а  иных  частотах,  но  разве  можно  исключить,  что   люди,
родившиеся в этой среде  -  а  обшивка  корабля  никак  не  дает  полной
изоляции от самых разных акустических, электромагнитных и  мало  ли  еще
каких влияний, - что дети еще в утробе матери  не  получили  способности
воспринимать все это?
   Свойства  ведь  формируются  в  зависимости  от  окружающей  среды...
Корабль, легший на дно,  подвержен  влиянию  совсем  иных  сил,  чем  на
поверхности; тут нет ветра и волн, нет звездного неба для  ориентации  и
восхищения - но их заменяют подводные течения, температурные  горизонты,
еще что-то;  именно  этот  мир,  видный  изнутри,  дети  считают  своим,
единственно возможным в реальности - и, наверное, со временем приучаются
чувствовать происходящие на глубинах процессы куда острее и вернее,  чем
их родители. Родители полагают, что живут в неизменном мире,  -  а  дети
уверены, даже больше - они знают, что мир этот на самом  деле  подвижен,
переменчив, что в нем - свои  законы,  свои  обитатели,  свои  угрозы  и
защиты... Мало того: считая  этот  мир  своим,  дети  непременно  станут
стремиться к освоению его, к более тесному с ним общению; пусть они и не
имеют жабр, но могут - во всяком случае, достаточно часто -  выходить  в
него, исследовать, понимать, использовать... Если бы у них не  возникало
такого стремления - они просто перестали бы быть людьми, превратились бы
в неких человекообразных - не более того.
   А эти наши ребятки - нет, они не просто человекообразные; они - люди.
   Правда, уже не совсем такие, как мы - и ничего с этим не  поделать...
***

   - Он понял, - сказала Гренада, посверкивая ведьмиными глазами. -  Ему
удалось даже увидеть. Хотя и примитивно.
   Истомин провел ладонью по лбу, как бы выйдя из транса.
   - Да. Наверное.
   Глубоко вздохнул.
   - Ну - и что же вы собираетесь делать?
   Королева Орлана сказала очень серьезно:
   - Повернуть жизнь в верном направлении. Чтобы общаться с этим миром и
все более чувствовать себя его частью. Взрослые  не  понимают:  заняв  в
большой Вселенной какое-то место, мы создали изменения, которые не могли
не разойтись во  все  стороны  и,  где-то  от  чего-то  отразившись,  не
вернуться обратно - чтобы в свою очередь подействовать на нас. Понимаете
- самим своим возникновением  мы  чему-то  помогли,  но  кому-то  -  или
чему-то, это условно - помешали. И те, и другие не только  будут  как-то
влиять на нас - они уже делают это. И наверняка вибрации  -  лишь  более
четко ощутимое проявление этих влияний. Мы, правда, еще не знаем, к чему
такие воздействия могут привести. Но хотим, должны узнать! А  для  этого
нам нужно использовать все возможности корабля, точнее -  нашего  малого
мира. И чтобы их использовать - мы должны взять все в свои руки. Так  мы
решили. Так мы и сделаем. А точнее - уже делаем.
   - Да?
   - Я знаю, что вы, сосед, поняв нашу правоту, не предадите нас. И могу
сказать: одна из нас - Майя - уже сейчас направится  в  инженерный  пост
корабля, где будет перенимать все знания и  умения,  необходимые,  чтобы
использовать корабль так, как понадобится.  Но  это  станет  лишь  самым
началом.
   Названная по имени девушка только улыбнулась и кивнула.
   Теперь - самое время настало спросить:
   - Скажите: вы в  салоне  ничего  не  делали  с...  ну,  со  всей  той
техникой, что там установлена? Соленоиды и прочее...  Она  чуть  заметно
пожала плечами:
   - Пока у нас не возникало такой необходимости.
   Тут, наверное, следовало продолжить: "А как же вы собираетесь взять в
свои руки власть на корабле? Думаете, что  старшее  поколение  вам  так,
добровольно, и отдаст ее? Или готовы бороться любой ценой  -  вплоть  до
кровопролития?" Но на такой вопрос он почему-то не решился. Вместо этого
поинтересовался:
   - Скажите... только откровенно, прошу вас: дело-то ведь серьезное. Вы
покидаете корабль? Выходите за его пределы? Навещаете Петронию?
   Королева Орлана смотрела на него ясным, спокойным взглядом.
   - Мы собираемся начать выходы в недалеком  будущем.  Недаром  же  нас
научили пользоваться всей нужной техникой.
   - Думаете, это удастся без помощи экипажа?
   - Ну вот еще. Мы рассчитываем на его помощь.
   - В самом деле? Они просто так - вот возьмут  и  согласятся?  Инженер
Рудик, к примеру, так вот сразу и обеспечит вам выход?
   - А почему бы и нет?
   - Вы плохо его знаете.
   Истомин в ответ услышал:
   - Это вы, сосед-писатель, плохо знаете всех нас. Разве мы - такие  уж
непривлекательные женщины? Или вы перестали быть мужчинами?.. Возьмем  и
пошлем к нему кого-нибудь из нас... Вот так просто ответила ему  Орлана:
мы - юные и красивые женщины, а вы - всего  лишь  мужчины,  как  же  вам
устоять? Словно бы они обитали в добрые  старые  времена  на  Земле  или
другой нормальной планете. Истомин даже едва не рассмеялся. И промолвил:
   - Просто соблазните мужчин? Даже своих отцов в том числе?
   -  Именно,  -  ответила  Орлана.  -  На  всякого  отца  найдем,  если
понадобится, чужую дочь.
   Впрочем, сказано это было тоном  отнюдь  не  серьезным;  при  желании
можно было принять это и за  обычный  юношеский  треп.  Именно  к  шутке
(подумал Истомин) это и следовало свести.
   - В таком случае, Ваше  Величество,  смогу  я  рассчитывать  на  вашу
благосклонность?
   Вместо  монархини  (та  лишь  подняла  брови)  ответила  ее   сестра,
принцесса Гренада:
   - На это не рассчитывайте, друг-сосед. Вы достанетесь другой даме.  И
не надо плотоядно оглядываться: она будет не из нашего числа.
   - Вы поразили меня в самое сердце, - сказал Истомин.
   - Вы наш друг, а друзей не подкупают, - заявила Королева. А ее сестра
без всякой паузы добавила:
   - А вам уже спать пора. Баиньки.
   - Я, к сожалению, давно уже страдаю бессонницей,  -  ответил  на  это
Истомин и сразу же продолжил:
   - Скажите: а вход в салон - это вы заблокировали?
   - Вход в салон? - удивилась королева. Очень хорошо  удивилась,  почти
натурально;  не  будь  Истомин  писателем,  то   есть   профессиональным
выдумщиком, а значит - лгуном, он скорее всего поверил бы. - А разве  он
закрыт? Знаете, мы как-то не замечали - мы туда  и  не  ходим  вообще...
Может, это вам от бессонницы кажется? Но в этом мы  как  раз  можем  вам
помочь.
   "Не  лгите  мне!"  -  хотел  было  возмутиться   Истомин.   А   также
поинтересоваться - не пробовали ли  они  сотворить  что-то  с  небольшим
компьютером - тем, что  зачем-то  пристроен  в  глухом  закоулке  позади
синтезаторной; было у писателя интуитивное  ощущение,  что  машинку  эту
трогать не следует: слишком она там неестественна... Однако не успел. Он
вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая тяжесть заставляет его  веки
опускаться все ниже... ниже... ни... И ласковый голос звучит:
   - Ты устал, писатель, отдохни  немного...  И  в  следующее  мгновение
Истомин ощутил, что сон наконец-то настиг его. И  что  он  засыпает  вот
прямо так: просто упадет сейчас на пол.
   Если, конечно, для него отыщется местечко.
   Как это приятно - уснуть наконец после стольких попыток. Так что даже
и непонятно становится, что было прежде: сон - или сновидение  -  что-то
там про детей. Молодое поколение. Наша радость и гордость... ***

   Он открыл глаза и узнал свою каюту.  Уже  много  лет  -  его.  А  он,
выходит, спал у себя дома. Вот только... Вот  только  -  откуда  взялась
Мила, вдова Еремеева, жена Нарева, мать Валентина и Валентины?
   А это ведь она сидела  на  краю  его  постели  и  глядела,  непонятно
покачивая головой.
   Истомин хотел было спросить у нее - как  и  зачем  она  сюда  попала:
здесь у него никто из обитателей первого класса никогда не бывал. Но  не
спросил, потому что сил не нашлось -  настолько  он  вдруг  ощутил  себя
слабым, и все, что он смог, это - уснуть дальше.
   Баю-бай.

***

   Мила оказалась у Истомина, в общем-то, случайно.
   Как с ней часто бывало все последние годы, она с вечера крепко уснула
- и среди ночи проснулась в страхе - потому что ей снова приснился Юрик,
но на этот раз вовсе не так, как это бывало до сих пор; в этом  сне  она
видела его совсем не там, где он представлялся  ей  прежде:  не  у  себя
дома, а в какой-то странной  обстановке,  в  большом  зале,  где  стояло
множество каких-то нудных устройств или приборов. Кроме того,  Юрик  был
не один, рядом с ним виднелись два каких-то совершенно  незнакомых  Миле
старика; и говорил он ей совершенно непривычные вещи:  по  словам  сына,
она должна была немедленно рассказать  о  своих  снах  другим  людям  на
корабле, а потом  -  запомнить  какие-то  слова  и  даже  математические
формулы, в которых она ничего не понимала, и на следующую ночь попросить
их присутствовать там, где она будет спать, чтобы сразу же, проснувшись,
она смогла передать им  все,  что  услышит.  Во  всем  этом  было  много
странного; к тому же этой ночью рядом с Юриком не  было  младших  детей,
здешних - Валентинов и Али, а ведь до сих  пор  они  всегда  снились  ей
вместе, хотя Юрик находился так немыслимо далеко от младших.
   Скорее всего это должно было означать, что не с  ним,  а  с  младшими
происходило  что-то  неладное.  Они  были   здесь,   совсем   рядом,   в
туристическом корпусе, но Мила заходила  к  ним  не  часто,  как  и  все
остальные родители: детям - они выросли очень своенравными  и  держались
своей компании, не оказывая старшим никакого уважения, - визиты  старших
нравились чем дальше, тем меньше. Однако сейчас было  просто  необходимо
зайти к ним. И для того, чтобы помочь, если они нуждались  в  помощи,  и
чтобы (если у них все в порядке) посоветоваться с ними насчет  странного
сна. А может, и не с ними,  а  с  подругой  Валентины  -  Гренадой:  эта
девочка хорошо разбиралась в снах и во всем таком прочем.
   Поэтому, проснувшись и почувствовав, что больше просто так не  уснет,
Мила сделала то, к чему привыкла уже  давно:  надела  халат  и  бесшумно
выскользнула  из  каюты.  Хорошо  знакомой  дорогой  она  добралась   до
туристического  модуля.  Она  уже  много  лет  тому   назад   убедилась:
достаточно ей подойти к двери каюты, в которой жила теперь  Валентина  с
подругой, а затем и к  другой,  где  обитал  Валентин  и  еще  двое  его
приятелей, внимательно прислушаться, убедиться в том,  что  все  тихо  и
спокойно, никто не ссорится и не мечется в бреду, - и на душе  сразу  же
станет почти спокойно, так что, во всяком случае, можно будет  вернуться
к себе и, угревшись, уснуть, чтобы спать до самого утра. Так и  на  этот
раз: если они спокойно отдыхают, она будить их не станет  и  насчет  сна
посоветуется завтра. А сейчас -  ну,  просто  послушает,  успокоится  и,
вернувшись к себе, безмятежно уснет.
   На сей раз, однако, получилось не совсем так, как Мила предполагала.
   Вся или  почти  вся  ребятня  (так  она  называла  про  себя  молодое
поколение)  вместо  того,  чтобы  мирно  спать,  толпилась  в  коридоре.
Валентин и Семен - самые крепкие - поддерживали  под  руки  человека,  в
котором Мила не сразу узнала Истомина. Ей так давно не приходилось с ним
встречаться, что она почти  совсем  забыла,  как  он  выглядит.  Истомин
беспомощно обвисал на руках ребят. Он громко дышал. Мила испугалась. Она
вспомнила Еремеева -  такого,  каким  он  становился,  когда  синтезатор
выдавал ему очередную дозу спирта. Было похоже. Но,  приблизившись,  она
не ощутила тогдашнего отвратительного запаха. Следующей мыслью было, что
у писателя приступ - сердечный или  еще  какой-нибудь.  Но  сын  тут  же
успокоил ее, объяснив:
   - Да он уснул. Давно не спал, наверное.
   В это Мила не совсем поверила: ей уже приходилось  и  на  себе  самой
испытывать способность ребят усыплять человека, когда он надоедал им или
мешал; случалось это не часто, потому что молодых людей предпочитали  не
беспокоить без настоятельной надобности. Тем не менее все знали, что они
это умеют.
   - Что же он у вас делал?
   - Да просто от скуки, наверное, зашел,  -  объяснила  уже  Орлана.  -
Хорошо, что вы тут оказались. Ребята дотащат его до жилья, а вы, если не
возражаете, побудьте с ним,  пока  он  не  проснется:  он  принял  много
снотворного, да и мы, - девушка чуть усмехнулась,  -  немного  добавили,
так что пробуждение может оказаться не совсем легким  -  вот  вы  его  и
успокоите.
   Ей этого не очень хотелось - не вполне прилично это было, кажется,  -
но возражать Мила не стала. Спросила лишь, переводя взгляд с  дочери  на
сына:
   - У вас все в порядке?
   - Здесь  всегда  порядок,  -  успокоила  Орлана,  остальные  согласно
кивнули.
   - Ладно, ведите его. Только как вы его доставите на самый низ?
   - Запустим лифт, - сказал Валентин.
   - Разбудите инженера?
   - Уж будто мы сами не справимся, - усмехнулся Семен.
   И  действительно,  лифт  как  бы  сам  заработал,  стоило   им   лишь
приблизиться к входу: дверца его гостеприимно распахнулась.
   - Он что, вам уснуть вовремя не дал? - спросила Мила перед  тем,  как
войти в кабину.
   - Мы и не собирались, - ответил сын.
   - Ночь же стоит!
   - Это по-вашему. А по нашему счету - самый полдень.
   Не найдя, что сказать, мать лишь покачала головой.  Непонятную  жизнь
вели дети. Хотя, кажется, свободой не злоупотребляли. И на том спасибо.
   Ей было жалко детей.  Бедные  существа,  которые  никогда  не  увидят
настоящей жизни, потому что настоящая жизнь возможна лишь в  общении  со
всей природой, которой здесь не будет ни при жизни  Вали  и  Валюши,  ни
даже при их правнуках.
   Если, конечно, молодое поколение еще решит продолжаться.
   Пока же на это не было похоже. Выглядело так, словно проблемы любви и
секса не очень-то тревожили юношей и девушек. Хотя поколение, к которому
принадлежала Мила,  в  этом  возрасте  (насколько  она  помнила)  именно
данными проблемами интересовалось больше, чем всем прочим на свете.
   Быть  может,  вдали  от  большой  жизни  эти  инстинкты,  начиная   с
продолжения рода, угасали, не получая какой-то стимуляции извне?
   Подобные мысли на какое-то время совершенно вытеснили  из  ее  головы
впечатления от сна, которыми она хотела поделиться  с  детьми.  А  когда
Мила спохватилась, лифт уже скользил вверх.

***

   Об этом Мила и заговорила с писателем, едва убедившись, что он пришел
в себя после тяжелого сна. Об этом, а вовсе не  о  своем  сне:  Истомина
ведь не было в числе людей, с которыми,  по  просьбе  Юрика,  надо  было
поговорить. А кроме этого и потому еще, что у женщины возникли -  просто
не могли не возникнуть - некоторые подозрения по поводу его визита туда,
где жили вполне уже взрослые девушки. Истомин - в ее  представлении,  во
всяком случае, - по-прежнему оставался вполне нормальным мужчиной, много
лет уже лишенным (насколько Мила могла судить)  женской  близости.  И  у
него, конечно же, существовали свои желания,  которые  и  направили  его
туда, где его так негостеприимно встретили.
   Тяга к женщине, пусть даже неосознанная; что же еще?
   Она не могла даже как следует понять, какие чувства вызвала у нее эта
мысль. Разгневалась ли она? Испугалась? Или, может,  совсем  напротив  -
обрадовалась?
   Ведь, если подумать всерьез и объективно - мужчина, пусть и  в  годах
уже, но все еще в полном здоровье, может  сделать  то,  чего  не  сумеют
мальчики: пробудить хоть в одной юной женщине инстинкт продолжения  рода
-  а  за  одной  неизбежно  потянутся  и   остальные,   и   человечество
продолжится, а что может быть важнее?
   Поэтому она молвила очень доброжелательно:
   - Я отлично понимаю, что побудило вас... Но вы так давно, кажется, не
общались с женщинами, что  успели  забыть,  какой  подход  мы  любим.  С
женщиной нужно остаться наедине и лишь тогда дать ей понять...  Истомин,
однако, вовсе не был расположен размышлять на столь отвлеченные темы.  И
совершенно не понял, что имела в виду Мила.
   - Да господи, - сказал он сердито. - Вы что - не чувствовали, как все
содрогалось?
   Мила опять-таки поняла его по-своему.
   - У вас сердцебиения? Наверное, вам нужно обратиться к Зое - она ведь
еще и врач все-таки... - Не понимаю, при чем  тут  сердце.  Я  говорю  о
корабле, а не о моем здоровье. Вы понимаете: что-то странное  происходит
и на корабле, и в пространстве вокруг нас... Все же сильный туман  стоял
в его голове, и никак не удавалось коротко и ясно  сказать  то,  что  он
хотел - чтобы она поняла и  передала  другим.  Чтобы  принять  меры,  не
опоздать... - Понимаете, они во всем  винят  нас.  И  готовят  что-то...
Конечно, нехорошо с моей стороны выдавать, я как бы  даже  обещал...  Но
они хотят власть... взять власть в свои руки - такое ведь не раз  бывало
в истории, верно? Я очень боюсь... Вы ведь не захотите уступить  им  так
просто, верно? Мужчины не захотят. А они ныне уже не такие  маленькие  -
дети... Они сильны и решительны. Мне не хочется,  чтобы  с  ними  что-то
произошло - но ведь нужно предотвратить! Понимаете, я их люблю.
   Может, потому, что своих у меня никогда не было, - я  всех  их  очень
люблю... Он говорил и говорил, а Мила ощущала все  большее  раздражение.
Какая власть? Какая революция? Дети есть дети, у них свои игры  -  разве
нужно игры принимать всерьез? То  ли  он  спросонья  болтает,  то  ли...
пытается отвлечь ее от истинной цели своего  похода  к  молодым?  Но  ей
некогда  его  слушать:  у  нее  серьезное,  хотя  и  не  очень  понятное
поручение, данное Юриком,  и  надо  поскорее  передать  все  тем  людям,
которых назвал сын... Но как только прозвучало ключевое слово -  "люблю"
- она сразу же встрепенулась:
   - Я догадываюсь о силе ваших чувств... Думаю - это Орлана?  Или...  -
Она не решилась спросить: "Или - моя дочь?"  -  ей  как-то  не  хотелось
все-таки, чтобы его избранницей оказалась Валентина.  Она  и  моложе,  и
вообще... - Ах, вот вы о чем? Да, конечно... То есть я хотел  сказать  -
нет, разумеется. Никто  из  них  ничего  не  понимает,  -  сказал  он  с
чувством, весьма похожим на разочарование. -  Они  точат  зубы  на  всех
ваших мужей. А знаете, что они мне пообещали? Кого-то из наших женщин  -
хотя все вы ведь замужем!
   - Я понимаю, понимаю, - поспешно заверила она, - что без  женщины  не
может быть настоящей, полной жизни... Она повернулась к Истомину,  чтобы
лучше видеть его лицо;  пола  халата  соскользнула  с  колена,  открывая
бедро. Мила поспешно водворила ткань на место - но это-то  движение  как
раз и привлекло внимание Истомина, и  внезапно  направило  его  мысли  в
сторону дел практических.
   - Без женщин, да... - пробормотал он скорее самому себе. -  А  может,
это вас они и имели в виду? Быстро,  быстро...  И  как-то  непроизвольно
протянул руку и положил ладонь на ее колено, невзирая на то, что Мила из
осторожности придерживала полу халата пальцами.
   Движение было чисто рефлекторным, Истомин, быть может, еще не имел  в
виду ничего плохого. Просто само слово "женщина"  оказалось  ключевым  и
привело в  действие  стандартную,  давно  ушедшую  в  подсознание  схему
поведения.
   Она же восприняла это, как недвусмысленное намерение.
   Ей стало не по себе. В первое мгновение она обиделась:  ну  можно  ли
было истолковывать ее сочувствие так примитивно, так  по-скотски  (иначе
это и не назвать было). А в следующее -  испугалась:  они  были  вдвоем,
очень далеко от обитаемых корпусов, и он, конечно же, был сильнее... Она
медленно, ласково сняла его руку с колена и даже погладила ее - чтобы не
обидеть его и не вызвать стремления напасть.
   - Да, да, я совершенно  понимаю  вас...  Я  попытаюсь  вам  помочь...
Поговорю с нею, уверена, что она отнесется к вам наилучшим образом... Вы
ведь заслуживаете всяческого уважения  и  любви,  да,  и  любви.  Только
потерпите еще  немного...  Произнося  слова  утешения  и  надежды,  Мила
осторожно встала и - спиной, спиной - продвигалась к двери.
   - А сейчас мне пора... мне давно уже пора, муж,  я  думаю,  уже  ищет
меня, а он очень неприятен, когда сердится - когда меня нет рядом...  Не
про