на корт...
   - В другой раз. Сейчас прошу тебя приехать.
   - Что-то стряслось?
   - Я должен оперировать на первом столе Милнера. Помнишь, кишечник  из
Оклахомы?
   - Хочешь, чтобы я ассистировал? Горбах заболел?
   - Похоже, что немного прихворнул я. Горбах проассистирует тебе.
   - Гм... Анестезиологом Цой?
   - Как всегда.
   - Мы с ним не очень ладим.
   - На сей раз придется. Садись в машину... Нет, я пришлю свою  -  тебе
сейчас ни к чему хвататься за руль. Уже высылаю.
   - Как же ты попадешь домой?
   - Я пока не  собираюсь.  В  клинике  полно  дел.  Да  у  меня  ничего
особенного - просто небольшой  тремор.  Скоро  пройдет,  но  Милнер  уже
подготовлен, бригада в сборе и в настрое...
   - Все ясно. Одеваюсь.
   А Юровиц уже вызвал гараж.
   - Передайте Айгару: пусть немедленно едет к доктору Минку и  привезет
его сюда. Быстро, но осторожно. Так, как возит меня.
   Профессор положил трубку, сел,  закрыл  глаза:  так  лучше  думалось.
Ничего, решил он, обойдется, хотя меры надо принять немедленно.
   Юровиц позвонил Менотти. Его советы никогда  еще,  пожалуй,  не  были
нужны так, как сейчас.

***

   Докинг не сомневался,  что  за  ним  пустят  хвоста-и,  возможно,  не
одного. Он на это не  обижался:  всякая  Служба  должна  выполнять  свои
функции и  быть  начеку,  даже  имея  дело  с  дружественными  вроде  бы
системами. Гость вовсе не пытался установить,  ведут  ли  его  на  самом
деле: ничего противозаконного он совершать не собирался, кражи  чертежей
его не интересовали - на то есть другие люди, и шел он не на явку,  а  в
первоклассную гостиницу, номер в которой забронировал для  него  русский
генерал. Тот самый, что под конец разговора все-таки нащупал  у  Докинга
некую болевую точку.
   Британский сыщик не соврал Мерцалову, сказав, что его  учреждение  не
участвует в "углеродной" операции. Однако  поиски  похищенного  вещества
были, несомненно, самым  серьезным  и  громким  делом,  занимающим  ныне
работников всех секретных и полусекретных служб. Пусть ты  официально  в
этом деле не задействован, но тебя так  и  тянет,  в  значительной  мере
подсознательно, каким-то образом оказаться причастным  к  поиску  и  тем
самым сразу подняться на ступень выше если не в табели о рангах, то,  во
всяком случае, в негласном рейтинге, существующем у профессионалов. А  в
наше время неожиданных поворотов и  исчезнувших  расстояний  след  можно
обнаружить совершенно нечаянно, в той же Москве,  к  примеру.  Тем  паче
если  придерживаться  ближневосточной  версии,  которая  самому  Докингу
представлялась  вполне  убедительной.  Чем  больше  он  верил  в   такую
возможность,  тем  меньше  собирался  делиться   своими   размышлениями,
особенно с местными властями, которые  могли  (полагал  он)  бросить  на
отработку вариантов великое множество  людей.  Нет,  Докинг  по-прежнему
будет действовать в одиночку, он как-нибудь  обойдется  без  посторонней
помощи, даже если перед ним и вправду забрезжит какой-то свет...
   Так, размышляя, он добрался до гостиницы.
   Стоимость номера британца не очень удивила, но и не обрадовала:  вряд
ли в Службе примут как должное такие расходы на проживание в городе, где
можно устроиться и  подешевле.  В  оправдание  он  выставит  оперативные
интересы: гораздо удобнее быть поблизости от объекта наблюдения, имея на
то полное право. Докинг был уверен, что Берфитт не знает его в лицо; сам
он видел наблюдаемого только на  фотографиях.  Номера  их  находились  в
одном и том же коридоре - спасибо полковнику;  одним  словом,  пока  все
складывалось наилучшим образом.
   Номер гостю понравился: он действительно стоил  своих  денег.  Докинг
принял ванну, отдохнул с таким расчетом, чтобы к пяти часам выйти к чаю:
Берфитт старался блюсти старую традицию файф-о-клока - возможно, как раз
потому, что не был настоящим англичанином, а происходил из  Штатов.  Так
что имелись все шансы впервые поглядеть на него именно в ресторане  и  -
как знать - сделать небольшой шаг  к  знакомству.  Берфитт,  разумеется,
понимал,  что  его  может  пасти  здешняя  контрразведка,  но  вряд   ли
предполагал, что его личности придается такое значение и по  его  следам
пустят агента из Лондона. Хотя, наверное, догадывался:  его  можно  было
назвать как угодно, но только не простодушным.
   Однако никого похожего на Берфитта за чаем Докинг не  обнаружил.  Что
ж, ничего особенного б том, что Берфитта задержали дела, которых у  него
в Москве, как предполагалось, было достаточно много. Не показался  он  и
вечером, в обеденный  час.  Но  и  это  можно  было  объяснить  теми  же
причинами; вполне вероятно, что он приглашен  на  обед  одним  из  своих
контрагентов: иначе в наши  дни  дела  не  делаются.  Докинг,  отобедав,
вернулся в свой  номер  и  приготовил  к  работе  акустический  аппарат,
привезенный с собой. Проходя по  коридору,  он  заранее  вымерял  шагами
расстояние,   отделявшее   егоот   апартаментов   Берфитта,   и   теперь
отрегулировал на шкале соответствующую фокусировку. Прибор,  которым  он
пользовался, отличался от большинства подобных тем, что фиксировал звуки
только на заданном расстоянии  и  в  установленном  направлении;  других
параметров для него просто не существовало. Как не существовало стен или
иных препятствий.
   Докинг полагал, что такой моделью  другие  службы  еще  не  обладали.
Внешне аппарат выглядел как небольшой кассетник, который и на самом деле
мог писать, воспроизводить записи. Так что не  было  ничего  опасного  в
том,  если  официант,  горничная  либо  случайный   гость   увидят   это
устройство.
   Сыщик включил аппарат и принялся терпеливо ждать,  время  от  времени
чуть изменяя фокусировку: номер у Берфитта был, надо полагать, не  менее
просторным, чем этот. Но там  стояло  полное  безмолвие.  Только  тикали
часы:  видимо,  Берфитт  возил  с  собой  механический   будильник   или
комбинированный;  Докинг  и  сам  пользовался  таким.  Однажды  зазвонил
телефон, но никто не подошел, и после четырех трелей  аппарат  умолк.  В
ванной редкие капли падали в раковину умывальника;  в  прихожей  изредка
включался и тихо урчал холодильник. Вот и все, что удалось услышать.
   Британец дремал, откинувшись в кресле, не снимая  наушников.  Берфитт
не появлялся, да и никто другой тоже. Докинг терпеливо ждал, хотя  давно
уже  понял,  что  хозяин  прослушиваемого  номера  этой  ночью  вряд  ли
появится. Может быть, он успел завести романтическое знакомство, но  еще
более вероятно, что его пригласили в какое-нибудь загородное поместье  -
или как это здесь называлось...
   Эти  русские  обычаи:  охота,  баня  и,  разумеется,  выпивка,  часто
безудержная. В конце концов, Берфитг мог просто перебрать,  стараясь  не
отставать и произвести на московских партнеров приятное  впечатление;  и
сейчас он храпел где-нибудь, даже не в Москве.
   В четыре часа утра Докинг снял наушники  и  встал.  Сделал  несколько
движений,    разминая    затекшее    тело.    Из     чемодана     извлек
электронно-механическую  универсальную  отмычку,  настроил  на  исходные
параметры, с удовлетворением  глядя,  как  на  глазах  меняется  профиль
тонкой узкой пластинки.  В  халате  и  домашних  туфлях  сыщик  вышел  в
коридор.  Ночное  освещение  было  неярким,  кругом  стояла  тишина.   В
объемистые карманы халата Докинг уложил все, что, по его  мнению,  могло
ему понадобиться. В баре он выбрал из множества бутылок  водку,  немного
плеснул в стопку, прополоскал, морщась, рот и выплюнул в умывальник.  То
была  страховка  на  всякий  случай:  выпил,  сунулся  не  туда,  ошибся
дверью... Неспешной, неуверенной походкой  Докинг  приблизился  к  двери
Берфитга. Отмычка сработала  хорошо  -  уже  на  третьей  секунде  замок
открылся. Гость вошел в номер и запер за собой дверь.

Глава четвертая

   "Аль-Ахрам", Александрия, Египет:
   "Минувшей ночью  силы  противовоздуглной  обороны  страны  обнаружили
самолет неизвестной принадлежности, летевший  в  воздушном  пространстве
Египта в северо-западном направлении на высоте более пяти тысяч  метров,
в эшелоне, предназначенном исключительно для военной  авиации.  Несмотря
на неоднократные вызовы, нарушитель воздушного  пространства  (в  тексте
именно так) на связь не выходил, сигналов не подавал; не  подчинился  он
также и приказам с настигших его двух истребителей,  которые  предложили
ему совершить посадку, но, напротив, резко снизился с  явным  намерением
уйти  от  преследования  и  продолжать  полет.  Каких-либо   номеров   и
опознавательных  знаков  на  самолете  не  было  замечено.  После   всех
предпринятых мер истребители были вынуждены открыть огонь на поражение и
со  свойственным  нашим  летчикам  умением  уничтожили   цель.   Самолет
загорелся и упал в нескольких километрах к востоку от  Ком-Омбо,  где  и
взорвался.  Жертв  среди  населения  нет.  В  настоящее  время  комиссия
Военного министерства находится на месте падения нарушителя, но пока еще
не сделано никаких заявлений. Однако никто из разговаривавших  с  нашими
корреспондентами  представителей  Военного   министерства   не   отрицал
возможности того, что на борту сбитого  самолета  находился  пресловутый
бета-углерод, исчезновением которого до сих пор взволнован весь западный
мир".

***

   Менотти приехал сразу; хотя по телефону ничего определенного  ему  не
было сказано, он сообразил, что дело  может  принять  серьезный  оборот,
если не наладить отношения с  налоговой  службой,  пока  не  последовало
следующих  демаршей,  иными  словами  -  уплатить  все,  что  с  клиники
причиталось. Нужны были деньги.
   Только  осуществив  вариант  Берфитга,  их  можно  было  бы  достать.
Впрочем, слишком уж пугать профессора адвокат не собирался: он знал, что
хирург может удариться в панику, а это лишь усугубит ситуацию.
   Высокий, в синем в  узкую  белую  полоску  костюме,  адвокат  Менотти
выглядел, как всегда, элегантно и ослепительно улыбался,  как  улыбаются
женщинам.
   Профессора Юровица это раньше раздражало, но вскоре  он  привык;  при
всех своих манерах Менотти был первоклассным законником и человеком  без
предрассудков. А кроме того, доктор после переговоров с Берфиттом и  тем
же Менотти понял, что адвокат на самом деле был большой величиной в  том
полуиррациональном (с точки зрения доктора) мире, о котором  сам  Юровиц
думал с изрядной долей брезгливости, но обойтись без коего не мог. Новый
век  привнес  совершенно  незнакомые  принципы,  в  которых  законное  и
преступное смешивалось до полной неразличимости и, уж во всяком  случае,
нераздельности. Впрочем, если подумать трезво, весь мир устроен подобным
же образом; так что приходилось принимать Менотти таким, каким он был, -
со всеми его светлыми и черными сторонами.
   Сейчас  Юровиц  подробно  изложил  адвокату  суть  недавнего   визита
страхового деятеля. Менотти ненадолго задумался.
   - Это еще далеко не самое страшное, - своеобразно утешил он.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Я имею в виду: если это был действительно страховщик.
   - У него было... Да-да, понимаю... Я запомнил его фамилию - Горбик.
   - Спасибо и на этом. Проверим... Менотги набрал номер.
   - Лео? Это Марко... Слушай-ка, мне хотелось бы поговорить с  Горбиком
- это, насколько мне  известно,  парень  из  вашей  фирмы,  кажется,  из
юридической службы,  или  из  контрольной...  А  как  ему  позвонить?  В
разъездах? Ну, хорошо.
   Спасибо. Разыщу его как-нибудь позже...
   Он положил трубку.
   - Такой действительно существует. Не исключено, что это был на  самом
деле их человек. Но вообще-то особых поводов для беспокойства нет,  даже
если за этим парнем стоит какая-то серьезная организация. До меня  дошла
информация о том, что страховщики консультировались с таможенной службой
еще до того, как обратиться к вам. А где таможня, там вскоре появится  и
налоговый  департамент.  С  ними  будет  разговаривать  труднее   всего.
Впрочем, подобного следовало ожидать с самого  начала.  Я  уже  продумал
кое-какие ходы.
   - Очень своевременно, Марко. Очень.
   - Я тоже так полагаю.
   - И что же ты придумал? Считаю, что действовать надо быстро...
   -  Я  всегда  предпочитаю  анализировать  худший  из  всех  возможных
вариантов.
   Предположим, что вас намерены в чем-то обвинить и вызывают в суд.
   - По какому же поводу?
   - "Гортензии"  могут  вменить  в  вину  два  обстоятельства.  Первое:
клиника в своей отчетности умышленно занизила число проводимых  операций
и таким образом скрыла истинную величину доходов.
   - Но мы, собственно...
   - Мы это обвинение  опровергаем  весьма  легко.  Истинное  количество
совершенных  операций  отличается  от   официально   указанного   крайне
незначительно,  а  именно  только  на  число  гуманитарных,   бесплатных
пересадок. При  этом  мы  даже  не  пользовались  той  скидкой  с  суммы
налогообложения, которая была официально  установлена,  хотя  бесплатная
операция клинике обходится недешево. Так что здесь мы всегда правы. Куда
более  серьезное  дело  -  это  количество  использованных  "Гортензией"
трансплантатов. Разница довольно ощутима, и налоговый департамент зубами
вцепится в недоплаченную пошлину на импорт медицинского  оборудования  и
лекарственных материалов: трансплантаты проходят у них  именно  по  этой
статье.
   Здесь пахнет  обвинением  в  контрабанде,  а  уж  в  неуплате  пошлин
наверняка. Но даже этот облегченный  вариант  связан  с  очень  крупными
штрафами, а может быть, и с возбуждением уголовного преследования.
   - Этого-то я и боюсь.
   - Естественно. Однако и тут есть выход.
   - Говори.
   -  Мы  ведь  действительно  получаем   откуда-то   эти   криминальные
трансплантаты - не из воздуха же  они  берутся!  Пусть  и  они  об  этом
узнают.
   - Бы в уме?
   - Не беспокойтесь. В полном. С точки зрения закона путь  этот  вполне
легален. Ну, подумайте сами: что здесь такого? Местные власти  прекрасно
осведомлены о деятельности фонда "Призрение".  Пациентами  этого  крайне
человеколюбивого учреждения являются, как ясно уже из названия, ветераны
многих войн. Причем не всякие ветераны, а  люди  совершенно  несчастные.
Бывшие храбрые вояки, мужественные парни, которым не  повезло  до  такой
степени, что у них не осталось ничего. У них нет  здоровья;  мало  того,
нет даже надежды когда-либо поправить его,  потому  что  в  приюты  этой
категории попадают лишь неизлечимо больные или очень  тяжелые  инвалиды,
лишенные кто зрения, кто  конечностей,  люди  с  травмами  позвоночника,
способные передвигаться только в каталке  -  и  то  если  ее  кто-нибудь
подталкивает, потому что на электрические, мне кажется, они денег так  и
не набрали. Эти инвалиды одиноки, у них не было семьи, или она  погибла,
или, наконец, давно отказалась и забыла о них. Так что если  бы  не  эта
форма благотворительности, они давно бы уже умерли от голода и сгнили  в
общей могиле для бедных. Это соответствует истине?
   - Безусловно. Насколько я знаю, дело обстоит именно так.
   - Вам это и должно быть  известно,  хотя  бы  потому,  что  время  от
времени некоторые  врачи  "Гортензии"  навещают  Пристань  для  оказания
ветеранам посильной помощи. Я не ошибся?
   - Да бросьте этот театр, Марко! Вы не хуже меня знаете, что многие из
нас действительно там бывают и лечат - если что-то возможно лечить.
   И, кстати, мы делаем  это  совершенно  бескорыстно:  брать  деньги  с
этого, не побоюсь слова, святого учреждения было бы... э-э...
   - Было  бы  слишком  обременительно  даже  для  закаленной  врачебной
совести. Я понимаю. Но идем дальше. После всего, что я сказал,  вызывает
ли удивление тот факт, что смертность в Пристани прискорбно высока? Нет,
нисколько. Они все обречены. По сути дела,  Пристань  -  это  более  или
менее комфортабельная палата смертников, и все учреждение  предназначено
для эвтаназии, всего  лишь  для  того,  чтобы  люди,  с  которыми  жизнь
обошлась так жестоко, хотя бы  последнюю  -  увы,  краткую  -  ее  часть
провели в человеческих условиях. Однако и они умирают достаточно  часто.
Если человек скончался - значит ли это, что  он  не  может  сыграть  еще
одну, самую  последнюю  свою  роль  в  качестве  донора  органов?  Иными
словами, позволено ли прежде, чем предать его тело земле...
   - Огню: там их кремируют.
   - Прошу извинить. Итак: перед этой  печальной  процедурой  вправе  ли
Пристань воспользоваться  некоторыми  частями  организма  покойного  для
пересадки их людям, у которых это последний шанс в жизни?
   - Юридическая постановка вопроса, а не медицинская.
   - Хорошо. С медицинской точки зрения, подобное возможно?
   Профессор с трудом скрыл улыбку: адвокат разошелся так,  словно  и  в
самом деле выступал перед присяжными.
   - Все зависит от конкретного случая, - пояснил он, будто читая лекцию
в  медицинском  колледже.  -  Если  скончавшийся  не   страдал   тяжкими
инфекционными  заболеваниями,  какие  могли  бы  в   дальнейшем,   после
пересадки тканей, нанести ущерб здоровью того, кому  они  пересажены,  и
если сами по себе эти органы  вполне  здоровы,  такие  переездки  вполне
оправданны.  При  условии,  разумеется,  что  нужный   орган   изымается
немедленно   после    наступления    клинической    смерти,    изымается
профессионально и вплоть до трансплантации содержится в необходимой  для
его полной сохранности среде.
   - Очень хорошо. А в Пристани обстановка соответствует?
   - M-м... Я бы сказал, что такие условия имеются.
   - Вот и прелестно. Итак, медицинская сторона  вопроса  ясна.  Что  же
касается  юридической,  то,  насколько  мне  известно,  при  поступлении
ветерана  в  Приют  одним  из  основных  условий  служит  подписание  им
документа, дающего Пристани право распорядиться именно так после кончины
этого  лица.  Разумеется,  такое  завещание  может  быть   в   известных
обстоятельствах оспорено родными и близкими  усопшего  даже  в  судебном
порядке; однако мы уже говорили о том,  что  ветераны  одиноки,  а  если
родные где-то и есть, то им на все совершенно  наплевать.  Не  забудьте,
что речь идет об участниках жестоких локальных войн,  происходящих  черт
знает где, не  вызывающих  интереса  ни  у  кого,  кроме  самых  заядлых
альтруистов: Африка, Южная  Америка,  какие-то  уголки  Азии...  Это  не
мировая война, не Вьетнам или Афганистан,  не  Балканы  даже.  Эти  люди
никому не нужны. Итак, если нечто подобное в  Пристани  и  делается,  то
никакого нарушения закона при этом не  происходит.  Могут,  конечно,  по
неопытности   или    просто    незнанию    пренебречь    соответствующим
документальным оформлением, однако за такое нарушение суд не карает, тут
уже скорее область профессиональной этики.
   - Вы правы.
   - Далее. Пристань, как мы с вами уже отметили, учреждение небогатое.
   - Это еще мягко сказано.
   - И помощь, которую, по вашим словам, нередко  оказывает  "Гортензия"
нашему бедному Приюту, им не оплачивается - я имею в виду деньги.
   - Разумеется, нет.
   - Но персонал Пристани наверняка испытывает немалую благодарность вам
за эту поистине бесценную помощь.
   - В данном случае вы правы. Хотя в современном обществе благодарность
не является широко распространенной его чертой...
   Эта одна из  любимых  тем  профессора  Юровица  была  адвокату  давно
известна.
   - Разумеется. Но об этом потом.  Итак,  Пристань  все  же  испытывает
благодарность. И ощущает немалые моральные  неудобства  оттого,  что  не
может компенсировать ваши услуги, не так ли?
   - Ну, нечто подобное действительно имеет место.
   -  С  другой  же  стороны,   репутация   "Гортензии"   столь   высока
повсеместно, что наплыв желающих лечь в вашу клинику увеличивается, и вы
начали испытывать недостаток в  материалах  для  трансплантации.  У  вас
возникали даже перебои, а кому-то вы были вынуждены  отказать,  что  для
вас очень тяжело и противоречит вашим принципам.
   - Вряд ли можно сформулировать это положение лучше.
   - И вот в оди