ему флягу.
     - Один глоток, мистер Фэрвэлл, один глоток.
     Руки старика дрожали,  когда он схватил ее и поднес ко  рту.  Он слышал
плеск воды, и  все его инстинкты, все его стремления -  единственный  ключ к
выживанию - были  вложены в  это движение, когда он поднес  флягу ко рту. Де
Круз быстро и тяжело опустил руку и отнял у него фляжку. Ее верхушка ударила
по нижней губе, полилась кровь, и он удивленно взглянул наверх.
     - Мы не обговорили условия, - проговорил Де Круз, буравя его глазами. -
Сегодня цены снова поднялись.
     Глаза Фэрвэлла почти закрылись, когда он болезненно снял с шеи рюкзак и
уронил его на землю. Он пнул его.
     Де  Круз  хохотнул  и сел  на  колени, чтобы взять  его. Делая это,  он
поставил  свой  рюкзак  на  шоссе,  и  один  из  слитков  выпал,  когда  тот
перевернулся. Он сидел спиной к Фэрвэллу, собирая золото.
     Старик наблюдал  за  ним, удивляясь, что может  чувствовать ненависть в
такую минуту, что он вообще может что-то чувствовать кроме страданий. Однако
ненависть  помогла  ему  осознать,  что  это его последняя минута, последняя
возможность.
     Он видел широкую  спину Де Круза,  ненавидя его молодость,  его  мышцы,
игравшие под рубашкой, ненавидя его за то,  что тот победит, а он,  Фэрвэлл,
умрет.  Он чувствовал,  как  в нем  просыпается злость,  и на одно мгновение
почувствовал  силу  и решимость.  Его  пальцы сжали  золотой  слиток,  и  он
медленно поднял  его. Потом, встав на ноги, каким-то чудом ухитрился поднять
его еще  выше.  И в  тот момент, когда Де Круз  взглянул  вверх, он шагнул к
нему. Фэрвэлл отпустил слиток и ударил Де Круза по виску.
     Де Круз коротко выдохнул и упал навзничь.  Снова старик поднял слиток и
уронил его на обращенное к нему лицо противника. На этот раз череп убитого с
треском вдавился  внутрь. И через,  заливавшую  лицо  кровь глаза  покoйника
смотрели  в небо.  В них  застыло  последнее чувство, которое  пережил  этот
человек. Удивление. Крайнее удивление.
     К убийце вернулась слабость. Он стоял там, шатаясь, ноги его напоминали
два резиновых шланга,  а  тело - сплошной синяк.  Он  повернулся  и  пошел к
фляжке, лежащей на боку. Вода вылилась в песок. Фляга была пуста.
     Старик заплакал, слезы текли по его грязному обросшему лицу.
     Он  упал  на  колени,  его плечи вздрагивали, а  пальцы  ласкали пустую
фляжку, словно он мог что-то из нее выжать.
     Через какое-то время  он поднялся на ноги, посмотрел на золотые слитки,
разбросанные  вокруг,  и   покачал,головой.  Это  были  бессмысленные  груды
мертвого груза. Но он знал, что это - все, что у него осталось.
     Он сел  и  попытался  бороться  с  ними,  пытаясь собрать,  потом начал
толкать  их  к  рюкзакам.  Но  сил  в  нем больше  не  было,  и  ему  стоило
нечеловеческих усилий поднять один слиток, который он  при жал к телу обеими
руками.  Его  он  и понес по шоссе, - шатающаяся  фигура  человека,  который
движется благодаря рефлексу  и  больше ничему.  В горле и во рту  у него  не
осталось больше  жидкости, и каждый вдох причинял ему боль,  пронзавшую  все
тело. Но он шел и продолжал идти до вечера.
     Он потерял сознание  и не знал, нто при падении ударился щекой о скалу.
Он  лежал  с закрытыми  глазами,  чувствуя,  как  на  него  нахлынуло сонное
удовлетворение. Затем  с  силой открыл глаза, услышав звук.  Сначала это был
неясный дальний звук, потом он начал походить на шум мотора.
     Он попытался пошевелить руками и ногами,  но они  его не слушались.  Он
хотел повернуть голову,  но  сумел  только скосить глаза. Боковым зрением он
видел  приближение  какого-то механизма  -  низко  посаженный  металлический
предмет, летевший к нему и снизившийся. Шум двигателя сразу смолк.
     Он услышал шаги  на  шоссе и взглянул вверх.  Над  ним стоял мужчина  в
одежде  свободного  покроя, но он  был виден  нечетко, как  бы  в  тумане; и
Фэрвэлл не мог справиться  с распухшим языком  и потрескавшимися  губами. Он
ужаснулся, когда понял, что молчит. Но потом раздался голос. Он напоминал по
звучанию медленно  останавливающуюся  пластинку.  Слова  были гротескными  и
почти бесформенными, но он говорил.
     -  Мистер... мистер... здесь золото. Это настоящее  золото. Я отдам его
вам,  если  вы довезете меня  до  города. Если вы дадите мне воды.  Я должен
попить.
     Он рывком руки указал туда,  где в футе от него лежал последний золотой
слиток.
     -  Золото, - снова говорил  голос.  - Это настоящее золото. И вы можете
получить его. Я отдам его вам. Я отдам его вам.
     Пальцы конвульсивно  сжались  и неожиданно  разжались. Человек на земле
вздрогнул и затих.
     Мужчина опустился на колени и прислушался к ударам сердца.
     Когда он поднялся, то покачал головой.
     - Бедный старик, - сказал он. - Интересно, как он сюда попал? Откуда он
взялся?
     Женщина в машине привстала и посмотрела на мертвеца.
     - Кто это, Джо? - спросила она. - Что с ним случилось?
     Мужчина вернулся в аппарат и занял водительское место.
     - Какой-то бродяга - вот кто. Теперь он мертв.
     Женщина взглянула на слиток в руке мужа.
     - Что это?
     - Золото. Он так сказал. Хотел дать его мне, если я отвезу его в город.
     -  Золото?  - Женщина  сморщила  нос.  -  Что же он  мог  делать с этим
золотом?
     Мужчина пожал плечами.
     - Не  знаю. Спятил, я думаю. Каждый, кто прогуливается по пустыне в это
время суток, должен сойти с ума.
     Он покачал головой и поднял слиток.
     - Можешь себе представить? Предлагал его  так, точно оно имеет какую-то
ценность.
     - Но  когда-то оно  было в цене, правда? Разве люди не использовали его
вместо денег?
     Мужчина открыл дверь.
     - Конечно, приблизительно сто лет тому назад  или вроде  того, до того,
как был найден способ его производства.
     Он взглянул на тусклый тяжелый металл и бросил его на обочину.
     Дверь закрылась.
     - Когда мы доберемся до города, мы направим сюда полицию, и они заберут
его.
     Он нажал кнопку на пульте, поставив автоматический контроль за дорогой,
потом, через плечо взглянул на тело  Фэрвэлла,  напоминавшее пугало, упавшее
от ветра.
     - Бедный старик, - сказал он задумчиво, когда  механизм медленно поехал
вперед. - Интересно, откуда он тут взялся?
     Мужчина сложил руки за голову и закрыл глаза.
     Женщина  нажала  другую  кнопку, и  верх  закрыло  стеклянной  крышкой,
преграждавшей доступ жаре. Машина поехала по шоссе и через минуту исчезла.
     Полицейский геликоптер прибыл  через  пятнадцать  минут, покружился над
телом и сел. Двое полицейских подошли к телу Фэрвэлла, мягко положили его на
носилки и отнесли в геликоптер.
     Старший офицер записал подробности в маленьком блокноте.
     - Неопознанный мужской труп. По возрасту примерно шестидесяти лет. Умер
от перегрева и истощения.
     Три неровные линии в  полицейском  блокноте - и мистер  Фэрвэлл, доктор
физических и химических наук, был занесен в список мертвых.
     Неделю спустя был найден труп Де Круза, почти разложившийся, а вскоре -
тело Брукса и скелет Ирба.
     Все  четверо  мужчин  были  загадкой,  и  их  тела  были преданы  земле
неопознанными  и  неоплаканными.  Золото осталось лежать там, где оно  было,
разбросанное  по  пустыне  и  сложенное  на  заднем  сиденье  развалившегося
древнего "седана". Вскоре его поглотила растительность, оно заросло шалфеем,
полынью, другими сорняками и вечными кактусами.
     Как и господа Фэрвэлл, Ирб, Брукс и Де Круз, оно не имело никакой цены.
Совсем никакой.


СУДНАЯ НОЧЬ

     Беззвучно  подкравшись,  зловещий   морской  туман  непостижимо  быстро
окутывал  медленно   движущийся  корабль   своими  непроницаемыми   клубами.
Временами  эти влажные витки размыкались, обнажая фрагменты  плывущего судна
для  наблюдателя,  который  отсутствовал.   Потом  ползущий  корабль   снова
скрывался, словно ощущая свой путь через вечность. Потому что объятия тумана
были не только смутными, они были бесконечными. Это судно было скорее частью
тумана, чем  реальным кораблем  из стали и  других  материалов.  Правда, это
происходило в военное  время, когда осторожность  зачастую вынуждала шкипера
применять  в  опасных водах особый стиль  навигации.  И все же это  мог быть
корабль, никогда не существовавший ранее и которого не будет в будущем, если
принять  во   внимание   то,  как  неохотно  туман  позволял  увидеть  самые
незначительные его детали.
     Одинокий корабль, плывущий и плывущий в никуда.
     Таким он казался высокому  мужчине с бледным  лицом,  который  стоял  у
влажного от тумана борта, запуская длинные пальцы в светлые волосы, повторяя
тихо и медленно какие-то слова. Так же, как корабль ощупью  искал свой  путь
через вечность, мужчина пытался  вытащить из памяти воспоминания  о прошлом,
которые помогут ему сориентироваться в настоящем и позволят оценить будущее.
     Несмотря на то, что ему было лишь немного за тридцать, его явно  что-то
терзало, и впечатление это  усиливалось морщинами  на лице и на лбу. Хотя он
походил на мореплавателя, но был определенно незнаком с  обстановкой вокруг.
В бесцветных глазах было  замешательство, когда он изучал открытую палубу за
коротким рядом кабин.
     Ему стоило труда прочитать название на спасательной  шлюпке,  свисающей
со  шлюпбалки.  Только  приглушенный  шум  двигателя  задел  соответствующую
струнку его человеческой натуры, да и это было слишком смутно.
     Теперь он  повторял  имя,  в  такт  пульсирующим ударам мотора: "Куртис
Лансер - Куртис Лансер  - Куртис Лансер". Это было его имя; он знал, что так
должно было быть,  поскольку  это была единственная мысль,  промелькнувшая в
его ищущем  уме.  Но имя  было правильным лишь наполовину, как и особый  шум
мотора, который он узнал,  поскольку  тот напомнил ему более привычный звук,
который он был неспособен связать с чем-то определенным.
     - Куртис Лансер.
     Имя  подходило, потому что  не  могло  не  подойти.  И  теперь  он  мог
прочитать другое имя на спасательной шлюпке: "Королева Глазго".
     Значит,  он,  Куртис  Лансер,  находится  на борту  "Королевы  Глазго",
грузового судна, пробивающегося через туман. Судна водоизмещением около пяти
тонн,  вчера вышедшего  из  Ливерпуля, направляющегося в  Нью-Йорк. Все  это
промелькнуло в уме Лансера неожиданно  и автоматически, и одновременно с его
губ сорвался короткий смешок.
     Лансер  был  одинок,  очень  одинок,  в  известном  смысле,  здесь,  на
незнакомом корабле, хватаясь за  малейший  проблеск  того, что, как он знал,
лежит впереди. Но он был не  в  самом плохом положении, по крайней мере,  не
хуже самой "Королевы Глазго". Она тоже была одна и в действительно серьезной
ситуации,  поскольку  отбилась  от   своего  конвоя.  Лансер  понял  это  по
уменьшенной скорости  корабля  и  по  полному  отсутствию  предупредительных
свистков из окружавшего тумана и с самой "Королевы".
     Первый смешок Лансера был гортанным и нервным. Теперь смех звучал легче
и уверенней. Румб он находил достаточно хорошо и мог нанести свой маршрут на
карту, возможно, даже точнее, чем сам корабль. Тому приходилось иметь дело с
туманом,  а  Лансеру - только  с  людьми.  До  сих пор он  избегал встреч  с
пассажирами, чтобы они ничего не могли узнать о нем. Вот как мало он  узнал;
теперь же он считал, что, если он сам  не знал своего секрета,  он, конечно,
не мог его выдать.
     Возможно, наоборот, он мог узнать что-то у тех людей, что  позволят ему
отыскать дорогу  к  себе,  с  которой  он  сбился.  Те пассажиры станут  его
охраной, встретившись с ними, он мог вернуться к здравому смыслу, так же как
"Королева  Глазго" стремилась найти другие корабли, которые  она потеряла, и
обрести таким образом безопасность.
     - Я  - Куртис Лансер,  - слова  четко слетали с его губ. - Я - пассажир
"Королевы Глазго",  идущей  в Нью-Йорк. Моя  каюта номер... -  Он  пошарил в
кармане пиджака, достал ключ  и взглянул на него: - двадцать восемь. Если вы
хотите задать мне вопросы...
     Он резко смолк, поскольку дверь открылась,  отбросив на палубу  полоску
света.  Из  нее  вышел  стюард в  униформе  и быстро закрыл дверь,  соблюдая
правила  светомаскировки. Он повернулся, увидел, что Лансер смотрит на него,
и слегка поклонился.
     - Скоро  кончат накрывать ужин, - сказал стюард. - Вам лучше спуститься
вниз, если вы будете ужинать.
     Стюард пошел вдоль палубы, а  Лансер вошел внутрь. Он пережил успех, не
сказав  ни одного  слова.  Прежде  он  сразу  бы  отвернулся к  борту, чтобы
избежать взгляда стюарда или кого-нибудь еще; он  смутно мог вспомнить,  что
делал так раньше  до  этой  стадии путешествия. Теперь он  обрел присутствие
духа, ранее утраченное. Однако он все еще был в  замешательстве относительно
того, кем же  он был на  самом деле,  почему  он был на этом судне и  больше
всего: что за опасность, терзавшая его ум так же неотступно, как равномерные
удары моторов, лежала впереди.
     На борту пробили склянки, и  в звуке слышалась знакомая нота, придавшая
Лансеру новую уверенность. Он узнал  сходной трап и пошел по нему в скромный
обеденный салон, небольшую комнату с импровизированной стойкой в одном конце
и  несколькими  столиками  в другом.  За  ними ужинали несколько пассажиров,
разговаривая приглушенными напряженными голосами. Большинство уже поужинали,
и, видимо, дым их сигар и сигарет придал  комнате дымный вид, напоминавший о
тумане снаружи.
     Какой-то человек, как фигура из грез, поднялся  из-за стола и прошаркал
к Лансеру. Из расплывчатого пятна его лицо стало унылой физиономией с высоко
вздернутым  носом и  несколько  залысым  лбом.  Его  возраст  приближался  к
пятидесяти, и он дружелюбно спросил:
     - Вы - Куртис Лансер, не так ли?
     - Да, - твердо, как на палубе, подтвердил он. - Я - Куртис Лансер.
     - Меня зовут Джерри Поттер, -  сообщил лысоватый  человечек. - Мы ждали
вас  к ужину. Ваше имя мы видели в  списке эконома, и, знаете, представляли,
как вы выглядите.
     Он  проводил  Лансера к  столу,  за которым сидели другие  пассажиры, и
Куртис  сел  на  стул,  предложенный  ему  Поттером.  Последовала  процедура
знакомства, во время которой Поттер представил всех.
     Там  была  жена  Джерри,  привлекательная  для  своих   лет  женщина  с
вынужденно скромной улыбкой, которая  выдавала  в ней бывшую  певицу из шоу,
все еще пытающуюся играть свою роль.  За ней сидел  майор Деверо,  мужчина с
широким мясистым лицом, чья спина  и плечи  были в военном пиджаке  прямыми,
как шомпол. Майор грубо представил миссис Деверо, изможденную, усталую седую
женщину,  которая  совсем  не улыбалась.  Последней  была  Барбара  Стэйнли,
девушка, которой едва минуло  двадцать лет,  изо всех сил  пытавшаяся скрыть
свое  волнение,  которое другими пряталось  под  изысканными улыбками. Как и
волосы, глаза девушки были  темно-коричневыми, и, когда она встретила взгляд
Лансера, в них  загорелась искра  надежды.  Казалось,  она хочет  задать ему
какой-то   вопрос,  но   потом  подавила  свое  любопытство  быстрой,  почти
извиняющейся улыбкой.
     У  локтя Лансера возник стюард и  вежливо спросил: "Вы будете  ужинать,
сэр? Ответ  Лансера: "Спасибо,  нет"  - вызвал другой вопрос:  -  Может,  вы
хотите десерт?
     Тон  Куртиса был слегка раздраженным: - Нет, нет, я уже сказал вам, что
не буду есть никакого десерта...
     Тут он вдруг замолчал и озадаченно взглянул на стюарда. И этот человек,
и сама ситуация были каким-то образом ему знакомы.
     -  Мы  все это  говорили  раньше, - сказал  он, растянув губы в  ровной
улыбке.  - Теперь  ваша  очередь спросить, не  хочу ли я кофе. Тогда я смогу
ответить "Да", в том смысле, что действительно хочу.
     - Я как раз собирался  спросить вас об этом, - поспешно ответил стюард.
- Ваш кофе будет прямо сейчас, сэр.
     Для Куртиса все это  было  отголоском  прошлого. Остальные пассажиры не
поняли,  насколько серьезен был  Лансер, поэтому все вежливо улыбнулись  над
тем,  что, по  их  мнению, соответствовало его  представлению о  шутке.  Это
растопило лед и позволило Барбаре спросить: - Вы едете домой, мистер Лансер,
или из дома?
     Именно  этот  вопрос  Куртис задавал себе  там, в  тумане. Вся  смутная
неопределенность,  сочетание  знакомого  и чуждого могут  закончиться только
тогда,  когда  он узнает,  куда он в  действительности едет и почему. Домой!
Слово вызвало в нем умственное  смятение,  но  он почувствовал, что  девушка
смотрит на него, гадая, почему он не отвечает. Это значило,  что и остальные
тоже  удивляются, почему  он  молчит.  Мучимый  этой  дилеммой,  он  услышал
механически слетевшие  с его  губ слова, вдруг осознав, что это - правда: -Я
покинул дом.
     Глаза Барбары  пристально его изучали. Могла ли  она  разгадать секрет,
над которым  он все еще бился? Знала ли  она, кто  он  такой  и  причину его
присутствия здесь?  Или  то, что он  видел  в этих темных задумчивых глазах,
было чистым сочувствием? Пока он обдумывал  эти вопросы, произнося их в такт
гулу моторов, эта проблема была устранена, когда миссис Деверо сказала: - Мы
тоже удаляемся от дома. Майор возглавит военную миссию в Вашингтоне.
     -  Вот мое место назначения, - сказал Поттер Лансеру.  - Вашингтон. Еду
вместе с Министерством  военной промышленности. Миссис Поттер едет в Чикаго,
там она будет  жить.  Мы уже все перезнакомились. -  Поттер обвел  остальных
пассажиров жестом. - Кроме вас, мистер Лансер.
     Лансер ответил застывшим поклоном:
     - Думаю, я должен чувствовать себя польщенным.
     - Да, - подтвердил Поттер. - Я очень  хорошо распознаю людей, когда  их
вижу, знаете, это часть моей работы, и я бы сказал, что вы преподаете языки,
скажем, в Оксфорде или любом другом университете.
     Поттер  выстрелил  вслепую  и  не  ошибся.  Это   вызвало   у   Лансера
определенные воспоминания о счастливейшем времени до второй мировой войны, в
которую, по его ощущениям, его  втянули,  однако он чувствовал, что это было
каким-то подвохом, которого он не понимал.
     - Да, я преподавал языки, - медленно ответил он, - но не в Оксфорде.
     - Тогда где же вы работали? - поинтересовался Поттер.
     - Во Франкфурте, в Германии.
     -  Франкфурт,   Германия!  -  повторила  миссис  Поттер,  в  ее  голосе
послышался ужас. - Но какие языки вы преподавали?
     - Например, английский.
     - О, - миссис Поттер облегченно вздохнула. Он был уверен, что  и другие
разделяли это чувство. - Вы были "обменным"[До второй мировой войны в Европе
существовала практика обмена преподавательским составом. ] профессором?
     - Да, можно назвать и так.
     Вернулся стюард  с  кофе,  и мысли  Лансера,  успокоенные  было  слабым
воспоминанием о прошлом, вновь помутились в условиях неизбежного настоящего.
Лицо  стюарда, выплывшее из туманных очертаний,  так отпечаталось в сознании
Лансера, что заполонило его.
     - Я видел вас раньше, - начал он, - но где?
     - Я не знаю, сэр, - ответил стюард, - если только вы  не путешествовали
на этой калоше раньше.  Только  одни и те же пассажиры встречаются у нас  не
часто.
     И, судя по обветшалому, запущенному  состоянию так  называемого салона,
было удивительно, что на борту "Королевы Глазго" вообще  были  пассажиры. Но
время было военное, и люди пользовались  любой возможностью, чтобы добраться
до места назначения.  Лансер не только осознал этот факт; он  понял, что это
относилось к нему так же, как и к другим пассажирам.
     Кроме того, стюард противоречил сам себе. Его лицо было не единственным
знакомым  Лансеру. Такими же знакомыми были лица  людей, сидящих  за столом.
Куртис был уверен, что видел  их всех раньше, не один раз, а часто. И где же
еще, как не на этом затерявшемся в Атлантическом тумане судне, он мог видеть
их всех?
     Полуприкрыв рлаза, он слушал гул голосов:
     - Вот идет капитан Уиллоби.
     В сознании Лансера пронесся образ.  Открыв  глаза,  он увидел живое его
воплощение.
     Сед