авшего лилипуту грузовик с
брезентовым верхом вместе с письменной гарантией того, что он будет ежегодно
вырастать на дюйм с четвертью  только из-за того, что ему придется  тянуться
до педалей.
     Было восемь  утра, когда длинный сверкающий черный  лимузин подъехал  к
складу подержанных автомобилей. Гарвей,  услышав, что кто-то подъехал, вышел
из конторы и  пошел навстречу лимузину.  Он немедленно заметил, что его  вел
шофер с телосложением Микки Харгитея.
     На заднем сиденье неподвижно сидел человек, съежившись  и  скрывая лицо
за воротником.  Но открылась передняя дверь, и из автомобиля вышел маленький
энергичный человек с хищным лицом.
     Он  многозначительно  кивнул  Гарвею, оглядел машины  и,  подняв бровь,
показал на "форд",
     - Я полагаю, это та машина.
     Гарвей кивнул.
     - Эта детка.
     - Детка?
     -  Это американское выражение,  - объяснил  Гарвей.  - Мы  все называем
детками.
     Он посмотрел на черный лимузин за спиной маленького человека.
     - Вы катаетесь на очень недурной малышке. Не собираетесь продать ее, а?
     Маленький человек решительно покачал головой.
     - Меня интересует  так называемая  модель А,  о  которой мы говорили по
телефону.
     Гарвей  улыбнулся ему.  Затем  подмигнул, толкнул  мужчину  в  грудь  и
спросил:
     - Я  уговорил вас, не так ли? - Он ткнул, пальцем  в сторону "форда". -
Разве это не  сенсация? Вы берете машину в свою страну и объясняете там, что
на таких моделях ездят капиталисты. - И он сунул локоть под ребро маленькому
человеку. - Разве это не стоит шести фунтов?
     Маленький человек  отряхнул пиджак, отступил  на  шаг назад и обозревал
Гарвея наполовину с ужасом, наполовину с любопытным, клиническим интересом.
     - Как мы будем  использовать этот  автомобиль, это уже наше дело,  если
только нас устроят условия. Вы сказали, что он стоит триста долларов?
     Гарвей заметил, что тот уже готов был лезть в карман за кошельком.
     - Триста долларов стоит обычная машина, -поспешно пояснил Гарвей.
     Он  чувствовал, что  его  глаза вылезают из орбит,  поскольку маленький
человек копался в бумажнике и начал извлекать купюры.
     - Втулки колес - высшего сорта - это двадцать долларов. Коленчатый вал,
учитывая,  что  вы  им  пользоваться  не  будете, я  уступаю  за  двенадцать
долларов.  - Его  напрактикованный  глаз  буравил  модель  А.  - Специальное
оконное  стекло,  -  тут он почувствовал, как  правда  поднимается в  нем, и
сказал по этому поводу: - Конечно, оно может разбиться.
     - Может разбиться? - переспросил маленький человек.
     - Его  можно разбить, вот что я имею в виду, - пояснил Гарвей и, решив,
что лучшей частью доблести является осторожность, он молча извлек и разложил
какие-то бумаги на капоте неслыханно старого "джордана-8".
     -  Вам достаточно поставить  вот  здесь свою подпись,  - сказал Гарвей,
доставая ручку. - Перемена владельца,  название,  условия  продажи.  В  трех
экземплярах каждый, я пометил крестиком, где вы должны расписаться.
     Человечек  собрал  бумаги и отнес  их в черный  лимузин. Он постучал  в
заднее окно, оттуда появилась большая толстая рука  и, взяв бумаги, скрылась
в  автомобиле.  Послышался  приглушенный  вопрос  на  чужом  языке.  Мужчина
повернулся и спросил:
     - Мой... мой хозяин спрашивает, даете ли вы вместе с машиной гарантии?
     И снова  Гарвей  почувствовал леденящий холод.  Снова  наступал момент,
когда  он  должен был сказать  правду.  Гарвей слабо улыбнулся.  Откашлялся.
Запыхтел.  Промямлил  мотивчик из  "Чучел и  куколок". Широко  глянул  через
плечо, надеясь увидеть Ирвинга и сменить тему. Но вопрос висел над  ним, как
дамоклов  меч.  Гарвей  очень  хорошо   осознавал,  что  просто  откладывает
заключительную схватку. Он должен был идти до конца и сделал это.
     - Машина заколдована, - произнес он глухим и пустым голосом.
     Маленький человек смотрел на него, подняв бровь.
     - Заколдована?
     Гарвей махом развеял его подозрения:
     -  Заколдована.  По-настоящему  заколдована.  Я  хочу сказать,  что это
как... ну, словом, заколдована!  И этого  нельзя  сказать ни об одной другой
машине, которую вы когда-либо видели!
     Гарвей говорил, подбадриваемый правдой,  побуждаемый честностью, а  его
абсолютное отчаяние придавало его голосу лирические нотки.,
     -  Послушай, что  я  скажу  тебе,  приятель, - говорил  он,  подойдя  к
мужчине, чтобы воткнуть в него указательный палец. -  Многие  из этих  машин
давно  отработали  свое.  Давным-давно. А несколько из них  -  брак  первого
сорта. Некоторые  машины я  прячу  за  конторой  в  закамуфлированном  виде,
поскольку это  и  вовсе монстры.  -  Он повернулся и  театрально  показал на
модель А. -  Но эта машина, я говорю о "форде", - она абсолютно заколдована!
Переводчик, или кто он там был, повернулся и что-то сказал заднему сиденью и
через мгновение получил  бумаги  от человека,  сидящего там. Он  передал  их
Гарвею.
     - Вот, - сказал он. - Все подписано.
     Он посмотрел на "форд" через плечо Гарвея.
     - Я полагаю, в машине есть горючее?
     - Горючее? - Гарвей скроил гримасу. - Вы имеете в виду...
     - Бензин, - перебил маленький человечек. - Бак залит?
     - Залит под горлышко, - заверил  Гарвей. - Вы  можете  ехать,  дружище,
прямо сейчас.
     Мужчина  удовлетворенно  кивнул,  сделал  знак  шоферу и  тот  вышел из
лимузина. Гарвей  повернулся,  щелкнул каблуками и, вальсируя, направился  к
конторе, точно отяжелевший танцор  балета. Он одним прыжком преодолел четыре
ступеньки, прошел в контору, схватил помощника за уши и запечатлел у него на
лбу  сочный  поцелуй.  Он раскрыл  бумаги  и  изучил  их.  В  первый раз  он
почувствовал невероятную легкость ума и тела, словно с него только что сняли
гипсовую форму.
     Ирвинг был испуган, даже  потрясен, когда  смотрел через открытую дверь
на отъезжающий лимузин.
     - Вы знаете, что  это такое,  босс? Они называют это "ЗИС". Это русское
слово.
     - Гарвей пнул корзинку для бумаг с искренней животной радостью.
     - Вот именно, - сказал он.
     Гарвея  несло.  Вскочив  на  стол, потревожив кипу  бумаг  и перевернув
чернильницу, он сказал: - Ирвинг, придурок, это самый счастливый день в моей
жизни!
     Ирвинг перестал  его слушать.  Он  квадратными  глазами  смотрел сквозь
открытую дверь на первую модель "форда", пыхтящую мимо него.
     - Босс, босс, вы его продали! - шептал он.
     Оторвавшись  от  Двери,  он  уставился  на  Гарвея,  потом  его  взгляд
скользнул вниз на газету, по-прежнему  лежавшую на столе. Заголовок  гласил:
"Визит Хрущева в ООН".
     - Хрущев, - он едва осознавал это. - Никита Хрущев.
     Он  неуверенно  шагнул к  столу,  на  котором  в  луже чернил  и  груде
разорванных бумаг, точно диковинный божок,  стоял  Гарвей. Ирвинг взирал  на
него с почтением и благоговением.
     - Так вот кому вы продали машину, босс. Никите Хрущеву.
     Гарвей протянул регистрационные бумаги и указал на подпись.
     - Ирвинг, придурок, -- тоном сенатора говорил он, - .отныне и навсегда,
если этот кусок сала вздумает отмалчиваться, вся правда выйдет наружу!
     -  Босс, - шептал  Ирв, чувствуя себя, будто в парламенте, - босс,  как
вам удалось сделать это?
     Гарвей опустил бумаги,  положил их  на  стол, в  стороне от  чернильной
лужи. На минуту задумался и заговорил.
     -  Сообразительность, Ирв, - мягко  сказал  он. -  Воля. Решительность.
Упорство. Патриотизм. Отрешенность.  Решительность. - Он зажег  сигару. - И,
кроме  того,  тот факт,  что мне пришлось бы совершить самоубийство, скажи я
правду еще хоть раз!
     Он вынул сигару изо рта и изучал ее на расстоянии вытянутой руки. .
     -  Знаешь, что я  им  сказал,  Ирв?  Я  сказал им,  что  это  настоящая
сенсация,  если  они  купят  "форд"  и  выставят  на  обозрение  этот  самый
затрапезный  автомобиль,  когда-либо  выпущенный  с  конвейера  в  Детроите.
Пропаганда!  Вот приманка.  Показать москвичам  то,  на  чем  ездит  средний
американец, или то, во что они, по мнению Никиты, должны поверить.
     Лицо Ирвинга вытянулось, глаза сузились.
     - Босс, - сказал он. - Это не патриотично.
     Гарвей взирал на него с Олимпа правоты и набожного усердия.
     - Ирвинг, - терпеливо сказал  он- я сказал  им, что они могут выдать ее
за машину, на которой  ездят  американцы, но  это  не значит,  что это у них
выйдет. Когда толстяк захочет этим заняться, это выйдет наружу.
     Он  мягко  хихикнул,  слез со стола, взял  телефон, посмотрел на него с
минуту и начал набирать номер.
     - Ирвинг,  -  бросил он  через  плечо  помощнику,  который  стоял,  как
пилигрим, увидевший мираж. - Ирвинг, выйди и закрой капот  "эссекса", а если
кто-то пройдет от него на расстоянии десяти футов, связывай их. Скажешь, что
машина  принадлежала  женщине,  которая выиграла  ее  по  лотерее  во  время
конвенции ДАР[ДАР - женская организация "Дочери Американской.Революции". ] в
Бостоне. А использовала она ее раз в году как платформу для парадов 4 июля.
     Глаза Ирва блестели от почти полного слез обожания и восхищения.
     - Правильно, босс, - отчеканил он. - Я займусь этим.
     Он повернулся и вышел, а до Гарвея донесся голос телефонистки,
     -  Да,  мадам,  -  сказал  он,  жуя  сигару. -  Думаю,  мне потребуется
информация.  Это  правильно...  Я говорю  о том, если американский гражданин
узнал  действительно важную  новость...  я имею  в  виду,  если она касается
политики  США,  мне  известно, что отныне  и навсегда тот толстяк за океаном
будет говорить  только  правду. Я хочу  знать, можете ли вы соединить меня с
Джеком Кеннеди?
     Он откинулся назад, продолжая счастливо жевать сигару, и  в этот момент
над притихшим гаражом раздался звук, точно рожок,  зовущий  армию на  битву.
Это Ирвинг захлопнул капот "эссекса".
     По словам Гарвея Хенниката, он был очень доволен.

УБЕЖИЩЕ

     Снаружи  был летний вечер. Свет из  окон домов, расположенных  по обеим
сторонам улицы, падал на широкие листья дубов и кленов.
     Ветерок доносил шум телевизоров, передававших вестерны, детские голоса,
просящие попить, и нестройное бренчание на пианино.
     Ужин в доме доктора  Стоктона  был  съеден,  и  его  жена Грейс вносила
праздничный   торт.   Гости  поднялись   из-за   стола,   захлопали,  кто-то
присвистнул, а  кто-то запел "Happy  birthday to you"[  Песня, исполняемая в
честь  именинника  в  англоязычных  странах.  ].  Остальные  подхватили  эту
песенку.
     Билл Стоктон от смущения покрылся румянцем, опустил голову, протестующе
вытянул руку, но, в глубине души, он был невероятно счастлив.
     Марти  Вайс,  маленький   смуглый  впечатлительный  человек,   владелец
обувного магазина на Корт-Стрит, поднялся и провозгласил:
     - Речь, док. Давайте произнесем речь!
     Билл Стоктон снова вспыхнул.
     - Увольте, пожалуйста, вы -  сумасшедшие. Этот неожиданный  ужин - все,
что  может вынести мое сердце. Вы хотите  потерять своего домашнего лечащего
врача?
     Раздался смех, потом Джерри Харлоу, высокий крупный мужчина, однокашник
Билла по колледжу, встал и поднял стакан.
     - Прежде чем Билл задует свечи, - заявил он, - я  хочу предложить тост,
поскольку   ни   один  день   рождения  не   обходится   без   традиционного
послеобеденного обращения.
     Жена Марти Ребекка попыталась усадить его, дергая за пиджак.
     Харлоу  дотянулся  до  нее  и  одарил  влажным смачным  поцелуем, и все
завизжали от смеха. Затем он снова поднял стакан, рукой отмахнулся от Грейс,
заявившей,   что  Билл   сначала   должен   задуть   свечи,  и  обратился  к
присутствующим.
     - Возвращаясь  вплотную  к нашей теме  -  чествованию  мистера  Вильяма
Стоктона, который  стал на  год старше и  признает, что  ему больше двадцати
одного года.
     Все снова рассмеялись, а Грейс потянулась обнять своего мужа.
     Харлоу повернулся  к Биллу  Стоктону  и улыбнулся.  В  его улыбке  было
что-то особенное, поскольку все замолчали.
     -  Мы организовали эту  неожиданную вечеринку,  Билл,  как очень слабое
напоминание о том, что на этой  самой улице, именно в этом городе тебя очень
любят.  Здесь  нет  ни одного человека,  который не  звонил бы по ночам  как
сумасшедший   из-за  больного   ребенка  или   из-за  серьезного   ухудшения
самочувствия, которое на поверку оказывалось обычным несварением  желудка. И
ты  приходишь  сонный,  не  успев  разлепить   глаза,  со  своим  допотопным
докторским чемоданчиком, не  колеблясь  ни секунды. И, поскольку  эти случаи
никогда не  появляются  в графе оказанных услуг,  многие сердца стали биться
спокойней, и ты облегчил больше боли, чем я хотел бы испытать, Он улыбнулся,
подмигнул людям, с вниманием его слушающим.
     - И нет  в этой комнате ни одногочеловека, - продолжал он, - который не
должен был  бы  тебе  огромный  счет за многие месяцы и,  я думаю,  должен и
сейчас.
     Все рассмеялись, и Марти Вайс постучал вилкой по рюмке.
     - А как насчет стука по ночам? - сказал он. - Мы должны ему и за это.
     Джерри Харлоу присоединился к общему смеху и поднял руки.
     -  О,  да,  -  с  улыбкой сказал  он.  -  Хороший  доктор должен  иметь
бомбоубежище.  Я думаю, мы простим его за то, что  он принимает дальновидные
меры, хоть это  и сущая  мука для всей улицы.  Вагонетки с  бетоном, стук по
ночам и все остальное.
     Гости снова рассмеялись,  а  Билл Стоктон лукаво оглядел  их с ножом  в
руке.
     - Вот что я вам всем скажу, - начал он. - Вы не получите торта, пока не
кончите болтовню.
     - Почему это, Билли? - мягко увещевая, сказала его жена.
     - Билл прав, - вставил Марти. - Продолжай, Джерри, пока мы  еще трезвые
и можем есть.
     Харлоу снова поднял свой бокал с вином,
     -  Тут я и закончу: Когда  Грейс сказала, что у тебя  день рождения, мы
решили все взять в свои руки. И, как маленькому человеку со стороны, дай мне
закончить вот  так. Выпьем за доктора Вильяма Стоктона,  которого я знаю уже
больше двадцати лет. За все хорошее, что он  сделал  людям, за  то, что  ему
сорок  четыре  года, и  за  то, чтобы он прожил  еще  сорок  четыре  года  и
оставался таким, каким был всегда. С днем рождения, старый ублюдок!
     Он сделал большой глоток, и Ребекка Вайс неожиданно разрыдалась.
     -  О, боже  мой, - вставил Марти. - Речь  подходит к  концу, начинаются
слезы моей женушки.
     Билл Стоктон задул свечи и посмотрел насмешливо-сардонически.
     - Я не виню ее. Во-первых, неожиданная вечеринка,  а  я  их терпеть  не
могу, а затем - сентиментальная речь.
     Он повернулся к Харлоу, протянул ему руку и продолжил:
     -  Говоря  между  нами и Американской  Медицинской  Ассоциацией,  вы  -
приятные соседи, независимо от того, платите по счетам или нет.
     Он повернулся, оглядел всех присутствующих и поднял свой стакан.
     - Позвольте  мне произнести ответный тост,  друзья. За моих соседей,  с
благодарностью за то, что вы таковыми являетесь.
     - Аминь,  - прошептал Марти  Вайс и обратился к своей жене. - И если ты
снова заплачешь, я тебя выпорю.
     Он придвинулся и поцеловал ее, а Стоктон начал резать торт.
     - Эй, пап!
     В  гостиную  вошел  сын Стоктона.  Это  был  двенадцатилетний  паренек,
уменьшенный вариант отца, - Телевизор погас.
     Стоктон тревожно махнул рукой.
     -  Вот  те  раз,   кризис,  кризис,  кризис!  Как   бы  мир  выжил  без
"Неприкосновенных" и "Сбора черники"?
     - Показывали "Стальной час",  - серьезно  продолжал  мальчик,  -  потом
фильм прервали и сделали какое-то дурацкое объявление. Что-то насчет...
     Он продолжал  говорить,  но голос  его  потонул в  смехе  Марты Харлоу,
которую  рассмешило   замечание   Ребекки.  Зато  Марти   Вайс,  ближе  всех
находившийся к мальчику, стал серьезным.
     - Замолчите все! -  сказал он резко. Потом обратился к мальчику; -  Что
ты сказал, Пол?
     - По телеку сказали настроить приемники на радиостанцию "Конелрад". Что
это значит? Имеет ли это какое-нибудь отношение к...
     Он замолчал. Установилась тишина.
     - Ты что-нибудь перепутал, Пол, - тихо сказал его отец.
     Мальчик покачал головой.
     - Я все  понял  правильно, пап. Именно так они  и сказали.  Найти канал
"Конелрад". И все отключилось.
     Джерри Харлоу задыхался.
     Всхлипнула  женщина.  Они  вбежали  в  зал  за  доктором.  Тот  включил
портативный приемник и мрачно смотрел на него..  Через минуту раздался голос
диктора.
     - Прямое  сообщение из Вашингтона, Округ  Колумбия.  Повторяем.  Четыре
минуты  назад Президент сделал следующее заявление. Цитирую: "В  одиннадцать
часов   четыре   минуты   по   восточному   стандартному   времени   дальние
радиолокационные и баллистические станции подтвердили  показания локаторов о
неидентифицированных летающих объектах, летящих  в юго-западном направлении.
На какое-то  время в интересах безопасности  мы  объявляем  Желтую  Тревогу,
поскольку до сих пор нам не удалось определить природу этих объектов".
     Последовало  секундное  молчание,  и  Грейс схватила  доктора за  руку.
Другой рукой она прижала к себе Пола.
     Ребекка Вайс заплакала, а Марти стоял с побелевшим лицом.
     Диктор  продолжал:  -  Комитет   Гражданской  Обороны   предлагает  вам
немедленно пройти в  убежище, если оно у вас готово. Если у вас нет убежища,
используйте  время  на то,  чтобы  перенести  запас еды и питья,  лекарств и
личных  вещей  в  ближайшее  соседнее бомбоубежище.  Держите  двери  и  окна
закрытыми. Мы повторяем. Если вы у себя дома, готовьте убежища и подвалы...
     Диктор продолжал  говорить  повторяя  невероятный  пролог  неописуемого
ужаса.
     Они смотрели на радио и в разные мгновения думали о своем.
     -Малышка! - думала Ребекка Вайс. - Крошка,  спящая в доме напротив.  Ей
ведь только четыре  месяца.  А  они только  сегодня утром смеялись над этим.
Марта  сказал, что им  следует  отправить ее  в  Вассар[  Престижный женский
колледж. ], и она все утро хихикала от этих слов. Отправить ее в Вассар. И с
жестокой мукой  она неожиданно  осознала,  что у них не будет  ребенка.  Эта
малютка,   вокруг   которой  они  строили   свою   жизнь,   прекратит   свое
существование.
     -Не верится, думал Марши. Он  покачал головой.  Он  отвергал это. Этого
просто не может быть.  Это -  рассказ из журнала или кино. На вечеринке  был
ленивый разговор.  Был памфлет, забытый на пороге каким-то олухом, но это не
происходило, этого не могло  происходить. Только все это время он  знал, что
так оно и было.
     Все было правдой. Все происходило в действительности.
     - Я хочу заплакать, думалось Джерри Харлоу, я хочу заплакать.
     -Я  чувcтвую, как  слезы  подступают,  но  я не должен плакать, ведь  я
мужчина. Но страховки... страховые претензии. Мой Бог, их будет неисчислимое
количество! Он может разориться! Это как шутка.
     Холодная, бессмысленная  шутка. Юмор  в психушке. Бешеный счет, который
дополнит землетрясение. Конечна, он разорен. Мир превратится в джунгли. А он
будет банкротом.
     Розы,  вдруг  вспомнила  Марта,  его  жена.  Великолепные "Американские
Красавицы"[Сорт роз. ], за которыми она так любовно и старательно ухаживала.
В этом году они  расцвели так восхитительно. Какие они  были красивые. Затем
она сжала кулаки и ногтями впилась в подушечки пальцев, презирая себя за эту
мысль.  А как же дети? Что будет с  Анной и Чарли? Как  может мать  думать о
розах, когда  по радио объявили  смерть? Она крепко зажмурила глаза, пытаясь
отогнать все это, но, открыв их, она увидела то же самое. Подкатила тошнота,
она почувствовала себя больной и покрылась испариной. .
     Боль,  подумал  доктор.  Неописуемая  боль. Он  помнил,  как  читал про
Хиросиму. Случаи ожогов.  Отравление радиационными  осадками.  Рубцы, агония
тела,  вызывающая долгий стон над умирающим городом. Он вспомнил утверждения
японских  врачей,  что это  ни  с  чем  нельзя  сравнить. Это  было  слишком
внезапно,  слиш