ее   короля,   упущено   всего  лишь  два
обстоятельства,    которыми,    вероятно,    сочли   возможным   пренебречь.
Обстоятельства эти - согласие короля и одобрение самой Франции.
     Как  бы то ни было, но на таких условиях герцог Филипп Бургундский, под
предлогом  мщения  за  смерть  герцога  Жана,  21  декабря  1419 года продал
Францию английскому королю Генриху: отец изменил ей, сын ее продал.
     Между  тем  старый  король,  в  то время как королевство ему жаловали в
виде  пожизненной  пенсии,  находился  в  Труа вместе с королевой Изабеллой,
любовь  к  которой  возвращалась  к  нему  всякий  раз,  когда он приходил в
сознание,  и  которую он ненавидел, едва только безумие овладевало им вновь.
Весть  об  убийстве герцога Жана, участие, которое, по словам врагов дофина,
юный  принц  в  этом  убийстве  якобы принимал, так подействовали на слабого
старика,  что  он  снова  впал  в  совершенное  помешательство. Хотя с этого
времени  и  до  самой  смерти  им  было подписано немало важных бумаг, в том
числе  и  договор,  известный  под  названием "Труаский договор", рассудок к
нему  уже  не  возвращался,  и  вполне  очевидно, что ответственность за его
поступки,  все  более  и  более  пагубные  для интересов Франции, ложится на
герцога  Филиппа  и  на королеву Изабеллу, ибо с этих пор жизнь короля Карла
VI была уже предсмертной агонией, а не царствованием.
     Двадцать   первого  марта  1420  года  герцог  Филипп  Бургундский  под
ликующие  возгласы  жителей  прибыл  в  город  Труа  и присягнул на верность
королю  как  преемник  своего  отца  и  наследник  герцогства  Бургундского,
графства Фландрского, графства Артуа и других владений.
     Но  прежде  чем  уступить  Францию англичанам, герцог в качестве принца
королевского  дома  хотел,  разумеется,  урвать  от  нее  и  в  свою  пользу
несколько  лакомых  кусочков.  Лилль,  Дуэ  и  Орши  были  отданы  в  заклад
Бургундскому  дому;  короля  Карла  заставили  отказаться от его права на их
выкуп;  приданое принцессы Мишель еще не было выплачено, и герцог согласился
получить  взамен  города Руа, Мондидье и Перонн, неодолимую крепость Перонн,
которая   при  всех  осадах  внешних  и  внутренних  врагов  сохраняла  свое
прозвание  "девственницы",  подобно тому как иные из неприступных альпийских
вершин именуются "Девы".
     Так  англичанин  и  бургундец, чтобы легче было одолеть Францию, начали
отнимать  у  нее  крепости  одну за другой, пытаясь разорвать ее укрепленный
пояс. Один только дофин защищал мать свою.
     Выбрав   среди   французских   городов   наиболее  для  себя  выгодные,
расположенные  на  прямой  линии  таким  образом, что Мондидье, находившийся
всего  в  двадцати  пяти  лье  от  Парижа, как бы вонзался в сердце Франции,
подобно  острию  шпаги,  рукоять  которой  находилась в Генте, герцог Филипп
приступил   к  исполнению  обещаний,  данных  им  королю  Генриху,  и,  надо
признать,  исполнил их досконально. Король дал согласие на брак своей дочери
Екатерины  с  Генрихом  Ланкастером;  король  утвердил  отстранение  дофина,
своего   сына   и  наследника;  король  отменил  мудрое  установление  своих
предшественников,  запрещавшее  женщинам  наследовать  престол,  так  что 13
апреля  1420 года герцог Филипп уже писал английскому королю, что все готово
и он может приезжать.
     Действительно,  Генрих  прибыл  20  мая вместе с двумя своими братьями,
графами   Глочестером  и  Кларенсом,  в  сопровождении  графов  Хантингтона,
Варвика  и  Кента  и  еще  тысячи шестисот воинов. Герцог Бургундский выехал
гостю  навстречу  и  проводил  его  до  самой  резиденции,  которая была ему
приготовлена   в  городе,  как  и  следовало  сделать  будущему  вассалу  по
отношению  к  своему  будущему  суверену. По приезде король Генрих тотчас же
представился  королеве  и  принцессе Екатерине, которую нашел еще красивее и
очаровательнее,  чем  прежде, так что он, быть может, и сам не знал, кем ему
более не терпится обладать: своею невестой или Францией.
     На  следующий день оба короля подписали знаменитый Труаский договор: он
означал  позор  и  гибель  французского  королевства,  и  отныне  любой  мог
поверить  в  то,  что  ангел-хранитель  отечества вознесся к небесам. Только
дофин  никогда  не  приходил  в  отчаяние:  держа руку на сердце Франции, он
явственно  чувствовал его биение и не терял веры в то, что Франция еще будет
жить.


     Четвертого  июня  отпраздновали  бракосочетание  Генриха  Английского и
Екатерины  Французской;  это  был  уже  второй  цветок  лилии, оторванный от
королевского  стебля,  дабы  украсить  собою  британскую  корону.  Оба  раза
подарок  оказался  роковым  для  тех,  кому  он  достался,  оба раза объятия
французских   принцесс   принесли  гибель  на  супружеское  ложе  английских
королей:  Ричард  после женитьбы прожил всего три года, Генриху суждено было
умереть через полтора.
     Отныне  во Франции стало два правителя, два наследника ее короны: дофин
повелевал  югом,  английский  король  владел севером страны. Тогда и начался
великий   поединок,  наградой  в  котором  было  королевство.  Первые  удары
принесли  успех английскому королю: после нескольких дней осады сдался Санс,
Вильнев-ле-Руа был взят приступом, а Монтеро с помощью приставных лестниц.
     За   убийство  своего  отца  герцог  Бургундский  должен  был  принести
искупительную  жертву,  и  после  вступления  в  город  это  было первой его
заботой.  Женщины указали ему могилу герцога Жана. Застлав надгробный камень
церковным  покровом, на одном и на другом конце его зажгли свечи, и всю ночь
священники  пели  заупокойные  молитвы,  а на другой день, утром, камень был
снят  и  могила разрыта. Герцога нашли в ней еще покрытым камзолом и каской;
только  левая  рука  его  была  отделена  от туловища, а голова, рассеченная
шпагой  Танги  Дюшателя, представляла отверстую рану: через нее-то англичане
и вошли во французское королевство.
     Тело   герцога   положили   в  свинцовый  гроб,  наполненный  солью,  и
установили  его в одном из картезианских монастырей Бургундии, неподалеку от
города   Дижона;  незаконного  сына  де  Круа,  убитого  при  атаке  города,
похоронили в той самой могиле, из которой вынули тело герцога.
     Покончив  с  этим,  бургундцы  и  англичане вместе отправились осаждать
Мелен,  но  поначалу  город  оказал  упорное  сопротивление.  Там было много
храбрых  и  доблестных  французов.  Во  главе  их стоял сир де Барбазан, ему
подчинялись  господин  де  Прео,  мессир  Пьер  де  Бурбон и некий Буржуа, в
продолжение   всей   осады  творивший  подлинные  чудеса.  Видя,  что  город
готовится  к  обороне,  английский  король  и  герцог  окружили  его со всех
сторон:  первый с двумя своими братьями и герцогом Баварским расположился со
стороны   Гатинэ;  второй,  сопровождаемый  графом  Хантингтоном  и  другими
английскими  военачальниками, разместился лагерем со стороны Бри. Через Сену
был  наведен  понтонный  мост, чтобы обе армии могли сообщаться между собою.
Опасаясь  внезапного  нападения  осаждаемых,  и герцог Бургундский, и король
окружили  каждый  свои  позиции надежными рвами и частоколом, оставив только
проходы,  запертые крепкими рогатками. Тем временем французский король и обе
королевы покинули Труа и обосновались в городе Корбей.
     Осада  тянулась  четыре  с  половиной  месяца  без  особого  успеха для
осаждающих.  Герцог  Бургyндcкий  овладел  все  же сильно укрепленным валом,
который  французы  возвели перед своими рвами и с высоты которого их пушки и
бомбарды   причиняли   немало  вреда  осаждающим;  тогда  английский  король
приказал  вести  со  своей  стороны  мину.  Она приближалась уже к городской
стене,  как  вдруг  Ювеналу  Юрсену, сыну парламентского адвоката, почудился
какой-то  странный  подземный  шум.  Он отдал приказание вести контрмину. За
его   спиной  находились  воины,  и  он,  с  длинной  секирой  в  руке,  сам
распоряжался  работой,  когда  случайно  мимо прошел сир де Барбазан. Ювенал
рассказал  ему  о  том,  что  тут  происходит  и  что  он  останется и будет
сражаться  в  подземелье.  Тогда  Барбазан,  по-отечески  любивший  Ювенала,
взглянул на его длинную секиру и, покачав головою, сказал:
     - Эх,  братец  мой,  не  знаешь  ты, что такое сражаться под землей! Да
разве с такой секирой завяжешь рукопашную?!
     Он  вынул  шпагу  из  ножен  и укоротил секиру Ювенала до нужной длины.
Потом,  держа  свою  обнаженную шпагу, приказал ему встать на колени. Ювенал
повиновался, и Барбазан посвятил его в рыцари.
     - А теперь, - сказал он, - будь честным и доблестным рыцарем.
     После  двух часов работы английских и французских саперов отделяло друг
от  друга  расстояние,  не  превышавшее толщины обычной стены. Но вот и этот
промежуток  был  преодолен,  саперы  той и другой стороны ушли из подкопа, а
воины  вступили  в  жестокую  схватку  в  узком и тесном проходе, где четыре
человека  с  трудом  могли идти рядом. Тогда-то Ювенал оценил справедливость
слов  Барбазана: его секира с укороченной рукоятью творила настоящие чудеса,
англичане обратились в бегство, а вновь посвященный рыцарь заслужил шпоры.
     Спустя  час  англичане  возвратились с большим пополнением. Перед собой
они  двигали  заслон,  которым  перегородили  мину,  чтобы  дофинцы не могли
пройти.  Тем  временем  из  города  подоспело  еще  пополнение,  и  всю ночь
напролет   шел   ожесточенный  бой.  Этот  новый  вид  боя  имел  ту  важную
особенность,  что противники могли ранить друг друга, даже убить, но брать в
плен они не могли, ибо находились по разным сторонам от заслона.
     На  следующий  день  перед городскими стенами появился трубач, а за ним
английский  герольд.  От  лица  некоего  английского рыцаря, который пожелал
остаться  неизвестным,  герольд  вызывал на поединок любого дофинца, будь то
рыцарь  или  дворянин; рыцарь предлагал сразиться на лошади с правом каждого
из  противников  сломить  два  копья; если ни тот, ни другой не будет ранен,
предлагалось  пешее  сражение  на  секирах  или на шпагах, причем англичанин
избирал  местом  поединка  подземный  проход,  предоставляя дофинцу, который
примет вызов, самому выбрать в нем место и время сражения.
     Объявив  об  этом,  герольд  направился  к ближайшим воротам города и в
знак вызова и предстоящего поединка прибил к ним перчатку своего господина.
     Барбазан,  со множеством людей прибежавший на городскую стену, бросил с
высоты  укреплений  свою  перчатку, тем самым показав, что принимает на свой
счет  вызов  неизвестного  рыцаря,  и затем велел одному из щитоносцев снять
перчатку, прибитую к воротам. Щитоносец исполнил приказание.
     Многие  считали,  что  выходить  на  такой  поединок не дело коменданта
крепости,  но  Барбазан,  дав  людям  волю говорить что угодно, готовился на
другой  день принять сражение. В течение ночи разровняли проход, чтобы ничто
не  мешало лошадям; по обе стороны от заграждения были вырыты углубления для
трубачей; к стенам прибили факелы, чтобы осветить место поединка.
     На  следующий  день  в  восемь часов утра противники появились в концах
прохода;  за  каждым  из  них  следовал трубач. Англичанин протрубил первым,
француз  затрубил  ему  в  ответ.  Потом  разом  затрубили  четыре  трубача,
находившиеся возле заграждения.
     Едва  последний  звук  замер  под  сводами,  оба  рыцаря  спустились  в
подземелье,  держа  в  руках  копья.  Издали  один  другому  казался  тенью,
двигающейся  во  мраке преисподней; и только тяжелый шаг их боевых коней, от
которого  дрожало  и  наполнялось шумом подземелье, указывал на то, что ни в
этих лошадях, ни в этих всадниках нет ничего фантастического.
     Поскольку  противники,  занимая  необходимое  для  боя пространство, не
могли  рассчитать  расстояния, сир де Барбазан, оттого ли, что лошадь у него
была  быстрее,  или  оттого,  что он ближе находился к заграждению, прибыл к
нему  первым.  Он сразу же оценил невыгодность своего положения, ибо, будучи
сам   неподвижен,  должен  был  принять  удар  противника,  вдобавок  еще  и
усиленный  стремительным разбегом его лошади. Неизвестный рыцарь налетел как
стрела,  так что Барбазан успел лишь снять свое копье с опоры, опереть его о
щит,  как  о  железную стену, и утвердиться в седле и на стременах. Однако и
этого  оказалось  достаточно,  чтобы преимущество перешло на его сторону: не
успел  еще  противник  нанести  удар,  как  сам очутился под ударом. Он всей
грудью  налетел  на  копье  Барбазана,  которое,  словно стекло, разлетелось
вдребезги.  Копье неизвестного рыцаря, лежавшее на опоре, оказалось чересчур
коротким  и  даже не коснулось цели, между тем как он сам, почти опрокинутый
ударом,  головой коснулся крупа своей лошади, которая, отскочив шага на три,
присела  на  задние  ноги.  Поднявшись,  английский  рыцарь обнаружил, что в
грудь  ему,  как раз посередине, вонзилось копье противника, которое пробило
кирасу  и остановилось, встретив на своем пути надетую под кирасой кольчугу.
Что  же  касается  Барбазана,  то  он  был  неподвижен, как медная статуя на
мраморном пьедестале.
     Оба   противника   повернули   своих  лошадей  и  выехали  ко  входу  в
подземелье;  Барбазан  взял другое копье; трубы протрубили во второй раз. Им
ответили   трубачи,   находившиеся  около  заграждения,  и  соперники  снова
углубились  под  своды.  На  этот  раз их сопровождало множество французов и
англичан,  ибо  теперь предстояла последняя схватка на лошадях, а потом, как
мы  уже  говорили,  противники  должны  были  спешиться  и продолжать бой на
секирах, так что в подземелье допустили зрителей.
     Расстояния  при этом втором поединке были до того точно рассчитаны, что
оба  рыцаря встретились в самой середине пути. На этот раз англичанин ударил
своим  копьем  в  левую часть кирасы Барбазана; скользнув по ее полированной
поверхности,  острие  копья,  как  чешую,  подняло  металлическую  пластинку
наплечника  и  на  один  дюйм вонзилось в плечо. Что до Барбазана, то он так
сильно  ударил  копьем в щит противника, что от этого удара лопнула подпруга
у  его  лошади, и англичанин, достаточно твердо сидевший в седле, не вылетел
из  него, а откатился вместе с ним шагов на десять; лошадь, освободившись от
всадника, осталась стоять на ногах.
     Барбазан  соскочил  на  землю,  неизвестный рыцарь тотчас поднялся; оба
выхватили  секиры  из рук оруженосцев, и поединок возобновился с еще большим
ожесточением,  чем  прежде. Однако как в нападении, так и в защите каждый из
противников  проявлял осторожность, которая говорила о том, насколько высоко
ставили  они  друг  друга.  Их  тяжелые секиры, двигаясь в руках с быстротою
молнии,  опускались  на  щит  соперника,  извлекая  тысячи  сверкающих искр.
Поочередно  наклоняясь  назад,  чтобы  сильнее размахнуться, они походили на
дровосеков:  одним  их  ударом,  казало