ли?  Кто  же?   Вы,   Урбс,   не
задумывались об этом?
   - Если негр был агентом, то он соответствующим образом предохранен от
таких воздействий. Поэтому на него и не подействовало.
   - М-да. Безусловно, мог сработать и такой вариант.  Ну  что  же,  тем
лучше.
   Доктор вышел, сильно озадаченный.  Очевидно,  поэтому  он,  пересекая
дворик,  отделявший  гостиничку  от  собственно   Приюта,   не   заметил
постороннего человека.
   Прильнув к сухой земле под окном, из которого только что выскользнул,
Милов глядел вслед удалявшемуся врачу, обдумывая дальнейшие действия.
   Направиться сейчас к сторожу было бы не самым  лучшим  выходом:  двор
освещен, хотя и не Бог весть  как  ярко,  тремя  лампами,  ватт  по  сто
каждая. Одна была над дверью, что вела в гостиничку, другая  висела  над
входом, к которому сейчас  направлялся  врач;  там,  видимо,  помещались
ветераны со всем их хозяйством.
   Третья же лампа, как и две другие, в  стеклянном  колпаке,  забранном
частой проволочной сеткой,  горела  над  выходом.  Она  хорошо  освещала
постового, различалось каждое его движение, ему  же  самому  оттуда,  из
светлого пятна, наверняка происходящее во мраке виделось хуже. И тем  не
менее Милов попал бы на достаточно освещенное место, едва успев обогнуть
вертолет, то есть намного раньше, чем приблизился бы на нужную  ему  (по
нынешней его кондиции) дистанцию для атаки.  Будь  он  хотя  бы  лет  на
десять помоложе...
   Эти соображения заставили Милова,  не  разгибаясь,  на  четвереньках,
двинуться вдоль стены. Целью его было  добраться  до  двери  Приюта,  за
которой секунду назад скрылся врач; когда доктор  входил,  Милов  смутно
различил там, внутри, какие-то фигуры - две, самое  малое.  Может  быть,
это отдыхающие ветераны? Кстати, откуда все-таки взялись  эти  ветераны,
где и против  кого  воевали  и  за  что  удостоились  внимания  каких-то
международных альтруистов - это следовало  непременно  выяснить,  но  не
сейчас, разумеется. Однако Милов был почему-то совершенно уверен, что то
были не пациенты Приюта, а внутренняя охрана;  быть  может,  полицейский
нюх подсказал ему это. Тем правильнее было его решение.
   Но к той двери Милов пробирался вовсе не за  тем,  чтобы  прокрасться
или ворваться туда. Расчет его  был  иным:  сторож  у  выхода  наверняка
заметит любого приближающегося, но опознает далеко не  сразу,  поскольку
фигура его какое-то время будет  находиться  в  полумраке.  Однако  если
человек этот будет двигаться со стороны Приюта, где никого  постороннего
не могло быть по определению, да еще пойдет он этаким безмятежным шагом,
то не удостоится  такого  пристального  внимания,  какому  подвергся  бы
выходящий  из  первого  корпуса:  оттуда  жди  начальства  или  кого  из
постояльцев - и те, и другие требовали повышенной настороженности.
   Поэтому Милов рассчитывал возникнуть во весь рост  около  той  двери,
когда сторож будет смотреть в другую сторону и не сразу сообразит в  чем
дело. Однако для выполнения такого маневра следовало достичь крыльца  и,
собравшись в комок,  терпеливо  выжидать.  Терпение  сейчас  становилось
самым сильным его оружием.
   Он был уже шагах  в  десяти  от  крыльца,  когда  до  него  донеслись
приглушенные голоса из-за той самой двери,  к  которой  он  приближался.
Милов мгновенно растянулся на  земле.  Дверь  распахнулась,  на  крыльцо
вышел человек, спустился по ступенькам и решительно зашагал к выходу.  В
руке у него была сумка, похоже, не  очень  тяжелая,  нес  он  ее  весьма
осторожно, держа чуть перед собой: очевидно, сумка эта содержала  что-то
хрупкое.  Еще  когда  человек  спускался  по  четырем  ступеням,   Милов
предположил, что это скорее всего Вернер, направлявшийся к машинам Евы и
Милова,  оставшимся  на  ночь  на  внешнем  дворе.  Это   следовало   из
подслушанного им разговора и  подтверждалось  полученной  неизвестно  от
кого запиской - писал ее явно профессионал.  Если  так,  то  легко  было
понять, что этот  самый  тип  нес  с  такой  бережностью.  Через  минуту
предположение перешло в уверенность:  сторож  окликнул  приближавшегося,
тот ответил что-то, Ми-лову почудились слова "приказ  шефа",  но  сейчас
важнее было опознать голос: то был действительно Вернер. Ему  предстояло
заложить в  машины  взрывчатку  -  этак  по  килограмму  в  каждую  -  и
установить таймеры, те самые часы с "кукушкой", которые сработают  через
два часа езды. Машины  и  их  седоки  будут,  по  предположению  здешних
хозяев, находиться уже достаточно далеко, чтобы  катастрофу  кому-нибудь
пришло в голову связать с Приютом Ветеранов. Разумеется, в доме  к  тому
времени не останется никаких следов пребывания постояльцев, и даже следы
шин будут тщательно заметены.
   Задача Вернера казалась простой, однако Милов знал, что справиться  с
ней тому будет нелегко, ибо если машина, одолженная  Евой,  представляла
собой обычный "ровер", то джип Милова был устройством совсем иного рода.
Он вовсе не был взят на прокатной станции в Порт-Саиде, как значилось  в
документах.  На  самом  деле  то  была  одна  из   немногих   специально
оборудованных полицейских машин, которую одолжили ему  старые  дружки  в
Хайфе не только чтобы облегчить его путешествие, но и в расчете  на  то,
что такой старый волк, как Милов, устроит тележке  серьезный  экзамен  в
новых условиях. Что  же  касается  Порт-Саида,  то  там  были  только  -
опять-таки через людей МОССАДа -  оформлены  бумаги  и  номерные  знаки.
Вернер,  безусловно,  будет  сейчас   несколько   озадачен:   во-первых,
столкнувшись с  полной  невозможностью  вскрыть  капот  и  проникнуть  в
моторный отсек; во-вторых, убедившись, что точно так же нельзя без  лома
или дрели попасть и в багажный отсек, потому что  он  просто  не  найдет
скважины  для  ключа;  в-третьих,  исчерпав  все   приемы   электронного
открывания замков; и в-четвертых, вызвав такую  оглушительную  какофонию
охранного устройства, что заставит повскакать на ноги все живое вокруг.
   Невскрываемый джип с  броневыми  стеклами  угнать  было  бы  и  вовсе
невозможно, потому что машина настроена на одного водителя -  именно  на
Милова, и перенастроить анализатор мог только он. Конечно, и эту  машину
можно  было  взорвать  или,  скажем,  расстрелять   в   упор   хотя   бы
противотанковой гранатой.
   Внешние  поверхности  автомобиля  были  обработаны  такой  физикой  и
химией, что самая хваткая взрывчатка  отвалилась  бы  после  первого  же
деликатного толчка,  а  на  наличие  радиозапала  джип  отреагировал  бы
мгновенно, как и на любое  другое  электронное  устройство,  оказавшееся
ближе пятидесяти сантиметров к кузову.
   Такие машины были сконструированы для борьбы не с контрабандой,  а  с
террористами, однако сейчас эти направления преступной деятельности  все
больше срастались.
   Так что за машину Милов мог вроде бы и не бояться, и в  то  же  время
именно она внушала ему наибольшие  опасения.  И  не  потому  даже,  что,
столкнувшись с неожиданным техническим  уровнем  заурядного  автомобиля,
обитатели Приюта заподозрят Милова. Это они и так сделали, хотя  опознал
его человек, чьи пути некогда пересекались  с  его  орбитой,  по  чистой
случайности. Худо было другое: машина на  самом  деле  взвоет,  начнется
суета, хватятся его и Евы - и найдут, конечно,  потому  что  этот  аврал
помешает им ускользнуть незамеченными. Потом  такой  возможности  скорее
всего не представится:  разом,  как  всегда  в  экваториальных  областях
взлетит солнце - и пиши пропало.
   Что остается делать, когда ситуация выходит из-под  контроля?  Прежде
всего попытаться использовать помеху в своих интересах.
   Помехой этой сейчас был звуковой сигнал сторожа на машине Милова.
   Включившись при попытке чужих  рук  воздействовать  на  джип,  сигнал
помешал  бы  Милову  бежать.  Значит,   следовало   отключить   звуковую
сигнализацию.
   Средство было, и находилось оно не где-нибудь, а в кармане у Милова.
   Электронным ключом к машине, настроенным тоже на параметры  водителя,
можно было отключить любую из  функций  автомобиля,  находясь  не  далее
пятнадцати метров от  него.  При  этом  между  человеком  и  машиной  не
допускался никакой экран. Ключ этот внешне напоминал дистанционный пульт
управления ну хотя бы телевизором с шестью  десятками  каналов.  Однако,
чтобы пустить его в  ход,  надо  было  перебраться  из  патио  наружу  и
приблизиться к машине на нужное расстояние. Именно это Милов и собирался
сделать,  однако  теперь  обстоятельства   заставили   его   спешить   и
действовать более рискованно.
   Тренированный мозг Милова перебрал все варианты и выдал нужный  ответ
не более чем за две минуты. Вернер, по его расчетам, должен был начать с
ближайшего автомобиля; это был, как Ми-лову помнилось, "ровер".  Там  не
будет никаких сложностей: Вернер вскроет машину,  установит  аппаратуру,
подсоединив провода, ну, минут,  скажем,  за  пять.  Идти  до  машины  -
минута. Значит, Милов располагает шестью минутами, из  которых  истекает
уже третья. Ждать больше нельзя.
   Он глядел на сторожа. Тот,  не  снимая  рук  с  автомата  (наш,  "АК"
десантный,  определил  Милов  еще  издалека),   работал   головой,   как
локатором: полуоборот влево -  полуоборот  вправо,  и  снова,  и  опять.
Две-три секунды вглядывается в один угол патио, потом пробегает взглядом
по окнам,  из  которых  в  гостиничной  постройке  светится  лишь  одно,
помещение, в котором находятся те двое, замысливших  убийство  Милова  и
Евы. Это хорошо и плохо, но скорее все-таки хорошо:  они  не  смогут  из
окна увидеть возню у машин. Две-три секунды сторож глядит в другой  угол
- и все сначала.
   Так. А между прочим, дверь Приюта скрипела, когда ее  отворяли.  Едва
слышно, но скрипнула, а в этой тишине звук разносится хорошо.  Милов,  у
тебя со звукоподражанием вроде бы  хорошо?  Вот  и  давай,  воспользуйся
данным свыше талантом...
   Он  сделал  все  одновременно,  когда  часовой  устремил   взгляд   в
противоположную  сторону:  встал  во  весь  рост,  поднялся  на   вторую
ступеньку крыльца, издал звук, который даже знаток принял  бы  за  скрип
плохо  смазанной  дверной  петли,  и  зашагал,  не  скрываясь,  свободно
размахивая руками, прямо к охраннику.
   Тот и услышал, и увидел, шевельнул было автоматом, но тут  же  вернул
его в  первоначальное  положение:  похоже,  появление  Милова  в  первое
мгновение не вызвало у него никаких подозрений.
   Приближаясь, Милов вытащил из кармана первый попавшийся листок бумаги
и, помахав им, словно белым  флагом,  протянул  руку,  как  бы  стремясь
поскорее  передать  послание  адресату.  Записка  могла  предназначаться
сторожу или Вернеру - это было еще  вероятнее.  Так  или  иначе,  клочок
бумаги служил пропуском и оправданием. Страж у ворот так, вероятно,  его
и воспринял и потому позволил Милову подойти на расстояние примерно трех
метров, когда стало уже различимо лицо. Тут брови непроизвольно поползли
вверх, к густой щетке светлых коротких волос, а ствол автомата дрогнул и
словно бы нерешительно стал поворачиваться.
   Так-то оно так, но флажок предохранителя  ясно  показал  Милову,  что
автомат к мгновенной стрельбе не готов. А  три  метра  были  уже  вполне
преодолимым расстоянием. Кроме того, стрелять мало - надо еще и попасть.
Впрочем, Милов никак не хотел озвучить немые кадры происходящего.
   Когда трехметровая дистанция была преодолена и сторож  готовился  уже
громко окликнуть подошедшего, Милову не повезло. Глядя часовому в глаза,
он не обращал  внимания  на  неровный  грунт,  следствием  чего  явилось
падение, да такое, что сквозь зубы у него вырвался короткий стон. Однако
Милов туг же повернулся на бок, приподнялся, опираясь на левую  руку,  а
правой по-прежнему протягивая растерявшемуся сторожу все ту  же  бумагу.
Тот непроизвольно шагнул вперед и  склонился,  тоже  протягивая  руку  -
левую, естественно, чтобы  перехватить  послание,  а  может  быть,  даже
помочь встать: в лежащем редко видят серьезного противника.
   В  следующее  мгновение  рука  Милова,  выпустив  бумажонку,  мертвой
хваткой стиснула кисть сторожа и  рванула  на  себя.  Одновременно  нога
ударила часового под  колено,  и  тот  рухнул.  После  удара  по  голове
охранник  лишился  сознания  -  надо  полагать,  надолго.  Впрочем,  для
верности Милов тут  же  обеззвучил  его,  сделав  кляп  из  собственного
носового платка, лишенного, однако, каких-либо характерных признаков.
   Следующим  его  движением  было  сорвать  с  выведенного   из   строя
противника автомат - чтобы обезоружить его и вооружиться самому.  Теперь
нельзя было терять ни секунды.
   Он проскользнул в зеркачьный тамбур,  оттуда  осторожно  выглянул  во
двор. Вернер действовал медленнее,  чем  думалось  Милову:  он  все  еще
копался  в  открытом  моторном  отсеке  "ровера".  Это  давало   беглецу
возможность изменить  намеченный  было  план.  Вернувшись  в  патио,  он
огляделся. Все было спокойно, окно номера Евы, через которое  он  вылез,
оставалось отворенным. На этот раз Милов пересек двор напрямик, длинными
скачками, и лег грудью на подоконник.
   - Ева?
   Она отозвалась через секунду-другую:
   - Дан, это ты?
   - Собственной персоной. Где ты?
   - Я... я спряталась.
   - Вылезай. Быстрее! Давай сумки. Мою, потом твою...
   Он принял и ту, и другую, бережно опустив на землю.
   - Теперь сама!
   Ева не заставила себя упрашивать: видно, с возвращением Милова  страх
ее испарился. Ногами вперед она выскользнула  из  окна.  Риска  не  было
никакого: подоконник отстоял от земли примерно на метр двадцать,  но  на
всякий случай Милов подхватил ее, обнял, прижал - и тут же выпустил.
   - Держись за мной. Не отставай. У нас еще пара минут в запасе...
   Так же, по прямой, они пересекли двор. Охранник лежал все  в  той  же
позе.
   - Помоги, Ева. Надо занести его в тамбур, чтобы не бросился в  глаза,
если кто-нибудь выглянет из окна...
   Они перенесли часового не без труда: он был тяжеловат. К  тому  же  в
тамбуре ему было тесно.
   - Пока оставайся здесь, - сказал Милов, когда они вошли в помещение с
конторкой для регистрации. - Выйдешь, когда позову.
   - А если кто-нибудь войдет?
   - Снаружи вряд ли, об этом я уж позабочусь.
   - А если со двора, оттуда?
   - У тебя же есть пистолет?
   - Он такой маленький...
   - В такой тесноте не промахнешься и из маленького.
   - Но, Дан... Нужно ли это?
   - Всего лишь самооборона, подружка. Если нас схватят, мы не доживем и
до рассвета. Хотя до него осталось не так уж много. Будь внимательна.
   Он не видел в темноте, но знал, что она кивнула.
   Наружная  дверь,  к  счастью,  не  скрипела.  Милов,  приотворив  ее,
протиснулся, остановился, прижавшись к стене.  Здесь  было  темнее:  это
пространство не  освещалось.  Небо  было  чистым,  и  звезды,  наверное,
отражались бы в полировке машин, не будь они такими запыленными.  Секунд
десять Милов постоял, привыкая.
   Похоже, что Вернер закончил наконец снаряжать "ровер"  и  только  что
перешел к джипу. Милов почти  бегом  подкрался  ближе,  вытянул  руку  с
заранее подготовленным электронным ключом. Палец лежал на нужной кнопке.
Он нажал. В машине коротко, тонко щелкнуло. Милов  облегченно  вздохнул:
звуковой сигнал сторожа отключился.
   Но звук был услышан и Вернером; тот застыл. Прошло не  менее  минуты,
прежде чем он решился продолжить свое дело.
   Милов совсем освоился в темноте и теперь видел, как Вернер возится  в
поисках левой дверцы, шаря в поисках замочной скважины. Милов улыбнулся,
ему захотелось немного порезвиться; к тому же надо  было  отделаться  от
Вернера. Он снова прицелился ключом, нажал кнопку - на этот раз  другую.
Стартер пел не дольше секунды, потом мотор заработал на малых  оборотах;
отрегулирован он был прекрасно, недаром Милову еще в Хайфе говорили, что
крышку капота ему придется поднимать лишь по требованию таможенников.
   Когда мотор заработал, Вернер мгновенно  отпрыгнул  метра  на  два  с
лишним - испугался. И  естественно:  всякий  струхнет,  когда  в  пустой
машине вдруг сам по себе срабатывает стартер и заводится движок.  Вернер
и Милов наблюдали, что будет дальше. С  машиной  ничего  угрожающего  не
происходило, и Вернер наконец вновь приблизился к джипу,  постоял  перед
ним и влез на передний бампер, решив, по-видимому,  начать  с  моторного
отсека. Милов только того и ждал. Одна кнопка.
   Другая.  Сначала  включилась  коробка,  потом   акселератор.   Машина
двинулась вперед.
   Не удержав равновесия, Вернер распластался на  крышке  капота.  Милов
плавно жал клавишу. Скорость десять миль - пока хватит. Еще, еще дальше.
Что он там - поворачивается  на  бок?  Газанем...  На  сколько  они  уже
отъехали - метров на пятьдесят? Прекрасно...
   Вернер все же  справился  со  страхом  и  стоял  теперь  на  коленях,
придерживаясь за верхний багажник. Вот он распрямился.  Ну-ка,  напугаем
его еще разок...
   Из двух рулевых клавиш Милов нажал левую - машина заскрежетала, входя
в крутой поворот. Не ожидавший этого Вернер упал;  ноги  его  сорвались,
секунду он, не разжимая пальцев, проволочился рядом  с  машиной,  затем,
догадавшись, отпустил багажник, отделяясь от  взбесившегося  автомобиля.
Потом он вскочил и не раздумывая бросился к Приюту. "Нет, побегай  еще",
- процедил Милов. Повинуясь его командам, джип сделал правый  поворот  и
стал догонять Вернера. Оглянувшись на звук мотора, тот понял, что машина
отсекла ему кратчайший путь  ко  входу.  Он  кинулся  вправо:  возможно,
где-то был еще один вход во внутренний двор.
   Почему-то Вернер не кричал, не  звал  на  помощь  -  быть  может,  не
позволяла гордость или же рассчитывал выпутаться сам.
   Преследуемый бежал зигзагами,  как  корабль,  уклоняющийся  от  атаки
подводной лодки. Отпустить его? Милов невольно  покачал  головой,  лучше
временно  обезвредить.  Он  быстро  рассчитал.  Теперь  джип  перекрывал
бегущему все пути отступления, кроме одного-единственного направления, и
оно вело к Милову, все еще стоявшему у стены. Не заметивший  его  Вернер
поравнялся с ним. Милов нажал тормозную клавишу  и  правой  рукой  нанес
удар - сбоку, по шее. Не такой, чтобы убить: лишние смерти  ни  к  чему.
Тем не менее Вернер рухнул. Склонившись к  нему,  Милов  его  же  ремнем
связал ноги, обшарил карманы  -  в  одном  нашел  наручники,  целых  два
комплекта; видимо, они тут нужны при общении с ветеранами? Ладно,  потом
разберемся... Пару наручников Милов сунул  себе  в  карман:  как  знать,
могут и пригодиться... Подошел к  "роверу".  Сумка  Вернера,  раскрытая,
стояла рядом: вторую адскую машину он так и не успел вынуть, другая  же,
надо полагать, уже была при деле. На секунду Милов решил  было  оставить
все как есть, но тут  же  раздумал:  машина  чужая,  не  стоит  наносить
кому-то убыток, тем более Евиной подруге.  Он  осторожно  открыл  капот,
отсоединил лишние провода, потом  отыскал  "кукушку"  и  размазанную  по
лонжерону взрывчатку, все это вернул в  сумку,  которую,  подумав,  тоже
решил прихватить.
   Джип стоял на холостом ходу. Командуя, Милов подогнал его поближе - к
самой двери. И только теперь, отворив ее, позвал Еву и сам вошел,  чтобы
перетащить сумки.
   - Садимся - каждый в свою. Хорошо бы побыстрее. Ну, поехали.
   - Вот прямо так, в темноте? Он усмехнулся.
   - При свете нас быстрее поймают. Держись за мной аккуратно,  дальнего
света не включай.
   Где-то  через  километр  Ева  остановила  его   короткими,   как   бы
сдавленными гудками клаксона. Подбежала.
   - Ну, что стряслось, маленькая?
   - Боюсь, ты ошибся в темноте. Это не та дорога.
   - Не волнуйся. Та самая.
   - Мы же говорили: поедем на юг, чтобы объехать Майруби,  и  потом  до
Нонбасы. А ты рулишь на север.
   - Все правильно. Они внимательно выслушали все, что  касалось  нашего
маршрута. Если нас попытаются перехватить,  то  вернее  всего  на  южной
дороге. А мы поедем по северной.
   - Но тогда нам не удастся миновать