ка какой-то краски.  Зеленой?  Да,  зеленой.  Ноздри  щекочет
запах дороги - оказывается, она пахнет, кто бы подумал...  И  не  только
пахнет. Вырвавшись из железных объятий, она даже позволяет себе  шалость
- элегантный вираж, и вот впереди  возникает  нечто,  уже  не  внушающее
ужас: Приют Ветеранов.
   Колеса бегут,  предвкушая  отдых.  Человек  за  рулем  распрямляется,
глубоко вздыхает и даже чуть улыбается. Выходит, на свете еще существует
жизнь, а? Да, ну и пробег был, но  зато  как  заманчиво  выглядит  даль!
Прекрасная планета Земля.
   Впрочем, дали ему сейчас не достигнуть. Эта часть  пути  закончилась.
Вот ворота. Плавно срабатывает тормоз. Мотор, едва  умолкнув,  засыпает,
словно солдат в походе, дошагавший-таки до привала. Выйдя из автомобиля,
мужчина приближается к "лендроверу". Машина знакома и пуста.  Но  расчет
оказался точным: смотри-ка, у нее мотор вроде не успел остыть; хотя  при
такой жаре и не разберешь толком. Главное - приехала... При  этой  мысли
путник окончательно возвращается в свою прежнюю  ипостась:  в  пожилого,
находящегося в отставке офицера Интерпола,  российского  гражданина.  Он
спокойно идет к проходной, в то время, как в его  душе  звучит,  в  такт
шагам, настоящий гимн: как прекрасно то, что лежит там,  за  горизонтом!
Когда они тронутся дальше, непременно поедут через это великолепие.

***

   Милов вошел в проходную, где на него вопросительно воззрился здоровый
парень с автоматом. Забавно все-таки  приехать  совершенно  нейтральным,
посторонним человеком,  туристом  туда,  где  еще  не  так  давно,  если
вдуматься, ты был должностным лицом Всемирной Антинаркотической Службы и
выполнял задание (не  выполнил,  впрочем,  поскольку  наводка  оказалась
ложной). Изменился твой  статус  -  и  все  вокруг,  хочешь  не  хочешь,
воспринимается совершенно по-другому. Но со старых времен он помнит, что
в этом закутке надо показать, что у тебя нет при себе оружия.  Его  и  в
самом деле не имеется. Ни на себе, ни в сумке. В этой.
   Хотя здесь вход всего лишь в гостиничку, а  не  собственно  в  Приют,
однако ветеранов тут  надежно  оберегают.  Жертвы  многочисленных  малых
войн,  что  время  от  времени  (и  в  конце  минувшего   вулканического
двадцатого  века,  и  нынче,  на  заре  двадцать  первого)  трясут  этот
континент, нередко воевали по разные стороны фронтов, и кое  на  ком  из
них (а может быть, и на каждом) есть кровь.  Месть  может  настигнуть  в
любой момент, по этой причине ветеранов приходится охранять всерьез.
   Охранник, убедившись, что оружия действительно нет, выдвигает один из
дюжины пронумерованных узких стенных ящичков и вынимает ключ с шестеркой
на  бирке.  Вот  и  все  сложности.  Впрочем,  выбирать  не  приходится:
восточная часть Раинды, близ границы с  Данзанией,  не  очень-то  богата
гостиницами, а уж по соседству с Национальным парком Кагера  и  подавно.
Никаких звездочек здесь  не  полагается,  однако  цены  здесь  порой  не
уступают четырехзвездочному, хотя комфорт  и  сервис  не  те.  С  другой
стороны, тут  не  требуют  аванса,  рассчитывают  при  отъезде:  человек
безнадежный сюда не приедет, а если и приплетется пешком, то не  рискнет
воспользоваться  услугами  Приюта  с   молодым,   хорошо   тренированным
персоналом, ибо с ветеранами порой бывает нелегко договориться.
   Однако сейчас  здесь  царили  вожделенные  тишина  и  покой  -  мечта
уставшего путника. А Милов  устал  и  действовал  машинально,  по  давно
выработавшемуся стереотипу: поднял свою дорожную сумку  и  направился  к
двери.  Она  отворилась  легко,  за  ней  оказался   небольшой   тамбур,
единственным украшением которого было высокое  зеркало.  Двойник  Милова
окинул вошедшего беглым взглядом. В пору поздней зрелости он не  утратил
еще интереса к хорошей одежде  и  выглядел  сейчас  спортивно-эффектным.
Милов не пытался скрыть возраст - он написан  на  лице  легко  читаемыми
письменами, - а делал это для мироощущения: давно известно,  что  платье
делает человека, настраивая  на  определенный  лад.  Именно  так  ему  и
хотелось сейчас выглядеть: уверенно, с некоторой даже лихостью.  Двойник
в зеркале ему понравился, и он едва заметно кивнул отражению.
   Распахнув вторую дверь, Милов вышел в  пустынный,  поросший  короткой
густой травой дворик. Там стоял  гражданский  вертолет  "газель".  Милов
удивился, внешне никак не показав этого. Знаки? Ксе-нийские.  Интересно!
Раньше тут  садиться  не  давали.  Значит,  среди  постояльцев  какой-то
V.I.P., ради которого нарушаются правила. Он уже прибыл, или  его  визит
ожидается. Ну а Милову какое до этого дело? Он в отставке и на отдыхе  к
тому же, так что совершенно ни к чему видеть и  запоминать.  Только  как
избавиться от въевшейся в печенку привычки, выработанной долгими  годами
службы   в   милиции,   потом   в   Интерполе,   позже   во    Всемирной
Антинаркотической Службе, а самые последние перед отставкой месяцы  -  в
МАКе, Международном Антиконтрабандном Комитете?..
   Милов обогнул вертолет по выстланной квадратными плитками  дорожке  и
вошел в дом. Оказавшись в длинном коридоре, он остановился перед  шестым
номером.
   Войдя и окинув взглядом стены, скудную  мебель,  Милов  нашел  все  в
порядке,  кроме  разве  что...  Похоже,  они  тут  вовсе   не   экономят
электричество?
   Эта мысль  пришла  ему  в  голову,  когда  он  глянул  на  настольный
вентилятор.
   Прибор был включен и, как ему полагалось, поводил  массивной  головой
из стороны в сторону. Ветерок - это приятно, конечно, а вот  что  там...
Нет, глянул - и довольно, будем считать, что ты ничего не  заметил.  Три
шага вправо. Пройдем вдоль стены. Посмотрим на шнур. Ну что? Так  оно  и
есть...
   Да, это, пожалуй, новое; во времена Фермы здесь не  проявляли  такого
любопытства к постояльцам: приехал, уплатил за  номер  и  живи  себе  на
благо. Но не будем присматриваться  чересчур  внимательно,  надо  просто
отметить факт.
   Широкая кровать была застлана свежим, приятно пахнувшим бельем. Милов
открыл сумку,  достал  пижаму,  халат,  вымылся  под  душем,  с  великим
удовольствием смывая с себя дорожную пыль, а с ней и тяжелое впечатление
от пройденного пути.
   Вытершись, надел все свежее, чистые шорты. Он поискал  глазами,  куда
сунуть грязное белье, однако  стирка,  видимо,  в  программу  больше  не
входила, и пришлось,  упаковав  вещички  в  пакет,  поместить  в  ту  же
единственную сумку.
   Увесистой была эта его  сумка,  весьма-весьма:  то  был  груз  старых
привычек.
   За дверью послышались легкие шаги. Мгновенная остановка. Снова шаги -
на  сей  раз  удаляющиеся.  Выждав,  Милов  приотворил   дверь.   Ничего
особенного, просто в рамку на двери вставили карточку с его фамилией.
   Оставив номер открытым, он медленно прошелся по  коридору,  глядя  на
двери.
   Похоже, Приют Ветеранов пустовал: карточек не было почти нигде  -  за
исключением одной двери. Милов улыбнулся,  постоял,  прислушиваясь:  там
было тихо. Вернувшись к себе в номер, взял сумку: не  затем  приехал  он
сюда, чтобы жить в разных комнатах с Евой, поместятся и в  одной.  Снова
вышел в коридор, достал фломастер и на карточке затушевал уголок -  так,
чтобы в глаза не бросалось, а ищущий нашел. Потом,  помедлив,  постучал.
Без ответа. Постучал вторично -  погромче.  На  этот  раз  сонный  голос
отозвался. Милов нажал на ручку и вошел.
   Ева была уже в постели - после такого броска за рулем любой устал бы.
   Улыбнувшись, она протянула к нему руки. Милов кивнул и приложил палец
к губам, призывая к молчанию. Осмотрелся. Да,  тут  было  то  же  самое.
Такой  же  точно  вентилятор.  Интересно,  а  выключить  его  можно  или
вентиляция принудительная? Да, воистину хозяева  Приюта  стали  страдать
любознательностью. Ну что же, придется иметь это в виду - не более того;
у Милова с Евой не было никаких тайн от внешнего мира. Когда они вдвоем.
А у каждого в отдельности? Как знать.
   - Ты в порядке? - спросила Ева, и  так  видя,  что  он  в  прекрасной
форме, хотя и отмахал немало километров, стремясь сюда. Спросила просто,
чтобы еще на несколько секунд затянуть приятное ожидание давно  желанной
близости самозабвения. - Без приключений?
   Милов на полсекунды задержался с ответом. Если  бы  сейчас  предстоял
доклад начальству, он непременно сообщил бы: происшествий лично со  мной
не было,  но  невольно  оказался  свидетелем  в  аэропорту  Карачи,  как
перехватывали груз, килограмма этак  на  три,  неизвестного  содержания,
замаскированный под младенца, который вроде  бы  даже  хныкал  -  работа
крохотного магнитофона. Так что и без него, Милова, люди  МАКа  работают
как полагается: рынок где-то в Европе лишился небольшого пополнения.  Но
Ева начальством не была, и до МАКа дела ей никакого нет.
   - Все без сучка без задоринки, слава Богу, - ответил он.
   И двинулся к ней, на ходу теряя последние остатки мыслей.
   Маленькое событие, свидетелем которого  Милов  оказался  в  аэропорту
столицы Пакистана, не произвело на отставного сыщика особого впечатления
(то, что перехвачен был бета-углерод, он тогда не  знал).  Совсем  иначе
это было воспринято за несколько тысяч километров от места происшествия,
а именно в одном из уголков Европы, в городе Ле-ра - столице  республики
Калерии. Известный в деловых кругах  Леры  адвокат  Менотги  только  что
получил по своим каналам это крайне неприятное для него известие. Увы, в
Карачи был перехвачен срочный груз.
   Потеря, если оценивать ее в масштабе деятельности того объединения, к
которому адвокат имел прямое касательство, была  не  такой  уж  большой,
скорее даже  незначительной.  Но  главное  тут  было  не  в  количестве:
обнаружена и перекрыта еще одна, а если быть точным - последняя тропа  в
этой части земного шара и раскрыт еще один способ  маскировки,  до  сего
времени считавшийся самым надежным. Потеря тропы -  это  куда  больше  и
опаснее, чем просто  уменьшение  дохода:  если  не  найти  нового  пути,
компаньонам грозила полная дезорганизация и без того осажденного со всех
сторон рынка. Резервов здесь, в Европе, не было,  да  их  и  никогда  не
бывало, а клиники настойчиво требовали товар: именно сейчас, в  связи  с
ограничением рынка, спрос был необычайно велик и цены росли.
   Для того чтобы все оставалось в норме, у  Менот-ти  было,  не  считая
сегодняшнего, четыре дня - ровно  столько  времени  должна  была  занять
доставка груза из Карачи, поскольку маршрут был  достаточно  запутанным:
приходилось стороной обходить те пункты, где таможенный контроль сегодня
гарантировал провал. За это время надо было предложить новый, куда более
надежный  вариант,  иначе  лучше  сразу  уложить  чемодан  и   исчезнуть
где-нибудь в другом полушарии. Но этого адвокату совершенно не хотелось.
Да и потом все равно ведь найдут, тогда разговаривать вообще не станут.
   Все эти мысли, обрушившись подобно обвалу, почти похоронили  адвоката
под собой, какое-то время он сидел за столом, закрыв лицо ладонями;  при
взгляде со стороны он  напоминал  собственный  надгробный  памятник,  но
никто его не видел.
   Памятника, кстати, тоже никто бы не поставил: сентиментальность среди
них до подобного уровня не доходила.
   Менотги сидел никак не менее пяти минут, прежде  чем  пришел  в  себя
настолько, чтобы думать не о всяких несчастьях,  а  конкретно  по  делу.
Голова заработала. Он подхватывал возникавшие идеи одну за другой, двумя
пальцами, как  неочищенный  арахис  с  блюдечка;  однако  все  скорлупки
оказывались либо вовсе пустыми, либо хранили в себе давно  высохшие,  ни
на что не  пригодные  зернышки,  которые  если  раскусить  -  ничего  не
почувствуешь на языке, кроме горечи.
   Приходившие  на  ум  варианты  были  уже  когда-то   использованы   и
отброшены, а рассчитывать на плохую  память  полицейских  оппонентов  не
приходилось: все это давно уже заложили в компьютеры. Ни единого из этих
ходов никто из партнеров не только не одобрил бы, но тут  же  сделал  бы
неизбежный вывод: Менотти выработался и пора ему в отставку, а  как  раз
этого ему очень не хотелось.
   Однако какой бы длинной ни была ночь - пусть  она  продолжается  даже
полгода, как за Полярным кругом,  в  конце  концов  непременно  начинает
брезжить рассвет. Точно так же перебирание вариантов неизбежно  приведет
к нужному, особенно если и в  самом  деле  воспользоваться  компьютером.
Менотти так и сделал и уже через четверть часа наткнулся на оригинальную
комбинацию, которая наверняка противникам его не пришла бы в голову. Она
была недоступной их изощренным, но все же - он был уверен - ограниченным
самой спецификой службы умам.
   Итак,  возникла  идея.  Правда,  надо  было  ее   еще   конструктивно
разработать, но это уже дело техники. Важнее (и  сложнее)  было  другое:
получить согласие тех, без кого эта идея вообще ни пенса,  ни  чентезимо
не стоила. И сделать это надо было немедленно.
   Первого адвокат сразу же определил:  доктор  Юровиц.  И  тут  же,  не
откладывая в долгий ящик, позвонил.
   Юровиц, к счастью, оказался в  кабинете,  а  не  в  операционной,  он
готовился к операции и предупредил,  что  не  располагает  временем  для
серьезного разговора.
   Поэтому Менотти сразу же попросил уважаемого  доктора  встретиться  с
ним и с директором  калерийской  Пристани  Ветеранов  фонда  "Призрение"
господином Корбесом.
   Доктор, как Менотти и ожидал, настороженно спросил:
   - Марко, а зачем старик вам понадобился?  Насколько  я  знаю,  он  не
является вашим клиентом, дела Пристани ведет Корбес-младший.
   - Я предпочел бы объяснить это на месте.
   - Вы отлично знаете: втемную я не играю. Объясните.
   - У вас же нет времени.
   - В таком случае я кладу трубку.
   - Да постойте! Ну, в самых общих чертах...
   Он изложил суть своей идеи, которую без согласия  и  участия  Корбеса
реализовать было бы весьма затруднительно, а точнее - невозможно. И  тут
же услышал в ответ:
   - Ну нет. Старик мне слишком дорог, чтобы  подставлять  его  подобным
образом. Да и себя, кстати сказать, тоже. И клинику.
   Менотти был готов к такому отклику.
   - Дорогой доктор, вы не забыли, что я ваш адвокат?
   - Вспоминаю об этом каждый раз, подписывая чек, - парировал Юровиц.
   - А следовательно, - продолжал, как ни в чем не бывало, Менотти, -  я
осведомлен о делах клиники "Гортензия" не хуже, чем вы сами.
   - Что вы хотите этим сказать?
   -  Только  одно:  мне  известны  и  понятны  причины  вашего  нежного
отношения к Корбесу.  У  меня  по  этому  поводу  не  возникает  никаких
возражений. Однако же, доктор, самым неприятным из человеческих  пороков
я считаю жадность. Так вот, не проявляйте ее, поделитесь со мной.
   - Чем это?
   - Кем. Корбесом, конечно, его возможностями. Юровиц немного помолчал.
   - К сожалению, я вас не понял. И потом у  меня  действительно  больше
нет времени.
   - Хорошо. Я согласен перенести разговор...
   - Бесполезно. Я не могу сделать то, о чем вы  просите,  по  множеству
причин.
   До свидания.
   Адвокат еще немного послушал гудки в трубке.
   - Так я и думал, -  пробормотал  он.  -  Ну,  что  же,  Юровиц  -  не
последняя инстанция.
   Он ненадолго задумался над тем, кто из известных  ему  людей  мог  бы
переубедить этого клинического упрямца, как Менотти про себя  давно  уже
называл главного врача клиники "Гортензия". Однако никаких  продуктивных
мыслей по этому поводу у него не возникло, и даже компьютер на  сей  раз
не помог.
   Доктор же Юровиц, закончив разговор, вместо  того,  чтобы  спешить  в
операционную,  позвонил  в  Лондон  своему  давнему  знакомому,  доктору
Бер-фитту,  занимавшему  в  международном  фонде   "Лазарет",   которому
принадлежала и клиника "Гортензия", пост консультанта по  стратегическим
проблемам. Собственно, врачом Берфитт уже несколько лет как не  являлся:
лицензия на право медицинской практики была у него изъята, но Юровиц  по
старой привычке продолжал называть его так.

***

   Бывшему доктору  Берфитту  было  сейчас,  откровенно  говоря,  не  до
старого знакомого Юровица, да  и  вообще  ни  до  чего  или,  если  быть
совершенно точным, - почти ни до чего. В минуту, когда  того  угораздило
набрать  лондонский  номер,  Берфитт  находился  в  обществе   человека,
которого раньше никогда не встречал,  но  принял  его,  поскольку  гость
явился с наилучшими рекомендациями от  весьма  достойных  людей.  Хозяин
кабинета слушал приезжего с большим вниманием, ибо новости оказались  на
самом деле весьма интригующими, а в недалеком будущем сулили еще больший
интерес, сугубо  материальный.  Правда,  задача,  над  решением  которой
доктору предлагалось поломать голову, была не из простых, но игра стоила
свеч.
   Посетитель был невысок, смугловат, по-английски говорил  с  акцентом,
но язык его взглядов и жестов  был  предельно  выразительным.  Сообщение
этого человека требовало от  собеседника  предельной  концентрации,  вот
почему Берфитт с большим неудовольствием воспринял бы любую помеху  этой
беседе.  Если  бы  профессор  Юровиц  имел   об   этом   хоть   малейшее
представление,  он,  безусловно,  отложил  бы  свой  разговор  до  более
позднего времени.
   - Три килограмма - это очень много денег, - незадолго  до  того,  как
раздался звонок, вещал посетитель. - Однако дело, как  вы  понимаете,  в
данном случае совсем не в них. Мы готовы даже списать их со счета,  если
остальное количество будет доставлено нам не позже  условленного  срока.
Никак не позже, доктор. И в поисках человека, который  сможет  наилучшим
образом оказать нам помощь в получении этого груза, мы обратились к вам.
Хочу сразу же предупредить, что сам факт нашего разговора, весьма с моей
стороны откровенного, налагает на вас определенные обязательства:  знать
о нем может только  человек,  тесно  сотрудничающий  с  нами.  Так  что,
согласившись принять меня, вы как бы уже подписали если не контракт, то,
во всяком случае, протокол о намерениях.  Само  знание  предмета  нашего
разговора подобно мине с радиовзрывателем, и стоит нам нажать кнопку...
   Говоря это, посетитель показал, каким пальцем и как он нажмет ее.
   Берфитт попытался улыбнуться; в театральном училище за такую  попытку
он не получил бы более тройки, да  и  то  при  условии  доброго  к  нему
отношения.
   - Вряд ли можно назвать случившееся следствием  вашей  оплошности,  -
ответил он со всей убедительностью, на  какую  был  сейчас  способен.  -
Замысел был остроумен  и  рассчитан  на  полную  безопасность  даже  при
жестком таможенном режиме. Не  было  ошибок  ни  в  планировании,  ни  в
выполнении.
   -  Иными  словами,  вы  считаете,  что  мы  можем  вновь   попытаться
использовать ту же самую методику? Полагаю, что не  могу  согласиться  с
вами. Говоря словами пророка, "тогда бы я оказался в  заблуждении  и  не
был бы идущим прямо".
   - Сура шестая, "Скот", - механически констатировал Берфитт. -  Однако
там же сказано: "У Него  -  ключи  тайного;  знает  их  только  Он".  Я,
разумеется, не претендую на  всеведение,  но  достаточно  уверенно  могу
сказать: произошла утечка информации,  и  виновника  надо  искать  среди
ваших людей, обслуживающих тропу. Вас просто-напросто предали.
   - Нам нужно от вас, уважаемый  сэр,  вовсе  не  расследование  причин
происшедшего; с этим мы как-нибудь справимся сами. Разве вы не поняли? В
таком случае повторяю: мы  хотим,  чтобы  вы  доставили  нам  тот  груз,
который мы по ряду причин не смогли своевременно вывезти.
   - Я прекрасно вас понял. Но мне до сих пор не ясно: почему же  вы  не
смогли? Почему груз застрял там, где он сейчас находится?  И  велика  ли
вероятность, что он еще там?
   - Значит ли это, что вы беретесь за дело?
   - Конечно, я это сделаю. Но  не  раньше,  чем  мне  будут  ясны  ваши
условия.
   Собеседник вынул ручку и на листке бумаги,  поспешно  пододвинутом  к
нему Берфиттом, написал цифру.
   - Слишком мало.
   - Вы полагаете?
   - Расходы будут,  по  моим  представлениям,  з