о уложил аппарат в сумку и направился к  Урбсу,  как
обычно, доброжелательно улыбаясь.
   - Ну вот, - сказал Берфитт безмятежно, - теперь можно и  лететь.  Наш
знакомец будет обезврежен, я полагаю, надолго. Если бы я мог быть уверен
в том, что вы тут ничего не перепутаете и не напортите, то улетел бы  со
спокойной совестью.
   - Думается, я не подавал никаких поводов...
   - Ну,  так  уж  никаких.  Вы,  старый  мой  друг,  бывает,  несколько
приукрашиваете картину. Не надо, в принципе она и  без  того  достаточно
хороша.
   Но маленький штрих все-таки есть. Вы не запамятовали, дорогой мистер,
мне нужно сорок контейнеров. Сорок, вы поняли? Четыре раза по десять или
пять по восемь  -  такая  арифметика  вам  доступна?  А  в  вашем  -  и,
следовательно, в моем - распоряжении имеется всего лишь тридцать  восемь
заполненных контейнеров. Или вы где-то прячете остальные два?
   - Нет, сэр, разумеется. Но я уверен...
   - Надеюсь, что так. Потому что  -  запомните  и  не  пытайтесь  потом
схитрить - мой груз расфасован точно по одному  килограмму  в  упаковке;
вскрывать их нельзя ни в коем случае. Когда вам  придет  в  голову  этот
сороковой килограмм распределить  между  другими  упаковками,  то  будет
большой скандал, Урбс, вы даже себе не представляете,  какая  разразится
гроза над вашей  умной  головой.  И  никакой  громоотвод  вам  тогда  не
поможет. Вот кабы не сомнения относительно этих последних контейнеров, я
пребывал бы в совершенном спокойствии.
   - Не вижу причин для волнения, сэр. Недостающие заказаны, и они будут
без осечки, ручаюсь вам.
   - Верю, Урбс. Впрочем, если даже их не доставят вовремя, у вас всегда
останется возможность выйти из  этих  затруднений.  Думается,  в  Приюте
слишком много народу, Урбс: санитары, охранники,  одних  только  поваров
четыре человека... Вы просто роскошествуете.
   - Ну,  собственно,  сэр...  все  обходится  не  так  уж  дорого.  Это
Африка...
   - Относительно географии я в курсе. Однако имеется в  виду  вовсе  не
финансовая сторона вопроса, хотя она,  разумеется,  всегда  важна.  Хочу
сказать другое:  в  случае  нужды  вы  отлично  сможете  какое-то  время
обходиться, допустим, без одного-двух поваров, охранников  или  мало  ли
кого. Разве я не прав?
   Урбс помолчал, вникая в услышанное.
   - Хорошо, сэр. Я принимаю к сведению.
   - Ну и прекрасно. Теперь я спокоен совершенно. Надеюсь, ваш  вертолет
в порядке?
   - Как и всегда.
   - Чудесно. В таком случае я готов лететь.  И  немедленно,  Урбс.  Где
вертолет?
   - От своей базы он  будет  лететь  сюда  минут  сорок.  Но,  сэр,  он
наверняка захочет знать, куда придется следовать...
   - Ну что вы городите. Я не собираюсь обнародовать мой маршрут.  Пилот
возьмет курс по моему приказу.
   - Вы говорили...
   - Повторяю: курс я  сообщу  пилоту,  когда  мы  будем  в  воздухе.  И
полагаю, что не позже чем через сутки буду  в  Москве.  Где  мы  с  вами
встретимся  в  следующий  раз,  вы  узнаете,  еще  находясь  здесь.  Все
остальное вам и так ясно. - Разумеется, сэр.
   - Ну, вот, - проговорил Милов, передавая Еве  продолговатую  книжечку
авиационного билета, - каких-нибудь пятнадцать часов в воздухе  -  и  ты
дома. За это время сможешь самое малое два раза размять ноги.
   - Откуда ты взял эти пятнадцать часов?
   - Вон там расписание, на нем ясно написано...
   - Умение читать временами возвращается и ко мне. Но ты забываешь, что
вылет только через девять часов...
   - Ох, если бы я мог забыть об этом...
   - Тебе не терпится избавиться от меня, милый, не так ли?
   - О Господи, какая глупость!
   - Неужели ты согласен терпеть мою особу еще такую бездну времени?
   - Да перестань, не то я начну злиться... Последние девять часов, а ты
рассуждаешь просто не знаю, о чем...
   - В  таком  случае  ты,  наверное,  уже  придумал,  как  мы  проведем
остающееся время? Дан, мне нужно как-то рассеяться, развлечься, иначе  я
вот тут, на этом самом месте, разревусь так, что все будут  оглядываться
и ужасаться.
   -  Конечно,  я  думал.  Мы  можем  зайти  куда-нибудь,   посидеть   в
человеческой обстановке, выпить...
   - Неплохо, но мне этого слишком мало.
   - Жду твоих идей.
   - Давай лучше сразу снимем номер в гостинице. Там мы выпьем и побудем
вместе...
   - Видишь ли, дорогая Ева, с гостиницей возникают некоторые сложности.
Я ведь с самого начала хотел сделать это - звонил  еще  из  департамента
полиции, помнишь?
   - Не хочешь ли ты сказать, что во всем городе нет  ни  единого  места
для двух смертельно уставших путников?
   - Места как раз есть. Даже в избытке. Однако...  В  приличных  отелях
номера не сдают по часам. А туда, где сдают,  ты  вряд  ли  захотела  бы
идти. Я хорошо знаю, что говорю.
   - О да, с твоим опытом!
   - С моим опытом полицейского, ты имела в виду?
   - Да, конечно. Ну а если снять номер в хорошей гостинице, скажем,  на
сутки?
   - Зарегистрироваться законными супругами?
   - А в действительности это не так? Или ты иного мнения?
   - Я совершенно с тобой согласен. Тут есть другое обстоятельство.
   - Еще что-то?
   - На такой номер у нас уже просто не хватит денег.
   - На моей карточке...
   - Я примерно догадываюсь: ты ведь говорила, когда  мы  встретились  в
Порт-Саиде, сколько у тебя, а я, в общем, помню, как мы  их  тратили.  И
счет своим деньгам я тоже хорошо веду.
   - Дьявол! Вечно деньги! А я думала, что никогда больше не столкнусь с
этой проблемой.
   - Ты же знаешь, вмешались непредвиденные обстоятельства - Да ну их  к
чертям! Лучше скажи наконец: мы так и будем бродить по улицам все девять
часов?
   - Уже восемь сорок пять. Но мы можем провести это время в аэропорту.
   - Ни за что!
   - Почему же? Конечно, не Кеннеди, но все же...
   - Жить как под топором, слыша,  как  взлетает  очередной  самолет,  и
думать, что ice меньше времени остается до моего... Нет, честное  слово,
только мужчина способен придумать такое!
   - Ты права, разумеется. Прости меня. Ну хорошо, сейчас мы  что-нибудь
сообразим.
   Он остановился, заставив Еву сделать то же самое, и принялся медленно
оглядывать улицу.
   - Что ты ищешь?
   - Нечто подходящее.
   - Почему ты думаешь, что именно здесь ты найдешь?
   - В таком количестве рекламы несложно найти  хоть  что-нибудь  такое,
что нам подошло бы. Ага! "Перстень с ягодой шиповника"! Звучит?
   - Что за чушь?
   - Если верить рекламе - супербоевик с ужасами и мистикой.
   - Дан! Еще одно такое предложение -  и  я  начну  разочаровываться  в
твоих вкусах.
   -  Не  хочешь?  А  мне  подумалось...  Ладно,  поищем  еще.   Галерея
национального искусства. А?
   - Портить себе настроение: что толку ходить на выставку, если  ничего
не сможешь купить на память?
   - Безупречная логика. Так-так... О! Слушай! Когда ты в последний  раз
была в цирке?
   - В цирке?
   - Вот именно!
   - M-м... Боюсь, так давно, что меня вообще не было на свете.
   - Вот и я примерно в то же время. Пошли?
   - А что мы там увидим? Каких-нибудь африканских колдунов?
   -  Ну  почему  же.  Цирк  -  искусство  интернациональное...  Обещают
совершенно небывалых дрессированных носорогов...
   - Скорее всего нас  надуют.  Носорога,  помнится  мне,  не  поддаются
дрессировке.
   - Тем интереснее будет посмотреть.
   - Это нас займет... ну, часа на три. А потом?
   - Потом сядем в джип и поедем к самолету.
   - Все равно еще останется время.
   - А мы найдем местечко и съедем с дороги.
   - Чего ради?
   - Не забудь: тогда уже стемнеет. Ева улыбнулась.
   - Ты мальчишка и хулиган. Милов сделал вид, что обиделся.
   - Ну, если ты не желаешь...
   - Там видно будет, - она старалась выглядеть загадочной. - Ну что же,
вези меня в цирк - нельзя же побывать  в  Африке  и  не  увидеть  живого
носорога. А нам с ними как-то не повезло.
   - Повезет на этот раз.
   Он помог ей забраться в машину Когда нанятый Урбсом вертолет  прибыл,
Берфитт задержал отлет лишь на несколько минут -  чтобы  дать  последние
указания.
   - Думаю, что здесь никаких неприятностей не возникнет, - сказал он. -
Но вы не можете еще две  недели  пребывать  в  бездействии.  А  быстрее,
боюсь, ветераны не придут в кондицию. Две недели,  считая  от  последней
операции.  Если  будешь  просто  сидеть,  у  кого-то  могут   возникнуть
подозрения: тебя тут достаточно хорошо  знают,  насколько  могу  судить.
Разошли запросы поставщикам. И  надеюсь,  что  к  вашему  возвращению  с
маршрута у вас снова  будет  набран  полный  -  увеличенный  -  комплект
ветеранов.  Такой  совершенный  транспорт   просто   грешно   будет   не
использовать и в  дальнейшем.  У  тебя  возникнет  множество  прекрасных
клиентов, ручаюсь. Вот, собственно, у меня все. А у тебя? По-моему,  был
телефонный разговор?
   - Да, - проговорил Урбс, чуть помедлив. - С Майруби. Вообще-то звонок
был адресован вам.
   - Очень интересно. И что там?
   - Засекли Клеско.
   - О, вот приятное известие! Больше  нельзя  его  упускать.  И  -  это
крайне важно - необходимо вернуть генератор, если он еще у него.
   - Похоже, что да.
   - Сделайте все возможное, Урбс.
   - Ладно, - хмуро буркнул тот. - Берегите себя.
   - Да уж постараюсь. И тут же добавил:
   - Проводите меня к вертолету.
   - Вы могли бы еще пообедать...
   Есть тут Берфитт больше не собирался; ему хотелось поскорее оказаться
в пути,  а  пообедать,  пусть  попозже,  но  в  нормальных  человеческих
условиях, в хорошем ресторане. Все-таки он не был приспособлен к  такому
вот полевому образу жизни.
   - Благодарю, друг мой, но  у  меня  совершенно  не  остается  на  это
времени.
   Пообедаем вместе, когда предприятие закончится благополучно.
   Урбс на всякий случай трижды сплюнул. Он не был слишком суеверным, но
все же - как знать?..
   Он еще постоял на поляне, задрав голову, провожая  взглядом  негромко
стрекотавшую "газель", понемногу таявшую в белесом небе. Потом  пошел  к
домику, где находился контейнер  с  таинственными  кубиками.  Ступал  он
как-то тяжело, словно драгоценный груз великой тяжестью навалился на его
плечи.
   В цирке и в самом деле оказалось забавно.
   Шапито расположился на самой  окраине;  стационарный  цирк  наверняка
прогорел бы, не за этим зрелищем ехали в Африку туристы, у  местного  же
люда были и другие заботы.
   Тем не менее зал заполнился более чем наполовину, программа оказалась
неожиданно  интересной  и  на  самом   деле   интернациональной.   Свой,
ксенийский номер был только один - группа "Сильваяес", акробаты, они  же
танцоры, прыгуны и клоуны. Зато в тот день на манеже выступали  китайцы,
выполнявшие сложные гимнастические трюки с чашей  на  голове,  румынские
прыгуньи на доске - с десяток очень милых  девушек,  немецкая  артистка,
жонглировавшая при помощи ног так лихо, как иной не  сумел  бы,  будь  у
него даже четыре руки; выступали также украинские акробаты и  таджикские
канатоходцы, успешно преодолевшие свой зыбкий маршрут втроем - на плечах
друг у друга. Ну и, разумеется,  в  программу  входил  русский  номер  -
клоун-иллюзионист, у которого кролик проглатывал лису, а роскошное манто
ассистентки  на  глазах  у  зрителей  превращалось  в  множество   живых
зверюшек, весело убегавших с арены. Были лошади, еще воздушные  акробаты
и снова прекрасный  клоун-канатоходец,  своей  кажущейся  неловкостью  и
беспомощностью заставлявший зрителей то и дело вскрикивать  и  закрывать
глаза.  Но  гвоздь  представления  -   редкостные   белые   носороги   -
естественно, пока приберегался, чтобы, как полагается, закончить зрелище
на высокой ноте.
   Это обстоятельство несколько насторожило  Ми-лова:  обычно  номера  с
дикими зверями ставят после антракта, чтобы  за  время  перерыва  успеть
построить на манеже  клетку.  На  этот  раз  подобных  приготовлений  не
наблюдалось.
   Шпрехшталмейстер    объявил    номер,    оркестр    заиграл    что-то
причудливо-таинственное;  медленными,  торжественными  шагами  на  арену
вышел укротитель - смуглый, высокий человек в неожиданном, пожалуй,  для
цирка облачении: он был одет, вернее,  раздет,  как  африканский  шаман,
лицо его закрывала выразительная маска  с  оскаленным  ртом  и  длинными
клыками. Она, пожалуй, могла бы вызвать даже страх, если бы на множество
таких масок - подделок,  разумеется  (была  ли  эта  настоящей?),  любой
зритель  не  успел  уже  насмотреться  на  базаре  и  в   многочисленных
магазинчиках. Голову дрессировщика украшал султан из страусовых  перьев,
на руках и ногах стучали и звенели браслеты, с шеи  свисало  непременное
ожерелье из звериных когтей, а на груди  красовался  выпуклый  амулет  -
переливавшееся камнями полушарие  диаметром  с  чайное  блюдце.  В  руке
укротитель сжимал короткий, также украшенный перьями жезл,  показавшийся
Милову  несерьезным  инструментом  в   случае   нападения   четвероногих
участников номера. Ему невольно вспомнилась  успокоительная  формула:  I
hope, you know, what you do.
   Постояв несколько секунд - видимо, чтобы дать публике сполна  оценить
его  наряд,  -  дрессировщик  медленно,  с   достоинством   раскланялся,
поворачиваясь на все стороны света, потом  обратился  лицом  к  кулисам,
воздел жезл и издал непонятный возглас. Может  быть,  впрочем,  носороги
его понимали; так или иначе униформисты сразу же раздернули кулисы, и на
арену тяжелой рысцой выбежали герои дня.
   Милову  (а  большинству  прочих  зрителей  и  подавно)   приходилось,
конечно, раньше  видеть  носорогов,  хотя  и  не  так  близко.  Животное
обладает,  как  известно,  скверным,   непредсказуемым   характером,   и
приближаться к нему не рекомендуется даже в машине. Здесь же  эти  живые
танки были отделены от людей невысоким барьером, и, когда они  затрусили
к укротителю, который, отступая  все  дальше  и  дальше,  остановился  в
каком-то шаге от этого  барьера,  Милова  невольно  взяла  оторопь.  Ева
обеими руками  вцепилась  в  его  плечо,  хотя  сидели  они  в  середине
амфитеатра и подвергались гораздо меньшему риску, чем  те,  кто  занимал
первые  ряды.  Казалось,  низко  опущенные  головы  с  грозными  рогами,
украшенные блестящими султанчиками, вот-вот тупыми клиньями  врежутся  в
беззащитные ряды людей, уже  невольно  отклонявшихся  назад.  Остановить
бегущих, хотя и не быстро, тяжеловесов вряд ли могла бы и  металлическая
решетка - та самая, которой не было.
   Между тем укротитель положил левую руку на  амулет,  правой  медленно
повел оперенным жезлом - и все четыре  чудовища  мгновенно  остановились
как вкопанные, словно  не  живые  твари,  а  искусно  сделанные  в  виде
носорогов механизмы. И тем не менее это были  самые  настоящие  звери  -
Милов явственно ощутил исходивший от них тяжелый запах.
   "Кажется, я когда-то об этом укротителе читал, - вскользь подумал он.
- О номере с носорогами..."
   Но тут же переключился, потому что зрелище и в самом деле становилось
захватывающим.
   Гиганты делали  невероятное.  Дрессировщик,  почти  не  двигаясь,  не
снимая руки с амулета и лишь плавно  перебирая  пальцами,  заставлял  их
проделывать   то,   что,   по   всеобщему   мнению,   носорогам   вообще
несвойственно. Они  маршировали,  вставали  на  дыбы,  танцевали  парами
(казалось, весь шатер сотрясается от их поступи) и даже -  что  было  уж
вовсе  немыслимо  -  перепрыгивали  один  через  другого,  словно   были
антилопами, а вовсе не великанами животного мира.
   Раскланивались  с  тяжелым  изяществом,   выстроившись   в   шеренгу,
перебирали массивными ногами, будто породистые лошади на состязаниях  по
выездке, и делали еще многое другое, еще более  не  правдоподобное.  Зал
замирал,  взрывался  аплодисментами  и  свистом,  ахал,  порой  невольно
поднимался на ноги.  Зрители  захлебывались  от  восторга.  И  полностью
исчезло, растворилось возникшее в начале представления  чувство  страха:
ясно было, что так прекрасно выученные звери не  могут  причинить  людям
совершенно никакого вреда.
   В этом взрыве  восторга  остался  неуслышанным  одинокий  выстрел  из
длинноствольного револьвера, снабженного к тому  же  глушителем.  Только
сидевшие на самой галерке непроизвольно  вздрогнули  от  сухого  щелчка.
Один или двое невольно оглянулись, но никого  уже  не  было,  лишь  одно
место опустело. Сидевшие  на  противоположной  стороне  шатра  могли  бы
заметить, как  какой-то  человек  ловко,  не  хуже  циркового  гимнаста,
соскользнул по одной из вертикальных балок прямо к выходу  и  исчез.  Но
взгляды всех до единого зрителей были устремлены на арену.
   Там в это мгновение медленно падал, выронив жезл, хватаясь руками  за
воздух,  удивительный  дрессировщик.  Падал  не  сгибаясь,   и   амулет,
сорвавшийся с его груди, описав дугу и блеснув, лег на песок арены прямо
перед одним из носорогов.
   Дрессировщик упал. Никто еще не успел  сообразить,  что,  собственно,
произошло,  но  все  увидели  другое:  четыре  носорога  одновременно  с
падением дрессировщика остановились, словно по команде, опустили тяжелые
головы и застыли, никак более не реагируя на происходящее. А  еще  через
миг рухнули на песок арены.
   Униформисты бросились к дрессировщику. Из амфитеатра спешили вниз - с
разных сторон - два человека; видимо, то были врачи,  даже  в  цирке  не
забывающие о своем долге.
   Укротителя подняли.  На  плотном  песке  осталось  небольшое  красное
пятно.
   Шпрехшталмейстер, собравшись с мыслями,  объявил,  что  представление
окончено и вызвана полиция. Но публика уже расползалась, плотным потоком
вытекая из шатра. Зрители и не могли бы помочь полиции: ни один  не  был
свидетелем происшествия, хотя все они при нем присутствовали.
   Милов взглянул на часы.
   - Пойдем, - сказал он. - Нам пора.
   - Ты понимаешь что-нибудь? -  Ева  мелко  дрожала  -  от  страха  или
перевозбуждения, кто знает.
   Спускаясь, Милов оглянулся. Носороги по-прежнему недвижно  лежали  на
арене; униформисты и прибежавшие им на помощь артисты  пытались  поднять
животных, но ни один не тронулся с места - словно все они вдруг утратили
способность двигаться. Только бока равномерно поднимались и опадали.
   - Думаю, что произошло убийство или покушение. Только и всего.  А  не
понимаю гораздо больше. Но сейчас некогда.
   - Постой, куда мы идем?
   - К выходу.
   - Там же его нет!
   - Будет. Это все-таки не железобетон...
   Прилично удалившись от выхода, все еще забитого людьми, Милов подошел
вплотную к брезенту. Пригнувшись,  чтобы  не  мешала  поперечная  балка,
вытащил нож типа "стропореза". Брезент уступил, и через несколько секунд
они оказались снаружи - на противоположной от выхода стороне.
   -  Можно  подумать,  что  ты  уклоняешься  от  встречи  с   полицией.
Невероятно!
   - Ничего подобного. Я избегаю потери времени, только и всего. Если мы
еще не оставили намерения по  дороге  в  аэропорт  съехать  с  дороги  в
укромном местечке...
   - Чего же мы медлим? - сердито спросила Ева. - Ты  не  можешь  шагать
побыстрее?
   Урбс звонил в Майруби по спутниковой связи. Дозвонился быстро.
   - Парк. Кто слушает?
   - Инвалид.
   - Что у тебя?
   - Сделано чисто.
   - А машинка?
   - Подобрать не удалось. Там, на арене, у всех на глазах  -  проще  уж
самому надеть на себя браслеты и явиться в полицию.
   - Ты что, в своем уме? Нам эта вещь нужна любой ценой!
   - Да не трясись. Никто не увел. Эта штука сейчас похоронена под одним
из его скотов - когда парень падал, она слетела  с  него.  А  скоты  эти
сразу же улеглись, их пытались поднять, но без крана тут не обойтись.  А
я вскоре туда загляну. Как только стемнеет.
   - Лады, - успокоившись, проговорил Урбс. - Хотя постой.  Ты  нашел  у
него еще что-нибудь... такое?
   - По-твоему, я должен был его на арене обшарить?
   - Не на арене. Жилье его ты проверил как следует?
   - Я и близко не подходил. Даже не знаю, где обретается...
   - Ты что, всерьез? Было ясно сказано: чтобы никаких  следов!  А  там,
где он живет, какие-нибудь следки наверняка есть. С выходом на на