наивным любопытством разглядывая
картинки.  Когда  же  разум  мало-помалу  стал  возвращаться к нему, радость
сменилась  ликованием:  он  понял,  что все фигуры имели определенный смысл,
они  могли  выполнять ту или иную роль в аллегорической игре, - игре в войну
и  правителей.  Жакмен  объяснил  королю, что туз - главный в колоде, важнее
даже  короля,  потому  что  извлечено это имя из латинского слова и означает
оно  деньги.  А ведь никто не станет отрицать, что серебро - мозг войны. Вот
почему,  ежели  у короля нет туза, а у валета он есть, то валет может побить
короля.  Жакмен  сказал,  что  "трефы"  - это трава на наших лугах, тот, кто
стрижет  ее,  должен  помнить, что негоже генералу разбивать лагерь там, где
армии  может  недостать  корму.  Что  касается "пик" - тут яснее ясного: это
алебарды   пехотинцев;   "бубны"   -  это  наконечники  стрел,  пущенных  из
арбалетов.  А  "черви"  -  это,  без  сомнения,  символ доблести солдат и их
военачальников.  Как  раз  имена,  данные четверке королей, а именно: Давид,
Александр,  Цезарь,  Карл  Великий,  -  и доказывали: чтобы добиться победы,
недостаточно   иметь   многочисленное   и   храброе  войско,  должно,  чтобы
полководцы  были  благоразумны,  хоть и отважны, и знали толк в ратном деле.
Но  так  же,  как и бравым генералам нужны бравые адъютанты, - королям нужны
"валеты",  и  потому  из  старых  выбрали  Ланселота  и Ожье - рыцарей Карла
Великого,  а из новых - Рено* и Гектора**. Титул "валета" был очень почетен,
его  носили  большие  сеньоры  до  того,  как стать рыцарями, так называемые
валеты  были  людьми  благородного  происхождения и имели в своем подчинении
десятки, девятки, восьмерки и семерки, это были солдаты и люди общин.
     ______________
     * Имеется в виду владелец родового поместья Куси.
     ** Имеется в виду Гектор де Галар.

     Когда  дело  дошло  до  дам,  то Жакмен присвоил им имена их мужей, тем
самым  он  хотел показать, что сама по себе женщина - ничто, ее могущество и
блеск - лишь отражение таковых ее повелителя*.
     ______________
     *  Впоследствии они получили такие имена: Аргина, трефовая дама, ее имя
-  анаграмма  слова  Regina, так нарекли Марию Анжуйскую, супругу Карла VII;
прекрасная  Рашель,  бубновая  дама,  -  не  кто  иная,  как Агнесса Сорель;
Орлеанская  девственница стала известна под именем охотницы Афины Паллады; а
Изабелла  Баварская, став червовой королевой и тем выдав себя, возродилась в
императрице  Юдифи,  жене  Людовика Благочестивого. Ее не следует смешивать,
чтобы не впасть в грубую ошибку, с коварной Юдифью, обезглавившей Олоферна.

     Это  развлечение  вернуло королю душевное спокойствие, а следовательно,
и  силы,  вскоре  он  уже  с  удовольствием  ел  и пил; постепенно исчезли и
ужасные  кошмары  - порождение горячки. Он не боялся больше почивать в своей
кровати,  и  бодрствовала  у его изголовья Одетта или нет - он спал довольно
спокойно.  Настал  день,  когда мэтр Гийом нашел его настолько окрепшим, что
позволил  ему  взобраться  на  мула. На другой день ему привели его любимого
коня,  и  он  совершил довольно длительную прогулку; под конец была устроена
охота,  и  когда  Карл  и  Одетта,  с соколом в руке, показались в окрестных
селениях,  они были встречены: один - криками радости, другая - изъявлениями
признательности.
     При  дворе  только  и  было  разговору  что  о выздоровлении короля и о
чудодейственном  лечении.  Дамы  в  большинстве  своем завидовали прекрасной
незнакомке,  на  их  взгляд,  ее  поведение  было  продиктовано расчетом, их
послушать  -  они  все готовы были предложить свои услуги, однако никто в те
горестные  дни  не  сделал  этого. Все боялись влияния, которое эта девушка,
сколь  мало  ни  была  она  честолюбива,  приобретает  над  выздоравливающим
королем.  Королева,  сама  напуганная  делом  рук  своих,  пригласила к себе
настоятельницу   монастыря  Св.Троицы,  велела  послать  в  обитель  богатые
подарки  и  склонила  настоятельницу  забрать  свою  племянницу обратно. Так
Одетта получила приказ вернуться в монастырь.
     В  назначенный для отъезда день Одетта со слезами на глазах прибежала к
королю  и  упала  перед ним на колени. Карл испуганно взглянул на нее, уж не
обидел ли кто ее, и, протянув девушке руку, осведомился о причине ее слез.
     - О  государь,  - сказала Одетта, - я плачу оттого, что должна покинуть
вас.
     - Как?  Покинуть  меня?!  -  в удивлении воскликнул король. - Но отчего
же, дитя мое?
     - Оттого, государь, что вы больше не нуждаетесь во мне.
     - Так  ты  боишься  задержаться  еще  хотя бы на день подле несчастного
безумца?  И  впрямь,  я  уже достаточно похитил у тебя прекрасных, радостных
дней,  ни  к  чему  омрачать  мне твою жизнь своею; я вынул охапку цветов из
благоуханного  венка,  и  они  увяли в моих пылающих руках; ты устала жить в
этом  заточении,  тебя манят радости жизни, иди же. - И он, уронив голову на
руки, опустился на стул.
     - Государь,  за  мной  приехала  настоятельница  монастыря, она требует
моего возвращения.
     - А  ты,  Одетта,  хочешь  ли  ты  сама  покинуть  меня? - живо спросил
король, поднимая голову.
     - Моя  жизнь  принадлежит  вам, государь, я была бы счастлива посвятить
ее вам до конца моих дней.
     - Но кто же удаляет тебя от меня?
     - Я   полагаю,  сначала  королева,  а  затем  ваши  дядюшки  -  герцоги
Бургундский и Беррийский.
     - Королева,  герцоги  Бургундский  и  Беррийский?  Но  ведь они бросили
меня,  когда  я  был  так  слаб,  а  теперь,  когда  я окреп, они собираются
вернуться  ко  мне! Скажи, Одетта, ты не по собственной воле хочешь покинуть
меня?
     - У  меня  нет  иной  воли,  кроме  воли  моего  короля и повелителя. Я
сделаю, как он прикажет.
     - Так  я  приказываю тебе остаться! - радостно воскликнул Карл. - Пусть
этот  замок не будет тебе тюрьмой, дитя мое. Значит, ты не только из жалости
заботишься  обо  мне?  Ах,  если  б  это  было так, Одетта! Ах, как я был бы
счастлив! Смотри же, смотри на меня. Не прячься!
     - Государь, я сгораю от стыда.
     - Одетта,  знай,  что  я  уже привык видеть тебя, - сказал король, беря
девушку  за  руки  и  привлекая  ее  к  себе, - видеть тебя вечером, когда я
смежаю  веки,  ночью,  когда я сплю, утром, как только я просыпаюсь. Ведь ты
ангел-хранитель  моего  рассудка,  ты  мановением волшебной палочки прогнала
бесов,  что  кружились  в  бешеной пляске вокруг меня. Ты сделала ясными мои
дни,  спокойными  мои  ночи.  Одетта!  Одетта! Что значит признательность по
сравнению с твоим благодеянием? Знай же, Одетта, я люблю тебя!
     Одетта  испустила  крик  и  высвободила  свои  руки  из рук короля. Она
стояла перед ним, дрожа всем телом.
     - Ваше  величество,  ваше величество, подумайте, что вы такое говорите!
- воскликнула девушка.
     - Я  говорю,  -  продолжал  Карл,  - что теперь ты мне нужна все время.
Ведь  не  я  привел тебя сюда, не правда ли? Я и не знал, что ты существуешь
на  свете,  а ты, ангельская душа, ты сама догадалась, что здесь страдают, и
пришла.  Я  обязан  тебе  всем, потому что я обязан тебе моим рассудком, а в
нем  -  моя сила, моя власть, мое королевство, моя империя. Ну что ж, иди! И
я  стану  опять  нищ  и гол, каким был до тебя, ибо вместе с тобой уйдет мой
разум.  О!  Я  чувствую,  что только от одной мысли потерять тебя, я лишаюсь
рассудка.  -  Карл  поднес  руки  ко  лбу.  - О господи, господи! - в страхе
произнес  он.  -  Неужели я снова сойду с ума? Боже милостивый, сжалься надо
мной.
     Одетта с криком бросилась к королю.
     - О, ваше величество! Прошу вас, не надо так говорить.
     Карл блуждающим взором глядел на Одетту.
     - О,  прошу  вас, не глядите так на меня. Ваш безумный взгляд причиняет
мне боль.
     - Мне холодно, - сказал Карл.
     Одетта  бросилась  к  королю,  обвила его обеими руками и со всем пылом
невинной души прижала к своей груди, чтобы согреть его.
     - Не надо, Одетта, не надо, - сказал король.
     - Нет,  нет,  -  говорила Одетта, словно не слыша его. - Вы излечитесь.
Бог  возьмет  всю мою жизнь день за днем и оставит вам разум. А я буду подле
вас,  я  не  покину вас ни на минуту, ни на секунду, я все время буду здесь,
всегда.
     - Как сейчас, в моих объятьях? - молвил король.
     - Да, как сейчас.
     - И  ты  будешь  любить  меня?  - продолжал Карл, усаживая ее к себе на
колени.
     - Я,  я,  -  отвечала  Одетта,  бледнея, и, закрыв глаза, склонила свою
растрепанную головку на плечо короля, - о, я не должна, я не смею.
     Жарким поцелуем Карл закрыл ей рот.
     - Государь, пощади, умираю, - прошептала девушка и лишилась чувств.
     Одетта осталась.


                                  Глава X

     Однажды,  несколько  дней спустя после тех событий, о которых мы только
что  поведали, в покои короля стремительно вошел мэтр Гийом и возвестил, что
к  королю  пожаловала  ее  величество королева. Одетта сидела у ног Карла и,
положив голову ему на колени, глядела на него.
     - Вот  как!  - воскликнул Карл. - Она уже не опасается бедного безумца:
ей  сказали,  что  разум  вернулся к нему и теперь она смело может подойти к
логову зверя. Ну что ж, проводите госпожу Изабеллу в соседние покои.
     Мэтр Гийом вышел.
     - Что с тобой? - спросил король у Одетты.
     - Ничего, - ответило дитя, смахивая с ресниц крупную слезу.
     - Безумица!  -  сказал  король и поцеловал девушку в лоб. Затем, взяв в
обе  руки  ее  голову,  он  бережно  положил  ее  на кресло, а сам поднялся,
поцеловал   еще  раз  Одетту  и  вышел.  Одетта  не  шелохнулась.  Вдруг  ей
почудилось, что на нее легла какая-то тень, она обернулась.
     - Его  высочество  герцог  Орлеанский!  - вскричала она и закрыла глаза
руками.
     - Одетта?!  -  произнес  герцог  и устремил на нее изумленный взгляд. -
Ах,  так  это  вы, милая, творите такие чудеса, - спустя мгновение с горечью
сказал  он.  -  Я  не  знал  другой такой обольстительницы, я не знал никого
другого,  кто  мог  бы  так  лишать  рассудка,  но, оказывается, вы умеете и
возвращать его.
     Одетта вздохнула.
     - Теперь,  -  продолжал  герцог,  -  мне  понятна  ваша суровость, ваша
неприступность;  цыганка предсказала вам будущность королевы. Что вам любовь
первого принца крови!
     - Ваше  высочество,  -  сказала Одетта, поднявшись и повернув к герцогу
свое  спокойное,  строгое  лицо, - когда я пришла к его величеству королю, я
была  не  куртизанкой,  которая  ищет приключений, а жертвой, которая отдает
себя  на  заклание.  Найди  я  тогда  близ  короля принца крови, меня бы это
поддержало,  но  я  увидела  лишь  несчастного больного - вместо королевской
короны  на  нем  был  терновый  венец,  -  я увидела забытое богом существо,
лишенное  разума  и  простых  инстинктов, даже того, которым природа одарила
последнего  из  животных, - инстинкта самосохранения. Так вот, этот человек,
этот   несчастный   еще   вчера  был  вашим  королем,  прекрасным,  молодым,
могущественным,  и  вдруг  ночь все перевернула; от захода до восхода солнца
он  словно  прожил  тридцать лет, его лоб сморщился, как у глубокого старца,
от  его  могущества и следа не осталось, - даже воли к власти, - ведь вместе
с  рассудком  он лишился и памяти. Меня до глубины души тронула эта зачахшая
молодость,  эта высохшая красота, эта ослабевшая сила, - горе потрясло меня.
Королевство   без   трона,   без  скипетра,  без  короны,  святое  старинное
королевство,  жалко  влачась,  взывало о помощи - но ни звука в ответ; оно с
мольбой  протягивало руки - и никто не подал своей; оно исходило слезами - и
никто  не  утер  их.  Тут-то  я  поняла:  я  избранница божья, мне назначено
исполнить  высокую,  благородную  миссию; когда случаются события, выходящие
за   рамки   повседневных,   обычные   условности  теряют  смысл:  инстинное
благодеяние  здесь  -  ударом  кинжала прикончить страдальца. Лучше потерять
душу,  но  спасти жизнь, если это всего-навсего душа бедной девушки, а жизнь
- жизнь великого короля.
     Герцог  Орлеанский  в  изумлении взирал на нее: этот поток красноречия,
льющийся  из  сердца,  произвел то же действие, как цветок, раскрывающийся в
ночи.
     - Вы  странная девушка, Одетта, - вымолвил наконец герцог, - вы вкусите
райское  блаженство, если то, о чем вы поведали, - правда. Верю, что так оно
и  есть,  и  прошу простить меня за нанесенное оскорбление, - ведь я так вас
любил.
     - О ваше высочество, если б это вы были больны!..
     - Ах, Карл, Карл! - вскричал герцог, стукнув себя кулаком по лбу.
     При  этих словах на пороге показался король. Братья бросились в объятия
друг к другу; мэтр Гийом следовал за королем.
     - Ваше  высочество  герцог Орлеанский, - начал он, - благодарение богу,
король   в  добром  здравии,  передаю  его  вам  из  рук  в  руки,  но  пока
поостерегитесь  утомлять  или  сердить  его:  он еще не окреп; а главное, не
разлучайте  короля  с  его ангелом-хранителем: пока они вместе, я ручаюсь за
здоровье его величества.
     - Мэтр  Гийом,  - ответствовал герцог, - вы недооцениваете своей науки,
она также необходима королю, и потому не покидайте его.
     - О  ваше высочество, - сказал мэтр Гийом и покачал головой, - я стар и
слаб,  мне  ли  тягаться с двором, позвольте мне вернуться в Лан. Я исполнил
свой долг и теперь могу спокойно умереть.
     - Мэтр  Гийом,  - возразил герцог, - герцоги Беррийский и Бургундский -
ваши  должники.  Я  полагаю, они щедро наградят вас. Как бы то ни было, если
вы  останетесь  ими  недовольны,  обратитесь  к  Людовику  Орлеанскому  - вы
увидите, что он по праву зовется Великолепным.
     - Господь  уже  сделал  для меня то, чего никогда не сделали бы люди, -
ответствовал  мэтр Гийом, склонив голову в поклоне, - после него вряд ли они
смогут воздать мне по заслугам.
     Мэтр  Гийом  поклонился  и  вышел.  На  следующий день, несмотря на все
просьбы  и  посулы,  он  покинул замок Крей и вновь поселился в своем домике
близ  Лана,  он  никогда  больше  не возвращался в Париж, ничто не прельщало
его: ни золото, ни обещанная ему четверка лошадей из экипажа двора.
     Король  вернулся  в  Сен-Поль, неподалеку от которого он нашел скромное
пристанище  для  Одетты,  и мало-помалу все пошло своим чередом, словно и не
было болезни короля.
     Карл  особенно  спешил  снова  приступить  к  государственным делам: он
горел  желанием  поддержать  большое  и  святое  дело  -  предмет его долгих
мечтаний - крестовый поход против турок.
     Послы  от  Сигизмунда  прибыли  в Париж, когда король находился в Крее;
они  рассказали  о  планах  Баязета,  наследовавшего отцу, - тот был убит во
время  одного  из крупных сражений с Сигизмундом. Баязет сам объявил о своих
планах,  а  суть  их  была  такова: захватить Венгрию, пройти насквозь земли
христиан,  подчинив  их своей власти, но оставив за ними право жить согласно
своим  законам;  затем,  обретя таким образом силу и власть, дойти до Рима и
задать  овса  своему  боевому  коню  у  главного  алтаря храма св.Петра. Эти
неслыханные,  кощунственные  помыслы  неверного  должны были поднять на ноги
всех,  у  кого  билось в груди сердце христианина. Вот почему Карл поклялся,
что  Франция,  старшая  дочь  Христова, не потерпит подобного кощунства, что
он,   Карл,   сам   выступит   против   неверных,   как   это   сделали  его
предшественники,  короли  Филипп-Август, Людовик IX и Людовик XII. Граф д'Э,
вновь  овладевший  шпагой  коннетабля,  вырвав  ее из рук Клиссона, и маршал
Бусико,  побывавший  в  странах, где жили неверные, не колеблясь, поддержали
короля  в его решении: долг всех рыцарей, осеняющих себя крестным знамением,
- говорили они, - объединиться в борьбе против общего врага.
     Ближе  всех  принял  к  сердцу  эту  затею  герцог  Филипп Бургундский,
находившийся  под  большим  влиянием  своего  сына  графа  Невэрского:  граф
рассчитывал  стать  главнокомандующим  этой  армией  избранных и, выступив с
ней,   показать  себя  во  всем  своем  великолепии.  Герцог  Беррийский  не
противился  этому  предприятию,  и  совет немедленно поддержал его. Отрядили
гонцов  со  словом  от короля; послали людей к императору Германии и герцогу
Австрийскому  просить  не  препятствовать переходу через их страны; великому
предводителю  Тевтонского  ордена  и  родосским рыцарям отправили письмо, из
которого  явствовало,  что  в  случае угроз со стороны Баязета, по прозванию
Аморат-Бакэн,  им  на  подмогу придет Жан Бургундский в сопровождении тысячи
рыцарей и дворян - лучших из лучших среди самых отважных мужей королевства.
     Герцог  Бургундский  сам  занялся  военным  снаряжением своего старшего
сына,  ибо  желал,  чтобы  оно было достойно принца, на чьем гербе красуется
королевская  лилия.  Первое,  о  чем  он  подумал,  -  это приставить к сыну
многоопытного  рыцаря  непоколебимого  мужества. Он написал сеньору де Куси,
только  что вернувшемуся из Милана, и просил прибыть к ним в замок Артуа для
важного   разговора.  Сир  Ангерран  немедленно  отозвался  на  приглашение;
завидев его еще издали, герцог и герцогиня бросились к нему со словами:
     - Сир  де  Куси,  вы,  конечно,  слышали  о  том,  что готовится поход,
возглавить  который  надлежит  нашему сыну; наш сын будет путеводной звездой
Бургундского  дома,  так вот, мы целиком поручаем его вашим заботам и вашему
мужественному  сердцу,  ведь  нам  известно,  что из всех рыцарей Франции вы
самый  искусный  в  ратном  деле.  Мы  умоляем  вас  быть  его  спутником  и
советчиком  в  этом  тяжелом  походе,  да обернется он, благодарение богу, к
нашей славе и ко славе всего христианства.
     - Ваше  высочество  и  вы,  сударыня, - ответил сир де Куси, - подобная
просьба  для  меня  приказ,  и,  если  будет  угодно  господу нашему богу, я
совершу  это  путешествие,  и  вот  почему:  во-первых,  во  имя долга, дабы
защитить  веру  Христову,  а во-вторых, чтобы оказаться достойным той чести,
которую  вы мне оказываете. Однако, любезные сударь и сударыня, вы должны бы
освободить  меня  от  этой  обязанности,  чтобы  затем возложить ее на более
достойного,  например,  на  господина Филиппа д'Артуа, графа д'Э, коннетабля
Франции,  либо  на  его  кузена  графа де Ла Марш; надо полагать, оба примут
участие в походе и оба ближе вам по крови и по званию.
     - Сир  де  Куси,  -  прервал его герцог, - вы больше видели и пережили,
нежели  те,  кого  вы  нам  называли.  Вы  знакомы  с местностью, по которой
предстоит  пройти,  а  они  никогда в тех краях не бывали. Да, они храбрые и
благородные  рыцари,  но вы превзошли их отвагой и благородством, и мы вновь
обращаем к вам свою просьбу.
     - Ваши  высочества,  -  отвечал  сир  де Куси, - я готов повиноваться и
надеюсь  с  честью выдержать испытание, да помогут мне в этом господин Ги де
Ла Тремуй, его брат господин Гийом и маршал Франции господин Жан Венский.
     Заручившись  согласием  сира де Куси, герцог стал подумывать о том, как
раздобыть  денег для сына, дабы не посрамить его чести. По случаю посвящения
сына  в рыцари он обложил налогом все окрест лежащие села и деревни, а также
владельцев  замков  и жителей некоторых городов; он собрал таким образом сто
двадцать  тысяч  золотых крон. Но так как этой суммы оказалось недостаточно,
чтобы  содержать  свиту,  которая  должна  была  сопровождать  сына,  герцог
приказал  всем  дамам  и господам покинуть их ленные владения под предлогом,
что  они  составят  часть  дома  его  сына;  те  же,  кто  пожелал остаться,
облагались  изрядным  налогом - один в две тысячи, другие в тысячу, третьи -
в пятьсот золотых крон, в зависимости от дохода, который приносила земля.
     Престарелые  дамы  и  рыцари,  которые,  как  пишет  Фруассар,  боялись
физического  труда, откупились от герцога; что касается молодых людей, то им
объявили,  что  дело  не в деньгах, а что им оказывают большую честь и пусть
они  готовятся  выехать на свои средства,