ле  желает  посетить  Лас-Вегас.  За  завтраком  разыгралась  самая
настоящая  сцена.   Франклин  весьма  недвусмысленно  заявил   жене,  что  в
Лас-Вегасе играют либо очень богатые, либо очень глупые. Все эти развлечения
- не для людей нравственных и уравновешенных, а поскольку уравновешенность и
нравственность  очень  многое  значат для  мистера  Гибса,  им  следовало бы
телеграфировать  устроителям  конкурса  (с оплатой  телеграммы  получателем,
мимоходом  заметил  он)  и  ознакомить  их  со своим  решением  относительно
посещения Лас-Вегаса и, как подчеркнул мистер Гибс, "его крайне сомнительных
притонов".
     Когда мистер Гибс пришел из банка домой пообедать, столовая была пуста.
Флора  рыдала в своей комнате. Впервые эта послушная, уступчивая, раболепная
женщина посмела настоять на своем..
     Она  выиграла  путешествие  в  Лас-Вегас,  и  она  отправится  туда,  с
Франклином или  без  него. Это  сообщение было  высказано  в перерывах между
рыданиями  и прерываемыми  судорожными  всхлипами библейскими цитатами  типа
"куда  иголка,  туда и нитка",  словами,  с  которыми одна пожилая  леди  из
Ветхого  Завета  обращается к  другой,  но  вряд  ли  подходящими  в  данной
ситуации, когда  жене надо уговорить  мужа  отпустить ее в Лас-Вегас. Но что
действительно  заставило  Франклина   Гибса  пойти   на  попятный,  так  это
комбинация  возможности рассматривать  путешествие как чуть растянутый  День
Поминовения и того факта, что ни за что не надо платить.
     Неделю спустя  Франклин  в своем слегка  лоснящемся,  облегающем фигуру
синем форменном костюме-тройке банковского служащего (с цветком в петлице) и
Флора в хлопчатобумажном платье в цветочек с широким зеленым поясом, шляпе с
искусственными цветами и огромным пером летели  в Лас-Вегас. Флора все шесть
с половиной часов  полета возбужденно болтала. Франклин раздраженно  молчал,
изредка  вставляя  замечания  относительно  правительства  штата,  настолько
аморального, что оно узаконило азартные игры.
     В аэропорте их встретили и  на машине  отеля отвезли в  "Дезерт Фронтир
Палас"  -  безвкусное  вытянутое  в  длину  здание,  увенчанное  обнаженными
неоновыми  девушками. Всю дорогу  до  отеля  Флора рассказывала  шоферу  про
Эльгин,  штат  Канзас, - пронзительным голосом,  в нелепой  манере маленькой
девочки. Франклин по-прежнему хранил молчание, лишь  однажды не  удержавшись
от   замечания   относительно   платиновой   блондинки,   прошедшей    перед
остановившимся  на  красный  свет автомобилем. Что-то  насчет того, что  она
очень типична для города, где вряд ли ценят добродетель.
     В  их номере был  кондиционер: самый современный, очень  удобный,  весь
сияющий  хромированными деталями.  На столе стояли блюдо с фруктами и ваза с
цветами, которые Флора  нервно поменяла местами три-четыре  раза, не умолкая
при этом ни на минуту. Франклин сидел, мрачно читая  буклет Торговой Палаты,
мысленно отмечая отсутствие некоторых  сведений,  что говорило  не  в пользу
Лас-Вегаса по сравнению с более солидным, хотя и много меньшим  по  размерам
Эльгином.
     Час спустя  в  дверь  номера постучали.  Пришли  представитель отеля по
связям с публикой и фотограф. Представителя  отеля  звали Марти Любоу, и  на
лице его сияла профессиональная улыбка, предназначенная для встреч.
     -  Итак, мистер и  миссис  Гибс, - сразу от порога  начал он. - Как вам
номер? Все  ли удобно?  Не желаете  ли чего-нибудь? Могу ли я что-то сделать
для вас?
     Голос Флоры нервно подрагивал, а руки метались по платью, поправляя его
то тут, то там, что-то разглаживая, что-то приглаживая:
     -  О,  здесь чудесно, мистер Любоу. Просто чудесно. Вы  заставляете нас
чувствовать  себя...  ну,  вы  заставляете   нас  чувствовать  себя  важными
персонами!
     Любоу громогласно рассмеялся:
     - В конце концов вы и есть  важные персоны, миссис Гибс. Не каждый день
нам выпадает честь приветствовать победительниц конкурса!
     Фотограф за его плечом отвернулся и мрачно прошептал:
     - Не каждый - так почти каждый.
     Смех  Любоу заглушил  шепот фотографа,  прокатившись по  комнате.  Смех
Любоу  был  не просто смех. Это было его оружие  против любой непредвиденной
ситуации.
     -  Я думаю, - сказал он, - мы  сфотографируем вас прямо здесь. Полагаю,
если вы встанете в центре комнаты, это будет лучше всего. Верно, Джо?
     Фотограф испустил  глубокий вздох,  который можно было  рассматривать и
как  согласие,  и  как  несогласие.   Он  вставил  в   гнездо   фотоаппарата
лампу-вспышку  и  прислонился  к  косяку  двери, глядя в видоискатель. Любоу
подвел Флору к нужному месту посреди комнаты и приглашающе кивнул Франклину,
который по-прежнему мрачно сидел в кресле.
     -  Вот сюда, к своей  любимой женушке, мистер Гибс! - радостно вскричал
он.
     Франклин  испустил  вздох,  свидетельствующий   о  его   долготерпении,
поднялся и встал рядом с женой.
     -  Прекрасно! -  воскликнул Любоу,  глядя  на  них такими восторженными
глазами,  словно соединить их в центре этой комнаты было  для него подвигом,
лишь  ненамного  меньшим,  чем покорение  в  одиночку  Матерхорна.  - Просто
прекрасно! - повторил он. - Ну, Джо, как они?
     Фотограф  вместо  ответа  сделал  снимок,  заставив  Флору  и  Франклин
заморгать  от  вспышки: Флору  - с нервной застывшей улыбкой, Франклина - со
злобным и вызывающим взглядом. Вновь смех Любоу состряс комнату. Он потрепал
Франклина  по  плечу, пожал ему руку,  легонько  похлопал Флору  по  щеке  и
напрарился к двери. Фотограф уже открыл ее и как раз выходил в коридор.
     - Так значит, в случае чего, только скажите... - начал Любоу.
     - "Эльгинский Рожок", мистер Любоу, - остановил его голос Флоры.
     Любоу повернулся к ней.
     - Что, что?
     - Наша городская газета называется "Эльгинский Рожок", - пояснила она.
     - Конечно,  конечно, миссис  Гибс. "Эльгинский  Рожок". Мы oTOшлем туда
вашу  фотографию. А  вы  наслаждайтесь, и  добро пожаловать  в  Лас-Вегас  и
"Дезерт Фронтир Палас".
     Он радостно подмигнул Флоре,  по-мужски улыбнулся Франклину, и лишь  на
мгновение  был выбит из колеи ледяной  злобностью на лице последнего. Однако
быстро оправился, помахал рукой и вышел.  Его заключительный взрыв смеха был
почетным салютом  из  двадцати одного  ружья,  который ничего особенного  на
значил, однако в некотором роде опустил занавес после сцены встречи.
     Последующие  пятьдесят  пять  минут  потребовались  Флоре на то,  чтобы
уговорить мужа спуститься в игорный зал и посмотреть, что это такое. Все это
время  она убеждала  его,  что нет  ничего  безнравственного  в  том,  чтобы
посмотреть, как  люди  играют. А в промежутках между доводами ей приходилось
выслушивать  воззрения  Франклина  на  достойную  жалости  слабость   людей,
тратящих  деньги на кости, карты и игральные автоматы. Но  в конце концоэ он
все же согласился надеть пиджак своего форменного костюма и дал Флоре увести
себя в главное здание отеля, а потом и  в игральный зал. Это было роскошное,
шумное,  полное людей помещение,  заставленное столами  под зеленым  сукном,
колесами рулеток, рядами одноруких бандитов. Вдоль всей стены тянулся бар.
     Зал был полон звуков, которые поднимались от застланного толстым ковром
пола, ударялись в шумопоглощающий потолок, гасились обоими  и, тем не менее,
все-таки висели в  воздухе. Эти  звуки были обычными звуками, сопутствующими
подобным   заведениям   Позвякивание  вращающихся   рулеток.  Звон  бокалов.
Металлическое "клак-клак-клак" рычагов одноруких бандитов.
     Сухие  голоса крупье, называющих цифры, красное, черное, а поверх всего
- людская разноголосица:  нервные вскрики выигравших, протестующее  ворчанье
проигравших.  Слившиеся  вместе звуки  ударили  по ушам  Флоры и Франклина с
силой взрыва, едва они появились в  зале и остановились  у дверей, в стороне
от людской активности, всматриваясь в незнакомый, яркий и шумный новый мир.
     Они стояли у дверей, стараясь чувствовать себя непринужденно, впервые в
жизни  осознав, как они  выглядят  со  стороны:  Флора, трепещущая женщина в
старомодном платье с корсажем, который только подчеркивал ее плоскогрудость,
и  Франклин,  маленький  человечек  в  костюме  1937  года,  с  прилизанными
волосами, в остроносых ботинках и с чопорным видом уроженца западных штатов,
одетый  как  на парад.  Они были и данный  момент  двумя чуждыми элементами,
соединенными вместе чувством неполноценности гораздо сильнее, чем когда-либо
в Эльгине.
     Они стояли так  минут десять, изучая столы,  игры,  ставки (мелочью и в
серебряных  долларах): очарованная  женщина  и  чуждый греха мужчина.  Глаза
Флоры  становились шире и  шире. Она повернулась к Франклину: -  Здесь  есть
свое обаяние, в этом зале!
     Он поглядел на нее рыбьими глазами, потом задрал кверху нос.
     -  Обаяние,  Флора?  Я удивляюсь тебе.  Ты  знаешь,  как  я  отношусь к
азартным играм.
     Флора  виновато  улыбнулась:  -  И  все же,  Франклин,  есть  некоторое
различие...
     - Никаких различий. Все  эти игры  безнравственны. Азартные игры  - это
азартные   игры.   Это  твой   праздник,   Флора.  Но   я  должен   со  всей
ответственностью повторить то, что говорил неоднократно: азартные игры - это
безжалостная трата времени. Слышишь, Флора? Безжалостная трата времени!
     У Флоры задрожали губы, и она легонько  тронула его руку, - Пожалуйста,
Франклин, - тихо сказала она, - постарайся получить от этого удовольствие. У
нас  так давно не было  праздников.  Очень  давно. Праздников...  или просто
времени, проведенного вместе, о котором было бы приятно вспомнить.
     Левая бровь  Франклина  поползла вверх.  Голос  его  зазвучал  словно у
человека, которому присудили Почетную медаль, но в последний момент сказали,
что вышла ошибка.
     -  Все знают, Флора, - провозгласил он, - что я работаю, не щадя сил, и
что  у меня так мало времени... - Это  было начало  специально заготовленной
речи, которую он произносил не реже одного раза  в месяц. Сперва он несся на
всех  парусах  по  знакомому  курсу,  потом  сменил  галс,  расписывая,  как
неприятно  ему находиться  в  этом зале  с  полуголыми девицами и игроками в
кости, как вдруг заметил, что Флора не слушает его.
     На той стороне зала зажглись огни на одноруком бандите, зазвенел звонок
и истерично вскрикнула женщина. Спустя  мгновение к ней подошла  длинноногая
блондинка в узеньких  брючках, несшая  полную корзину денег,  назвала  номер
автомата  служителю и вручила женщине корзину.  Друзья тут же окружили ее  и
повели к бару, радостно гомоня.
     Флора подошла к  "одноруким бандитам",  стоящим вдоль всейстены зала. С
того  места, откуда  она смотрела,  это  было  похоже на лес рук,  дергающих
рычаги.   Раздавалось  непрерывное   "клакклак-клак",   рычагов,   а   затем
"клик-клик-клик" вращающихся  барабанов с рисунками. Вслед за этим слышалось
металлическое "уф-ф", за которым иногда следовало позвякивание сыплющихся по
металлической трубе серебряных долларов, которые затем всей  массой увесисто
шмякались в монетоприемник в нижней части аппарата.
     Франклин  с суровым неодобрением взирал  на  длинноногую блондинку и не
видел, как Флора  достала из кошелька никель[Никель - 5 центов. ] и  бросила
его  в  прорезь одной  из машин. Флора  потянулась было к рычагу,  но  вдруг
увидела, что Франклин смотрит на  нее. Она вспыхнула, натянуто  улыбнулась и
умоляюще поглядела на мужа.
     - Франклин... это ведь всего-навсего никель.
     Его высокий голос царапнул ей душу, словно напильником.
     - Всего-навсего никель, Флора? Всего-навсего никель! Почему бы тебе  не
пойти на улицу и не высыпать горсть мелочи под ноги прохожим?
     - Франклин, дорогой...
     Он  подошел  к ней  поближе. Голос  его был  тих,  но  полон  с  трудом
сдерживаемой ярости.
     -  Олл раит,  Флора, мы отправились в Лас-Вегас. Мы потеряли  три дня и
две ночи. Мы сделали это из-за твоего дурацкого понятия о веселье. К тому же
нам это ничего  не стоило. Но теперь ты  начинаешь тратить  деньги. Даже  не
тратить, Флора. Бросать на ветер. И здесь я вынужден вмешаться. Очевидно, ты
недостаточно взрослая...
     В  глазах   Флоры  промелькнула  боль.  На  лице  проступило  нервозное
выражение,  которое  Франклин   без  труда  опознал:  это  была  прелюдия  к
многочасовому заламыванию рук и прерывистым вздохам.  Это  было единственное
оружие Флоры на протяжении многих лет.
     - Пожалуйста... пожалуйста, Франклин, не надо  сцен, - зашептала она. -
Я не  буду играть. Я обещаю... - Она посмотрела на автомат, потом обернулась
к мужу и безнадежно добавила: - Но ведь никель уже внутри.
     Франклин испустил глубокий вздох и возвел глаза к потолку.
     - Олл  раит, - сказал он. - Бросай  его на  ветер. Дергай рычаг, делай,
что хочешь.
     Флора, не сводя глаз с Франклина, дернула рычаг, вслушиваясь в звучание
барабанов, механическое "уф-ф" и последующее  молчание. Уголки губ Франклина
приподнялись в самодовольной усмешке, и на какое-то  краткое мгновение Флора
возненавидела его.  Но затем привычка взяла верх, Флора смиренно  взяла мужа
под руку и выслушала его пожелание вернуться в номер и переодеться к ужину.
     - Боюсь, я не слишком-то везучая, - тихо сказала она.
     Он не ответил. У дверей она посмотрела ему в лицо.
     - Франклин, это был всего-навсего никель.
     -   Двадцать   таких  монет   составляют  доллар,  Флора,"и  я  кручусь
день-деньской ради этих долларов!
     Он  уже  готов был  открыть дверь,  когда какой-то  изрядно подвыпивший
человек,  стоящий  у долларовой машины, обернулся  и  увидел его. Он ухватил
Франклина за  рукав и  поволок  к автомату.  Франклин отшатнулся, словно его
вели  к чему-то  заразному, но пьяница крепко держал его за  рукав, сжимая в
другой руке стакан.
     - Сюда, старина, -  говорил он, -  попробуй-ка. -  Он поставил стакан и
вынул  из кармана серебряный доллар. - Давай, не  бойся. Я уже  полтора часа
воюю  с  этим толстым грабителем! - Он  вложил серебряный доллар Франклину в
ладонь. - Вперед, старина. Он твой. Поиграй.
     Женщина у стойки бара помахала ему рукой.
     - Эй, Чарли, -крикнула она, - ты идешь сюда, или мне подойти и оттащить
тебя за уши?
     -  Иду,  золотко, иду,  -  отозвался тот.  Потом  улыбнулся  Франклину,
распространяя вокруг  себя аромат  "Джонни Уокера"[  "Джонни  Уокер"  - сорт
виски. ],  похлопал его по плечу, взял его руку, все еще сжимающую доллар, и
приблизил ее к прорези в верхней части автомата.
     Франклин выглядел,  словно  зверек, угодивший  в капкан. Он озирался по
сторонам в  поисках выхода, был смущен, испуган, и вообще чувствовал себя не
в своей тарелке.
     - Слушайте, - сказал  он, -  мне вообще  не интересно.  Пожалуйста... я
очень спешу...
     Пьяница радостно хмыкнул,  когда доллар  исчез в  прорези, и  нетвердой
походкой направился к бару.
     Франклин  посмотрел  на   автомат.  Его   первой  мыслью  было  достать
серебряный доллар, не пуская его в игру. Он внимательно осмотрел машину. Она
была  подобна  остальным. Большая,  с  яркими огнями, со стеклянным  оконцем
посредине, сквозь  которое было  видно,  как много долларов содержится  в ее
объемистом  металлическом  нутре. Два  ярких  огня  по  бокам  оконца  имели
странное  сходство  с  глазами,  а  монетоприемник  внизу  довершал  картину
огромного неонового лица. Франклин потянулся к рычагу.
     Краем глаза он видел, с какой надеждой смотрит на него Флора.
     Затем,  словно  решившись на отчаянный  шаг,  он  дернул  рычаг  и стал
смотреть  на  вращающиеся  барабаны,  которые  остановились  один за другим,
показав  две  вишни и  лимон.  Раздалось громкое  металлическое клацканье, а
затем звон монет, упавших в монетоприемник. Десять долларов.
     Франклин лишь краем сознания услыхал  радостный вскрик Флоры. Он глядел
на монеты. Потом медленно, одну за  одной,  взял их. Его охватило незнакомое
приятное ощущение.  Странное возбуждение, какого он  никогда не знал раньше.
Он  увидел свое  отражение в  какой-то  хромированной полосе  машины  и  был
удивлен  тем,  что  увидел;  раскрасневшееся  маленькое  лицо  с  блестящими
глазами, перекатывающиеся желваки, поджатые в довольной усмешке губы.
     - Франклин, а вот ты - везучий!
     Он поглядел  на  Флору,  с усилием вернул  мрачность  лицу  и голосу  и
сказал:
     - Теперь, Флора, ты увидишь разницу между нормальным взрослым вдумчивым
человеком и здешними дикарями. Мы возьмем эти деньги, отнесем в свой номер и
вернемся с ними домой.
     - Конечно, милый.
     - Эти здешние бабуины выбросили бы их. Они бы незамедлительно сунули их
обратно в  машину.  Но не  таковы  Гибсы!  Гибсы знают цену  деньгам!  Идем,
дорогая, уже поздно. Я должен побриться перед ужином.
     И он,  не  дожидаясь  ее,  пошел  к  выходу. Флора  шла  следом, словно
собачонка,  на которую не  обращают внимания. Гордость появлялась на ее лице
всякий раз,  когда она  смотрела  на  идущего впереди низенького человечка с
выпяченной грудью,  который прокладывал путь сквозь толпу с решительностью и
силой, которые, казалось, лишний раз подтверждали высокое положение Эльгина,
штат Канзас.  Они не видели, как пьяница снова подошел к  машине и опустил в
прорезь  новый  доллар.  Но  Франклин  услышал  звон  монет,  скатившихся  в
монетоприемник.
     Он резко обернулся. Он  слышал звон монет, но слышал и еще  кое-что. Он
отчетливо  услыхал собственное имя. Произнесенное  металлическим скрежещущим
голосом, но несомненно его имя.  Доллары  упали в  монетоприемник  и позвали
его: "Франклин". Он нервно поскреб подбородок и обернулся к Флоре.
     - Ты что-нибудь слыхала?
     - Что, дорогой?
     - Это ты произнесла мое имя, Флора?
     - Нет, что ты, дорогой.
     Франклин снова в недоумении уставился на автомат. Пьяница тем  временем
пошатываясь прокладывал путь к бару, и машина была свободна.
     - Я готов поклясться... - начал было Франклин. Потом замолчал и покачал
головой. Снова внимательно поглядел на машину.  Она действительно напоминала
лицо.  Два  огня  сбоку  были глазами,  застекленное  оконце  с  серебряными
долларами  за  ним  -  носом. А  щель внизу,  куда падали монеты -  это  был
маленький рот с выпяченной нижней губой, - Словно лицо, - сказал он вслух.
     - Что? - спросила Флора.
     - Эта дурацкая машина. Она похожа на лицо.
     Флора  обернулась,  непонимающе посмотрела на  автомат,  повернулась  к
Франклину.
     - Лицо?- переспросила она.
     -  Не обращай внимания,  - сказал  Франклин.  -  Пойдем, приготовимся к
ужину.
     Всю  дорогу  до номера Франклин не мог отделаться от мысли,  что машина
окликнула его. Конечно, он понимал,  что это нелепо.  Этого не было на самом
деле.  Это  было  сочетание голосов,  шума  и его собственного  воображения,
впрочем, достаточно реальное, чтобы обратить на  себя его внимание, сбить на
какой-то  момент  с  толку. Однако  случившееся  ни  в коей  степени  его не
напугало. Его переполняли ощущение собственной силы и уверенность в себе. Он
оставил в дураках эту уродливую машину.
     Он, Франклин Гибс, вышел  на арену один на один против коварного врага,
плюнул в лицо безнравственности, повернулся и ушел.
     Это был триумф сил  Добра. Но вот  в чем  он не хотел себе  признаться,
брея свое строгое маленькое личико, так это в эфемерности одержанной победы.
Слишком быстра была его победа. Слишком мимолетна.
     Франклин Гибс, хотя он ни  за что не сказал бы  об  этом  вслух, жаждал
вернуться на арену!
     Они поужинали и  просмотрели начало шоу. Франклин был раздосадован тем,
что  официант,  не  спрашивая, подал  ему жареный  картофель с  луком, а  он
терпеть не мог  лук. Они не досидели до выступления  Фрэнка  Синатры, потому
что вышедший  на сцену комик  начал  сыпать весьма  сомнительными шуточками.
Флора нервно  хихикала  над некоторыми из  них (не совсем,  впрочем, понимая
соль), каждый раз с извиняющимся видом поворачиваяс